Текст книги "Выползина. Портал 55. Дневники 90-х. Роман"

Капитан Поршев постарел, заматерел, был багров лицом, видимо, от регулярной выпивки и постоянной работы на свежем воздухе. Взрослый Порш в форме походил на располневшего актера Жженова в фильме «Берегись автомобиля». Порш узнал одноклассника по скуластому лицу, довольно длинному носу и характерному шмыганью вечно сопливого соседа по парте. Фамилия в водительском удостоверении усилила радость Поршева.

– Ипатий! Ты, как погляжу, всё в отличниках ходишь?! На пятерках раскатываешь! – заорал радостный, неунывающий, «твердый» троечник Порш, кивнул на неухоженный, помятый, грязный ВАЗ-2105, приветливо козырнул. – На первый случай, старому другу, прощаю нарушение правил! Но повтори ПДД от корки до корки, мастер – СП! Проверю как-нибудь лично за чашечкой коньячка!

– Я ж не балерина, Порш, чтоб па-дэ-дэ каждый раз повторять! – отшутился Федор. – У меня права человека и водительское удостоверение, знаешь ли, с восьмидесят – ого (!) какого года! Я – опытный водила!

– Всё шутки шутишь, Ипатий! Эт хорошо, оптимизм в нашей стране – редкость. Рад тебя видеть, старина. Знаешь, тут анекдот один водитель рассказал. Останавливает гаишник нарушителя, засовывает морду в окно и говорит: Сержант Петров. Трое детей.

– От одной жены?! – шутливо уточнил Федор.

– Про любовниц и не спрашивай! – поддержал Поршев.

С юмором у них с детства было все в порядке, потому расслабленно посмеялись вместе.

– Позвони, как вернешься. С женой познакомлю, с детьми. С тещей, – грустно усмехнулся Поршев.

– Не, с тещей не надо. Своей хватило, – отказался Федор.

– Счастливого пути, Мастер – СП!

– И вам не скучать!

Надо пояснить, почему Порш называл школьного друга «Мастером» да еще «СП». Дело в том, что Федор, по их товарищеским меркам и заслугам, – «Заслуженный Мастер С Понтом (отсюда – „СП“) по просмотру кинофильмов». Ему удалось в школьные времена, вместо уроков, вместе с Серегой Васильевым, с параллельного класса, просмотреть за один день, начиная с утреннего сеанса, кончая вечерним, – рекордное количество фильмов в кинотеатрах в округе Невского проспекта. Потому компания во главе с Поршем присвоила Федору и Сереге звания «Заслуженного Мастера – СП». Федор до сих пор оставался страстным поклонником советского кинематографа и, при случае, сравнивал типажи людей с актерами кино и телевидения. «Заслуженный», потому что заслужил Федор за пропуски занятий в угоду кинематографу множество выговоров и грозных записей в дневнике красной перьевой учительской ручкой. До «международных» мастеров Федор с Серегой не дотянули. Повзрослели. Но да это все из далекого, безмятежного детства, из другой, как говорится, жизни.

– И все-таки, – настаивал Порш, – заезжай через недельку в гости. Кухню как раз подремонтирую.

– Не, Порш, – отнекивался Федор. – Лучше, ты – ко мне. Ты ж с тещей живешь. А я, по-прежнему, – с родителями. Мне своей, страшной тещинской зануды, хватило выше крыши. Ррразвела!

– Да ладно?! – удивился Порш. – Наш тихоня развестись успел?! Раньше всех?! Решительно понимаю!.. Тещщща – щщщучья голова! Одна на всех – змеиная порода! – прорычал Поршев и нервным взмахом полосатого жезла остановил вишневую «восьмерку» с прибалтийскими номерами. Приветливо козырнул Федору на прощание.

Они условились созвониться через неделю, после возвращения Федора из командировки. С первого взгляда, показалось, – капитан вполне приличное звание в ГАИ. Можно было порадоваться карьере бывшего одноклассника. В отличие от звания капитана запаса самого Федора, которое он получил три года назад на военных сборах, и которое ничего не значило и таило в себе опасность быть призванным в Чечню или в следующий ограниченный контингент, скажем, куда-нибудь в Сомали или Зимбабве для оказания дружеской помощи развивающимся странам.

– Простите – извините, товарищ, – в щель приоткрытой двери притихшего купе сунулась краснощекая мордочка хомячка. Упитанный, потный мужчинка со смущенной улыбочкой скромного научного работника, что находился в зарубежной командировке, и которому до жути захотелось посмотреть эротическое кинцо в видеосалоне, но он страшно стеснялся этого своего грязного желания. Мужчинка являл собой эдакую неумелую карикатурку на замечательного актера Евгения Леонова, только без лысины и с тухлым обаянием заурядного чинуши. Толстячок обратился к Федору, пытаясь не замечать раскинутых на полке прелестей жгучей брюнетки.

– Извините, проходил мимо к проводникам, уловил отдельные реплики вашего разговора, с нотками раздражения, и, знаете ли, мог бы поменяться местами… – смущаясь, предложил толстяк.

– С удовольствием! – в благородном порыве воскликнул Федор. – Но предупреждаю, что у мисс прямо-таки сексуальное недержание!

– Простите, – толстяк обратился теперь к брюнетке. – Если позволите, хочу предложить именно вам пройти на мое место. Там, знаете ли, расположилась тоже ммм… одна дама, – промямлил научный работник. – Двум дамам, думаю, будет значительно удобнее расположиться на ночь в одном купе.

Брюнетка бешено сверкнула глазами, будто швырнула Федору в лицо мокрые, тухлые сливы, фыркнула от злости и возмущения, что не произвела шикарными формами никакого впечатления на двух придурков мужеского полу. И не заставила себя долго уговаривать. Так, в расстегнутых одеждах, и прошествовала со своим клетчатым баулом для «челноков» в конец вагона. Благодарный толстячок потащил следом брюнеткин объемный пластиковый чемодан на колесиках. Федор выглянул в коридор, полюбовался на прощание стройными ножками брюнетки в облегающих лаковых сапожках. Вздохнул, удрученный своим же опрометчивым решением.

Что ж, если Фортуна, по вашей собственной глупости, повернулась, извините, задом, – полюбуйтесь хотя бы ее фигурой. На прощание.

Федор спохватился, приподнялся, приподнял купейный лежак, убедился, что в багажном отделении осталась его собственная, стандартная клетчатая сумка, точно такая же, как и у брюнетки, со скромными подарками для родни и мамы с папой.

Огромной пустой люлькой, из которой давно выпал ребенок, коридор спального вагона мягко и мерно раскачивался. Поезд набирал ход. Двери всех купе были задвинуты, образуя единую стенку с красными тревожными ручками стоп-кранов. Пассажиры торопились урвать короткий, дорожный сон, чтобы ранним утром в северной столице выглядеть пристойно, и успеть за рабочий день еще что-нибудь сделать полезного: купить, достать, встретиться с партнерами или приятелями, просто обежать быстроногим туристом примечательности северной столицы. А быть может, как и Федор, вернуться в унылое бытие серых рабочих будней и забыться до следующего случая приятных командировочных ожиданий.

Свою клетчатую сумку, традиционную, как у нынешних «челноков», брюнетка забрала сама. Федор это ненароком отметил. Видимо, она хранила там более ценный груз. Толстячок научный работник перетащил чужой чемодан в последнее купе перед тамбуром, вернулся с коричневым дерматиновым дипломатом и туго набитым портфелем профессионального командированного, поблагодарил судьбу и попутчика, тут же разделся до лиловых кальсон, забрался под одеяло и с блаженством прикрыл глаза.

– Доброй вам ночи, товарищ, – устало улыбнулся он и широко зевнул до хруста в челюсти, – вы спасли мое целомудрие. За семнадцать лет семейной жизни ни разу не изменял жене и, кажется, не смогу этого сделать никогда. При любом соблазне! Да и вам, похоже, не по душе пришлось такое бурное соседство. Так что пусть эти две милые дамы составят друг другу компанию.

Попутчик подавил улыбку зевком, протянул спичечный коробок и попросил:

– Будьте любезны, перед тем как лечь спать, суньте, пожалуйста, под защелку. Грабят, знаете ли. Столько понарассказывали, хоть самолетом летай… Но боюсь… боюсь, знаете ли, замкнутого пространства и этой дикой высоты… Однажды летели с супругой в Адлер, по салону объявили: «Наш полет проходит на высоте десяти тысяч метров над уровнем земли!» Мне стало плохо с сердцем! Еле откачали нитроглицерином… Вы только представьте, какая это дичайшая высота?!.. Десять километров!.. Живу, знаете ли, рядышком, в Смольническом районе, на Старо-Невском, рядом с Александро-Невской лаврой. До Московского вокзала, сами понимаете, пешком минут десять – пятнадцать. До аэропорта же Пулково ехать час, плюс – минус… если нет заторов и ремонтов дорог… В общем, долго. Извините, вы сами москвич будете?

– Запорожец1313
  ЗАЗ-965 – «Запорожец» – советский микролитражный автомобиль. За характерные формы корпуса прозван в народе «горбатым».


[Закрыть], – неудачно пошутил Федор. – Горбатый… Я сказал: Горбатый! – уже шепотом вспомнил он знаменитую фразу Владимира Высоцкого в роли капитана Жеглова из телефильма «Место встречи изменить нельзя». Сосед устало прикрыл веки, засыпая, и только разочарованно и даже презрительно промычал: «ммм, из запорожец!»

Приторным, почти елейным своим тоном и нескрываемой гордостью в подробном описании, где он живет и проживает, «научный работник» показался Федору замшелым провинциалом, который по окончанию ленинградского ВУЗа получил в жены коренную петербурженку, скорее всего, старую деву с двумя образованиями. В нагрузку приобрел – тещу, домашнюю пианистку, и тестя, например, – профессора университета бывшего Жданова1414
  С 1821 года – Императорский Санкт-Петербургский университет. С 1969 по 1989 год – Ленинградский государственный университет имени А. А. Жданова. 1991 года – Санкт-Петербургский государственный университет.


[Закрыть]. Не уважал Федор подобных заискивающих провинциалов. Почему надо стесняться своего происхождения? Тем более, своей малой родины? Почему нельзя с такой же гордостью поведать новому знакомому, что вышел родом, скажем, из великого города Устюг, Углич или Киржач и приплести долгую историю своего города с времен татаро-монгольского ига?

Сам Федор может о себе с гордостью заявить, что родился в Ленинграде, хотя родители его отца не учились в царскосельских лицеях и не знавали друзей Пушкина, а собирали сельхозпродукцию в соседней Гатчине.

Федор повертел в руке коробок спичек с этикеткой, где крупными буквами значилось: «ФСК. Реклама на спичках». Что бы это значило, ФСК? Федеральная Служба Контрразведки, что ли?!

«Запереть дверь на коробок». Такая мера безопасности против вскрытия ночью купейных дверей многим пассажирам беспокойных девяностых годов двадцатого столетия была знакома.

Во времена пресловутой «перестройки», перестрелок и грабежей, – в фирменных поездах проводники выдавали специальное устройство на пружинке для секретного блокирования двери изнутри. В нефирменных поездах, можно было сунуть спичечный коробок под защелку двери. Коробок по размерам как раз подходил в углубление. Тогда из коридора вагона ночные грабители не смогли бы без шума опустить металлический язычок защелки, скажем, стальной линейкой, чтобы проникнуть в купе с целью грабежа, когда усталые пассажиры глубоко спят.

Впрочем, в вентиляционные щели двери могут поднапустить газовой отравы. Никакой хрупкий спичечный коробочек не спасет. Взломают и выпотрошат всё купе, как это случилось год назад со знакомыми ювелирами. Главное, чтоб не лишили жизни, моральные уроды, остальное всё наживаемо. Ювелиры после грабежа в поезде и довольно тяжелых травм выжили и продолжили свой небезопасный бизнес, но уже в эмиграции, в Германии.

Федор тяжко вздохнул своим унылым, тягостным мыслям. По глубокому противоречию многогранной человеческой души он все же сожалел, что фигуристая брюнетка в благоухании дорогих духов не осталась рядом в купе. О любовных утехах Федор, разумеется, не помышлял. С брезгливостью вспомнил свой единственный неудачный опыт с сокурсницей в подобных вагонных обстоятельствах, при неожиданной совместной командировке. Судорожные, потные объятия скорее напоминали встречу и расставание при минутной остановке поезда на далеком полустанке, когда безнадежно влюбленный сельский механизатор встретил на минуточку свою давнюю школьную любовь, которая вынужденно вышла замуж за среднеазиатского военного и проживала нынче, скажем, в далекой южной Кушке.

Как там говаривали на военных сборах опытные «деды», отслужившие в армии перед поступлением в институт? Есть в Союзе три дыры: Эмба1515
  Бывший советский военный полигон в Казахстане.


[Закрыть], Кушка1616
  Бывший советский военный городок, ныне город Серхетабад в Туркменистане.


[Закрыть] и Мары1717
  Город Мары был основан в 1884 году, как российский военно-административный центр. В советское время в Мары-2 базировался авиационный полк. В 2015 году город Мары (Туркменистан) был провозглашен культурной столицей тюркского мира.


[Закрыть].

Неудачника и скромнягу Федора заинтриговала неукротимая натура брюнетки, за которой угадывалась незаурядная биография. Теперь же ему была гарантирована бессонная ночь, полная мучений и разочарований своими поспешными решениями. Первыми же своими откровенными поступками и фразами брюнетистая стерва подогрела интерес и любопытство скромного холостяка.

Федору, похоже, впервые в жизни начинало везти на поприще любовных авантюр. И поплеваться бы через левое плечо, чтобы не сглазить и ни накаркать чего-либо худого.

Минут через двадцать после ухода брюнетки, когда, казалось, все тихо и мирно разрешилось, дверь с грохотом отодвинуло в сторону. В купе выперло огромную тётку в искрящемся розовом синтетическом халате с потрясающим утесом грудей. Эдакую Наталью Крачковскую кавказского происхождения. Из недр ее необъятной разъяренной утробы прохрипело:

– Какого хрена вы подсунули мне эту стерву! Эту лярву! Эту курву! Эту шлюху!

Приятно, когда столько сочных эпитетов и все совпадают с брюнеткой. Бедный толстяк, научный работник прикидывался спящим, скукожился под одеялом в калачик, подтянул коленки к подбородку и затаил дыхание, хотя именно к нему обращалась мощная дама, в поведении которой угадывалась необузданная любовница, к примеру, директриса мясного торгового павильона на рынке или продуктового магазинчика.

– Или вы заберете свою бэ обратно, – обратилась она к Федору, – или сами ступайте к ней в наше купе. Иначе я закачу скандал на всю ночь!

– Свою?! С каких это пор «мою»?! Послушайте, – попытался Федор урезонить толстенную фурию, – третий час ночи! Мне завтра на работу к восьми утра! – и решил сделать неловкий комплемент:

– Неужели две воспитанные, культурные женщины не могут, молча и спокойно, лечь спать в две разные постели?

– Эта паразитка меня оскорбила! – заявила расстроенная тяжеленная толстуха, грузно и решительно уселась на постель Федора, не собираясь уходить. Матрас под Федором вспучило. Его подбросило, по принципу сообщающихся сосудов, и он треснулся затылком о полочку на стенке.

– Я ей культурно намекнула, чтоб вернулась в свое купе… – захныкала тетя. – А она… она!.. Мерзкая тварь назвала меня бэ! Меня, мать троих детей?!

– Значит, уходить мне, – догадался Федор.

Толстуха не отрывала горящего взора от трясущегося под одеялом толстячка. Выбора не оставалось. Федор с готовностью, с позорной радостью потащил свою дорожную сумку, клетчатый, клеенчатый баул и верхнюю одежду в дальнее купе перед туалетом, где ожидала именно его появления свирепая, но великолепная в своей черной ярости брюнетка. Она сидела на полке в позе киргиза у костра, сложив ножки крестиком, успев переодеться в фирменный спортивный костюмчик «Reebok»1818
  Известная международная фирма, по производству спортивной одежды, обуви и аксессуаров.


[Закрыть] нежно розового цвета. Свои импортные шмотки, пропахшие насквозь дорогой парфюмерией, но с иным, резким и удушающим запахом, чем брюнеткины, мягкие и запашистые духи, толстая дама забирала сама и прошипела на прощание:

– Сама – «бэ»!

– Это я – «бэ»?! – взвилась попутчица Федора. – Это ты – самое большое «Б»!

– Это я-то – самое большое «Бэ»?

– Да! Ты! – заорала брюнетка. – Самое агроменное!..

– Молчать! Обе! – гаркнул Федор. Скандальные дамы приятно удивились его громкому баритону. Впервые, со времени отправления поезда, разглядели в тщедушном, худосочном пассажире не юношу, но – мужчину. Федор задвинул дверь в купе, решительно вытеснив тощей грудью мощный бюст толстой дамы в коридор.

– Всем – отбой!

Только женщины умеют вести столь содержательные беседы до бесконечности, пока не вцепились бы друг другу в волосы.

– Только без базара, девушка! Хочу одного и один – спать, спать и спать, – предупредил Федор пыхтящую от злобы, раскрасневшуюся брюнетку и улегся в чужую развороченную постель.

– Быстро же ты, согласился, мент! – подогревала сама себя до кипения попутчица.

– Послушай, детка, ты можешь булькать от ярости сколько угодно, только молча! Молча, я прошу! Но если зла на весь мир, – выйди в тамбур и остудись! А лучше – выстави головку в окошко, проветрись. Пожелай дяде спокойной ночи. Можешь звать меня Ферапонт, – пошутил Федор.

– Ферапонт?! – принужденно захохотала брюнетка. – Ок! Ферапонт – мусор из деревни! Лимитчик! Я так и поняла!

Если бы Федор вспылил, заорал, принялся бы объяснять, что, дорогие его родители – беспросветные старики-романтики, пожизненные учителя начальной школы, назвали сына Федором, конечно же, в честь писателя Достоевского, – ругаться бы им пришлось до прибытия поезда в Петербург. Федор благоразумно подавил в себе вспышку гнева, спокойно раскрыл походную сумку, достал бутерброды с высохшим, грустным сыром в слезах. За всеми этими дорожными знакомствами, руганью и недоразумениями он зверски проголодался и не смог бы дожить до утра из-за дикого урчания в желудке.

– Успокойся, детка. Хочешь перекусить?

– Хочу!.. хочу перекусить кому-нибудь горло! – продолжала сочиться ядовитой злобой брюнетка.

– Эк тебя корежит? Сирота, что ли?

Ожидая очередного выброса энергии, Федор приподнялся, чтобы сходить за чаем, но брюнетка вдруг жалобно всхлипнула и отвернулась к окну, где проносились кометами, будто в подземном тоннеле метрополитена, холодные ночные станционные огни.

– Выскажись, дочь моя. Облегчи пред звездами свою грешную мятущуюся душу. Но без меня. Схожу за чаем…

– Священник Фера нашелся, с понтом! – буркнула брюнетка, в прочем уже вполне дружелюбно. Она поджала острые коленки к подбородку. Ступни ее ножек оказались изящными, с маленькими пальчиками с розовым педикюром. Глазки на кукольном личике – большие, черные, в обрамлении огромных ресниц, очень привлекательные томной своей глубиной, с дерзким взглядом сильно обиженной, но умеющей постоять за себя жрицы свободной любви. Брови черные – вразлет. И справа, в уголочке рта – крохотная родинка – «мушка». Как помнилось Федору по рассказам матушки, подобные «мушки» дамы «высшего света» в пушкинские времена навешивали специально, чтобы казаться более соблазнительными.

Федор вышел из купе за чаем.

В коридоре приглушили до туманной желтизны свет. Проносящиеся за окнами огни, будто фотовспышки, выхватывали из сумерек то ручку стоп – сигнала, то номер купе, что невольно впечатывалось в сознание растревоженного Федора. Спальное купе проводников оказалось запертым. На столике служебного купе позвякивали пустые стаканы. Рядом лежали в навал пакетики чая. Чем Федор и воспользовался с благодарностью.

В интимной полутьме купе брюнетка встретила Федора сверкающим, загадочным взглядом. Ее волосы, будто вороньи крылья, разлеглись по плечам, красивым ореолом подсвечивались желтым светильником в изголовье. Вагон мягко покачивался, слабо откликаясь туканьем на стыки рельс.

– Явился, наконец, отче наш, – приветливо раскрыла влажные губки брюнетка. – Я уж заждалась, думала, сбежал в вагон – ресторан.

– Ресторан закрыт. Проводники спят. Самообслуживание… Кстати, про отче… Дедушка мой был иконописцем во втором поколении, – присочинил Федор, хотя дед по маме был всего лишь художником – авангардистом. Но такой уж был Федор господин присочинитель, астрофизик по образованию и программист с торговым уклоном по жизни. Он неловко поставил два стакана в гремящих подстаканниках, расплескал кипяток на белую скатерку.

– Ок! – восхитилась брюнетка и продолжала задираться. – Врублев, значится, с понтом! Похоже, на поколение духовенства совковый внучок поставил большой ментовский крест.

– Кого имеете в виду, сударыня, Рублева или Врубеля?

– Да пофиг! – отрезала брюнетка.

Федор прогудел мелодию из телевизионной рекламы «Нескафе», вспомнил, что у него с собой была походная баночка кофе.

– И встречали ее у фанерной дачки пять дебилов, один краше другого, и все хотели халявного кофе, – пошутил он. Впрочем, неловкую рекламную шутку о расхожем рекламном телеролике не оценили.

– Кофе, чай?! – спросил Федор попутчицу и выложил перед ней пакетики чая и выставил баночку кофе.

– Пофиг! – с благодарностью отозвалась попутчица, но решительно сыпанула из баночки через край в свой стакан кофе, громко зазвенела ложечкой, перемешивая напиток. – Че ж в ментовку занесло такого образованного, культурного интеля? – вновь принялась задираться брюнетка. Она с шумом втянула через трубочку пухлых губ несладкий кофе, отставила стакан в гремящем подстаканнике, заползла под одеяло и сладко, с хрустом в косточках потянулась. Взгляд ее темных глаз казался, при ближайшем рассмотрении, игрив, задирист и настраивал на долгую, интересную беседу.

– Почему в менты подался? – настаивала брюнетка.

– В армии отслужил. Сверхсрочник. Поэтому и переход армейского старшины в «ментовское», как вы изволите выражаться, ведомство, – продолжал сочинять Федор, приписывая биографию своего одноклассника капитана Поршева самому себе.

– Инерция советского дебилизма! Понятно. А вот я, признаюсь по секрету, – последняя шлюха Совейского Союза! – весело заявила брюнетка. – Под Новый год сваливала за Океан, думала, – навсегда. Бродила перед посадкой в самолет по «дьюти-фри», тут по радио объявили, что СэСэСэРа не стало1919
  26 декабря 1991 года была принята декларация о прекращении существования СССР.


[Закрыть]. Развалился могучий наш Совок! Так что, выходит, проходила я границу и погранзону уже последней – распоследней… Понимаю, глупо, но горжусь!

Федор благоразумно удержался от саркастических замечаний по этому поводу и расслабленно уставился в черное, зеркальное оконце поезда, где в чернильном пространстве проносились белыми кометами огни.

Брюнетка еще долго бубнила о том, как улетела сначала в Аргентину со своим любовником – бандитом по имени Эдуард, по прозвищу Штырь. Как Штырь обокрал ее и бросил в Буэнос-Айресе без денег. Как приютили ее пожилые эмигранты из России, той, первой белогвардейской волны. Как год она собирала средства для возвращения на Родину, работая официанткой и танцовщицей в ночном баре. Как застряла в Польше и сожительствовала со старичком – ювелиром…

На этом брюнетка прикрыла глаза и безмятежно уснула, даже не накрывшись одеялом.