Текст книги "Представления о человеческом достоинстве в политико-юридических доктринах и праве. Монография"

ГЛАВА 2
ДОКТРИНЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДОСТОИНСТВА И ИХ ОТРАЖЕНИЕ В ПРАВЕ В XVII–XX ВВ

В Новое время, охватившее XVII и XVIII вв., в европейских странах за всеми человеческими индивидуумами, по крайней мере, формально обычно признавалось право быть людьми и уважать себя в качестве таковых. Причем ученые во многих случаях стремились подойти к оценке достоинства человеческой личности с точки зрения разума и вели борьбу против теологии и религиозной догматики, противившихся такому подходу.

В частности, великий голландский политический мыслитель Б. Спиноза отстаивал светскую трактовку достоинства людей. Он считал: с человеческим достоинством основной массы граждан государства дела обстоят так, что «государству всегда грозит большая опасность со стороны граждан, чем со стороны врагов; хорошие граждане редки»^[129]. Причем каждый из граждан государства «с величайшим жаром ищет своей личной пользы… Чужой же интерес защищает лишь постольку, поскольку рассчитывает тем самым упрочить свой собственный»^[130]. То же самое верно и в межгосударственных отношениях, субъектами которых выступают государства. Здесь для любого из последних «свое собственное благоденствие есть наивысший закон»^[131]. Это закономерно, ведь государства состоят из граждан.

Б. Спиноза свое понимание человеческого достоинства отразил в сформулированной им трактовке демократического правления, ибо считал таковую этому достоинству соответствующей. В демократии, по его мнению, все без исключения граждане обладают правом голоса в верховном совете и правом поступления на государственную службу. Однако, согласно представлениям Спинозы, в демократическом государстве из числа лиц, допускаемых к управлению страной, должны быть исключены иностранцы, женщины, рабы и несовершеннолетние, а также те, кто подвергся бесчестию вследствие преступления или позорного образа жизни^[132]. В таком понимании, бесспорно, нашли выражение пережитки сословности эпохи, охарактеризованной в предшествующем изложении. Вместе с тем здесь отражено отношение к категориям чести и бесчестья как к составным частям понятия человеческого достоинства.

Последнее довольно подробно характеризуется Т. Гоббсом, английским ученым XVII в. По представлениям этого мыслителя, «достоинство человека есть вещь, отличная от его стоимости или ценности, а также заслуг, и состоит в человеческом даровании или способности к тому, достойным чего его считают»^[133]. Вместе с тем «публичная ценность человека, то есть цена, которую придает ему государство, есть то, что люди обычно называют достоинством. И эта цена, положенная ему государством, выражается в пожаловании должностей военных, судейских, по государственному управлению или пожаловании имен и титулов, введенных для выявления такой цены»^[134].

Среди личных качеств человека, которые позволяют считать его достойным, Т. Гоббс называл беспрекословное повиновение этого индивидуума суверенной власти. Ведь при любой форме государства большие беды причиняет людям то, что они не повинуются власти или повинуются ей частично и с трудом. Причем естественное право в описании Т. Гоббса предполагает безусловное повиновение подданных суверену.

Совсем иначе толкует содержание идеи человеческого достоинства другой английский мыслитель XVII в. – Джон Локк. В его описании естественное право выступает препятствием для суверена, желающего править своевольно. Причем, с точки зрения Д. Локка, достойным человеком является не тот, который беспрекословно повинуется приказам суверенной власти, а способный выделить среди этих приказов акты, посягающие на неотъемлемые естественные права индивидуума, и не повиноваться таким предписаниям, подчас даже оказывая сопротивление суверенной власти.

По Д. Локку, право на жизнь и владение имуществом, свободу и равенство человек не отчуждает никому и ни при каких обстоятельствах. Эти неотчуждаемые ценности – окончательные границы власти и действий государства, преступать которые ему запрещено^[135]. Что же касается Т. Гоббса, то, по его мнению, у достойных людей непременно имеется суверенная власть, которой позволяется при необходимости не останавливаться перед этими ограничениями.

Концепции человеческого достоинства Гоббса и Локка являются классическими образцами в Новое время ранее рассматривавшихся доктрин коллективизма и индивидуализма в государстве. Уже указывалось, что каждая из последних включает в себя воззрения на человеческое достоинство. Только что описанные представления Гоббса служат теоретическим вкладом в разработку коллективистской доктрины человеческого достоинства. Идеи же Локка представляют собой развитие в Новое время существующего с давних пор индивидуалистического учения о человеческом достоинстве.

По-видимому, главное противоречие этих доктрин таково. Достойные люди имеют сильное государство, обладающее неограниченной властью, утверждают коллективисты. С позиции же индивидуалистов, достойным людям противостоит слабое государство, действия которого они могут остановить при необходимости. Причем у индивидуалистов государственный аппарат есть зло, хотя и неизбежное, становящееся благом при его ограничении. А у коллективистов государственный аппарат есть благо, способное ко злу, если его неверно организовать.

По мнению В. С. Нерсесянца, представители политических и правовых учений Нового времени стремились внедрить в сознание народных масс ценности, базирующиеся на уважении человеческого достоинства^[136]. При этом они зачастую полагали, что последнее неотделимо от людей. В самом деле, по мнению великого французского мыслителя XVIII в. Ж.-Ж. Руссо, для человека отказаться от своей свободы – это значит отказаться от своего высшего достоинства, от прав человека, даже от обязанностей. Такой отказ несовместим с человеческой природой^[137].

В произведениях Руссо прослеживается озабоченность правом каждого человека на достойное существование. Не отрицая самой частной собственности на средства производства, Руссо выступал за относительное выравнивание имущественного положения граждан и с этих позиций критиковал роскошь и излишки, поляризацию богатства и бедности^[138]. В государстве, считал Руссо, «ни один гражданин не должен обладать столь значительным достатком, чтобы иметь возможность купить другого, и ни один – быть настолько бедным, чтобы быть вынужденным себя продавать; это предполагает в том, что касается до знатных и богатых, ограничение размеров их имущества и влияния, что же касается до людей малых – умерение скаредности и алчности»^[139].

Идея человеческого достоинства нашла выражение в политических и правовых учениях в США в XVIII–XIX вв. Более того, она выразилась в праве этого государства.

Первоначально американский конституционализм находился под влиянием английской юриспруденции, где теоретические представления о человеческом достоинстве оказались сформулированными в виде целого ряда юридических прав личности. Так, в 1641 г. в Массачусетсе при участии Натаниэля Уорда, большого знатока английского права, был составлен Свод свобод, в котором зафиксированы многие гарантии прав личности^[140]. В частности, в этом Своде свобод предусмотрена гарантия от жестоких и варварских наказаний^[141]. Наиболее значительными конституционными установлениями рассматриваемого периода, отразившими идею человеческого достоинства, также стали «Основные уложения», провозглашенные в Коннектикуте в 1639 г., и особенно так называемая Массачусетская хартия вольностей (1648 г.).

Однако в дальнейшем на территориях штатов Северной Америки все более распространяется влияние идей французского Просвещения о человеческом достоинстве. Причем незадолго до торжественного объявления Декларации независимости США (4 июля 1776 г.) французские теоретические представления о человеческом достоинстве получили признание не только в публицистике, но также и в политических и конституционных документах^[142]. Например, в Декларации прав Виргинии от 12 июня 1776 г., написанной Джорджем Мейсоном и отредактированной Джеймсом Мэдисоном, впервые было официально закреплено, что все люди от природы свободны, независимы и обладают некоторыми неотчуждаемыми правами, от которых они не могут отречься, вступая в общество, и которых они не могут лишить свое потомство, а именно – правами на жизнь и свободу, а также на стремление к достижению счастья и безопасности (ст. 1). Далее говорилось о том, что народ имеет право сменять такое правительство, которое не отвечает своему назначению обеспечивать достижение всеобщего блага и безопасности^[143].

В редакции Т. Джефферсона^[144] обоснование неотчуждаемых прав было дано в таком виде: «Мы считаем самоочевидными следующие истины: все люди созданы равными; они наделены их Творцом определенными… неотчуждаемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, свободу и стремление к счастью; для обеспечения этих прав люди создают правительства…право народа состоит в том, чтобы…установить новую правительственную власть, закладывающую в свое основание такие принципы и организующую свои полномочия в такой форме, какие, по мнению народа, кажутся более всего подходящими для обеспечения его безопасности и счастья»^[145].

Во Франции просветительские идеи о человеческом достоинстве воплотились в праве позднее, чем в США. Причем в XVII–XIX вв. на государственное развитие Франции оказали влияние разные политические идеологии, учившие тому, что люди обладают достоинством. Что касается якобинских теоретиков, то Ж.-П. Марат считал необходимым рассматривать права людей, вытекающие из их достоинства, священными. Это может быть сделано, полагал М. Робеспьер, при наличии добродетелей, в частности честности и чистоты, у тех, кто держит в своих руках бразды государственного правления. И посредством карательных мер священные права людей могут быть защищены^[146].

Эти идеи якобинцев отразились в их законодательстве. Так, Конституция 24 июня 1793 г. содержала Декларацию прав человека и гражданина, где было записано, что правительство установлено для обеспечения человеку пользования его естественными и неотъемлемыми правами. Эти права суть: равенство, свобода, безопасность, собственность. Все люди равны перед законом. Каждый гражданин, вызванный или задержанный именем закона, обязан немедленно повиноваться; в случае сопротивления он подлежит ответственности^[147].

Во многом иные, чем у якобинцев, политико-правовые доктрины французских мыслителей XVIII в. и заключенные в этих учениях идеи человеческого достоинства также нашли отражение в законодательстве Франции. Например, в Декларации прав человека и гражданина 1789 г. записано: «Цель каждого государственного союза составляет обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека. Таковы свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению. Все, что не воспрещено законом, дозволено, и никто не может быть принужден к действию, не предписываемому законом»^[148]. В Конституции 3 сентября 1791 г. обеспечивались следующие естественные и гражданские права: доступ всех граждан к местам и должностям без каких-либо иных отличий, кроме проистекающих из их добродетелей и способностей; расклад налогов между всеми гражданами равномерно, сообразно их состоятельности; кара правонарушений одними и теми же наказаниями, независимо от каких-либо личных различий; свобода каждого передвигаться, оставаться на месте или покидать его без опасения подвергнуться задержанию или заключению иначе как в порядке, предусмотренном в конституции; свобода каждого выражать словесно и письменно, печатать и предавать гласности свои мысли, не подвергаясь никакой предварительной цензуре или проверке до их опубликования, а также отправлять обряды того вероисповедания, к которому он принадлежит; свобода граждан собираться в общественных местах, сохраняя спокойствие и без оружия, с соблюдением полицейских законов; свобода обращаться к установленным органам власти с петициями, подписанными отдельными гражданами^[149].

Отмеченные идеи западноевропейских мыслителей Нового времени уже тогда частично были восприняты в России в виде осознания всесословного характера государственной власти. Почва, на которой они начали укореняться, заключала в себе представления о человеческом достоинстве, воплотившиеся в Соборном уложении 1649 г. Оно перечисляет 72 случая бесчестья. К оскорблению действием здесь добавляются побои, совершенные умышленно, после подготовительных действий, а не в простой драке. Следует отметить, что впервые особо выделяется «обида» священнослужителя и формулируется понятие «богохульство», включающее в себя, в частности, поношение и оскорбление святынь.

В Соборном уложении впервые появились бесчестящие наказания, начиная с самых мягких (выговор в присутствии понятых) и кончая «выдачей головой». Сюда входило «отнятие чести», то есть лишение званий или понижение в чине (например, перевод из бояр в дворяне). Исполняемое наказание регистрировалось в Разрядной книге.

Человеческое достоинство попирали членовредительные наказания. В данном случае нарушалось право на внешний облик, являющееся важной составной частью человеческого достоинства. Увечащие наказания (кроме устрашения) выполняли функцию выделения преступника из окружающей массы людей. Так, Соборное уложение предусматривало в качестве членовредительных наказаний отсечение руки, ноги, урезание носа, уха, губы, вырывание глаза, ноздрей^[150].

Глава X Соборного уложения в 74 случаях устанавливала градацию штрафов «за бесчестье» в зависимости от социального положения потерпевшего. Статья 92 гл. X Соборного уложения содержала запрет оскорбления бояр, окольничих, думных людей, являющихся членами Боярской думы^[151].

Как известно, в России в конце XVII в. была установлена абсолютная монархия. Для нее характерно наличие сильного, разветвленного профессионального бюрократического аппарата, включая постоянную армию; ликвидация сословно-представительных органов и учреждений; тщательная регламентация всех сторон общественной и частной жизни^[152]. Этому государству потребовалось закрепить в праве отчасти иные представления о человеческом достоинстве, чем те, которые были отражены в упомянутом Соборном уложении 1649 г.

Привилегии прежней феодальной аристократии (боярства) уже в конце XVII в. резко ограничиваются, а затем и ликвидируются. Важный шаг в этом направлении – подписание Акта об отмене местничества (1682). Аристократическое происхождение утрачивает свои позиции при назначении на руководящие государственные посты. Его заменяют выслуга, квалификация и личная преданность государю и системе правления. Нормы «Табели о рангах» перевернули старую идею местничества: титул и звание из оснований для получения должности превратились в результат продвижения по службе. Достигнув определенного чина, можно было из недворянина превратиться в дворянина, то есть получить личное или потомственное дворянство. После ликвидации системы местничества в соответствии с принципом выслуги с 1686 г. составлялись новые родословные книги с фамилиями, представители которых поднялись из «нижних чинов».

Служилые землевладельцы были объединены в сословие Указом о единонаследии (1714) и Табелью о рангах (1722). Окончательно правовой статус дворянства был оформлен только Манифестом 1762 г., актами Комиссии 1767 г. и Жалованной грамотой этому сословию 1785 г. Дворянство представляло собой высшую по достоинству социальную группу населения Российской империи. Согласно Грамоте на права и преимущества благородного российского дворянства (Жалованная грамота дворянству 1785 г.) дворянское достоинство определялось как особое состояние личных качеств человека, которые послужили основанием для приобретения дворянского звания. Дворянское звание рассматривалось как потомственное и наследственное, распространялось на всех членов семьи дворянина. Основаниями для лишения дворянского звания могли стать лишь преступления, в которых проявились моральное падение преступника и нечестность. Перечень этих преступлений был исчерпывающим. Личные права дворян включали право на дворянское достоинство, право на защиту чести, личности и жизни, освобождение от телесных наказаний, от обязательной государственной службы^[153].

Постепенно дворянское сословие становится все более закрытой элитарной корпорацией, проникнуть в которую для неродовитых людей все труднее. Потомственное дворянство приобрело права на недвижимость, сословную монополию на крепостных, широкие административно-полицейские права на крестьян, право на дешевый государственный кредит. С 1771 г. был запрещен прием на гражданскую службу лиц податных сословий, к которым дворянство не относилось. С 1790 г. на государственной службе устанавливается ускоренный, по сравнению с недворянами, срок производства в высшие чины для дворян (в 1798 г. введен прямой запрет на производство в высшие чины лиц недворянского происхождения)^[154].

Для политической идеологии абсолютизма в России было характерно стремление к четкой классификации социальных групп и индивидов по достоинству: личность растворяется в таких понятиях, как «солдат», «заключенный», «чиновник» и т. п. На достоинство крестьян в этот период оказывала влияние дифференциация их статуса: черносошные, государственные, частновладельческие, экономические, приписные (посессионные). Различия в человеческом достоинстве проявлялись и в юридической классификации городских жителей. По регламенту Главного магистрата 1721 г. они делились на регулярных граждан и «подлых» людей. Регулярные, в свою очередь, подразделялись на две гильдии: первую (банкиры, купцы, доктора, аптекари, шкиперы купеческих судов, живописцы, иконописцы и серебряных дел мастера) и вторую (ремесленники, столяры, портные, сапожники, мелкие торговцы)^[155].

В 1769 г. был разработан проект положения «О среднем роде людей», то есть о правовом статусе мещанства. При этом все городское население делилось на шесть категорий: настоящие городские обыватели, записанные в гильдии купцы, состоящие в цехах ремесленники, иногородние и иностранные купцы, именитые граждане, прочее посадское население. Особо следует отметить, что личные права мещан включали полномочия на охрану чести и достоинства, в частности права на жизнь, на перемещение и выезд за границу^[156].

Существует и несколько иная точка зрения. Так, М. В. Брянцев, проанализировав законодательные источники, сделал вывод, что оформившееся городское сословие было представлено купечеством и мещанством. Причем купцы были богаче мещан и в отличие от последних занимались предпринимательской деятельностью^[157]. Однако приведенный проект положения все же свидетельствует о более сложной социальной структуре и, следовательно, о более детальной дифференциации человеческого достоинства городского населения, чем предполагает М. В. Брянцев.

В то же время нельзя не признать верной другую идею этого автора. В статье, написанной не только на основе Полного собрания законов Российской империи, но и на базе архивных данных, М. В. Брянцев, исследовав правовые аспекты взаимоотношений между купечеством и дворянством в конце XVIII – начале XIX в., подчеркнул, что «российское законодательство постепенно эволюционировало в сторону сближения дворянства и крупного купечества». Однако движение это было непоследовательным и правительство постоянно колебалось, отдавая предпочтение дворянству^[158].

Рассмотренные перемены в российском праве возникли не на пустом месте. Скажем, дьяк посольского приказа Иван Тихонович Посошков послал в 1724 г. на императорское имя проект реформ, затрагивавших все стороны государственно-правовой жизни страны («Книга о скудости и богатстве»). Он, в частности, предлагал комплектовать чиновничий аппарат, используя критерии профессиональной способности и выслуги. И. Т. Посошков говорил и о том, что чиновникам, а особенно судьям, следует быть честными и справедливыми, и если «судья поведет суд самый правдивый, нелицеприятный по самой истине яко на богатого, так и на самого убогого и бесславного, то от царя будет ему честь, а от Бога милость и царство небесное»^[159].

Инициатором немалого числа из отмеченных правовых нововведений в XVIII в. была Екатерина Вторая, развивавшая, как известно, идеи «просвещенного абсолютизма». Во многом они обусловили ранее указанные изменения в России, воплотившие представления о всесословном характере государственной власти. Вместе с тем идеология просвещенного абсолютизма, как свидетельствуют приведенные акты, не помешала принять юридические нормы, согласно которым человеческое достоинство определялось не личными достижениями индивидуума, а его происхождением.

Впрочем, такая политика просматривалась уже на уровне проектов соответствующего законодательства. Так, с 1754 г. начала работу Уложенная комиссия, задачей которой была признана существенная переработка старых юридических установлений, то есть по сути трансформация системы права. Во второй части проекта нового Уложения содержались нормы, модифицировавшие правовое положение подданных: их статус в государстве, семье. Здесь перечислялись права и привилегии сословий и отмечалось: «Все подданные в государстве не могут быть одного состояния. Природа, заслуги, науки, промыслы и художества разделяют их на разные в государстве “чины”, каждый из которых имеет свои преимущества и права». В этом проекте на различие прав (на оценку достоинства) влияли различия в происхождении и званиях.

Вот, например, что говорилось в проекте Уложения по поводу достоинства дворян: «Во всех благоучрежденных государствах премудрые правители на разные чины разделили свой народ, не без причины первое место благородному дворянству определили, присовокупив к сей чести и особливые некоторые преимущества». В то же время проект подчеркнул малую ценность достоинства крестьянина. Правовой статус крестьянского сословия был производным от прав дворянства: последнему предоставлялись все права над крестьянами, кроме «отнятия жизни», проведения пыток, наказания кнутом^[160].

Вероисповедание также влияло на содержание прав. Православные подданные имели привилегии в области брачно-семейного права. В то же время градация разных групп населения по человеческому достоинству проявлялась в делении граждан и по другим признакам. Так, в юридической литературе отмечено, что в Российской империи ограничения на образование были не только в силу его сословной ориентации, но и по признакам пола, национальности, вероисповедания^[161]. Скажем, мужчины и женщины считались достойными разного образования.

Правда, в конце XVIII в. имелись исключения из правила, по которому достоинство человека определялось отнюдь не его личными способностями и заслугами. Скажем, на территории Донского казачьего войска должности, на которые на остальной территории России назначались лишь дворяне, подлежали замещению людьми, не имевшими дворянского происхождения^[162].

Значительно обогатили научные представления о человеческом достоинстве политические и правовые учения Германии XVII – начала XIX в.^[163]. В частности, великий философ Иммануил Кант писал: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству»^[164]. Причем «в царстве целей все имеет или цену, или достоинство. То, что имеет цену, может быть заменено также и чем-то другим как эквивалентом; что выше всякой цены, стало быть, не допускает никакого эквивалента, то обладает достоинством». И только «человечество … обладает достоинством»^[165].

Содержательная сторона человеческого достоинства, по И. Канту, – в том, что оно есть присущая личности внутренняя абсолютная ценность, которой нет эквивалента^[166]. Исходя из этого представления, И. Кант развивал идеи о необходимости уничтожения всех форм личной зависимости членов общества, утверждения личной свободы и равенства всех людей перед законом, ликвидации всех юридических привилегий.

Можно утверждать, что в немецкой классической философии принцип достоинства личности наиболее отчетливо был провозглашен именно И. Кантом. При этом он рассматривал идеи человеческого достоинства с естественно-правовых позиций.

История политических и правовых учений Германии обсуждаемой эпохи дает пример и иного подхода к рассматриваемой проблеме, который свойствен Г. Гегелю. Он писал: «В государстве дух народа – нравы, законы – являются господствующим началом. Здесь человека признают и с ним общаются как с разумным существом, как со свободным, как с личностью; и каждый отдельный человек со своей стороны делает себя достойным этого признания…; по отношению к другим ведет себя так, как надлежит вести себя всем, – признает их за то, чем сам хотел бы быть признанным, то есть за свободного человека, за личность. В государстве гражданин получает подобающую ему честь благодаря должности, на которую он поставлен, благодаря профессии, которой он занимается, и благодаря… трудовой деятельности. Его честь получает вследствие этого… объективное, от пустой субъективности уже не зависящее, содержание»^[167].

Рассуждая о человеческом достоинстве в иной связи, Г. Гегель также отмечал, что не следует отделять судьбу народа от судьбы отдельного человека, развитие государства – от совершенствования каждого из тех, на ком строится государство, кем оно подпирается и из кого в конечном счете состоит, ибо достоинство государства зависит от достоинства образующих его личностей. Вместе с тем высокое достоинство человека состоит в том, чтобы быть свободным.

Это, по Г. Гегелю, залог того, что исчезнет ореол, окружающий головы земных угнетателей и богов. Философы более детально определят так понимаемое человеческое достоинство. В свою очередь народы научатся его ощущать и тогда уже не станут требовать свое растоптанное в грязь право, а просто возьмут его обратно, присвоят его^[168].

Немецкие философы анализируемой эпохи рассматривали понятие человеческого достоинства в связи с проблемой свободы и иначе. Она трактовалась как свобода духа. Вдобавок человеческое достоинство проявлялось в наделении людей свободой по праву^[169].

Отмеченные доктрины немецких мыслителей, содержащие в себе идею человеческого достоинства, нашли отражение в законодательстве. Так, Конституционная Xартия Пруссии (31 января 1850 г.) в Титуле II «О правах пруссаков» закрепляла обширный комплекс отражающих человеческое достоинство прав. В соответствии с ним все пруссаки равны перед законом. Сословные преимущества уничтожаются. Общественные должности доступны всем способным занять их при условиях, указанных в законе. Личная свобода гарантируется. Закон определяет условия и формы, при которых допустимы ее ограничения, особенно личное задержание. Жилище неприкосновенно. Вторжение в него, домашние обыски, арест писем и бумаг могут производиться лишь в случаях и формах, указанных законом. Никто не может быть изъят от подсудности своим законным судьям. Нельзя учреждать исключительных судов или чрезвычайных комиссий. Наказания могут предписываться и налагаться лишь согласно закону. Собственность неприкосновенна. Полная или частичная экспроприация может применяться только в интересах общественного блага при условии предварительной уплаты «стоимости конфискуемого имущества собственнику». Гражданская смерть и наказание конфискацией не могут применяться. Свобода религии, образования религиозных обществ, домашнего и публичного отправления религиозных церемоний неприкосновенна. Пользование гражданскими и гражданско-политическими правами не зависит от вероисповедания. Однако пользование религиозной свободой не должно стоять в противоречии с гражданскими и гражданско-политическими обязанностями. Каждый пруссак имеет право свободно выражать свои мнения словом, письмом, печатью и изображениями. Цензура не может быть введена; всякого рода другое ограничение свободы прессы возможно только законодательным порядком^[170].

В первой половине XIX в. в западноевропейских странах распространялась либеральная политико-правовая идеология. Она имела в качестве одной из своих тем идею человеческого достоинства. Например, заложивший основы либеральной политической теории^[171] английский ученый Иеремия Бентам, отстаивая достоинство личности, утверждал, что человек сам должен заботиться о себе, о своем благополучии и не полагаться на чью-либо внешнюю помощь. Только он сам должен определять, в чем заключается его интерес, в чем состоит его польза.

Много внимания И. Бентам уделял обоснованию необходимости уважения со стороны государства собственности граждан как одной из гарантий их достойного существования. Он писал: «Руководствуясь великим принципом безопасности, законодатель обязан охранять существующее в государстве распределение собственности, независимо от характера последнего». Отступления от этой нормы, по мнению И. Бентама, негативно сказываются на материальном и духовном производстве жителей страны, ибо «когда я не надеюсь пользоваться плодами моего труда, то забочусь только о дневном существовании и не стану работать ради будущего»^[172].

Английский мыслитель Джон Стюарт Милль полагал, что человеческое достоинство уважается в государстве в большей мере в условиях демократии, а не автократии. Но, по убеждению Д. С. Милля, и при демократии достоинству человека угрожает деспотизм общественного мнения, чреватый нивелированием личности, «усреднением» человека, подавлением индивидуальности.

По мнению Д. С. Милля, главное условие существования достойного государства – самосовершенствование народа. При этом характерная для демократии индивидуальная свобода есть мощный генератор всяких улучшений в обществе, ибо «там, где существует свобода… может быть столько же независимых центров улучшения, сколько индивидов». А исторический прогресс имеет место благодаря энергии, конструктивным усилиям всех их. Вместе с тем повиновение граждан власти и порядок в государстве выступают, по представлениям Д. С. Милля, непременным условием прогресса как постепенного совершенствования, улучшения человечества в умственном, нравственном и социальном отношениях. И «лучшим правительством для всякого народа будет то, которое сможет помочь народу идти вперед»^[173].

Французский ученый Б. Констан, так же как и Д. С. Милль, был озабочен идеей отстаивания достоинства личности. Б. Констан утверждал, что гарантированию человеческого достоинства способствует свобода европейца XIX в., то есть личная независимость последнего, его самостоятельность, безопасность, право влиять на управление государством.