Текст книги "Комментарии к материалистическому пониманию истории"

Странно и удивительно видеть, как талантливый и серьезный историк, в силу своей профессии изначально имеющий дело с реальными конкретными объектами, вдруг начинает жонглировать чуть ли не средневековыми универсалиями. Уж кому как не Ю. И. Семенову должно быть известно, что человечество до данного момента не было и ещё очень долго не будет реальным субъектом. История человечества есть история отдельных социально-исторических организмов, которые обычно даже и не подозревали о существовании большинства современных им социоров. В этой ситуации говорить о человечестве как реальном субъекте означает с неизбежностью предполагать в основе его существование некого мирового Духа, что делал идеалист Гегель, но чего, к счастью, не делает материалист Ю. И. Семенов. А без такого Духа идея человечества как реального исторического субъекта остается весьма загадочной.⁷³

При этом мы даже не решаемся предположить, как отнесется к концепции Ю. И. Семенова далекий потомок тех цивилизаций, которые вовсе не приняли участие, по мнению автора, в эстафетном движении истории. Например, современный китайский историк или философ будет весьма озадачен, что тысячелетняя история Китая не имеет никакой ценности для магистральной линии истории. Та же реакция, возможно, будет у латиноамериканского, австралийского, африканского и так далее мыслителя.

Совершенно очевидно, что здесь, помимо реанимации старой метафизики, мы имеем дело с новым, весьма подправленным изданием позиции европоцентризма.

§ 2. Стадиальный и формационный анализ человеческой истории

Такова тщета новейших попыток спасти линейно-стадиальную схему К. Маркса.

Мы полагаем, что эта схема безнадежно устарела и больше не соответствует эмпирическому базису современной науки. История – это не линейный процесс. Это процесс, ветвящийся во времени и пространстве. Что в этом ветвлении есть основной ствол, а что – тупиковые ростки, может знать лишь тот, кто будет стоять в конце человеческой истории. Но даже при этом, он не сможет говорить об аутентичности победившей линии сущности человеческой истории, поскольку такая победа не будет иметь никакого метафизического смысла – просто одна, более эффективная в данной реальности форма социальной жизни победила и вытеснила все остальные формы. Соответственно, подобная оценка будет выражением не объективной истины, но ценностных доминант того общества, представителем которого будет оценивающий.

Такое понимание истории глубоко согласуется с тем взглядом, что ныне устоялся в интерпретации сущности эволюции живых организ-мов.⁷⁴ Он автоматически снимает множество, казалось бы неразрешимых на данный момент проблем в рамках марксистской теории об общественно-экономических формациях. И он, наконец, предоставляет широкий простор историку в интерпретации имеющегося у него фактического материала.

В самом деле. Пока марксисты грезили идеей единой магистральной линии истории, пусть даже мыслимой и на манер «эстафеты», несчастному историку, принимающему в силу разных причин эту идею, приходилось выделывать самые замысловатые «коленца» в тщетной попытке заключить в это «прокрустово» ложе все богатство форм реальной истории. В итоге: либо историю подгоняли под чудовищно примитивную схему «пятичленки» или «шестичленки»; либо же историк беспомощно тонул в океане фактов, поставляемых реальной историей. Неудивительно, что в этой ситуации для многих историков оказывался столь манящим и привлекательным цивилизационный подход, предоставляющий, с одной стороны, видимость упорядочивающей классификации, а с другой стороны, свободу в комбинации фиксируемых фактов.

Здесь мы должны твердо заявить, что наша критика направлена не столько в адрес формационного понимания истории, сколько в адрес линейно-стадиальной формы этого понимания. Мы глубоко убеждены в необходимости наличия в социальной науке определенных методов и форм классификации социально-исторических организмов. Мы уверены, что формационный подход имеет в этом отношении богатейший эвристический потенциал, и, скорее всего, на данный момент является наиболее эффективной классификационной схемой. Однако, добрая доля этой эффективности заключается не столько в совершенстве нынешней его формы, сколько в сравнении с немарксистской исторической методологией. Сам формационный подход, так как он существует сейчас, нуждается в существеннейшей корректировке. Возможно, даже более чем в корректировке. Скорее всего, мы должны пересмотреть философские основания этого подхода.

Необходимо, мы подчеркиваем это еще раз, избавить формационный подход от каких-либо метафизических и, в частности, провиденциалистских императивов. Формационный подход должен базироваться на понимании жизни человеческих обществ как естественно-исторического процесса, где социально-исторические организмы ветвятся во времени и пространстве и принимают те или иные формы не в соответствии с заложенной в них от начала времен сверхэмпирической сущностью, а в соответствии многообразному взаимодействию «социальных констант» этих организмов и среды. Итог этого взаимодействия, то есть то, что мы называем исторически сложившимися конкретными обществами, есть реализация одной из множества возможностей существовавших в поле «организм – среда». И, чаще всего, эта реализация была максимально детерминирована цепью фундаментальных исторических ситуаций.

Иными словами, формационный подход должен опираться на эмпирическую реальность и воспринимать её динамику как естественноисторический процесс.

Кроме того, формационный подход как классификационная схема должен исходить из учета сущности социально-исторического организма. Последний же, согласно разделяемой нами марксистской парадигмы, есть система производства: производства элементов системы (предметы, люди, символы) и связей системы. Соответственно, в социоре необходимо выделить четыре сферы производства: материальную, социальную, символическую (духовную) и регулятивную («политическую»). Следовательно, формационная классификация должна отражать историческое многообразие типов функционирования данных сфер общества.

Таким образом, с одной стороны, формационный подход должен обозначить жесткие критерии классификации. С другой стороны, эти критерии не должны подавлять эмпирическое многообразие, а максимально его отражать.

Недостаток традиционной формационной классификации состоит в том, что обе эти задачи выполняет один уровень категорий. Иными словами, марксовы «формации» есть понятия, которые одновременно выступают и в качестве обозначения стадий исторического развития и в качестве обозначения типов исторического развития. Это неизбежно ведет к непреодолимым трудностям.

Совершенно очевидно, что в истории человечества можно обнаружить определенные этапы, стадии эволюции. И в этом отношении классификационная схема должна четко зафиксировать их. С другой стороны, совершенно очевидно, что в рамках этих этапов, стадий история являет чрезвычайное многообразие форм социальной активности. И, соответственно, классификационная схема должна использовать сетку понятий достаточно гибкую для того, чтобы отразить это многообразие.

Мы полагаем, что решение этой задачи возможно на пути сохранения понятия «общественно-экономическая формация», но это понятие должно быть избавлено от стадиального значения. Теперь понятие «общественно-экономическая формация» отражает определенный тип функционирования социума, но не стадию исторического развития.

Подобная реформа открывает перед социальным теоретиком эвристически богатейшее поле возможностей.

Во-первых, теперь можно отказаться от жесткого лимита количества формаций и выписать столько формаций, то есть типов и подтипов обществ, сколько мы их реально наблюдаем. В этом случае, историк-марксист получает возможность тратить свою энергию не на борьбу с «негодным» эмпирическим материалом, который не желает соответствовать теоретически выверенной «пятичленке», а на выявление в истории стольких типов общества (формаций), сколько их есть.

Во-вторых, если мы понимаем формацию не как стадию, а как тип общества, то мы получаем возможность не привязывать жестко тот или иной тип общества к определенной стадии истории, а говорить о том, что этот тип может в ряде случаев реализовываться на разных стадиях общественной эволюции. Естественно, подобные ходы классификации не могут ограничиться лишь одним понятием. Достаточно нелепо, например, говорить о вавилонском капитализме или капитализме Древнего Рима. Совершенно очевидно, что здесь признание определенной существенной схожести типов социальной системы не может выражаться в столь грубом смешении обществ древности и современных обществ. Скорее всего, если говорить о «вавилонском капитализме», следует использовать термин капитализм как формационное обозначение ряда современных обществ в качестве исходного понятия, на базе которого необходимо образовать понятия, которые адекватно и с учетом всей специфики обозначат всю схожесть и всё различие капитализма современного и «капитализма древнего». В качестве образца можно привести понятие «индустрополитаризм»⁷⁵, которое обозначает специфику реализации определенного типа общества в индустриальную эпоху, наиболее распространенного в аграрных цивилизациях древности.

Несколько забегая вперед, мы вкратце попробуем обрисовать наше видение всемирной истории в соответствии с новой сеткой понятий.

В истории мы действительно наблюдаем определенные стадии эволюции человечества. Чтобы их обозначить, совсем не обязательно быть в курсе новейших данных социологии и истории и совсем не обязательно являть высший пик учености. Эти этапы или иначе говоря, стадии эволюции столь очевидны, что были замечены уже мыслителями XVI–XVIII вв. Они наперебой и на разные лады твердили о первобытности, земледелии и промышленности. Действительно, наиболее общий взгляд на историю сразу же выхватывает три достаточно явственно выраженных способа «освоения» природы: первобытный, аграрный и индустриальный. Хотя корректнее говорить о двух способах – присваивающее хозяйство и производящее хозяйство. Последнее же распадается на две формы: аграрное производящее хозяйство и индустриальное производящее хозяйство. Сделав эту оговорку, в дальнейшем для простоты мы будем говорить всё же о трех способах освоения природы.

Каждый из этих трех способов составляет отдельную всемирно-историческую эпоху в жизни человечества. Критерий выделения эпохи выражается в двух моментах: ареал распространения определенного способа освоения, господствующая форма освоения. Под «господством» мы понимаем степень экономического, политического, культурного – цивилизационного⁷⁶ – доминирования определенного способа. Здесь необходимость определения критериев возникает, прежде всего, по отношению к аграрной и индустриальной эпохе. Первобытная эпоха являет множество однотипных обществ.⁷⁷ Проблема же возникает с аграрной и индустриальной эпохами. Здесь мы обнаруживаем множество обществ, находящихся на разных стадиях развития, и, соответственно, необходимы критерии, позволяющие всё же вычленить специфику той или иной всемирно-исторической стадии. В противном случае даже современность пришлось бы обозначить как первобытную стадию на том основании, что и ныне некоторые общества находятся в состоянии первобытности. Помимо трех эпох всемирно-исторического развития необходимо выделить еще и две переходные эпохи: эпоха перехода от первобытности к аграрности, и эпоха перехода от аграрности к индустриализму. Переходный характер этих эпох выражается в том, что множество наличных обществ начинает явственно эволюционировать в новую стадию, которая в итоге и становится господствующей. Забегая вперед мы можем заметить, что ныне человечество находится в состоянии перехода от аграрности к индустриализму. Некоторые страны этот переход уже завершили, большинство же пребывает на различных этапах этого процесса. Но, впрочем, об этом более подробно ниже.

Возможно, у читателя уже появилась определенная степень недоумения по поводу теоретических конструкций авторов. Сначала они яростно бичевали стадиальную схему Маркса, теперь же сами пространно рассуждают о стадиях исторического процесса. Где же логика?

Мы полагаем, что это возможное недоумение могло возникнуть из-за недоразумения, порожденного восприятием большинства марксистов истории сквозь призму всё того же «провиденциализма». Возможно, наше пояснение уже превращается в навязчивый рефрен, но этот пункт столь принципиально важен, что мы вынуждены вернуться к нему вновь.

Подход Маркса базируется на посылке: любое общество с неизбежностью должно пройти определенные стадии развития. Эта неизбежность обуславливается самой природой социального. То есть, Маркс воспринимал развитие общества «онтогенетически». Иными словами, он мыслит развитие социально-исторического организма по образу и подобию организма биологического. Так же как и биологический организм, общество с необходимостью реализует в благоприятной ситуации определенную последовательность структурных состояний. Подобная проекция во многом понятна. Маркс интуитивно понимал, что отдельное общество является социально-историческим организмом. Но сам же Маркс неоднократно подчеркивал качественное отличие социальной формы движения материи от биологической. Развитие отдельной биологической особи определяется жесткой генетической программой.⁷⁸ Ничего подобного в случае с социально-историческим организмом мы не наблюдаем. Если, конечно, не апеллировать к мировому Духу Гегеля или архетипам коллективного бессознательного Юнга. Несколько условно мы можем сказать, что развитие социально-исторического организма осуществляется не «онтогенетически», а «филогенетически».

Мы действительно можем говорить об определенной природе социального. Но эта природа выражается не в наличии жесткой программы развертывания социально-исторической особи. Наоборот, одна из существеннейших особенностей социального организма – исключительная открытость и потенциальный динамизм системы. Онтогенез предполагает достаточно жесткое развертывание заданных изначально состояний. Филогенез есть во многом свободная реализация в поле среды возможностей, очерченных исходным состоянием.

Соответственно, если мы понимаем развитие социально-исторического организма в духе «филогенеза», то в этом случае стадии обнаруживаемые в истории оказываются не заранее детерминированными этапами развития, но лишь существенными вехами на одном из возможных путей.

Если же говорить более конкретно, то сначала в истории мы наблюдаем, беспросветное царство первобытности, которое длится и длится десятки тысяч лет. Даже тогда, когда многие общества оказались в орбите цивилизации, сотни и тысячи других обществ не подавали и признака к какому-либо выходу из первобытности. Потом в ряде регионов земли мы обнаруживаем возникновение земледельческих обществ, некоторые из которых в итоге превращаются в аграрные цивилизации. Значительно позже в одном из географических регионов в силу стечения множества достаточно уникальных обстоятельств и факторов возникает индустриальная цивилизация Запада, и кумулятивная мощь этой социальной мутации такова, что она как воронка втягивает в себя все остальные общества.

Насколько закономерно-неизбежен этот процесс? Об этом дискутировать можно до бесконечности. Но что совершенно точно: в социальной реальности мы не можем обнаружить ни материального носителя, ни информационной программы, которые бы жестко разворачивали и детерминировали этот процесс. Всякий раз каждый последующий шаг в «прогрессе» был индивидуальным «ответом» на вызовы и проблемы, возникающие перед тем или иным социально-историческим организмом. И лишь немногие из этих «ответов» закреплялись в виде оформившихся, исторически значимых способов социальной жизни.

Вне всякого сомнения, сформировавшийся в итоге сцепления бесконечного множества многообразных социальных форм исторический путь, пройденный человечеством, был реализацией весьма реальной возможности. Но такой же реальной возможностью при несколько иной природной ситуации могло бы быть почти бесконечное господство одних лишь биологических организмов, или же, если исходить из факта возникновения homo sapiens, почти бесконечное царство первобытности. Или же, если исходить из более реальных возможностей и опасностей, внезапная космическая катастрофа могла прервать историю Земли и историю человечества на самых ранних этапах.

Таким образом, стадии всемирной истории есть ретроспективное понятие, по факту констатирующее вехи социальной эволюции человечества. Здесь мы имеем дело с предельным уровнем обобщения родов социума. Стадия есть результат закрепления в социорах ряда социальных родовых мутаций.

Иными словами, в начале человеческой истории мы обнаруживаем земное пространство, населенное множеством социоров, находящихся на первобытной стадии развития. При определенных условиях они могли пребывать в этом состоянии сколь угодно долго. Но в силу других условий в ряде этих социоров произошла серия социальных мутаций, вызвавших появление производящего хозяйства аграрного типа. Многие из этих обществ так и не смогли продвинуться по этому пути, гармонично сочетая охоту и собирательство с огородничеством. Другие же в силу ряда обстоятельств продвинулись далее и смогли создать аграрные цивилизации.

Эти аграрные цивилизации также могли существовать сколь угодно долго, лишь время от времени сменяя друг друга. Но в силу опять же целой серии социальных мутаций, вызванных эксклюзивными обстоятельствами, ряд аграрных цивилизаций смогли создать и развить индустриальные формы производящего хозяйства. И более того, не только создать и развить, но и вовлечь в своё поле другие социоры.

Весь этот процесс имеет естественно-исторический характер и понятие «стадия» лишь ретроспективно обозначает его.

Но поскольку нас интересует не только родовой характер человеческой истории, но и типологический, постольку понятие «всемирно-исторической стадии» необходимо дополнить понятием «общественно-экономической формации».

Под общественно-экономической формацией мы вслед за Марксом понимаем определенный тип общества, рассмотренный в специфике функционирования системы общественных отношений. Доминирующим же фактором в этой системе являются производственные отношения.⁷⁹

Соответственно, каждая всемирно-историческая стадия оказывается представленной некоторым набором общественно-экономических формаций.⁸⁰ Каждая же общественно-экономическая формация оказывается представленной некоторым набором конкретных социально-исторических организмов. Хотя последнее не столь обязательно. Дело в том, разумно ещё раз сказать об этом, что всякая классификация обладает определенной степенью условности и конвенциональности. Мы предлагаем классификацию в два уровня. Но теоретически она может быть дополнена и другими уровнями. И в этом случае между понятием формация и конкретными социорами может быть выстроен ряд конкретизирующих понятийных конструкций. Мы же для большей простоты пошли по пути максимального расширения понятия «общественно-экономическая формация», надеясь вместить в нем всю специфику форм социальной жизни. Но, несмотря на это, мы не отрицаем возможности достройки нашей «двухэтажной» классификации новыми эвристически плодотворными дополнениями.⁸¹

Итак, каждая всемирно-историческая стадия оказывается представленной некоторым набором общественно-экономических формаций. Но эта представленность не столь проста, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что стадия присваивающего хозяйства оказывается представленной только одним типом общества – первобытно-общинной общественной экономической формацией.⁸² То же мы наблюдаем на стадии индустриализма. Она пока представлена также только одним типом общества – капиталистической общественно-экономической формацией. Проблемы возникают в случае аграрной стадии. Здесь мы наблюдаем очевидное разнообразие типов социально-исторических организмов. Судя по всему, такая особенность аграрных обществ вызвана лишь частичной независимостью социума от окружающей среды. В то время как первобытное общество оказывается почти полностью поглощено окружающей средой, а индустриальное общество достигает относительной независимости от окружающей среды, путем создания тотальной искусственной среды («второй природы»), аграрное общество балансирует на грани зависимости-независимости от среды. В этой ситуации ряд факторов политического, демографического, военного, культурного и, прежде всего, географического характера, оказываются решающими. В итоге, на этой стадии мы обнаруживаем множество типов социальной жизни: политарный, «рабовладельческий», «феодальный». Скорее всего, этот список не полон и должен быть дополнен новыми типами и подтипами по мере дальнейшего продвижения в интерпретации исторических фактов.⁸³

Марксистская теория претендует на универсальность анализа социальной реальности. И эта претензия во многом оправдана. Но весьма печально, что на практике она реализуется скорее по линии отрицания немарксистских концепций, нежели по линии ассимиляции их. Примером тому служит старый спор чаще всего выражаемый вопросом: формации или цивилизации?

Мы надеемся, что реформированный марксизм будет избавлен от подобных антиномий.

В вопросе о формациях и цивилизациях мы сталкиваемся с традиционной ситуацией, весьма характерной для развития науки: новые идеи не могут быть сразу охвачены в их целостности и потому их осмысление происходит по принципу резкого выделения противоположностей; и лишь по прошествии некоторого времени выясняется, что эти противоположности вовсе не отрицают друг друга, а наоборот – выгодно и гармонично дополняют друг друга. Так, например, сущностный характер научной революции Нового времени первоначально осмыслялся через противостояние эмпиризма и рационализма. Ныне же совершенно очевидно, что знание вне опыта или вне разума невозможно.

Так же, скорее всего, дело обстоит и с формационным и цивилизационным подходами. Формационный анализ социальной реальности представлен мощной научной традицией, и очевидно, он отражает вполне реальные вещи. Однако то же самое мы можем констатировать и в отношении цивилизационного подхода. В этой ситуации разумно не сталкивать эти традиции вновь и вновь, но поискать пути неэклектичного, методологически корректного их согласования.

С нашей точки зрения такое согласование возможно. Цивилизационный анализ есть один из аспектов анализа социальной реальности. И, как таковой, он не отрицает, но дополняет другой аспект – стадиально-формационный. Эта ситуация возникает в силу специфики социального знания. Естественные науки – генерализирующий тип знания. Социальная же теория – не только генерализирующее, но и индивидуализирующее знание. Здесь нам интересно не только общее, но и отдельное, особенное, индивидуальное. Стадиальный аспект анализа выражает генерализирующий интерес знания. Цивилизационный аспект анализа – индивидуализирующий интерес знания. В стадиях и формациях мы выявляем род и вид. В цивилизациях мы вычленяем отдельные социально-исторические особи или их конгломераты.

Цивилизация – специфический способ существования или стиль бытия, парадигма того или иного социора или федерации социоров. Или же, иначе говоря, цивилизация – общество, взятое в разрезе специфики своей культуры. Здесь культура – совокупность алгоритмов поведения и мышления.

При этом необходимо сделать четыре существенных добавления.

1. Цивилизация всегда локальна, ибо привязана к конкретному географическому региону. Именно эта привязанность и является одной из главных причин формирования индивидуального облика каждой цивилизации. Фактически, цивилизационный аспект анализа пытается уловить «биографическую ситуацию» того или иного социора.

2. Цивилизационный аспект анализа применим лишь ко второй и третьей стадиям человеческой истории. Стиль бытия первобытных обществ столь унифицирован, что хотя и здесь можно говорить о цивилизациях, но это эвристически бесплодно и несущественно. Впрочем, в каких-то очень специальных случаях говорить всё же можно. (См. суждения археологов о той или иной первобытной культуре).

3. В рамках одной цивилизационной парадигмы часто можно выделить различные стадии и различные формации. Так, например, европейская цивилизация или дальневосточная цивилизация (Китай и Япония) прошли аграрную стадию и ныне находятся на стадии индустриализма.

4. Формационный и цивилизационный аспекты анализа не совсем равноправны. Следуя марксистской парадигме, мы склонны рассматривать формационный подход как более фундаментальный. Соответственно, цивилизационный подход формируется на его базе как специфическая конкретизация анализа. Подобное видение приводит к тому, что часто за пространно-мистическими рассуждениями цивилизациологов о судьбах цивилизации следует видеть действие вполне реальных формационных механизмов. Так, например, за анализом периодов рождения, расцвета, упадка и гибели цивилизации следует видеть чаще всего действие определенного способа производства или социального ресурса.