Текст книги "Экипаж колесницы"

– Тебе чего? – спросил он как-то даже по-отечески.

– Зайти надо. Только нас четверо.

– Да, хоть сто! Я серьезно говорю, мест нет. Даже в баре…

– Брось, Петь, мы устроимся. А то холодно, – Юра обернулся к Вадиму, – тащи! – и тот понял, кого надо «тащить».

Все получилось быстро и на удивление, просто; окружающие только начали понимать, что произошло, когда вся четверка уже оказалась в жарком прокуренном холле.

– Все, – Юра расстегнул куртку, – мы свое дело сделали, теперь, девчонки, показывайте, где тут что.

– Ребята, я сейчас. Оль, покажи им, – Лариса стремительно исчезла на боковой лестнице.

Вадим огляделся. Музыка доносилась сразу с трех сторон (скорее всего, в ресторане было три зала). Из смешения ритмов, мелодий и голосов получалась жуткая какофония, но вместе с тем, она рождала ощущение праздника; плюс еще яркий свет, бархатные пуфы вдоль стен, несколько столиков с пепельницами, красивые девушки с сигаретами, запахи еды… нет, это было не ощущение, а сам праздник!

– Оль, чего мы торчим, как три тополя на Плющихе? – попутно Юра наметанным взглядом изучал посетителей, – пойдемте туда, где наливают.

– Наливают в баре, – Оля махнула рукой в сторону широкого полутемного коридора, – но давайте подождем Лариску – она тут всех знает, а я так… – сняв пальто, она уселась на один из еще свободных подоконников.

– Ну, вы ждите, а я – в бар, – скинув куртку, Юра исчез.

Этого мгновения Вадим боялся больше всего. Его взгляд цеплялся за выпуклости Олиной фигуры, затянутой в «батник» и джинсы; ползал по ее лицу, волосам, концы которых, прятались под ярким мохеровым шарфиком (в глаза он старался не смотреть – при свете они казались чересчур взрослыми и вносили в желаемый образ диссонанс). При этом он чувствовал себя полным дураком, ведь надо же было что-то делать!

– Я закурю? – он достал сигарету, – можно, доктор?

– Разве я могу вам запретить? Лариска тоже курит, а я, нет.

Вадим с радостью подумал, что девушка разговаривает с ним также непринужденно, как и с Юрой.

– Куда ж она делась? Влипнет ведь когда-нибудь…

– В смысле? – Вадим нахмурил брови.

– Не знаете, как девушки влипают в таких местах? – Оля усмехнулась, – тут под закрытие всех растаскивают; девки напьются пьяные – им уже все равно с кем…

– Зачем же вы сюда ходите? – удивился Вадим.

– Тут фарца собирается. Лариска их всех знает – она сама приторговывает, а мы с ней с детства дружим. Короче, она мне кое-что за полцены сбрасывает, а я хожу с ней – вдвоем, если что, проще отбиться от всяких уродов… я не вас имею в виду, – Оля взяла руку Вадима, и тот замер – ее ручка была маленькой, теплой и казалась такой ласковой!..

– Я б лучше в театр сходила, на балет, – Оля вздохнула.

– На что?! – Вадим сделал неловкое движение, и Олина рука соскользнула вниз. Сам он никогда вообще не был в театре, а уж балет!.. Когда его показывали по телевизору, Вадима сразу начинало клонить в сон от заунывной музыки, мельтешения плоскогрудых девиц и мужиков в трико.

– А вы не любите балет? – Оля заинтересовано повернула голову, – это же так красиво. Я в детстве мечтала стать балериной – танцами занималась, но ближайшее училище в Перми; там в интернате надо было жить… короче, родители не пустили.

Настроение Вадима не просто упало – оно рухнуло. …Зря только червонец потратили. Два пузыря водки коту под хвост… балерина недоделанная!.. Попробуй, уговори ее… это только Юрка может – он и мертвую уговорит, если захочет…

– Кстати, – Оля улыбнулась, – Лариске, и вы, и ваш друг понравились – она мне сама сказала.

– А тебе?

– Не надо провокационных вопросов, – при этом Оля смущенно покраснела, и Вадим сразу воспрянул духом, – вот, обо мне вы все выпытали, – продолжала она, – а сами? Вы не обманываете, что инженеры?

– Нет. Мы, правда, инженеры; приехали роботизированный комплекс запускать – у вас в городе таких еще нету. Так и ездим по стране…

– Классно, – Оля вздохнула, – я б тоже хотела везде ездить.

Вадим решил рассказать что-нибудь интересное из походной жизни, но не смог вспомнить ничего, кроме прессов, пьянок в гостиницах и иногда… об этом, тем более, лучше было не рассказывать. Поэтому он лишь многозначительно вздохнул:

– Утомительно это…

Неожиданно появился Юра с четырьмя бокалами коктейля.

– Значит, расклад такой – мест, действительно, нет; Лариску я не видел, так что передавайте ей большой… коктейль. Вам, как я понимаю, хорошо сидеть, ворковать, а я не собираюсь отирать подоконники. Короче, пошел я искать приключений, – он забрал один бокал и снова исчез.

– Где, вот, ее носит?.. – Оля посмотрела на часы, – тут же… ну, кроме того, что я говорила, милиция рейды проводит – ловит фарцовщиков, валютчиков.

…Господи, куда мы приперлись!.. Слово «милиция», само по себе, внушало Вадиму ужас, а уж в сочетании со словом «валютчики» (хотя он никогда даже не видел настоящих долларов) этот ужас делался паническим. …Надо сказать Юрке и валить отсюда!..

А Оля продолжала прерванный разговор:

– Зачем же вы работаете на такой работе, если это так утомительно? У меня, вон, брат – тоже инженер, начальник какого-то бюро на заводе; его там ценят, зарплата хорошая…

Себе Вадим мог признаться, что работает в наладке лишь потому, что страшно начинать что-то новое, но не мог же он сказать об этом девушке! Поэтому он повторил напыщенную фразу, то ли услышанную, то ли прочитанную где-то.

– Если не я, то кто? У нас так говорят.

Оля долго молчала – видимо, ей эта фраза еще не встречалась, а потом спросила:

– Вы надолго в Омск?

– Как пойдет, – вместо людей в форме, заталкивающих всех в автобус с решетками, перед глазами возникла рука робота, роняющая деталь – видение выглядело не менее пугающим.

– …Привет! – верзила в белом свитере зашептал что-то Оле на ухо; слов Вадим не разбирал, зато видел, как парень запросто положил руку ей на плечо: …Все вы одинаковые, только одни ломаются, а другие, нет. Небось, трахается с ним, а мне лапшу вешает… нет, на улицу я с ней не выйду – в лоб еще дадут…

– Не бойтесь, – когда парень отошел, Оля виновато улыбнулась, – это просто знакомый, не обращайте внимания.

…Как она догадалась? – Вадим растерялся, – впрочем, один в чужом кабаке с местной девушкой… она ж не дура – понимает, чем все может кончиться…Какие они все тут здоровые, и все знают друг друга… не фарцовщики, а бандиты!..

– Я не боюсь, – пробормотал он.

– Честно, – Оля коснулась его руки, – все будет хорошо.

Лариса стремительно появилась со стороны бара.

– Олька, быстро двигаем отсюда!

– А как же?.. – Оля посмотрела на Вадима.

– Слушай сюда, – Лариса оттащила ее в сторону, но заговорила довольно громко, – я Сушку с компанией сейчас видела, так что лучше смываться – точняк, мордобой будет. Она мне того дня рождения никогда не забудет.

Оля хорошо помнила «тот» день рождения, когда Лариска и Маринка Сушкова не поделили кавалера. Лариска тогда изрядно перепила и плеснула в Маринку вином. Наверное, Оля б тоже не забыла такое.

– Ладно, пошли, – она вернулась к Вадиму, – мне идти надо – у Лариски неприятности; не могу ж я ее бросить?.. Не обижайтесь, – Оля чуть сжала его руку, – мне, правда, очень жаль, что так получилось.

Это «очень жаль» каким-то образом прояснило сознание.

– Оль, – Вадим поймал ускользающую руку, – а, может, тогда встретимся завтра?

– Ой, давайте! В сквере, у памятника; в шесть.

Лариса уже накинула на Олю пальто, и через минуту они затерялись в темноте по другую сторону двери.

…Слава богу!.. Это была первая мысль, после которой Вадим допил свой коктейль и взяв новый (Лариса к нему так и не притронулась), закурил. Милиция не появлялась, «кавалер в белом свитере» был ему уже не страшен, и мысли стали раскручиваться назад. …Как мимолетное виденье, – подумал он ни с того ни с сего, – как гений чистой… и, на хрен, мне ее чистота? Лучше б была шлюхой!.. А так, одно «виденье», и ничего больше… Откинувшись на оконную раму, Вадим представил, как снимает маленькие, почему-то черные трусики, причем, лица у девушки не было – это могла быть и совсем не Оля. …Но лучше, если все-таки она, любительница балета – фигурка у нее классная… – Вадим мечтательно вздохнул.

* * *

По ночам весна безропотно возвращала бразды правления зиме. Робкие лужицы, которые солнце успевало создать за день путем неимоверных усилий, затягивались ледком, а с дальних, ясных звезд летели частые и жесткие крупинки снега.

– Кажется, пронесло, – только у остановки Лариса замедлила шаги, – подожди, мне позвонить надо.

Из-за угла наскакивал ветер, кружа вокруг и врываясь под пальто, поэтому Оля замерзла, но спорить не стала; остановилась, совершенно неосознанно подняв голову, и небо захватило ее – оно казалось таким высоким и прозрачным, что все вокруг становилось величественным, несмотря на проезжавшие автомобили, людские голоса и множество других посторонних звуков и предметов. Небо подчиняло, манило размахом, независимой силой и удивительным покоем. Наверное, оно вобрало в себя все судьбы, и в нем можно было найти отражение каждому чувству, каждому поступку.

Сравнение пришло само собой, и сначала показалось довольно странным – Вадим и небо. Уже потом Оля нашла объединявшие их черты – спокойствие, уверенность, усталость от пережитого и невозможность отказаться от предназначения. Это являлось, как раз тем, чего не хватало ей самой…

– Олька, ты что, оглохла? Я кричу тебе полчаса! Пойдем. Никто трубку не берет. А ты чего такая понурая?

– Да нехорошо получилось – я об этих ребятах.

– Дура, мы что, обязаны им чем-то? По-моему, они довольны, что попали в кабак – по крайней мере, нормально проведут время. Ты на занятия завтра идешь?

– Иду, а как же?

– Тогда завтра увидимся.

Они подошли к Ларисиному дому, а Оле предстояло еще трястись на троллейбусе на левый берег Иртыша.

* * *

Неожиданно музыка смолкла сразу во всех залах, и хрипловатый голос произнес:

– Дорогие друзья, мы прощается с вами до завтра.

Народ двинулся в раздевалку, и только тогда Вадим увидел Юру, спускавшегося по лестнице с высокой худой блондинкой. Они недолго поговорили у колонны и расстались.

– Юр! – Вадим помахал рукой, и тот подошел.

– О! А где же наши дамы?

– Ушли.

– И слава богу. Она, как сказала, что первый курс, да еще не курит, я сразу понял – с ними каши не сваришь. Пошли на выход – кабак закрывается, так что все неприкаянные начнут искать развлечения на ночь.

От того, что все придется начинать сначала – опять напрягаться, пытаясь изобразить веселье, Вадиму стало тоскливо.

– Не хочется уже, – он вздохнул. Конечно, ему хотелось, да еще как! Вспомнил:…Сейчас всех будут «растаскивать»… и куда мы против местных?.. Но не мог же он признаться, что просто струсил?

– Тогда поехали домой, – Юра равнодушно пожал плечами, – неправильные тут бабы – какие-то идиотские вопросы задают: – А зачем? Это на один вечер, да?.. И, вообще, я не такая – я жду трамвая… Что, вот, им отвечать? Я ж не подхожу к порядочным девушкам – я вижу, кто сколько стоит.

Ветер стих, а морозный воздух дарил успокоение от неурядиц, привнося в душу строгую силу и красоту природы.

– Погодка шикарная, да, Вадик? Черт с ними, с бабами! Давай, споем! Вспомним противные Омские лица… – запел он на мотив «Утро туманное», – и все равно – не бывает скучных городов; бывают невезучие командированные.

Вадим не ответил. Радостное ощущение праздника исчезло окончательно – оказывается, это самая заурядная командировка, и Юрка, несмотря на свой задор и коммуникабельность, не в состоянии ничего изменить. …А тут еще этот робот, как алкаш, опять будет завтра трясти рукой и кидать железку…

Юра поймал такси, и в общежитии они оказались довольно быстро. Несмотря на то, что ушли они утром, в номере держался стойкий запах табака; две койки, застеленные дырявыми одеялами; шкаф с не закрывающейся дверцей – после блеска и веселого шума ресторана, этот склеп представлялся частью совершенно другого, жалкого существования. Нужно было иметь огромную силу воли, чтоб не дать сознанию соскользнуть в пропасть апатии, чтоб удержать его на привязи ниточками желаний; ниточки звенели от напряжения, но пока не рвались.

То ли от обилия впечатлений, то ли от голода (кто ж знал, что в ресторане им не удастся даже поужинать?), спать не хотелось, и каждый отвлекался по-своему.

Вадим представлял Олю в красивом белье, которое вдруг само растворялось в воздухе, и дальше начиналось… он знал, что в реальности никогда не увидит ее обнаженной, поэтому фантазия имела право преступать любые допустимые границы, превращая Олю в феерическую фигуру Единственной Женщины.

– Вадик, спишь? – в темноте чиркнула спичка, – слушай, что-то мы сегодня не правильно сделали. Это же, черт знает что! Сводить двух девок в кабак, а теперь ночевать вдвоем в этом курятнике – обидно до соплей.

Слова грубо вклинились в мысли, но что-то светлое в них все же осталось.

– Юр, – Вадим повернулся на бок, – странно получается – ты всем твердишь, что любишь жену…

– Чудак – человек, – Юра засмеялся, – конечно, люблю. Я не встречал ни одной женщины лучше Галки. Когда я возвращаюсь и вижу ее – это лучший момент за всю командировку. Шваль, которую мы сегодня видели, не годится ноги ей мыть. Но я что, не живой человек? Почему я должен гнить в общаге только из-за того, что между нами существует любовь? Знаешь стихи? «…Милый моряк, мой супруг незаконный! Я умоляю тебя и кляну – сколько угодно целуй незнакомок, всех полюби, но не надо одну». Понимаешь? Одну я уже люблю, но, объясни, почему я не могу просто проводить ночи с женщинами, которые мне понравились? Это ж абсурд! Что значит, сохранение верности, если между нами уже существует любовь?.. Между прочим, можно изменить и без постели – одним взглядом; взглянуть, и утратить любовь. А можно любить без меры, а остальное – жизнь. На черта нужна любовь, которая не обогащает, а, наоборот, накладывает ограничения, загоняет в кабалу условностей? Не согласен?

– Согласен, – Вадим всегда соглашался с тем, что говорилось уверенным голосом.

– Отлично! Поехали дальше. Подходим к основному вопросу интимной философии: что такое любовь? Древние индусы почти все были мудрецами – так вот, они говорили, что влечение сердец рождает дружбу, влечение душ рождает уважение, влечение тел рождает желание. Соединение трех влечений рождает любовь. Получается, что если я не имею право на третье влечение, то и уважать других я не должен, и друзей иметь тоже не могу?

– Можешь.

– А тогда почему я не могу иметь любовниц? Чем влечения отличаются друг от друга? Если душа и сердце остаются свободными для общения, то почему надо третировать тело? Это, Вадик, условности, которые придумали люди… и дураки, что придумали!.. Слушай, а какими глазенками ты пожирал эту Олю! Понравилась, да? – Юрин голос казался настолько издевательски веселым, что Вадим не решился ответить «да». Он промолчал, и Юра продолжал, вроде, беседуя с самим собой, – она ж как батарея в начале отопительного сезона – ты ее трогаешь-трогаешь, а она все холодная и холодная, и шипит, поэтому когда носки можно будет сушить, неизвестно.

– А мне она очень понравилась.

– Даже очень? – Юра улегся поудобнее, – это резко меняет дело. Ты хоть свидание ей назначил?

– Да, завтра в шесть.

– Ну, Вадик… черт его знает – дело вкуса, – Юра сдался без боя, ведь он создавал свою философию исключительно для себя, – книжки у тебя, конечно, нет? Ну да, книжек ты не читаешь… – он вздохнул, – я к чему – телевизор-то внизу сгорел, а надо как-то убить время, пока ты будешь облизывать ее на морозе?.. Слушай, предлагаю вариант – едем вместе; если она приходит (в чем я сомневаюсь), я отваливаю в свободный полет; если не приходит – решим по ходу дела. Идет?

– Идет, – Вадим согласился даже с радостью, ведь первые минуты, когда требуется быстро наладить отношения всегда являлись для него самыми трудными, а тут рядом будет Юрка с его подвешенным языком!

– Не бойся, отбивать я ее не собираюсь, – Юра на ощупь затушил сигарету и повернулся на бок, – давай спать, а то завтра не встанем – не забудь, кроме баб, у нас есть еще робот…

* * *

В троллейбусе их осталось всего трое. Оля отвернулась к темному окну, внимательно изучая свое отражение – по всему ее лбу рассыпались желтоватые окна, а на шее, словно ожерелье, блестели фонари далекого Ленинградского моста.

Оля не любила такие вот моменты, когда вечер ловко и незаметно переползает в ночь – каждый раз ее тяготило осознание того, что день закончился окончательно и бесповоротно; она стала на сутки старше и, возможно, даже какая-то морщинка появилась именно сегодня, а в жизни ничего не произошло. Все протекает монотонно и матово – какие-то люди, какие-то мелкие дела… Долго она пыталась уловить во всем этом смысл, некое Великое Предназначение, почувствовать истинную человеческую ценность, но ничего этого не оказывалось. Странно, она жила в каком-то призрачном, несерьезном мирке. …И опять ночь; опять прошел день жизни, и опять у меня ничего не произошло… хотя, может, именно сегодня, и произошло… – Оля ткнулась лбом в холодное стекло и закрыла глаза. Она пыталась отмотать время чуть-чуть назад, но получалось странно – никакой конкретики, одни ощущения.

Ничего не добившись от памяти, она вышла на своей остановке и дующий с реки холодный ветер погнал ее к дому. Это было не очень приятно, зато он разогнал пелену апатии.

…А ведь мысленно я уже собираюсь на свидание!.. Вообще, я сегодня спокойная; наверное, что-то передалось мне от Вадима. Как он говорил: – Конечно, утомительно… но кто, если не я?.. Пусть он не красавец, но ведь это и не обязательно… Нет, я не влюбилась – просто встретила интересного человека, с которым хочется продолжать знакомство…

Дверь она открыла своим ключом и раздевшись, сразу прошла на кухню, где горел свет.

– Замерзла? – мать подняла голову от книги, – садись. Я чайник поставлю. Ужинать будешь?

– Не, мы с Лариской поели.

– Опять ходили куда-нибудь?

– В гости, – про «Турист» Оля никогда не рассказывала – заведение пользовалось не лучшей репутацией в городе, а зачем лишний раз нервировать мать?

– А у нас на работе… – глаза матери заблестели.

– Тише, – Оля приложила палец к губам, – отца разбудишь.

– Да он такой усталый пришел, что даже хоккей не досмотрел – его уже ничто не разбудит… Ты помнишь Анну Васильевну? Они с мужем приходили на Первое Мая.

– Наверное, помню, – Олины мысли вернулись в привычное русло – опять разговоры о чужой работе, радостях и неудачах каких-то незнакомых ей людей… Странно все это – вроде, две жизни у человека; то в одну окунаешься, то в другую; и всегда кажется, что та, вторая, лучше, интереснее, значимее…

* * *

Утром Вадим проснулся первым. Вчерашние грезы растаяли вместе с солнечными лучами, игравшими на заснеженных крышах; переживания показались пустыми и по-детски несерьезными, в сравнении с неработающим роботом и тем, как будет смотреть на него Паша – местный специалист, курировавший монтаж. …Валить надо из этого кошмара, и чем скорее, тем лучше! Пусть Юрка не признает невыполнимых задач, но они все-таки существуют… – он посмотрел на спящего электронщика; на его приоткрытый рот, разметавшиеся по подушке длинные волосы, – оптимист хренов. Конечно, у тебя все по схемам, а здесь попробуй, придумай то, что нельзя придумать… дотянувшись до сигарет, Вадим закурил. От дыма Юра смешно повел носом и нехотя открыл глаза.

– Привет, – он зевнул, – что, рога трубят?

– Не знаю, – Вадим подумал, что была б его воля, он бы вообще не вставал. …Нет, встал бы тогда, когда надо будет ехать в аэропорт… Попытался вернуть Олино лицо, которое так хорошо помнил ночью, но проклятая «клешня» с падающей заготовкой затмили все.

– Значит, подъем! – откинув одеяло, Юра бодро вскочил, – сегодня, чувствую, будет удачный день – смотри, какое солнце. Сегодня мы, точно, его добьем! – шлепая босыми ногами, он побежал в ванную.

…Добьем – это правильно… только он нас…

Весь день Вадим ходил вокруг робота, как мартышка из басни Крылова, примеряя деталь к захватам, то с одной стороны, то с другой. Когда ему начинало казаться, что вся бессмысленность этого занятия начинает просматриваться посторонним взглядом, то, для разнообразия, подбегал к пульту, будто ему в голову пришла идея, включал комплекс, делал несколько ходов, при которых деталь, естественно, падала, и задумчиво возвращался на исходную позицию. Со стороны это должно было походить на процесс наладки.

Юра сидел в мастерской и рассказывал Паше нюансы программного обеспечения; Вадиму это было на руку – если б они находились рядом, вся его жалкая профанация мгновенно выползла б наружу, а так… …Еще день почти прошел, – Вадим взглянул на часы, – и я продержался… но когда-нибудь же наступит конец… И каким он будет?..

– Как дела, Кулибин? – Юра подошел сзади в тот момент, когда Вадим, с уже отрепетированной маской сосредоточенности на лице в очередной раз выключил пульт.

– Никак! Ни фига у нас не выйдет, – это был «пробный шар» на пути к полной капитуляции, но он не прошел.

– Так не бывает, – Юра покачал головой, – мы должны его сделать. Неужто тебе самому не интересно? Хочешь, давай завтра вместе поковыряемся – сам знаешь, одна голова хорошо…

– …а две много, – мрачно пошутил Вадим.

– Ладно, похоже, ты перетрудился, – подытожил Юра, – сворачивай лавочку. Мы на свидание-то идем?

Вадим бы с большим удовольствием отправился за билетом на самолет, но за неимением такой возможности, приходилось довольствоваться свиданием – как никак, это был прекрасный повод не думать и не говорить о роботе.

– Конечно, идем, – он стал поспешно собирать инструменты.

– Тебе ж еще цветы надо купить – подсказал Юра, – чтоб все, как положено да?.. Не, нормально: вчера – кабак, сегодня – цветы! Эдак поцелуй в щечку заработаешь.

Вадим не понял, говорит он серьезно или шутит, но поцелуй в щечку его однозначно не устраивал.

* * *

Вернувшись домой, Оля сразу учуяла запах табака, а поскольку в семье у них курил лишь один человек, это могло означать только то, что Паша зашел проведать родителей.

Нельзя сказать, чтоб она не любила старшего брата, но ее с детства раздражала его вечная правильность. Например, он с вечера планировал, что должен сделать за предстоящий день – Оля же придумывала это сумбурно, уже сидя перед зеркалом, и заодно прикидывала, успеет ли позавтракать или ей уже пора бежать; он всегда совершенно точно знал, что можно и чего нельзя, а она, лишь сотворив что-то, вдруг обнаруживала, что делать этого не следовало. И так во всем! Ужасный человек – прям, ходячее собрание добродетели.

– Олечка, – из кухни выглянула мать, – заходи скорее. Мы ж совсем забыли, сегодня у Паши с Валей семь лет свадьбы.

Оля и не помнила этого. Когда они женились, ей было всего двенадцать, поэтому в памяти осталась лишь громкая музыка и какие-то чудные люди; теперь-то она знала – просто пьяные.

Паша появился в дверях вместе со своей маленькой, кругленькой, как раздувшийся клопик, женой. Лицо у нее было таким безмятежно довольным, что, казалось, ни одна серьезная мысль не могла отразиться на нем.

…И почему расчетливые мужья всегда берут в жены дур?.. – подумала Оля раздраженно.

– Привет, сестричка! Двойку не получила?

– Привет. Только по поведению. Родителей вызывают – может, сходишь? (Их взаимные «подколки» никто в доме давно не воспринимал всерьез).

– Ой, Аленка! – Валя театрально чмокнула ее в щеку, – какая чудесная шапочка! Где достала такую прелесть? – она натянула Олину шапку и завертела головой, улыбаясь зеркалу и приговаривая, – нет, прелесть… посмотри, Паш, как мне идет…

– Сестренка, пошли, – Паша взял Олю за руку, – стол давно накрыт – тебя ждем.

– Только извини, – она взглянула на часы, – через полчаса мне надо идти.

– А мы тебя не отпустим.

– Дочь, это не хорошо, – отец, слышавший диалог, поднял голову от бутылки, которую открывал, – сегодня семейный праздник, и ты должна быть здесь.

Оля вздохнула, решив: …Чего попусту спорить? Все равно, пройдет полчаса, и я уйду… Вместе со всеми она уселась за стол.

– Дорогие Павлик и Валя, – мать поднялась, неуклюже держа в руке рюмку, – вы такие редкие гости, хоть и живете в часе езды, поэтому мы очень рады, что в такой день вы все-таки пришли. Счастья вам, дорогие мои!

Оля посмотрела на часы. До срока оставалось семнадцать минут – пора было начинать «артподготовку».

– Я тоже вас поздравляю. Очень рада, что вы живете так хорошо и дружно, – она демонстративно опустила голову, так как сама б давно повесилась от такой жизни, – во-от, но, к сожалению, мне, действительно, пора отчаливать.

– Оль, – мать посмотрела укоризненно, – ты не хочешь посидеть с нами? Неужели тебе твои друзья дороже?

– Уважаемые родственники… – Оля запнулась; ей не хотелось никого обижать, поэтому она решила сказать правду – ничего более веского придумать она уже не успевала, – я иду не к друзьям, а на свидание.

Все сразу замолчали, и она беспрепятственно покинула комнату; один лишь Паша вышел следом за ней в коридор.

– Слушай, сестренка, что-то сегодня ты очень решительно настроена, – он подал ей пальто, – смотри…

…Господи, что за идиотская привычка, лезть не в свои дела! – Оля отвернулась к зеркалу, натягивая шапку, – изучил электронику, и думает, что люди тоже работают на лампах и диодах. В его понимании, происходящее неправильно, потому что не соответствует его схеме, и все тут!..

– Может, еще расскажешь, откуда дети берутся? – ехидно спросила она, – так нам это на лекциях преподают.

– Оль, мы все на тебя серьезно обидимся…

– Пашенька, милый, да пойми ты – человек здесь в командировке. Я не знаю о нем практически ничего, и если не успею… – взглянув на часы, она с ужасом обнаружила, что уже пять минут назад ей следовало выйти из дома. Не договорив, Оля хлопнула дверью и выскочила на лестницу.

– Ушла, – объявил Паша, возвращаясь в комнату.

– Пусть идет, – отец налил всем в очередной раз, – за свою жизнь ей самой отвечать.

– Все-таки просто некрасиво! – вставила Валя, – будто, мы чужие! Этих мальчиков у нее будут десятки.

Паша фыркнул, но ничего комментировать не стал.

* * *

Автобуса не было; машины не останавливались. Оля металась по краю тротуара, пытаясь тормозить всех подряд, вплоть до огромной пожарной машины с блестящей выдвижной лестницей. Она должна была успеть!.. Но лишь минут через десять из-за угла вывернуло такси с зеленым огоньком.

– В центр! Быстрее, пожалуйста… – (часы показывали без пяти шесть).

– Сейчас изобразим, – взглянув на пассажирку, водитель усмехнулся, – да не переживай – подождет; куда он денется?

* * *

– Слышь, – Юра прикурил, прячась от ветра, – помнишь, была передача – «Если посмотреть вокруг»? Вот и посмотри зорким оком, чтоб опять не промахнуться с подругами.

– А Оля? – Вадим, вроде, возмутился, хотя и сам уже понимал, что никакой Оли не будет; что это лишь ночная фантазия, которая приходит ниоткуда и исчезает без следа.

– Оля… – Юра засмеялся, – не хотел верить старому бабнику? Теперь закатывай губы – уже восемнадцать ноль-ноль.

– Женщине положено опаздывать!

…Не может быть, чтоб мне ни в чем не везло, – вдруг подумал Вадим, – ни с роботом, так хоть с бабами!.. (это была не уверенность, и даже не желание, а в чистом виде протест против несостоявшейся жизни). Если не придет эта крыса, то… правильно Юрка говорит – найдем других! Так должно быть!..

– Ладно, уговорил, – Юра махнул рукой, – пятнадцать минут – дипломатический протокол. Жаль, вот, цветы не купили – дефицит в Омске, оказывается… слушай, может, заберем эти? – он ткнул пальцем в оставленный на скамейке каким-то неудачником хилый букет хризантем, – или западло?

– Западло, – Вадим посмотрел на часы. …Тут кругом сплошное «западло»! Кому их дарить? Шесть минут седьмого – если через девять никто не появится… Внутри заныло, ведь новые подруги – это такая же фантазия, как и Оля; как и то, что он специалист-наладчик… да как все в его жизни! Но и соглашаться с тем, что ты полное ничтожество, тоже не хотелось; а что он мог предложить взамен?..

* * *

Оля выпрыгнула из машины, неожиданно поскользнулась, упала, но боли не почувствовала; добежала до сквера, где две молодые мамаши чинно вышагивали по аллее, катя перед собой коляски; периодически они наклонялись, заглядывая под полог, и тогда их лица принимали умильно восторженное выражение. Оля усмехнулась – мысль о том, что в недалеком будущем она сама станет такой же, пока пугала ее; а как не пугать, если ее любовные отношения еще не распространялись дальше самых тривиальных поцелуев? Гораздо ближе ей была компания парней и девушек, облепивших одну из скамеек; ребята смеялись так весело, что женщина, шедшая навстречу мамашам, недовольно обернулась. Больше в сквере никого не было. Хотя… на самой крайней скамейке Оля увидела сиротливый букет хризантем.

…Конечно! Разве мог он прийти без цветов? – она присела рядом с букетом, – господи, это все из-за них, с их чертовыми свадьбами! И еще транспорт… всю жизнь проводишь на остановках! Разве можно так жить?.. При этом она трезво понимала, что исправить ничего нельзя, и ждать больше нечего. Встала, но застонав, вновь опустилась на скамейку – колено пронзила острая боль, словно в нерв воткнули иглу; ощупала распухшее колено. …Все одно к одному! Никакой жизни!..

Настроение подсказывало позвонить Лариске и напиться с ней; напиться первый раз в жизни! …Ведь все так делают! И пусть мать, с Пашкой потом воспитывают – я даже знаю, что они будут говорить!.. Зато отец нормально – он поймет…Чертова нога!..Точно, не доеду до Лариски!..

Как ни неприятно было возвращаться домой, но в таком состоянии ничего другого не оставалось. Цветы Оля взяла с собой – такая сидела в ней уверенность, что могли они принадлежать только Вадиму. Осторожно ступая на больную ногу, доковыляла до остановки, и автобус подошел тотчас же.

…Подлость! Какое свинство! Никакой справедливости…

В автобусе ей удалось сесть, и нога, вроде, успокоилась, но, конечно, не так, чтоб бродить по городу.

– А, вот, и сестренка! С цветами, но не в настроении, – громко объявил Паша, выходя на звук открывшейся двери. Оля ничего не ответила – она молча разделась, прохромала в свою комнату и закрыла дверь.

– Похоже, поссорились, – прокомментировала мать и поднявшись, направилась к Оле.

– Они поссорились, а мы здесь при чем? – Валя недовольно пожала плечами, – да, Виктор Васильевич?

– Да, – свекор даже не оторвал взгляд от телевизора, – один – ноль в пользу «Спартака».

– Паш, по-моему, нам пора, – возмущенная таким отношением, Валя встала.

– Паш, – из Олиной комнаты появилась мать, – зайди к ней, пожалуйста. Мне она ничего не говорит – ты ж знаешь ее характер; только не ругайтесь – помирись ты с ней.