Текст книги "Дар случайный. Поэтические произведения разных лет"

Теорїѧ безотносительности

 
Какое дело нам
              до леденящих миллиардов
                                          звёздных лет,
когда порой мгновенье всё решает?!
Какое дело нам
                до расстояний,
                       измеряемых в парсеках,
когда порой решает малый шаг?!
 
 
И расстояние до дальних звёзд ничтожны,
когда стоишь пред роковой чертой…
 
 
И миллиарды лет истории мгновенны,
когда в груди последний угасает вздох…
 

9 октября 1989

Предложенїе

 
Быть может, наши цели не близки —
я не молю тебя о снисхождении;
я не сулю тебе ни смеха, ни тоски;
предлога не даю для унижения…
 
 
Я буду сам стирать свои носки,
утюжить пересохшие сорочки…
Как говориться спрос рождает предложение —
но в предложенье не хватает точки…
 
 
Простое предложение —
           немногословно и немногострочно.
Закончи ты его, но сделай одолжение,
              не упади до отрицанья…
Пусть лучше предложение венчает многоточье,
чем «Нет!» со знаком восклицанья…
 

10 октября 1989

Зимний мрачный вечеръ

 
Зимний мрачный вечер,
мерзкая погода…
Затеплю я свечи,
разложу колоду…
 
 
Что и ожидаю,
удивляться нечему,
как не погадаю —
выпадает встреча!
Радости немного,
счастье… А потом —
дальняя дорога
да казённый дом…
 
 
Всё, что было – было.
Всё, что будет – будет.
Праздники постылые
средь бездарных буден.
 
 
Я задую свечи
и из дома прочь,
в предвкушенье встречи
растревожу ночь…
 
 
Карты лгут… К тому же
сердце тоже лжёт.
За порогом стужа,
да и та не ждёт…
 

22 октября 1989

Художнику

 
Ни Мадонны с младенцем божественный лик,
ни осенней природы прощальное пиршество —
напиши мне, художник, непрошеный крик;
напиши моих мыслей незрелых восторженность.
 
 
Ты задумался? в сторону кисть отложил:
то ль испуг, то ли боль в твоих мудрых глазах;
очень долгую жизнь в мастерской ты прожил;
совершенства достиг… А простого не можешь…
 
 
Что ж, не мучайся… Что ты? Не надо… Я сам
разожгу на холсте моих мыслей рассвет;
и, сорвавшись с распахнутых уст к небесам,
устремится мой крик перепуганной птицей.
 

5 ноября 1989

Страданїѧ

 
Больно…
                Больно ты, душа, хороша!
Вóльна,..
                 Только за душой ни шиша…
Складно
                   о любви ты песни поёшь…
Правда,
                    правды в тех словах ни на грош…
 
 
Чёрт с ним,
                     только дураком не зови…
Чёрным
                      ты моей не пачкай любви…
 
 
Сколько
                мне в твои ворота стучать?
«Горько!»
                 на чужих застольях кричать?!
Гляну,
             плюну,
                              да до визга напьюсь…
Захмелею,
              задурею —
                               да на дуре женюсь!
 
 
Стонет
                сердце в молодецкой груди,
словно
                  колокол набатный гудит…
Жарко
                    полюбил тебя на беду,
жалко
                     от тебя к другой не уйду!
 

28 ноября 1989

Перронъ

 
Не знаю, ум ли, сердце ль подсказало,
а может совесть, зависть приказала —
какая разница? Не в этом суть…
Я оказался на перроне грязного вокзала,
чтобы уехать поскорей куда-нибудь!
 
 
Я долго ждал… (но полчаса или полгода?)
Чего? не знаю, только не погоды!
Туда-сюда, сюда-туда ходил,
За сигаретой сигаретою дымил…
Молчал…
Смеркалось…
Ночь не спешила, явно предвкушая
победу над безвольным днём.
Лишь изредка, моё молчанье нарушая,
ко мне какой-то нищий подходил
и всё вопил, просил каких-то двадцать…
или кусочек хлеба…
Божился, что от поезда отстал…
 
 
Развратной бабой краснощёкая Заря
в полнеба,
нарочно оголив интимные места,
лежала на боку и томно улыбалась —
да, видно, зря!
 
 
Стемнело…
Стало холоднее.
Динамик рванный что-то прохрипел…
К перрону поезд подошёл…
Десятки потных тел
меня втолкнули в прокопчённый тамбур,
не то плацкартного, не то купейного вагона…
 
 
И, взвыв, как волк, состав пошёл,
                                                              пошёл,
                                                                        ПОШЁЛ…
Я ехал без билета и без цели.
Я знал, что в этом переполненном вагоне —
мне места не найти, даже на третьей полке.
Я знал:
                       что в этом шуме, в этом гаме;
что в этом полумраке, полустоне —
НИКТО мне слова доброго не скажет…
И даже…
                         я на мгновенье ужаснулся:
«Как я жил?
                         О, Боже, как я жил?..
Я будто спал с открытыми глазами…
Но вот проснулся – не могу прозреть!
О чём я думал?
         Что хотел?
                О ком мечтал бессонными ночами?
На чей безумный праздник я спешу успеть?»
 
 
Когда состав на новом повороте
замедлил ход – я выпрыгнул в сугроб!
И без меня поехал дальний поезд…
 
 
Я долго брёл в снегу по пояс,
не зная: путь мой близок ли? Далёк?
Вдруг в темноте забился огонёк
Какого-то неясного строенья…
И вот…
                      В каком-то безразличном настроенье,
стряхнув с себя скрипучий снег,
я постучался в дверь —
и дверь открыли мне!
 
 
О, Боже! Да простят мне боги
сравнение такое – на пороге
не девушка стояла, но богиня!
 
 
«Ну, наконец-то… Я уж думала, что ты
сегодня не придёшь… Но ты – пришёл!»
 
 
Мне стало больно, неуютно, мерзко…
                                                  …но хорошо
«Так что же ты? Скорее проходи…
На улице, чай, не весна.
Садись к столу, налей вина…
А я сейчас… Немного погоди…»
 
 
Она меня таким влюблённым одарила,
                                                                озарила
взглядом,
Как будто я – её жених…
Хотелось мне сорваться в крик,
но бранные слова
                         застряли в горле,
и закружилась голова…
 
 
«Не верю я ни в Бога, ни в судьбу,
но коли то не сон – так что же это?!
в конце концов…
                  Фантазии безумного поэта? —
иль вздор?»
 
 
Она вернулась, чтоб продолжить разговор,
неся в ладони два кольца…
Я не заметил, я глядел в окно,
                                       я пил вино!
«Ну, что же ты молчишь?
А я-то думала…»
 
 
«Не надо думать,
ещё чуть-чуть и я уйду,
спокойно так же, как пришёл…»
 
 
«Тебе со мной нехорошо?
Горчит вино? Иль чёрств мой хлеб?»
 
 
«Нет, просто я уже не верю в чудо,
а ты сулишь мне ночь чудес…»
 
 
И я ушёл…
 
 
Был долог путь,
                                был чёрен лес…
И было гадко на душе и больно…
 
 
Я часто вспоминаю тот перрон,
случайный поезд, ночь, вагон,
скрипящий под ступнёю снег
и девушку, что дверь открыла мне…
Я помню всё!
 
 
О! странная способность моего ума —
способность помнить всё!..
 
 
…и лишь сгуститься тьма,
на радость иль беду,
забыв про сон, иду, иду, иду…
 
 
Но не зовёт, не манить огонёк —
надежды нет…
                                 и путь далёк!
 

25—28 ноября 1989

Снѣгъ

 
Всё падал снег,
                всё падал снег,
                                   снег падал…
На белый мех,
                 на чёрный смех
                                   снег падал…
На дурака,
                  на добряка
                                   снег падал;
На наглеца,
                   на подлеца
                                    снег падал.
Я убивался,
                    я страдал —
                                    снег падал!
Я улыбался,
                    хохотал —
                                      снег падал?
Я просыпался,
                      засыпал…
Снег падал, падал, падал…
 
 
По крышу дом мой засыпал
                        и снова падал.
 
 
Не шёл,
            не сыпал,
                        не кружил —
снег падал.
Рождался,
               умирал, но жил,
пока лишь падал…
 
 
Но вот сегодня: явь
                                         иль бред?
Проснулся я —
                                      а снега нет.
Лишь горсть снежинок
                   на окне моём
напоминала мне о том,
что падал снег,
              что падал снег,
                                  снег падал…
 

30 ноября 1989

Къ N***

 
Я напишу тебе сотни, да что там, и тысячи строк —
весёлых, задорных и просто смешных…
Из них ты узнаешь, как я веселиться умею,
из них ты поймёшь, что смеяться, пока, не отвык…
Не будет в них места вчерашней печали,
не будет в них тени вчерашней беды…
И, может быть, ты, прочитав, рассмеёшься.
И, может быть, я улыбнусь и поверю в твой смех…
 

12 декабря 1989

Маленькаѧ разбойница

 
Лишь задремлет день, успокоится —
как нагрянет ночь – ожидать чего?
Спится-мнится мне маленькая разбойница
из дидактической сказки волшебника датского —
возбуждённая и взъерошенная,
озорные чертята ярятся в глазах…
 
 
Что явилась ты, гостья моя полунóщная?
Что ты хочешь сказать-доказать?
Сердце мыслишь украсть?
                                           Ну да на, возьми…
Нужен я?
                                            Ну так, вот я весь…
Я не прячусь за кованными дверьми,
не скрываю того, что есть…
 
 
Вот садиться разбойница рядом,
(удивлённо распахнутые глаза)
будто хочет сказать что-то взглядом
да не может решиться сказать…
Вот сидит да молчит, улыбается…
(не открыть мне очей, не подъять мне руки)
…ах, как скоро ночька кончается,
надрываются первые петухи…
 
 
Ах, какой же я нерешительный —
отчего гоню сладкий сон свой прочь?
Погоди, разбойница, ну куда спешить тебе?
Но бежит меня, как рассвета ночь!
Я спешу вослед….
                          Но догнать ли?
                                                             Вы,
что смеётесь?
                                  Что ж, осуждать легко…
Ах, какой же я недогадливый…
(неухватливый? неподатливый?)
Ах, какой же я…
                                        А какой?
 

14—15 декабря 1989

Наташе

 
Этот маленький тигрёнок,
непослушный, как ребёнок,
но потешный, как и я.
 
 
Шалунишка несмышлёный
пусть гримасой удивлённой
рассмешит, развеселит.
Он, как я, в тебя влюблённый;
он тоскует, как и я…
 
 
Ты его не обижай.
Он – хороший! Глупый – жаль…
Сам не знает, что творит
очень ласковый на вид
этот маленький тигрёнок.
 

25—26 декабря 1989

Какаго ангела иль чёрта?

 
Какого чёрта в стареньком роддоме,
сравнимом разве с каторжной тюрьмой,
в декабрьский вечер злой и непогожий
родился мальчик слабый и больной?
 
 
Чей иерей да окрестил его Серёжей?
 
 
Какого духа…
                                Чья десница
ему предначертала долгий путь земной?
По чьей такой, откройте, странной воле
ему дарована такая участь,
такое право – называться мной?
 
 
Уж если кем-то был я обречён на жизнь,
обрёл способность: слышать и смотреть;
чего-то понимать; хотеть чего-то…
С какого… мне пророчат смерть?
 
 
И что с того, что я умру нескоро?
И что с того, что будет смерть легка?
Убог мой дом, вода солоновата, горек
случайный хлеб, и непослушна,
недоверчива строка…
 
 
Какое сумасбродство ждать ночи,
когда мой день давно похож на ночь?
Какого чёрта к людям я спешил,
когда меня
                        мой самый близкий человек
из собственного дома гонит прочь?
И кто вложил в уста способность петь?
Какой глупец? —
            когда вокруг никто не слушает меня?
Все норовят закрыть,
                          заткнуть орущий рот,
последний крик,
                последний стон,
                          последний вздох
                                                           отнять…
Какого разума?!
                                       И по чьему желанью
я обречён на вечную неразделённую любовь?
И почему свои непóнятые чувства
я должен рифмовать
с корявым, изуверским словом «Кровь»?
 
 
Мне не найти ответа – остаётся жить.
Не обрести покоя – достаётся петь.
Приговорён на жизнь и на любовь,
на право видеть, слышать, думать,
                                                но не сметь!
Но всё ж меня ни в силах жизнь согнуть…
Глаза не выколоть,
                         рот не заткнуть,
                                           рассудка не лишить…
Я буду жить!
Я буду видеть, слышать, думать, петь, любить…
 
 
И, стоя на декабрьском ледяном ветру
иль под июньским раскалённым солнцем —
 я счастлив!
                                Потому что твёрдо знаю —
что рано или поздно я умру…
Но я смогу, я улыбнусь и наглой смерти
швырну в лицо своё:
                                 «Какого ангела, иль чёрта!»…
 

<1989>

Втрае дыханїе
(стихотворенїѧ 1990 года)

Валерїи

 
Могу сказать одно: «Ну почему?»
(я ничего не в силах изменить…)
Не ты в мою дырявую суму
вложила веру…
                                        Не тебя
я первой повстречал, бродя по свету,
прося – не подаянья, но любви!
Не ты в моей душе рассвета
зажгла непотухающий огонь…
 
 
Одно хочу сказать тебе: «Прости»,
хоть пред тобой ни в чём не виноват…
Пусть этот мой необратимый стих
тебя согреет в этом мрачном мире,
в слепой ночи совсем иной маяк
меня ведёт в родимый порт…
 
 
И никогда уж
я не скажу тебе желанного «Моя»,
и никогда о том не пожалею!
 

<1 января 1990>

Телефонный разговоръ

 
Две минуты никчёмного,
                               как эта ночь,
                                             разговора
Что случилось с тобой?
                    Разузнать бы…
                                   К тебе не попасть…
Я как вор…
                      Жалкий вор…
                       Нет!
                        Я только подобие вора…
Что могу я?
Я даже не в силах  чего-то украсть…
 
 
Красть-то нечего…
                Лишь бесприютная
                                                   зимняя ночь…
Что таится в ночи?
                     Холод
                               да тишина нежеланья
                      говорить…
И хоть плачь,
                      хоть шута бесшабашного корчь…
Два-три слова…
И долгая, лютая пытка молчанья…
 
 
Я себя ненавижу…
 
 
Зачем я пытался
               ворваться
                               в твоих мыслей
                                                          усталых
                        холодный,
                                   размеренный ход?
Бомба крика
              готова
                   в любое мгновенье взорваться.
Я боюсь закричать,
                     запираю распахнутый рот…
Сна не будет,
                не будет покоя раздразненной мысли:
«Ты чего?
              Не дури!
                             Всё нормально,
                                     то просто усталость…
                                                                    пройдёт…»
На пуховую плаху
        склонить свою голову
                              только осталось…
От меня не зависит,
          чтоб те топоры, что зависли
                        над моей торопливой главой,
не спешили напиться
                        закипевшей от слабости крови…
 
 
«И что?
Что? Не спится?
Сон – не главное!
Что ж?»
 
 
Не могу добежать до ответа…
Будто в сердце себе
                          я вонзил острый нож…
…и сочится,
             сочится,
                             сочится…
…из открывшейся раны сердечной
горячая правда рассвета!
 
 
Ах, какой я глупец?
 
 
Недоверие жало достало
                и ввело яд сомнений
                          непосредственно в кровь.
Что дурю?
               Я глупей и надменней,
чем шах – похотливый самец,
что владеет гаремом,
ценя лишь животную тягу-любовь…
 
 
Что за глупая ревность?
Как мог допустить,
          чтоб безумная гневность
                               мне мозги взорвала?
Я себя усмирю да под нос пробубню:
                                «Всё нормально!»
Себя приструню:
                      «Я тебя, дурачок, изувечу…»
Крыть нечем!
 
 
Но тебе всё ж с улыбкой отвечу:
«Ты просто, родная, устала!
Я попозже перезвоню!»
 

5 января 1990

Пора!

 
Какое слово страшное «Пора!» —
Оно страшней тюрьмы иль топора.
Пора на всё решиться,
                                                всё решить…
Пора остановиться,
                                                   поспешить…
Пора простить,
                        прощаться
                                              и прощать…
Пора допеть
                            всё то, что не допел…
Пора успеть
                             всё то, что не успел…
Пора отвергнуть
                               всё, что доказал…
Но мне никто, ни разу не сказал,
что не дышать,
                  не думать,
                               не грешить —
давно пора
мне просто жить!
 

8 января 1990

#твоялюбовь

 
Печали-радости ты в сердце не таи,
отныне я считаю их своими…
Я – женщина твоя, я – Натали;
#твоялюбовь – моё отныне имя.
 
 
Уж алокрылые надежды корабли
еже еси да в небеси паримы…
 
 
Тебя ненастья не смогли сломить,
тебе несчастья ног не подкосили…
Увы, но ты – позволь мне возразить —
пред одиночеством своим бессилен…
 
 
Ведь паруса их надо распустить,
чтоб ввысь корабль наш возносили…
 
 
В ночи декабрьской и в ненастный день
тебя своим дыханьем обогрею.
Я прогоню твоих сомнений тень,
я даже лжи твоей… как будто бы… поверю.
 
 
Ложь – это ложь, как ты её не разодень, —
мир ото лжи и злее, и хмурее…
 
 
Дозволь мне рядом быть с тобой
не солнцем ярким – тенью робкой.
Я – женщина твоя, #твоялюбовь;
маяк в ночи удушливой и топкой…
 
 
Супругой стану, только ни рабой,
ни госпожой и ни холопкой…
 

14 марта 1990, 14 января 2022

Разлученїе

 
Когда два сердца бьются в такт —
ничто души не изувечит…
Разлуки бесконечный тракт
ведёт ли нас к желанной встрече?
 
 
Любовь поэта – жалкий артефакт,
сработанный для украшенья речи…
 
 
К чему молиться и молить?
Кому нужны мои страданья?
Я наделён способностью любить?
Да! Но любовь не просит подаянья…
 
 
Она возвысить может иль убить,
но пожалеть – нет сил, как и желанья…
 
 
Да, тонны вёрст… да, метры дней…
Но я упорством не обижен.
И с каждым часом ты родней.
И с каждым шагом ближе…
 
 
А что влюблённость? Стала ли сильней?!
А жажда страсти стала жиже…
…или всё же
ниже?
 

14 июня 1990, 23 декабря 2021

Убитый день

 
День при смерти: всё глуше краски
в преддверье скорого конца;
и полу-лики, полумаски
вокруг центрального лица,
которое недавно было солнцем,
а ныне оголённый зад…
 
 
День при смерти: зашторено оконце;
и намертво зажмурены глаза.
 
 
Дрожит последний луч замученного дня;
ночь на подходе, мало сил…
Мне больно – мысль гнетёт меня,
что это я, да я! его убил.
 

17 сентября 1990

Внегда ты прїити?

 
Когда ты придёшь – не стучи, не звони,
ворвись в мой до шага просчитанный день;
былой непокой моим мыслям уставшим верни;
уснувшие чувства мои растревожь и раздень…
 
 
Когда ты придёшь – не звони, не стучи…
Зачем? Я давно уж ослеп и оглох.
Ворвись в мою жизнь: обругай, накричи.
Потом приласкай – я не так уж и плох.
 
 
В окно постучали…
                           «…да брось, это дождь…»
И в дверь позвонили…
                             «…небось, то трамвай…»
Уж кругом от мыслей идёт голова:
«Когда ты придёшь… Ну, когда ты придёшь?!»
 

19 сентября 1990

Подобострастный недоумокъ

 
Я – породы недоумков отважных,
но зароюсь от тебя в книгу
иль в газету… (если это так важно)
Я в кармане сочиню фигу,
но тебе не покажу – страшно!
 
 
(…сохраню, пожалуй, интригу,
все страдания снеся стойко,
нахлобучу на лицо маску…)
 
 
Сколь тебя ещё мне терпеть? Горько
мне за пытку принимать ласку?
Я бы знать тебя не знал… Только,
да не я пишу про нас сказку!
 

конец сентября 1990,

20 января 2022

Зомби-дьнь

 
Нет, ты не прав, нет, скука не заела;
ни в этом дело, просто надоело —
день ото дня неотличим…
 
 
Скончался день, давай его помя́нем,
хотя… не надо, лучше помолчим.
 
 
Но лишь восток поỳтру вскроет вену —
кто дню усопшему придёт на смену?
кто в список дней обычных, дат и бед
своё числительное впишет имя?..
 
 
Увы, на царство претендентов нет.
 
 
Вчерашний день восстанет из могилы;
промозглый ветр вдохнёт в безумца силы;
и возликует серая толпа…
 
 
День-призрак, зомби-день – какая глупость?!
А, впрочем, жизнь не менее глупа.
 

24—27 октября 1990

Єпистолїа

 
Привет-привет, ну как дела?
Как настроенье, состоянье?
Опять разлука верх взяла,
опять меж нами дни и расстоянья…
Да что для нас каких-то десять дней? —
когда мы двадцать восемь лет не знали,
что для меня, что для тебя нет никого родней,
                                                            чем ты, чем я… —
пока друг друга, вдруг, не повстречали!
И что нам расстоянье в полчаса ходьбы?
И сотни вёрст пройду и не замечу…
Подумаешь, неверный шаг судьбы,
другой, наверняка, уже готовит встречу.
Ненастный день опять пророчит муки…
Нет солнца! – Что же? Не беда!
 
 
Разлука может развести мосты и руки,
но вот сердца и души никогда!
 

27 октября 1990

Казнённый стї́хъ

 
Стих не сложился – ставлю точку,
на полуслове оборвав
почти законченную строчку…
 
 
Я понимаю, что не прав,
что суд вершить я не имею прав;
стихи казнить не волен даже Бог;
и всё ж…
 
 
Казню!
 
 
На гласной букве отсечённый слог
кровоточит,
               ругается,
            кричит:
«Я протестую!
           Я засажу
                            тебя в тюрьму!»
Наверно, я поставлю запятую,
в надежде, что позднее допишу
стих,
              в общем-то, ненужный никому…
 

17—20 ноября 1990

На Югъ?!

 
И это даже не смешно:
все птицы певчие давно,
оставив гнёзда, разлетелись…
Куда? Неважно, всё равно…
На Запад? На Восток? На Юг?
«Быть непогоде!» – галки разгалделись.
Пришла Зима со свитой верных слуг:
морозов, снегопадов, вьюг…
 
 
Вослед Зиме порой приходит Смерть!
Без опасения не могу смотреть…
…вперёд…
Жизнь, что ни день, то горестней и хуже…
 
 
Быть может,
            Боже,
                             улететь?
 
 
«Куда?»
 
 
Куда?
Хотя б на Юг…
На Западе, навряд ли, нужен…
 
 
Но в сердце целит Милый Друг,
а вместо крыльев – пара рук!
 

6—7 декабря 1990