Текст книги "Три смерти Ивана Громака"

14

Одна высота, прикрывавшая дорогу на Смоленск, уже пала. Теперь на их пути возникла другая.

Не менее сложная для атакующих действий войск.

244.3… Возле деревни Потапово теперь уже Смоленской области…

За неё отчаянно цепляется 197-я пехотная дивизия вермахта, в составе которой был 332-й полк, принимавший участие в казни Зои Космодемьянской. Эти офицеры и солдаты – фактически военные преступники. Их надо судить, но вождь сказал: в плен гадов не брать!

Что ж, наше дело маленькое…

Приказ будет выполнен в точности и в срок!

– Фёдор Наумович, поди сюда…

– Слушаюсь, Иван Григорьевич.

– Получен приказ: завтра новый штурм.

– Я готов.

– Знаю. Хочу лишь довести до твоего ведома: против нас стоят истязатели и убийцы Зои Космодемьянской. Слыхал про такую?

– Обижаете, товарищ полковник?

– Никак нет – просто напоминаю, чтобы добавить тебе и твоим орлам ещё немного злости!

– Не волнуйтесь. Они и без того злые. У кого отец погиб, у кого мать. Братья-сёстры… А у некоторых и вовсе – всю семью истребили.

– Короче, сообщишь ребятам новость.

– Так точно!

– Батальонный комиссар Киселёв уже в курсе; ты же должен будешь оповестить тех, кто рангом пониже. Леопольда Кушкиса, секретаря комсомольской организации тоже, пожалуйста, не забудь. Пусть дойдут до каждого солдата! Чтоб все знали, с какой сволочью нам придётся сразиться в этот раз.

– Понял. Сделаю.

– Батальон сам поведёшь?

– Так точно.

– Всё. Свободен!

– Есть.

* * *

Фёдор Белоконь покинул штабной блиндаж и направился в сторону видневшейся на горизонте берёзовой рощицы, у которой разбили лагерь его штурмовики-добровольцы.

Ребята не теряли времени даром: натянули между двумя деревьями связанные между собой парашютные лямки и с азартом сражались в волейбол настоящим трофейным мячом. Отделение – на отделение. Причём с непременным выбыванием проигравших. А ну, кто продержится дольше остальных? А… Всё, как всегда… Где Громак – там победа!

– Ваня! – позвал разгорячённого игрой ефрейтора Белоконь.

– Я!

– Поди-ка сюда.

– Есть, товарищ майор! Ефрейтор Гро…

– Отставить. Присаживайся, разговор имеется…

– Слушаюсь!

– Да… Ребят своих позови. Всех.

– Владлен, Василий, Николай, Вадим, Иван – немедленно ко мне! – выкрикнул Громак.

– Эй, ты кто такой, чтоб нами командовать? – возмущённо удивился Рупчев, но вскоре «поймал в объектив» комбата и сразу успокоился. – Виноват, товарищ майор… По вашему прика…

– Присядьте, хлопцы. – Белоконь внимательно посмотрел на бойцов. – Кто из вас знает о подвиге Зои Космодемьянской?

– Я знаю, – натужно просипел простывший где-то Заяц. – Да вся страна в курсе, товарищ майор! Как-никак, первая девушка, получившая героя в Великой Отечественной войне…

– Она ведь практически одного возраста с вами, – сказал Белоконь.

– Ну да… Чуток старше, – согласился всезнайка Владлен. – Она с двадцать третьего, а мы почти все – с двадцать пятого. Что дела конечно же не меняет…

– Так вот, – спокойно продолжил комбат, время от времени переводя свой пытливый взор с одного юного лица на другое. – Завтра идём на новый штурм. Противник жесток и не знает пощады – именно эти фашисты казнили нашу Зою.

– Вот как? – сжал кулаки Громак. – Настал и для них, значит, час расплаты… Отомстим, братцы?

– Ещё как! – завёлся Заяц. – Это им не с бабами воевать. Верно я кажу, хлопцы? Накостыляем фрицам по самое куда не надо, так, чтоб мало не показалось!

– Правильно! Пора воздать должное каждому из них, – хищно блеснул карими глазами рядовой Панченко, вспоминая свою мамку, от которой давно не получал писем и меньшого братика Колю. – За отцов-матерей, за сестёр-братьев!

– Согласен… «Катюзи – по заслузи»[28]28
  Дословно: «Палачу – по заслуге» (укр.); по смыслу – воздастся каждому.


[Закрыть], – соглашаясь с другом, припомнил расхожее украинское выражение Владлен Кириллович Рупчев.

– Пленных не брать! – подымаясь с земли, подытожил Фёдор Наумович. – Всех в расход. Без малейшей жалости! Сам товарищ Сталин приказал!

* * *

Тишина… Непривычная – и от того неприятно раздражающая каждого опытного бойца.

Как будет на сей раз? Кто кого?

И удастся ли выжить в очередной зверской мясорубке?

– Ну, пошли, ребятки! – Белоконь лично похлопал по плечу каждого из первых тридцати отважных воинов из взвода Ивана Блажко, под покровом быстро тающей ночи отправлявшихся в неизвестность навстречу смертельной опасности. – Громак!

– Я!

– Вы с Зайцем по сигналу к атаке должны из своего ПТР поразить стоящие в засаде бронированные машины противника, чтобы не дать им возможности открыть огонь и таким образом прижать следующих за вами бойцов к земле! – четко и жёстко обрисовал задачу комбат.

– Есть, товарищ майор!

– Удачи вам, братцы…

– Спасибо… За мной – вперёд! – тихо прошептал лейтенант и быстро скрылся в утренних сумерках.

* * *

Где-то совсем близко послышался гул мотора, который быстро нарастал, и вскоре из тумана вынырнуло дуло самоходной артиллерийской установки.

– Патрон! – в горячке распорядился Иван.

Но было поздно…

Снаряд разорвался совсем рядом.

Николая не задело совершенно, а вот его первому номеру немного досталось – осколок, точно злая оса, безжалостно ужалил плечо.

Другой же неуправляемый кусок железа и вовсе разорвал в клочья противотанковое ружьё!

Заяц зло выругался и посмотрел на Громака:

– Как говорил товарищ Чернышевский: «Что делать?»

– Как что? Ура! – заорал ефрейтор, бросая под гусеницу самоходки гранату и одновременно скатываясь во вражеский окоп.

А там на него в упор смотрели две пары горящих фашистских глаз.

Раздумывать было некогда.

Рука сама инстинктивно схватила лежащую на бруствере сапёрную лопату и опустилась сверху вниз на солдата вермахта. Голова немца раскололась, словно перезревший арбуз.

Однако фашистский офицер, ранее, казалось, оторопевший от неожиданности, успел прийти в себя и схватил русского за горло.

Не знал он, что «Громак живучий малый»!

Правда, одной рукой управиться с таким здоровяком Ивану было непросто. И всё же ему в очередной раз удалось выйти победителем из схватки со смертью! Аккуратно (и даже, как ни странно, бережно) опустив на дно траншеи обмякшее тело врага, он вырвал из его пока ещё цепких и тёплых рук командирский планшет и нацепил себе на шею. Порядок!

Но кто-то из немцев уже успел бросить ручную гранату.

И нашего героя снова накрыло осколками. (С тех пор на его спине не было ни одного свободного от шрамов места!)

Громак уже не слышал, как кто-то из подоспевших боевых товарищей звал на помощь санитаров, и не ощущал боли, когда его грузили на носилки. Не почувствовал, как Белоконь снял с его шеи планшет, из которого на землю выпал целый ворох чёрно-белых снимков…

Не простых снимков, а в подробностях запечатлевших последние минуты жизни славной дочери героического советского народа Зои Анатольевны Космодемьянской…

Вскоре после этого матери Ивана Громака пришла первая похоронка. Но он и не думал умирать.

Дурак, что ли?

Впереди вся жизнь!

Счастливая, вольная, светлая…

15

В себя Иван пришел на нарах – в медсанбате. И сразу хватился планшета. Подозвал врача батальона Клавдию Васильевну Панкратову и стал интересоваться, куда он делся.

– Забрали в штаб бригады, – пояснила та. – В нём оказались какие-то фотографии, шибко заинтересовавшие наше командование.

– Понял, – кивнул Громак и… опять потерял сознание.

* * *

Прошло два дня…

– Иван Самойлович, бегите быстрей сюда, наш герой в чувство пришёл! – позвала медсестра.

На её крик примчал хирург Гершензон, невысокий, чем-то похожий на гриб-сморчок. Именно он несколько часов подряд извлекал куски железа из Иванового тела.

– Как ваше самочувствие, товарищ красноармеец? – участливо спросил неожиданно густым басом хирург.

– Как всегда – отлично… – еле слышно ответил Громак.

– Вы помните, как попали сюда?

– Так точно… Участвовал во взятии высоты под Смоленском, был отброшен взрывной волной… Потерял сознание… Теперь вот – лечусь…

– Свои личные данные сообщить можете?

– А то? Ефрейтор Иван Громак.

– Где служили?

– Боец второй роты третьего отдельного штурмового инженерно-сапёрного батальона первой штурмовой комсомольской инженерно-сапёрной бригады резерва Главного командования… Фамилию повторить?

– Не надо, родной… Всё совпало! Так что лежите, отдыхайте – и ни о чём не беспокойтесь… Если и дальше дела пойдут с таким же успехом – через несколько месяцев поправитесь и встанете в строй.

– Быстрее бы… А то ребята сами до Гитлера доберутся.

– Ничего. Они управятся и без вас.

– Без меня, товарищ доктор, никак нельзя! – Иван согнул руки в локтях и немного приподнял туловище.

– Лежите, прошу вас, – возмущённо пробасил доктор, но «допрос» не прекратил: – Год рождения?

– Одна тысяча девятьсот двадцать четвёртый. Тринадцатого мая.

– Место?

– Тогда моё родное село находилось в составе Запорожской области Украины, а под кем оно сейчас – шут его знает, давненько я дома не бывал…

– Выходит, мы с тобой земляки? – почему-то удивился хирург. – Ваня, родной, как тебя по отчеству?

– Григорьевич.

– Давно на фронте?

– С первого дня.

– Значит, с шестнадцати лет воюешь?

– Так точно…

– Как же это так тебя угораздило, сынок?

– По доброй воле. – Громак облизал пересохшие губы. – Если не мы, кто сломает хребет фашистской гидре?

– Логично, – улыбнулся Гершензон.

– Так что вы, товарищ доктор, больше ерундой не занимайтесь и лишних вопросов не задавайте. Лечите меня как положено, быстро и качественно. Ясно?

– Так точно, товарищ ефрейтор, – широко улыбнулся хирург. – Так точно!

Гершензон хоть и был подполковником медицинской службы, возражать Ивану не стал.

И в самом деле, кто, как не эти мальчишки, уже остановил лютого врага и теперь, не давая передышки, гонит его на запад?

Пока они есть, пока живы – необъятная Страна Советов может спать спокойно!

16

24 октября 1943 года в газете «Правда» был опубликован очерк Петра Лидова о судьбе Зои Космодемьянской. Назывался он «Пять немецких фотографий».

«Проклятие и смерть гитлеровским палачам!

Фотографические снимки, которые помещены здесь, найдены у офицера германской армии, убитого советским бойцом под деревней Потапово, близ Смоленска. На них запечатлены минуты убийства Зои Анатольевны Космодемьянской („Тани“). Немцы её убили в полдень 29 ноября 1941 года.

Это имя широко известно среди свободолюбивых народов мира. В нём особенно ярко отразились черты героического молодого поколения советского народа, поколения, воспитанного великим Сталиным. Вряд ли в Советской стране есть теперь человек, который не хранит в своей памяти мученический образ Зои. И у всякого, кто взглянет на эти снимки, всплывут перед глазами зима 1941 года, первый снег, облетевшие леса Подмосковья и враг у ворот Москвы – сердца родины.

Два года прошло с тех пор. Путь, пройденный Зоей от классной скамьи до эшафота в Петрищеве, постепенно восстанавливался по дням и часам, стали известны новые, неоспоримые обстоятельства, связанные с её подвигом и гибелью. Лучезарный образ Героя Советского Союза Зои Анатольевны Космодемьянской рисуется нам теперь ещё более кристальным и героическим, ещё более поэтическим и возвышенным. Образ Зои Космодемьянской останется в народной памяти, как один из самых пленительных и любимых образов героев Великой Отечественной войны, ибо в нём воплощено всё лучшее, что отличает советское юношество.

Публикуемые сегодня в „Правде“ пять немецких снимков, показывающих различные моменты подлого убийства Зои Космодемьянской – документ исключительного значения. Они полностью подтверждают обстоятельства фашистского злодеяния, описанные в нашей печати ещё в январе-феврале 1942 года и отображенные в известной картине художников Кукрыниксы „Таня“. Гитлеровский прохвост, с садистским наслаждением снимавший все детали убийства Зои, запечатлел омерзительный, звериный облик банды немецко-фашистских палачей…

Никто, кроме немцев, не мог сделать подобных снимков.

Пусть же весь цивилизованный мир, увидев эти снимки, ещё больше возненавидит проклятых гитлеровских выродков, этот чудовищный позор человечества!

Раннее утро зимнего дня. Улица в Петрищеве пуста. Солдаты ещё только обходят дворы, сгоняя жителей к месту убийства русской девушки. Истерзанную пытками юную героиню, забывшуюся на зорьке, ещё только подняли с лавки, и петрищевская колхозница Прасковья Кулик осторожно натягивает чулки на её вздувшиеся и посиневшие ноги. А лейтенант с „кодаком“ уже тут как тут и деловито запечатлевает на плёнке только что поставленную виселицу. Этот снимок, очевидно, был им задуман, как наглядное пособие для строителей гнусного гитлеровского „нового порядка“, которым предстояло ещё немало потрудиться в области пыток и убийств.

И вот её выводят. На шею повешена доска с надписью „Поджигатель“. Она переступает с трудом. Каждый шаг причиняет ей страдания. Кулаки её сжаты. Её лицо нельзя описать словами. Когда художник напишет ей такою, какой она шла на смерть, и картину выставят в галерее, на неё будут глядеть часами, не отрывая глаз от этого лица, исполненного величия духа. Она не замечала ни толпы дикарей в зелёных мундирах, ни идущих по бокам её палачей с плотоядно поджатыми губами, ни пятящегося задом подлеца с „кодаком“. Где была она в эту минуту? Обнимала ли мысленно любимую мать? Рапортовала ли своему командиру? Или прощалась со Сталиным в Кремле?

Её подводят к виселице и надевают на неё сумку и противогаз, как доказательство её виновности. Гитлеровцы тесным кольцом, окружают место, где сейчас должно произойти убийство. Сколько мерзких, тупых и зверских рож глядит изо всех этих наушников, подшлемников, шарфов! Вот этот дегенерат, не он ли водил Зою босиком по снегу? Не этот ли долговязый павиан провел пилой по её спине? И не это ли усатое мурло поднесло лампу к её подбородку? Впрочем, не всё ли равно? Они все виновны, и для всех них придет грозный час возмездия.

Смотрите! Зоя оборачивается к ним и говорит. Палачи растерянно опустили руки и топчутся на месте, a она, откинув прядь со лба, глядит властно, гордо, величаво, – не как смертник, а как грозный судия, как совесть великого народа: „Вы меня сейчас повесите, но я не одна. Нас двести миллионов, всех не перевешаете!“

Болван-фотограф щёлкает затором камеры: он ничего не понимает в происходящем. Иначе бы он не увековечил картины, которая может служить символом безмерного позора Германии. Но он был не только садист, но и кретин. Он сохранил для нас ярчайшее свидетельство победы величия духа советского народа над немецко-фашистским зверьём.

Снимок номер четыре. Страшный снимок. Сейчас жизнь отлетит от Зои. Она сопротивляется палачу, затягивающему удавку на её горле. Она делает последнее усилие, чтобы на мгновение отсрочить развязку и крикнуть всем нам: „Прощайте, товарищи! С нами Сталин! Сталин придёт!..“

А напротив немецкий дикарь нагнулся, чтобы не прозевать: со сладострастной улыбкой ловит он мгновение её последней судороги.

…Смерть смежила её ясные очи. Она мертва, но лик её спокоен и светел. Она как живая. Она как святая.

Вот такою же прекрасной увидели мы её два месяца спустя и отерли иней с её высокого безмятежного чела и её смуглых, не утративших румянца щек. Но только замерзшее тело её носило уже тогда следы новых, отвратительных посмертных надругательств пьяных фашистских скотов…

Все улики в наших руках. Петрищево освобождено. Известен стоявший в нем полк, который сотворил гнусное дело. Он носит номер 332 и принадлежит к 197-й пехотной дивизии. Известно, где этот полк сейчас. Приговор вынесен, началась расплата.

Первым попался унтер-офицер Карл Бауэрлейн из 10-й роты. Он всё видел, он тоже скалил зубы из толпы зрителей, когда умирала юная русская героиня, он сам во всём признался.

Вторым получил пулю лейтенант, стрелявший в Зою из „кодака“ и как трофей носивший серию палаческих карточек.

Нигде не спрячется от страшной мести допрашивавший Зою подполковник Рюдеpep. Подполковник – не иголка, укрыть его не просто. Настанет и его черёд дать свои показания, провести последнюю ночь перед казнью и ощутить подбородком верёвку.

Физиономия палача, хладнокровно вдевавшего в петлю Зоину головку, – перед нами. Он изображен здесь анфас, в профиль и в три четверти. Большего не требуется, чтобы найти преступника. И если он уцелеет на войне, то не будет на земном шаре такого самого отдаленного острова, где он мог бы остаться неопознанным.

Хихикавших, ухмылявшихся, окружавших эшафот и приподнимавшихся на цыпочки, чтобы видеть мучения нашей Зои, – всех настигнет священная кара!

То, что мы имеем возможность продемонстрировать сегодня эти обличительные документы, не является делом случая или удачи. Такова логика вещей, таково неотвратимое течение событий. Это должно было случиться – немного раньше или немного позже. Дело идёт к расплате, и от неё гитлеровцам никуда не уйти.

Петрищевское злодеяние фашистов раскрыто до конца, как бы ни хотелось гитлеровцам скрыть его. Так же будет распутан чудовищный клубок преступлений гитлеровской клики и всех причастных к ним немцев. Все тайное становится явным. Мы знаем, кто громоздил многотысячные могильники в Краснодаре, Ставрополе, Харькове, Киеве, Ворошиловграде. Мы знаем, кто медленной смертью умерщвлял украинских девушек в Бремене, Мюнхене, Кельне. Мы знаем, кто вывозил фонтаны из Петергофа и кто на каких заводах строил душегубки в Берлине.

Расплата идёт, и залпы мести раздаются уже по ту сторону Днепра. Они прогремят ещё и в самой Германии.

Боец и офицер! Сохрани эти снимки. Быть может, тебе придется встретиться с палачами. А не встретишь этих – убей других, все фашистские изверги достойны кары. Убей их столько, сколько ты их насчитаешь вокруг этой виселицы. Убей их десять раз столько – во имя нашей Зои, во имя счастья на земле».

Жаль, сам Пётр Алексеевич Лидов никогда так и не узнает имени советского солдата, «снабдившего» его уникальными снимками: 21 июня 1944 года он погибнет под Полтавой (возле города Миргорода), где базировались американские «летающие крепости», во время немецкой бомбёжки.

* * *

А вот в каких словах, много лет спустя, мама Зои, Любовь Тимофеевна, в знаменитой книге «Повесть о Зое и Шуре» поведает миру о своих первых впечатлениях от этой публикации Лидова:

«Тот день принес мне новое испытание. В газете были помещены пять фотографий: их нашли у гитлеровского офицера, убитого советским бойцом под деревней Потапово, близ Смоленска. Фашист сфотографировал убийство Зои, ее последние минуты. Я увидела виселицу на снегу, увидела мою Зою, мою девочку среди гитлеровцев… доску с надписью „Поджигатель“ на её груди… – и тех, кто пытал и мучил её. С того часа, как я узнала о гибели моей девочки, я всегда, днём и ночью, неотступно мучилась одним: о чём думала она, когда шла в свой последний, страшный путь? Что чувствовала? О чём вспоминала?… Бессильная тоска охватывала меня: я не была с нею тогда, когда была ей, должно быть, всего нужнее; я не могла облегчить ей последние минуты ни словом, ни взглядом… И пять фотографий словно провели меня Зоиным смертным путем. Теперь я своими глазами видела, как её казнили, сама была при этом, но слишком поздно… Эти снимки, казалось, кричали: „Смотри, как её мучили! Смотри и будь молчаливым свидетелем её гибели, переживи снова всю боль, всю муку – её и свою…“ Вот идет она одна, истерзанная, безоружная, но сколько силы и гордости в её опущенной голове! Должно быть, в эти минуты она даже не замечает палачей вокруг. О чем она думает? Готовится умереть? Вспоминает всю свою короткую светлую жизнь?…

Я не могу говорить об этом… Пусть тот, кто прочтёт эту книгу, вспомнит страшный немецкий снимок, лицо Зои. И он увидит: Зоя – победительница. Её убийцы – ничто перед нею. С нею – всё высокое, прекрасное, святое, всё человеческое, вся правда и чистота мира. Это не умирает, не может умереть. А они – в них нет ничего человеческого. Они не люди. Они даже не звери – они фашисты. Они заживо мертвы. Сегодня, завтра, через тысячу лет их имена, самые их могилы будут ненавистны и омерзительны людям».

Вот так несколько чёрно-белых снимков, добытых в бою геройским советским парнем, удивили и изменили наш мир.

Правда, сам Громак узнал, кого убил на высоте 244.3, лишь двадцать два года спустя: рассказали боевые друзья, ранее считавшие Ивана погибшим. Оказалось, в штабных бумагах даже была сделана пометка о месте его захоронения – в братской могиле у деревни Потапово, где в августе 43-го героически сражались наши комсомольцы-добровольцы.

Давайте же вернёмся к ним.

Они это заслужили!