Текст книги "Выползина. Портал 55. Дневники 90-х. Роман"

Кошмар

Когда попутчица вскрикнула во сне и проснулась, Федор еще и кофе не допил. Брюнетка уставилась на него стеклянными сонными глазами и спросила хрипло:

– Давно едем?

– Часа два.

– Ок. Как зовут?

– Федор.

– Вероника.

– Неплохо, Вера и Победа – в одном лице.

– Ок. Федя, значит! Очень приятно. При чем тут «победа»?

– Ника – богиня Победы!

– А-а, легкой победы хочете, гражданин начальник!

– Отдыхай, хватит приключений! – попросил Федор. – Давай спать.

– Не собираюсь с тобой спать! – пробурчала брюнетка.

– Никто и не просит. Засыпай!

– Нееет, ты не мент! – сладко зевнула Вероника. – Точно! Немент. Слишком культурный и терпеливый. Ты – терпила, по понятиям зоны.

– А ты, значит, в свои… надцать лет уже по зонам потаскалась?

– Нет, – весело откликнулась брюнетка. – Но знакомых полно!

– На счет терпилы – не знаю. Я – кандидат наук, судмедэксперт.

– Годится, – промурлыкала Вероника и вновь сладко в хрусточку потянулась. – Начинай ухаживать. Я на все согласная.

Федор передернулся от ненужного волнения, сплюнул от возмущения, чисто символически сплюнул через левое плечо, и вышел из купе, успокоиться.

Колеса поезда отстукивали глубокую ночь.

Федор готов был вздремнуть в коридоре на откидном стуле. В эту ночь ему стало совсем тяжко, как мужчине. Никогда он не был так близок к аморальному падению, как сейчас, рядом с этой великолепной и доступной шлюхой.

– Держись, – уговаривал сам себя Федор и сделал шаг в сторону туалета. Но оглянулся на громкий перестук дверей титана для нагрева воды.

При очередной вспышке станционных огней за окнами вагона, в дальнем конце коридора Федор успел разглядеть двух темных личностей, что поспешили исчезнуть в противоположном тамбуре. Этих двух мужчин в темных одеждах Федор заметил мельком и не придал тому значения. Хлопала от покачивания вагона дверца титана, в котором проводница кипятила воду. Вагон мирно и мерно покачивался. Угомонились пассажиры.

Не зря, однако, несчастный толстяк, которому, похоже, всю ночь не позволит заснуть тётя из торгсина, предлагал Федору спичечный коробок. Бродили по вагонам всякие темные уроды, бродили, не смотря на поездные бригады милиции.

На чистом, как длинное туалетное полотенце, половике вагона отпечатались грязные рифленые подошвы ботинок. Федор забыл о своих естественных надобностях. В нем проснулся литературный герой Фенимора Купера – Следопыт.

– Отпечатки двух пар ботинок. Размер сорок три и, примерно, сорок пять, – он примерился тапком к самому большому отпечатку на половике. – Ботинки походные, туристические, – рассуждал сонный Федор и продолжал свое шуточное расследование. Наклонился, рассмотрел ближе нечеткий, смазанный рисунок протекторов подошвы, что могло говорить о забившейся грязи или о старых, ношеных ботинках пришельцев. – Байдарочники или туристы. Идут в ресторан… или из ресторана, – легкомысленно размышлял он, хотя тут же себе и противоречил. – Почему так поздно? Почему следы в одну сторону? Может, возвращались из вагона-ресторана и где-то вляпались в угольную пыль?

Федор умышленно оттягивал время, раздумывая, как и когда возвращаться в свое купе, и будет ли соседка продолжать свои заигрывания до утра или придется все же лезть к ней под одеяло, согреваться вместе. Обратил внимание Федор еще на одну особенность отпечатков подошв ночных шатунов по вагонам. Отпечатки с простыми туристическими рифлеными протекторами были неодинаковыми. Левый отпечатывался на половике полностью, от каблука до носка. У правого ботинка отпечатывалась только носочная часть. Такое впечатление, что человек или крался или хромал, берёг, скажем, травмированную правую ногу.

При ближайшем рассмотрении, отпечатки подошв ботинок на половике оказались не от грязи, а от угольной пыли. И это было более чем странно. Титаны в таких, пусть даже не совсем фирменных поездах с вагонами «СВ», топились уже давно электрическим способом, без угля. Федор сразу же прикинул, что если набрать образец угольной пыли, то можно будет провести спектральный анализ в лаборатории своего бывшего института и выяснить, откуда уголь, из какого региона страны. Так, ради любопытства и поддержания навыков первой профессии. В спортивных бриджах оказался носовой платок, подложенный в карманы заботливой мамой. Федор мазнул чистой материей по самому густому угольному следу. Аккуратно сложил платочек и спрятал в карман.

В том месте, где отпечатки ботинок смешались в одно грязное пятно, Федор заметил лежащий вдоль стенки небольшой баллончик серого цвета, будто от женского лака для волос, но без наклеек и надписей. От баллона тянулась полупрозрачная гибкая трубка в вентиляционную щель в нижней части купейной двери. Сама дверь была чуть приоткрыта и с легким стуком сотрясалась в такт раскачиванию вагона.

У Федора неприятно захолонуло в груди и кольнуло под сердце, когда он взглянул на номер купе. «VI». Именно в это купе был куплен у него билет.

Шагом перепуганной утки, в полуприсяди он подкрался к купе и обнаружил на полозьях двери крошево… спичечного коробка.

С другого конца коридора его окликнула нетерпеливая попутчица:

– Эй! Федор Придуркович! Че ты там ползаешь?! Окурки собираешь?!

Будто у тряпичной куклы, растрепанная головка брюнетки моталась в проходе и зазывно скалилась синими фарфоровыми зубками.

Невольный следователь долго соображал, почему на полу валяется аэрозольный баллончик с трубкой. Федор находился у приоткрытой двери купе, и его ноздри начало неприятно пощипывать, заслезились глаза.

– Фе-дя! Вернись! – зазывала беспечная попутчица. Ее перевернутая головка маячила в проходе и подметала черными волосиками испачканное полотенце половика.

Обескураженный Федор сидел в некоем бессилии на корточках, не в состоянии подняться, оперся плечом о стенку купе качающегося вагона. И только, ощутив жжение в гортани и ноздрях, ринулся на карачках в сторону купе с беспечной брюнеткой. Попутчица сидела на одеяле полуголая, кривлялась, манила призывно длинными пальцами рук с кровавым маникюром.

– Дура! – зашипел Федор в ярости. – Закройся!

Брюнетка впервые испуганно округлила глаза и натянула на голые коленки одеяло.

Внутренности Федора содрогнулись от ужаса с опозданием и, не понятно, отчего его затрясло: от брезгливости пред этой потной, похотливой смуглорозовой пупсой или вида торчащей трубки в щели двери купе и баллончика, из которого сочился газ, мешающий ему до сих пор видеть и дышать. Глаза слезились. Горло драло, будто при ангине

Федор бросился в туалет, благо отсек находился за стенкой купе. Промыл глаза, прополоскал ноздри и рот. Когда вернулся, повторил для притихшей попутчицы гораздо тише, зловещим шепотом:

– Теперь слушай, идиотка, – осторожно задвинул дверцу купе и пробормотал нервно, срываясь на хрип:

– Там, в нашем купе… К-кажется, усыпили… г-газом этих н-наших… с кем м-мы поменялись местами…

Федору не хотелось верить, что баллончик предназначен не только для ограбления. Перепуганная неожиданным переходом в настроении спокойного, уравновешенного попутчика, Вероника испуганно раздувала мокрые губы и моргала в недоумении глазами.

– Одевайся! Похоже, я видел тех типов. Они видели меня!.. Думаю, могут вернуться и замочить нас!.. как свидетелей! То ли ограбить они хотели тех двоих, с кем мы поменялись купе, то ли… не знаю…

– Что? – заныла Вероника. – Что случилось?

Больное воображение Федора разыгралось настолько, что он запаниковал, судорожно запер дверь на все защелки, принялся подвязывать ручку двери полотенцем к вешалке для брюк и тупо твердил:

– Ё мое! Вдруг там убийство?! Вот эт-то вляпались!

Дробный стук колес вагона теперь казался топотом ног людей, бегающих в панике по коридору вагона.

На удивление, Вероника быстро приоделась в свой розовый костюмчик и белые кроссовки, упаковала юбчонку, блузку и сапоги в яркий желтый пакет «Holiday». Похоже, жизнь научила перепуганную девицу ценить время. Федор напялил кроссовки на босую ногу, мялся в нерешительности, выставив багаж на постельное белье для бегства.

– Ну? Что? – прошептала Вероника. – Валим в другой вагон или спрыгнем на ходу?

– Дёрнем стоп-кран… А! – вскрикнул Федор от неожиданности. В зеркале купейной двери в отражении выглядывала из-за его плеча уже не брюнетка, а блондинка с черными глазами. Вероника успела нахлобучить парик блондинки и теперь пялилась, перепуганная еще и его воплем.

– Че ты орешь?! – спросила она.

– Над-до раз-збудить проводницу, пусть сообщит бригадиру, что у нее тут баллончик… с газом… и трубку вставили. И раскрошили коробок…

Какой баллончик?!

Вонючий.

– Может, так оно и было?

– Что было?

– Ну, это… баллончик!.. Да какой баллончик? Какая трубка?! Какой коробок?! Че ты несешь?!

На минуту Федор засомневался в правильности своего предположения, но вспомнил мерзкое ощущение на слизистой оболочке гортани и носа от газа, что явно сочился из купе.

– Воняет там паршиво… Баллончик – серый… и трубка торчит из двери того купе, где мы были…

Через полчаса Федор отважился выглянуть в пустой коридор. Мерно хлопала в другом конце коридора дверца титана. Вероника вышла следом за ним, держась сзади за его куртку. Они со страхом обошли баллончик, что по-прежнему лежал вдоль стенки купе. И пока Федор стучал кулаком в спальное купе к проводнице, бывшая брюнетка успела тронуть ногой трубку, и та выдернулась из щели. Вероника в тихом ужасе убежала обратно в дальнее купе.

– Чо?! Чо надо?! – гаркнули из закрытого купе проводников хриплым мужским голосом. При отправлении поезда на платформе толклись у входа в вагон две женщины в форменных шинелях, проверяя билеты входящих пассажиров. Голос из купе доносился мужской.

– Здесь у вас в двери купе… воткнули какой-то баллон, – промямлил Федор. – Надо бы милицию вызвать…

– Да пошел ты! – отозвался мужчина. – Не мешай!

– Ты сейчас, козел, откроешь или я взломаю с уголовкой! – дико заорал Федор и тут же испугался собственной смелости и громкости своего голоса.

В темной щели отодвинутой двери сверкнул выпуклый бычий глаз. Федор приложил к щели свой читательский билет в красных корочках, что так и оставался в нагрудном кармане спортивной куртки.

– Капитан Ипатьев! Питерское УГРО! Срочно вызывай, Маруся, поездную бригаду на место происшествия!

– Есть! Слухаю, товарищ капитан, – испуганно прохрипел мужчина. – Светик, тут Марусю спрашивают!

Паника

Минут через десять щекастая проводница Светик, босая, в черной комбинашке, обтягивающей бугристые телеса, вызывала по рации бригадира и наряд милиции. Кривоносый ухажер неопределенной национальности, с полосатых трусах и майке, трусливо улыбаясь, заблаговременно сбежал в третье купе и закрылся на все запоры.

Проводница Светик замаскировалась домашним байковым халатом у хрипящей матом радиостанции и ныла, чтоб Федор не проболтался о ее любовных утехах.

– Ага, – дрожал Федор от страха и перевозбуждения, – придут органы, а я, значит, должен молчать как рыба?

Когда в вагон с грохотом тамбурных дверей ввалились две перекошенные багровые рожи в милицейских фуражках, Федор успокоился и повеселел. Наши. Родные. Которые стерегут и берегут. Но «наши» повели себя странно, а именно – никак не повели, стояли и тупо спрашивали Светика:

– Осталось у тя? Осталось?

Рыжая небритая ряха под серой форменной фуражкой бригадира поезда выползла из тамбура со значительным опозданием и долго материла умирающего от испуга Светика. Старший из багровых, тоже сильно нетрезвый младший сержант, наконец, обернулся к свидетелю Федору и принялся уточнять факты его биографии: год и место рождения. Несколько раз переспрашивал фамилию, хотя она была, как пень, проста – Ипатьев. Для таких суровых персонажей у Федора даже актерских сравнений из кинематографа на тот волнительный момент не нашлось. Когда Федор дотащил не вполне трезвых милиционеров до баллончика у стенки купе, они изумленно успокоились. За то еще раз разволновался сам Федор. Вспомнил, как в это самое купе под римским номером «VI» он входил, уставший, но вполне счастливый, что скоро вернется домой.

Проводница Светик достала спецключ, хотя дверь купе было приоткрыто, принялась нервно тыкать им в замочное отверствие. Рыжий бригадир Леха Петрович потянул волосатую руку к ручке двери, но Федор его удержал.

– Не открывайте! Там чем-то воняет резким! Какой-то отравой. Надо вытяжную вентиляцию включить. Или у вас только приточная?

На сложные вопросы пассажира бригадир поезда неопределенно дернул плечами и повелительно кивнул своей подчиненной. Проводница Светик убежала в служебное купе включать вентиляцию.

Через некоторое время рыжий Леха-бригадир не выдержал стояния в бездействии и решительно откатил дверь купе.

Федор на всякий случай отступил подальше, но вытянул шею, пытаясь разглядеть, что же там случилось в купе под номером «VI».

Саркофаг купе, мигающий о пробегающих станционных огней, проявился в синем призрачном свете дежурного освещения скомканными простынями и темным горбами по обе стороны от мирного столика с яркими пакетиками дорожной снеди. Из-под одной простыни торчало колено в сине-лиловом кальсоне. Из-под другого – безжизненно свешивалась и моталась в такт движению поезда пухлая женская рука с перстнями и кольцами на толстых пальцах.

Зажгли общее освещение в вагоне и купе. Федора болезненно ярко полоснуло светом по глазам, будто вспышкой электросварки. После дикого вопля проводницы и хриплого ругательства бригадира, ему стало плохо от жуткого вида желтой пены на синюшных губах несчастного толстяка, что лежал неподвижно со стеклянными выпученными глазами. Федор развернулся в сторону коридорных окон и отвалился лбом к прохладному пластику, под которым пряталось расписание движения поезда. Заскрежетали, зашипели милицейские рации, уточняя причину истерических воплей наряда.

Через полчаса Федора уже расспрашивал в купе юный прыщавый лейтенантик в помятой форме и быстро чирикал по бумажке шариковой ручкой, записывал его медлительные и невразумительные ответы.

– …д-двое, в темном, лиц не разглядел… Часа в четыре ночи… – мямлил Федор. – В-вышел за кипятком и заметил… Потом следы…

– Двое, свидетель? Вы точно разглядели? Може, было три али один? Точно было двое? – переспрашивал лейтенантик.

– Двое, – тупо повторил Федор, и сознание будто прояснилось, вспомнились до мелочей темные фигуры у дверей купе номер «шесть». – Один был в натянутой по уши лыжной шапочке, другой – коротко стриженый. Под Керенского2020
  Керенский Александр Федорович (1881—1970гг.) – российский государственный и политический деятель, министр, председатель Временного правительства (1917 г.).


[Закрыть]…

– Под кого?! – удивился лейтенантик.

– Не важно, – пробурчал Федор.

– Сами ж говорили: было темно… Мелькали огни… Как же вы рассмотрели стрижку издалека?!

– Зрение от страха обострилось… А сейчас будто сознание прояснилось… – признался Федор. – Будто при вспышке фотоаппарата. Вот и запомнил.

Как свидетель расписался под протоколом, забрал со столика свой смешной, для данных обстоятельств, читательский билет. Как только назойливый и нудный лейтенантик удалился, оставил его в покое, выскочив в коридор на командный призыв начальства, Федор с изумлением огляделся. Следов присутствия попутчицы в купе не обнаружил. Вместе с брюнеткой исчезла его дорожная сумка, пухлый от сложенной теплой куртки и плаща клеенчатый баул и его джинсовая верхняя куртка. На дворе – октябрь, совсем не тепло. Петербург завесило холодными дождями и «мокрым снегом». Федора всегда удивляли подобные сообщения в новостях. Разве может быть снег при дожде сухим? На выходные синоптики обещали похолодание до минус трех.

Растерянный Федор пересмотрел багажные отделения в купе, легонько пнул под столом клеенчатую, «челночную» сумку попутчицы, чуть меньшего размера и с меньшим содержимым по объему, чем его баул в плащом и теплой курткой, открывать не стал, расстроился. Отказывался что-либо понимать. Похоже, эта брюнетистая гнусь перепутала их сумки. Так он и задремал, переутомленный бурными событиями ночи, отвалившись спиной в уголок между отодвинутой дверцей купе и стенкой.

Разбудили его вполне вежливо, деликатно потрепали по плечу. Над ним склонился в милицейском кителе пожилой лейтенант, но с большими звездами на погонах. Так, во всяком случае, показалось Федору со сна в замутненном сознании. Пожилой напоминал доброго и усталого актера Басилашвили. Он печально и участливо созерцал Федора круглыми глазами, покрасневшими от недосыпа и беспокойной старости, прокашлялся с нутряными хрипами заядлого курильщика:

– Гражданин Ипатьев, вам придется сойти на станции Бологое и помочь в расследовании, по горячим, та сазать, следам.

– Уж-же г-гражданин? – заикаясь, прошептал Федор. Пожилой не обратил внимания на его реплику. Он тяжело присел напротив и принялся рассуждать, спокойным, отеческим тоном со своей характерной присказкой «та сазать»:

– Что мы имеем на данный момент, та сазать… Нашими сотрудниками… с вашей помощью, обнаружены в купе номер «шесть» два трупа. По предварительной версии: отравление газом неизвестного свойства. Экспертиза установит природу отравляющего вещества, что привело к смертельному исходу двух человек. Мужчина и женщина, примерно, сорока – сорока пяти лет обои. Личности устанавливаются. Документы имеются. Одевайтесь, гражданин Ипатьев. Скоро станция.

Лейтенант с большими звездами вышел из купе, но мимо него скользнул ужом и уселся напротив прыщавый лейтенантик с маленькими звездочками на погонах. Не подумайте, что усталый Федор придуривался. Именно так в его замутненном сознании все и выглядело в ту кошмарную ночь, как дурной сон и жуткое наваждение.

– Ну, – сказал лейтенантик.

– О чем «ну»?

– Вам было приказано: одевайтесь, гражданин Ипатьев. Станция Бологое через три минуты.

– Опять гражданин? – обреченно вздохнул Федор и вытащил из-под столика клетчатый баул своей бывшей попутчицы. Снова, для верности, убедился, что чужая «челночная» сумка, была, как и у него, но чуть меньшего объема. Не может такого быть, чтоб бурная брюнетка перепутала багаж!

Федор распустил замок-молнию, деловито порылся в чужой сумке, будто разыскивал что-то, перебрал женское барахло: платочки, кухонные полотенчики в целлофановой упаковке и мелочь, типа, косметики, коробочки с парфюмерией и, похоже, подарочные сувениры. Вскрыл черный плотный полиэтиленовый пакет, заклеенный скотчем, внутри вскрыл еще один из плотной бумаги, так же смело оторвав полоски скотча. Обнаружил коробочки с сувенирами. Сначала расстроился. Но заметил, что его слегка развеселило, но не сильно обрадовался такому обмену: за спиной лейтенанта на спальном месте у окошка лежал пушистый комок смятой песцовой шубки. На всякий случай, Федор еще раз приподнял обе постели, приподнял и лейтенанта, заглянул в багажные отделения под сидениями, в надежде, что найдется его спортивная сумка на «молниях», его клетчатый баул и джинсовая куртка с паспортом и деньгами. Пустоту под местом, где присел лейтенант, Федор высматривал особенно долго и тупо, словно размышляя, отчего там так пусто и неуютно.

– Чо? – спросил лейтенантик с прыщиками на щеках юношеского недомогания и выглянул из-под мышки Федора.

– Ни – че – го, – грустно ответил Федор. – Пус – то – та.

Брюнетисто-блондинистая тварь удрала со всеми его вещами. Пришлось забирать сумку попутчицы, одевать ее шубу, что вызвало у лейтенанта немой восторг.

– Ах, блин, а косил под капитана! – возмутился он. – Транссссвистит, что ли?!

– Не свистит, но – дилер2121
  Дилер – от англ. – dealer – торговец.


[Закрыть], – нашел в себе силы пошутить Федор.

– Киллер?! – откачнулся лейтенантик к двери в готовности бежать за подмогой.

– Дилер, дубина, – коммерсант!

– Дилер. Дубина. Коммерсант, – задумчиво повторил лейтенантик, туго размышляя над сложными определениями. Похоже, его достали из очень глубокого сна или из дальней провинции.

Поезд начал замедлять ход.

– Ааа! Так шутишь?! – сообразил, наконец, лейтенантик, тут же нахмурился и покраснел всеми своими юношескими прыщами на впалых щеках. – А за дубину, – он погрозил мальчишечьим кулачком, – да еще при исполнении… нарветесь на трое суток, гражданин…

– И с уток получу, и с индюков, – обреченно вздохнул Федор. – Выходим в открытый космос! А то я тут задыхаюсь…

Дознание

Задержанного привели в станционное отделение милиции, где пахло тухлыми пищевыми отходами и кирзовыми сапогами, что провоняли немытыми ногами и нестиранными портянками еще в армейских казармах. По синим, крашеным, как в общественном туалете, стенам висели плакаты типа «пожарных расчетов», «их разыскивает милиция». Само помещение скудно освещалось желтой лампочкой под потолком, что светилась как одуванчик в сигаретно-папиросном тумане. Ярким конусом света настольной лампы у письменного стола перечеркивалось пространство между зарешеченными окнами.

Лейтенант доложил старшему по званию:

– Гражданин Ипатьев доставлен, товарищ подполковник. В женской шубе…

– Вижу, что в женской, – пробурчал из-за стола седой подполковник. С черными от недомогания глазницами выглядел он как мрачный римский судия, если и не сам Понтий Пилат из булгаковского романа, то его подручный. Четверо темных, мрачных, милицейских личностей в формах громоздились на табуретах, как сычи на насестах в курятнике. Присяжные и заседатели.

У дверей при входе громоздился на тумбочке алюминиевый бак с надписью «Питевая вода». Именно так, без «мягкого» знака. Федор приложился и высосал литр теплой ржавой жидкости из краника, но тухлая смесь не дошла до желудка, тут же выплеснулась обратно, в угол помещения на висящие форменные шинели.

– Мляааа! – прохрипел один из местных милиционеров. – Всё уделал, зараза! Вот же доходяга…

– Переживает товарищ, – пояснил усталый и добродушный подполковник на угрожающее утробное рычание хозяев шинелей. – Что, не приходилось попадать в такие переплеты, товарищ Ипатьев?

– Спасибо, что товарищ, – просипел несчастный Федор. После промывки желудка он ощущал себя вывернутой наизнанку резиновой рыбой.

– Присаживайтесь, та сазать, – предложил подполковник. Садиться не предлагаем. Пока.

Местные милиционеры почтительно похмыкали, оценив чувство юмора старшего по званию.

В синей мгле сумерек за окном маячили на мокрой платформе черные тени пассажиров. Под фонарными столбами желтым киселем высвечивались лица ожидающих и провожающих, будто размытые мелкой моросью. Медленно проплыла, искривляясь неровным двойным стеклом окна, оранжевая багажная тележка с… четырьмя белыми мумиями. Федор запаниковал, что начинаются галлюцинации, подскочил со стула и жарко зашептал, указывая на окно, чувствуя, что теряет сознание от слабости:

– Что там?!.. Там! Что?! Не два?! Четыре трупа?! Да, четыре? Это должны были быть мы! Должны были нас убить с брюнеткой!.. Или с блондинкой!.. Она парик сменила!

– Успокойтесь, товарищ Ипатьев. Присядьте. И давайте по порядку, та сазать, с самого начала, всё подробненько изложите. Проводника, гражданку Власкову Светлану Викторовну, одна тыщща девятьсот семидесятого года рождения, мы уже допросили. Она показала, что вы поменялись, та сазать, с погибшими своими местами. Перешли из купе номер «шесть» в другое купе. Проясните, та сазать, ситуацию.

Пришлось, «та сазать», с самого начала Федору, как главному свидетелю, пояснять и рассказывать, как пришла в купе номер «шесть» брюнетка, как поменялись они местами с погибшими. Разумеется, Федор во многом приукрасил собственную интеллигентность и воспитанность. Когда его рассказ неврастеника подошел к обнаружению баллончика с пластиковой трубкой, он вдруг загрустил. И примолк. Ведь рассказывал он в прошлом времени о людях, которые три часа тому назад были еще живы и здоровы, хотели любви, тихого семейного счастья. И толстая дама, и вежливый «научный работник», которые по нелепой случайности оказались в купе номер «шесть». Но почему по нелепой?! По счастливой… для них с попутчицей.

Если бы в купе под этим проклятым номером «шесть» остались они с Вероникой, так же в багажной тележке под казенными простынями провезли бы под дождем их мертвые тела!

У несчастного Федора сморщилась от ужаса кожа на макушке. И не слезы полились из глаз, а сопли из носа. Федор нервно и по-детски зашмыгал. Все присутствующие в отделении сотрудники милиции сохраняли вежливое молчание, чем вовсе растрогали Федора.

Всегда ему казалось, что официальная государственная мафия – милиция, особенно в провинции, груба, бескультурна и невоспитана, но оказалось, что и эти усталые люди в неказистых, форменных кителях и шинелях могут оставаться внимательными, почти заботливыми людьми.

Федору принесли теплый, прогорклый чай в эмалированной кружке. Хотя такое неординарное поведение станционных милиционеров разъяснилось совсем скоро. Как оказалось, столичный подполковник ехал тем же поездом в Петербург. Он и услышал сообщение перепуганной проводницы по всему составу, явился следом за бригадиром и упрекнул проводницу за служебную безалаберность: вместо того, чтобы вызвать милицию по служебной связи, проводница устроила панику по всему поезду. Проснулись если не все пассажиры в вагонах, то многие. Буквальным текстом перепуганная проводница Светик сообщила в эфир: «Петрович! Срочно – наряд милиции в „третий“, у нас в шестом купе… того… два трупа!.. Всех отравили газом!»

В начале нервного рассказа Федора подполковник выставил на стол пластмассовый микрофон, производства семидесятых годов из комплекта отечественных ленточных магнитофонов типа «Комета» или «Весна».

Федор с грустью усмехнулся технической допотопности и оснащенности провинциальных сыскарей, но удивился оперативности организованной записи. С первым же вопросом – уточнением Федор сел в лужу.

– Шуба, товарищ Ипатьев, принадлежит вам или?.. – спросил подполковник.

– Мне… то есть, – или. Чужая, – промямлил Федор, понимая, что говорить надо правду, одну только правду и ничего, кроме правды. Но некий внутренний идиот его второго «я», несмотря на серьезность момента, продолжал валять дурака.

– Мы это… поменялись с ней… с попутчицей… Вернее, она взяла мою куртку и удрала…

– Вот и в показаниях, гражданки Власковой мы читаем, – терпеливо разъяснял Федору всю меру ответственности за вранье пожилой подполковник. – «Гражданка Фролова Надежда Александровна…» так – так – так.. Зарубежный паспорт… серия… номер… указаны на проездном документе… приобщенном к делу номер… Вот… «вошла во вверенный мне и моей сменщице Степановой Г. П. вагон»… номер… поезда номер… Так – так – так… Вот, нашел!.. «в песцовой шубе, возможно, чернобурке и повела себя вызывающе грубо еще у тамбуре на входе…» «У тамбуре», – иронично повторил через «у» подполковник. – Вы же не будете отрицать, товарищ Ипатьев, что шуба принадлежит гражданке Фроловой Н. А.?

– Буду… То есть, нет, конечно. Шуба ее. Но, получается, она оставила шубу и забрала мою джинсовую куртку… Извините, вы сказали, Надежда Александровна, товарищ подполковник? Надежде? Странно… Она назвалась Вероникой… Извините, так сильно спать хочется, что мозги заплетаются… Эта стерва, – не сдержался Федор, – забрала так же мою сумку, куртку джинсовую… три, – повторился он серьезно, ни к месту вспомнил реплику зубного врача Шпака – персонажа актера Этуша из гайдаевского фильма «Иван Васильевич меняет профессию». – И… и еще плащ, сложенный в сумке, а там в карманах были документы и деньги в количестве четырехсот… – он поперхнулся. – …условных единиц… и-и рублей, несколько тысяч… Не помню точно сколько… После командировки… Родителям вёз.

– Вот мы и подошли к одному из важных пунктов… – устало пробормотал подполковник.

Федора поражало терпение пожилого, седовласого подполковника. Местные милиционеры вставали из-за стола, продолжали нести нелегкую службу, обвыклись и без разрешения старшего по званию разговаривали по телефону, выходили в соседнее помещение, уходили на перрон, возвращались обратно. Трещали многоголосые рации. Хрипел пульт дежурного. Трезвонили старые коробки телефонов на столах. Грохотали проходящие составы. Пожилой подполковник же терпеливо беседовал с Федором, выказывая полную заинтересованность к его показаниям.

– Почему вы представлялись, та сазать, капитаном уголовного розыска и предъявляли в качестве служебного удостоверения сотрудника милиции читательский билет библиотеки имени товарища Ленина? – спросил подполковник.

– Почему товарища Ленина? Уже переименовали? Когда уезжал, было еще просто имени Владимира Ильича, а не его товарища, – саркастично отвечал утомленный Федор, скорее по дурной привычке всё высмеивать. Он немного пришел в себя, освоился, пообвыкся, успокоился, что его не будут пока бить и не запрут в зарешеченном «обезьяннике».

Если бы подполковник оказался обычным кабинетным служакой из провинции, скорее всего, он дал бы волю страстям, приказал местным мордастым волкодавам – перекошенным со сна сотрудникам попинать Федора кирзовыми сапогами где-нибудь в вонючей камере. И он бы признался в чем угодно. Но подполковник упорно настраивал Федора на добровольное сотрудничество. За окном растуманилось мерзкое белёсое утро. Пожилому, уставшему человеку тоже сильно хотелось спать, о чем говорили его покрасневшие глаза и нездоровый, зеленоватый цвет лица.

– Почему же, товарищ Ипатьев, вы так пошутили, с присвоением, та сазать, себе незаконного милицейского звания?

– Пошутил, – сознался Федор. – Женщин развлекал. Но почему незаконного? На самом деле я – капитан запаса. Звание лейтенанта присвоили с окончанием института. Была военная кафедра. Сборы. Потом еще дважды… нет, трижды призывался на военные сборы и учения. Где и присвоили звание капитана РВиА. Ракетных войск и артиллерии. Можете проверить.

– Верю. Дальше. Сумка, что была обнаружена при вас, – ваша? – неожиданно и намеренно строго спросил подполковник.

– М-моя, – уперся Федор.

– Точно?! – настаивал подполковник и хитро прищурился, испытывал.

– Абсолютно, – не сдавался Федор.

Если эта зараза брюнетка утащила чужой баул с курткой, плащом и подарками для родителей, прихватила чужую дорожную сумку (что уж никак не было ошибкой!), то ее багаж Федор решил без боя не отдавать. Из принципа компенсации. Хотя бы до тех пор, пока не найдутся его вещи.

– Всё содержимое сумки тоже ваше? – занудствовал подполковник.

– Тоже мое, – упорствовал Федор. – Подарки. Куплены для мамы, для маминой мамы, для бывшей жены, для тещи и… и для девушки. Для девушек. Знакомых. Косметика, парфюм, сувениры всякие там – разные. Да!.. Нижнее женское белье… тоже для девушки.

– Слишком много необычных подарков… чтоб их купил мужчина, – вздохнул подполковник, несколько разочарованно. – Что ж, пройдемте в соседнее помещение для опознания.

– От вида неживых людей упаду в обморок… – поспешил признаться Федор.

– …для опознания вещей, – снисходительно закончил подполковник. – Снимите же вы, наконец, эту дурацкую шубу! Что вы, в самом деле?! Вроде серьезный молодой человек. Лично мне вы, та сазать, симпатичны. Хочется вам, та сазать, верить…