Текст книги "Запретно-забытые страницы истории Крыма. Поиски и находки историка-источниковеда"

⁹⁵ См.: Филимонов С. Запретно-забытое пушкиноведение: к 174-летию со дня смерти поэта // Крымское время. – Симферополь, 2011. – 10 февраля; Он же. Запретно-забытое пушкиноведение: пушкиноведение в Крыму в период Великой Отечественной войны // Х научная конференция «Ломоносовские чтения» 2011, Х международная научная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов-2011»: Тез. докл. / Филиал МГУ в г. Севастополе. – Севастополь, 2011. – С. 104–105.

⁹⁶ Горский И. Евреи и русская литература // ГК. – 1942. – 14 июня; Ковалев В. Русские поэты и их взгляды на евреев // Там же. – 1943. -2 июля; З.Ф. Провидцы еврейской революции // Там же. – 23 июля. Критику этих статей см.: Тяглый М.И. Указ. соч. – С. 189.

⁹⁷ Павловский Ф. Наш долг // ГК. – 1942. – 16 августа.

⁹⁸ Диаметрально противоположную оценку деятельности А.И.Булдеева в оккупированном Крыму см.: Гуркович В. «Певцы свободы» доктора Й.Геббельса // Горькая память войны: Крым в Великой Отечественной. – Симферополь, 1995. – С. 48–56.

⁹⁹ Сведений, подтверждающих эту информацию, обнаружить не удалось.

¹⁰⁰ Об этом журнале, ставшем к настоящему времени библиографической редкостью, см.: Гуркович В. «Современник» 1943 года // Крымское время. – Симферополь, 1996. – 2 октября; Филимонов С. И вновь о крымском «Современнике» 1943 года // Там же. – 2010. -4 ноября.

¹⁰¹ Штейн Э. (США). Незамеченные поэты уходящего поколения // Родина. – М., 1992. – № 11–12. – С. 97. Об А.И.Булдееве см. также: Тяглый М.И. Указ. соч. – С. 202.

¹⁰² Об обнаружении этой статьи, не значившейся в изданных библиографических указателях трудов Д.С.Лихачева, см.: Первый перелом: [беседа журналиста Ю.Лексина с С.О.Шмидтом, В.Ф.Козловым, С.Б.Филимоновым о краеведении первых послереволюционных лет] // Знание – сила. – М., 1988. – № 11. – С. 71–72.

¹⁰³ Русов А. Новая печать // ГК. – 1943. – 4 марта.

¹⁰⁴ О том, когда и как Б.Ширяев и некоторые другие журналисты стали офицерами РОА, свидетельствует заметка «Возвращение журналистов Кавказа и Крыма из поездки по Германии», напечатанная в «Голосе Крыма» 2 июня 1943 г. Вот ее текст: «Группа журналистов в составе 18 человек вернулась в Симферополь из двухмесячной поездки по Германии. Журналисты побывали в Берлине, Франкфурте-на-Майне, Мюнхене, Касселе, Вене и других городах Германии. Группа была принята руководителем Русского освободительного движения генерал-лейтенантом А.А.Власовым и имела с ним двухчасовую беседу. Журналисты в полном составе вступили в ряды Русской Освободительной Армии».

¹⁰⁵ Зеленин С. В Новой Европе России обеспечено почетное место // ГК. – 1943. – 16 июня.

¹⁰⁶ Интересный доклад // ГК. – 1943. – 29 августа.

¹⁰⁷ Высокая награда // ГК. – 1943. – 30 июня.

¹⁰⁸ Русский Г. Правда и легенда Соловецкая // Ширяев Б. Неугасимая лампада. Репринтное воспроизведение с издания 1954 года. – М.: Столица, 1991. – С. 411.

¹⁰⁹ См.: Филимонов С. Кто она, «фрейлина трех императриц»? По следам героев книги Бориса Ширяева «Неугасимая лампада» // Крымское время. – Симферополь, 2011. – 7 июля. – № 72 (2999). -С. 24. Доклад на тему, вынесенную в заглавие статьи, был прочитан мною в сентябре 2011 года на Международной научной конференции «Ливадийский дворец-музей в культурном, научном и туристическом пространстве Украины». В докладе ставилась задача продолжить поиск источников к биографии баронессы Фредерикс, в том числе ее архивно-следственного дела.

¹¹⁰ См. также: Филимонов С.Б. Запретно-забытый исторический источник времен Великой Отечественной войны: малоизвестные публикации по истории культуры на страницах газеты «Голос Крыма» (1941–1944 гг.) // Military Крым: военно-исторический журнал. – Симферополь, 2011. – № 20. – С. 23–24; Он же. Борис Ширяев в оккупированном Крыму: новые материалы к истории коллаборационизма в годы Великой Отечественной войны // Проблемы национальной безопасности России в XX–XXI вв.: уроки истории и вызовы современности: к 70-летию начала Великой Отечественной войны: материалы междунар. науч. – практич. конф. – Краснодар, 2011. -С.360–363.

¹¹¹ Просмотр хранящихся в Государственном архиве Автономной Республики Крым подшивок газет «Утро Кавказа» и «Мелитопольский край» (к сожалению, далеко не полных) позволил выявить следующие статьи Б.Н.Ширяева: Ширяев Б. Слова и дела. Что я видел в Германии // Утро Кавказа. – 1943. – Июнь. – № 23 (91); Он же. Первый полководец новой России: [о генерале А.А.Власове] // Там же. – № 25 (93); Он же. [Статья подписана следующим образом: «Бывший сторож; учхоза № 1 Б. Ширяев»]. Освобождение города: [о начале оккупации Ставрополя немецко-румынскими войсками 3 августа 1942 г.] // Там же. – Август. – № 30 (99); [Он же]. Ложь, кровь и слезы // Мелитопольский край. – 1943. – 24 февраля. – № 16 (124); [Он Возрождение национальной мысли // Там же. – 31 марта. – № 26 (134). Последние две статьи подписаны псевдонимом Б.Шир.

¹¹² Перечень издававшихся в оккупированном Крыму газет (с информацией по каждой из них об издателе, тираже, объеме, хронологических рамках выхода в свет, периодичности, языке издания) см.: Тяглый М.И. Указ. соч. – С. 203–204. Перечень неполный: в нем отсутствует информация об издававшейся в г. Старый Крым в 1942–1943 гг. газете «Официальный бюллетень Старо-Крымского района», которую редактировала вдова писателя А.С.Грина Нина Николаевна Грин (1894–1970), за что поплатилась 10 годами сталинских лагерей; реабилитирована в 1997 г. посмертно.

Приложение I
Малоизвестные публикации на страницах газеты «Голос Крыма»

№ 1

Заметка «К открытию университета в Крыму»

15 февраля 1942 г.

Работа высшей школы в Крыму была прервана в конце сентября 1941 года обстоятельствами военного времени и последовавшей эвакуацией за пределы Крыма части научных работников и учащихся медицинского, сельскохозяйственного и педагогического институтов. Однако значительная часть профессорско-преподавательского состава и студентов, а также почти все имущество этих учебных заведений остались на месте.

Уцелевшие в Крыму научные работники поставили перед Симферопольским Городским управлением вопрос о возобновлении научной и педагогической работы крымской высшей школы и выделили для этой цели из своей среды инициативную группу, которая образовала Правление Крымского университета. Было признано, что именно университет есть тот тип высшей школы, который, будучи учебно-педагогическим учреждением, одновременно должен быть и центром местной научной работы. Университет проектируется в составе пяти факультетов: агрономического, естественного, историко-филологического, математического и медицинского.

Работа Правления естественным образом распалась на три части: 1) собирание научных и преподавательских кадров университета; 2) собирание, инвентаризация и хранение имущества бывших институтов; 3) набор студентов и открытие учебных занятий.

Первая часть работы уже закончена и выразилась в комплектовании университета по факультетам профессорами, доцентами, младшими научными работниками и преподавателями. При этом из профессоров и доцентов был сформирован Совет университета, утвержденный в декабре 1941 г. Городским управлением. 26 января 1942 г. утвержден Городским управлением и административно-хозяйственный аппарат университета.

Комплектование личным составом всех факультетов, кроме медицинского, было произведено, исходя, главным образом, из потребностей первого курса. При формировании личного состава медицинского факультета были учтены и потребности пятого курса, так как, по данным Врачебно-санитарного отдела Городского управления, имеется лишь в одном Симферополе не менее пятидесяти студентов бывшего Медицинского института, перешедших на пятый курс и не закончивших своего образования. В настоящее время для работы в университете привлечены 15 профессоров, 11 доцентов и достаточное количество младших научных работников высокой квалификации.

Вопрос о начале учебных занятий сейчас стоит в порядке дня. Однако, ввиду временного отсутствия подходящего для этой цели помещения, в ближайшее время возможно будет начать занятия лишь на пятом курсе медицинского факультета, каковые будут проводиться в клиниках и больницах. Смета на содержание пятого курса медицинского факультета и административно-хозяйственного аппарата университета в целом утверждена Городским управлением 3 февраля 1942 года. На последнем заседании Правления университета образована приемочная комиссия по набору студентов на пятый курс медицинского факультета.

Альфа

Голос Крыма. – Симферополь, 1942. —

15 февраля. – № 14 (20)

№ 2

Статья А.Булдеева «Памяти поэта» [МА.Волошина]

2 августа 1942 г.

11 августа 1942 г. исполняется десять лет со дня смерти поэта Максимилиана Волошина. Поэт много лет жил в Коктебеле. Его жизнь и творчество связаны с этим изумительным уголком восточного Крыма.

Много лет тому назад он первый открыл и облюбовал этот пустынный поселок, построив около него на берегу моря чудесную дачу, напоминающую своими простыми архитектурными формами корабль, плывущий к солнцу.

В такой форме строились древнехристианские храмы:

Всей грудью к морю прямо на восток Обращена, как церковь, мастерская…

Во время революции Максимилиан Александрович окончательно поселился в Коктебеле. Дом его – настоящий музей, и теперь в нем заботливой рукой вдовы покойного Марьей Степановной охраняются его бесценные рукописи, картины и книги.

Большевики не раз покушались на наследство поэта, пытались вывезти все в Москву, оторвать все его культурное богатство от «почвы родимой», но это каким-то чудом не осуществилось, и дом поэта уцелел. Поэт сам в своих стихах отметил благосклонность к нему судьбы.

 
Но в эти дни доносов и тревог[1]1
  Мы вынуждены наполнить нашу статью обильными цитатами из стихов М.Волошина, имея в виду, что читателям почти неизвестны его произведения, поскольку эти стихи не были напечатаны. И сами мы цитируем их большей частью по памяти (примечание А.Булдеева. – С.Ф.).


[Закрыть]
Счастливый жребий дом мой не оставил:
Ни власть не отняла, ни враг не сжег,
Не предал друг, грабитель не ограбил.
………………………………………………….
Мой кров – убог.
И времена – суровы,
Но полки книг возносятся стеной.
Тут по ночам беседуют со мной
Историки, поэты, богословы,
И здесь их голос, властный, как орган,
Глухую речь и самый тихий шепот
Не за, глушит ни южный ура, га, н,
Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот.
………………………………………………….
Я принял жизнь и этот дом, как дар
Нечаянный – мне вверенный судьбою,
Как знак, что я усыновлен землею.
………………………………………………….
Я сам избрал пустынный сей затвор
Землею добровольного изгнанья,
Чтоб в годы лжи, падений и разрух
В уединенье выплавить мой дух
И выстрадать великое познанье.
 

Так поэт связал судьбу свою с Коктебелем, ставшим для него местом творчества и связи с родиной и миром. Коктебель стал для М.А.Волошина тем же, чем была Ясная Поляна для Льва Толстого или с. Михайловское для Пушкина.

Он создал в стихах и картинах этот своеобразный край, придав ему черты и выражение, никем никогда не уловленные и не высказанные. Как истинный художник, он дал коктебельской природе вторичную жизнь, пронизав ее отражением своих размышлений и чувствований. Он показал эту природу в ее вечно переменчивых формах, в ее внутренней жизни, начавшейся в доисторические времена и протянутой, как нить, от киммерийских сумерек до кровавого отблеска ослепляющей современной эпохи.

 
Земля могил, молитв и медитаций —
Она у дома вырастила мне
Скупой посев айлантов и акаций
В ограде тамарисков. В глубине,
За их листвой, разодранной ветрами,
Скалистых гор зубчатый окоем
Замкнул залив алкеевым стихом,
Асимметрично-строгими строфами.
Здесь стык хребтов Кавказа и Балкан,
И побережьям этих скудных стран
Великий пафос лирики завещан
С первоначальных дней, когда вулкан
Метал огонь из недр глубинных трещин
И дымный факел в небе потрясал.
Опять вином и кровью напились
В недавние трагические годы.
Усобица, и голод, и война,
Крестя мечом и пламенем народы,
Весь древний Ужас подняли со дна.
В те дни мой дом, слепой и запустелый,
Хранил права убежища, как храм,
И раскрывался только беглецам,
Скрывавшим, ся от петли и расстрела.
И красный вождь, и белый офицер —
Фанатики непримиримых вер —
Искали здесь, под кровлею поэта,
Убежища, защиты и совета.
Я ж делал все, чтоб братьям помешать
Себя губить, друг друга истреблять,
И сам читал в одном столбце с другими
В кровавых списках собственное имя.
 

Да, поэт не был творцом сладкозвучных слов, его стихи наполнены не только горечью полыни, но и желчью и гневом, когда он показывает трагедию родины. Ему доступно чувство истории России, никем из русских поэтов не переданное в таких могучих выражениях, какие неожиданно для почитателей его таланта развернулись в годы революции.

Максимилиан Волошин, может быть, единственный поэт, который пережил революцию как реалист. Его стихи, написанные в годы гражданской войны, поражают не только смелыми философскими обобщениями, но и верным, приближающимся до научной точности, изображением революционной эпохи со всеми ее безднами.

Максимилиан Волошин, конечно, не был певцом революции, да и не мог быть, потому что он был не только истинный поэт, но и мудрец.

Он завещал:

 
В дни революций быть Человеком, а не Гражданином,
Помнить, что знамена, партии и программы
То же, что скорбный лист для врача сумасшедшего дома.
 

В его глубоком сознании и просторной душе вмещались все события и эпохи не только России, но и человечества. Думать, что М.Волошин мог быть полонен одной какой-либо эпохой в жизни народов в ущерб другим, – значит суживать всеобъемлющую душу поэта. Все эпохи, все периоды истории человечества ему были одинаково доступны. Его можно назвать не только нашим современником, но и современником Данте и Гете, Софокла и Еврипида, Марка Аврелия и Сенеки.

Однако Максимилиан Александрович был русский, он жил не только умозрительной, но и реальной жизнью своей родины, более того, он был нашим страстным современником, он до самозабвения любил Россию, любил свой родной народ. Глубоко потрясенный нелепостью русской революции и презиравший ее бездарных и преступных вождей, он никогда не презирал своего народа. Он метался в поисках сокровенного смысла потрясений родины, и он нашел его, нашел в чаянии конца русской истории, к которому приближала Россию революционная эпоха.

 
Я не изгой, а пасынок России…
Я в эти дни – немой ее укор.
Пойми простой урок моей земли:
Как Греция и Генуя прошли,
Так минет все – Европа и Россия,
Гражданских смут горючая стихия
Развеется…
 

Мы, может быть, не разделяем крайнего пессимизма и мрачного пророчества, но мы знаем, что оно продиктовано чувством боли и страдания за свою родину.

Трудно в газетной статье начертать образ великого поэта-мудреца. Необходимо только сказать, что Максимилиану Александровичу свойственны были и гневные бичующие строки. Так, в начале русской революции, в 1917 году, когда народ наш свалился в пропасть крайнего падения, он обмолвился такими строками:

 
О Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с Запада, монгол с Востока.
 

В своем стихотворении «Святая Русь» он говорит:

 
Быть царевной ты не захотела,
Уж такое подвернулось дело,
Враг шептал: «Развей да расточи,
Ты отдай казну свою богатым,
Власть холопам, силу супостатам,
Смердам честь, изменникам ключи».
Поддалась лихому подговору,
Отдалась разбойнику и вору,
Подожгла посады и хлеба,
Разорила древнее жилище
И пошла поруганной и нищей
И рабой последнего раба.
Я ль в тебя посмею бросить камень?
Осудить страстной и буйный пламень?
В грязь лицом тебе ль не поклонюсь,
След босой ноги благословляя, —
Ты – бездомная, гулящая, хмельная,
Во Христе юродивая Русь!
 

Такова была сила любви к родине.

Максимилиан Александрович недаром много лет прожил Коктебеле, он увековечил его в своих замечательных стихах. Коктебеле он умер и похоронен летом 1932 г. на высокой горе, откуда ему виден чуть ли не весь Южный берег. Наверху солнце и ветер, внизу бесконечное синее море и чудесный огромный залив.

Природа Коктебеля отображена не только в стихах, но и в превосходных акварелях Волошина. Ученик знаменитого английского художника Тернера (1775–1851) и безыменных японских мастеров акварели, он создал тысячи картин, которые еще не собраны в одну галерею, а находятся в разных местах.

Он наш земляк, наш не потому только, что он жил, творил и умер на близкой нам земле, но наш он по духу, мысли, чувствованиям, страданиям.

Он прожил жизнь как истинный художник. Много путешествовал, видел и изучал разные страны и народы, читал мудрые книги и видел редкостные картины и произведения искусства. Он был поэтом и в жизни, не только в стихах.

Большевики не издавали произведений Максимилиана Волошина. Да и как их было издавать, если они враждебны каждой своей строкой большевистскому миросозерцанию и варварству. Сам поэт сказал:

 
Мои ж уста давно замкнуты… Пусть!
Почетней быть твердимым наизусть
И списываться втайне и украдкой,
При жизни быть не книгой, а тетрадкой.
 

Поэта знала вся культурная Россия. Знала его отчасти и новая молодежь, посещавшая его дом-музей в Коктебеле. Но местное население, среди которого он прожил остаток своей жизни, не могло приобщаться к сокровищам его творчества, так как для этого требовалась немалая культурность. Однако обаяние его личности вызывало к нему всеобщее уважение и любовь.

Долг наш вспомнить о нем и хотя бы в беглых несовершенных строках напомнить о подвиге его жизни и творчества.

А.Булдеев

Голос Крыма. – Симферополь, 1942. —

2 августа. – № 71 (77)

№ 3

Объявление о предстоящей панихиде по МА.Волошину

9 августа 1942 г.

Редакция газеты «Голос Крыма» объявляет, что в 6 часов вечера 11 августа в русско-греческой церкви [Свято-Троицкой] будет отслужена панихида по известном поэте и художнике Волошине Максимилиане Александровиче, скончавшемся 11 августа 1932 года в Коктебеле.

Знакомые, друзья, а также почитатели покойного в назначенный час приглашаются редакцией в русско-греческую церковь.

Голос Крыма. – Симферополь, 1942. – 9 августа. – № 74 (80)

№ 4

Статья А.Булдеева «Поэт МА.Волошин (к 10-летию со дня смерти)»

12 августа 1942 г.

М.А.Волошин родился в 1878 г. Учился в Феодосийской гимназии и Московском университете. Стихи он начал писать рано. Первые его напечатанные произведения сопровождались датой 1899 г. Высшее образование он закончил в Париже. В Париже он прожил около 10 лет. В этом изумительном городе он нашел свою духовную родину.

 
Для нас Париж был ряд преддверий
В просторе всех веков и стран,
Легенд, историй и поверий…
 

В Париже поэт овладел знанием искусства, истории, философии, политики. Напитав свою душу познанием цвета европейской культуры, М.А. возвратился на родину в Россию. Но в Россию он пришел не как иностранец, а как родной человек. И Россию он познал, прочувствовал и выстрадал, неся в своей душе огромный запас мыслей, переживаний и чувствований культурнейшего европейца. М.А. принадлежал к школе символистов, он был соратником Бальмонта, Брюсова, Андрея Белого, Александра Блока, Иннокентия Анненского. Его сотрудничество в лучших журналах периода 1904–1917 гг. «Весы», «Золотое Руно», «Новый Путь», «Аполлон» показывает его близость к блестящим именам русских символистов. Имя Максимилиана Волошина известно было всей России. Оно пользовалось признанием и во Франции. На Монмартре М.А. неизвестными почитателями поставлен памятник, против чего так протестовал поэт. М.А. был единственный из русских поэтов, при жизни удостоившийся памятника. Скромность его была причиной того, что он не только не усладился своим успехом, но попросту был огорчен им, считая себя недостойным такой почести.

Расцвет таланта М.Волошина начинается вместе с раскатами российской революции в 1917 г. Поэт неожиданно для всех заговорил как власть имущий, таким голосом, которого давно не слышно было в русской поэзии.

Поэзия М.Волошина ждет своего исследователя, но вместе с тем она ждет и издателя. Стихи Волошина – сокровище, сокрытое от народа большевиками. Освобожденный русский народ должен знать своего великого поэта.

А.Булдеев

Голос Крыма. – Симферополь, 1942. – 12 августа. – № 75 (81)

№ 5

Заметка С.Ф.Гаврилова «Общественная панихида по МА.Волошине»

14 августа 1942 г.

Лучшая часть старой русской интеллигенции всегда была тесно связана с православием и в этом черпала свою силу, так как тесная связь с народной религией является одновременно и тесною связью с народом.

Ярким выражением этой связи в дореволюцинное время являлись так называемые общественные панихиды, совершаемые в дни воспоминаний о крупных русских общественных деятелях. Эти панихиды происходили всегда при большом стечении почитателей покойных и подчеркивали как особую религиозность широких кругов русской интеллигенции, так и глубокую веру в бессмертие души и загробную жизнь.

Большевики, ведя одновременную борьбу и с православной верой, и со старой русской интеллигенцией, хорошо понимали значение общественных панихид и рассматривали их всегда как открытую демонстрацию против советской власти. Совершение общественной панихиды считалось контрреволюционным делом и влекло за собой немедленную ссылку как священника, так и всех лиц, присутствовавших на такой панихиде.

По инициативе редакции газеты «Голос Крыма» 11 августа в Симферополе, после 22-летнего перерыва¹, состоялась первая общественная панихида – панихида по знаменитом поэте-художнике Максимилиане Волошине.

Значительное число собравшихся на эту панихиду почитателей покойного показывает, что старые предания еще не умерли в русской интеллигенции.

Трогательное впечатление производила эта панихида в бедном храме, еще носящем на себе следы большевистского разрушения церквей. Бедное облачение священника, небольшой хор, малое количество свечей – все это как бы переносило в первые годы царствования Константина Великого, когда христианство только что вышло из катакомб и перестало быть гонимой религией. Трогательно было и присутствие значительного числа румынских солдат, возносивших усердное моление о Максимилиане Волошине не столько как о поэте, сколько просто об умершем православном человеке. И древние слова «сотвори ему вечную память» приобретали особое значение на панихиде о поэте, самое воспоминание о котором большевики в течение 10 лет старались стереть с лица земли.

В.Федоров

Голос Крыма. – Симферополь, 1942. – 14 августа. – № 76 (82)

№ 6

Заметка С.Ф.Гаврилова «Хорошее начало»

16 августа 1942 г.

Вечером 11 августа симферопольские радиослушатели были приятно поражены первой целевой литературной радиопередачей, данной по симферопольской радиосети. Эта литературная радиопередача была посвящена памяти замечательного поэта-художника М.А.Волошина, 10-летие со дня смерти которого как раз исполнилось в этот день.

После краткой биографии М.А.Волошина и стихотворения В.Ф.Тархова, посвященного памяти покойного, по радио была передана статья А.И.Булдеева², в которой Максимилиан Александрович охарактеризован был как поэт. Статья эта, изобилующая цитатами из произведений М.Волошина, прекрасно была прочитана артистом г. Харламовым. Затем для ознакомления слушателей с дореволюционным творчеством Максимилиана Волошина артистом Цветухиным было прочитано стихотворение Волошина «В вагоне».

Как и все произведения импрессионистов, стихотворение «В вагоне» крайне трудно для исполнения, однако господину Цветухину удалось проникнуться настроением стихотворения и передать его слушателям в верных тонах.

Так как основною задачею радиовечера являлось ознакомление симферопольцев с послереволюционным периодом творчества Максимилиана Волошина, то центральное место в радиопередаче занимало данное в совершенном исполнении артиста Фомина, чрезвычайно сильное по своей выразительности, пророческое стихотворение Волошина «Дмитрий Император».

Литературная радиопередача закончилась стихотворением «Доблесть поэта», представляющим собою поэтическое «кредо» Максимилиана Александровича Волошина.

Вечер памяти М.А.Волошина произвел прекрасное впечатление на слушателей, в особенности на фоне воспоминаний о сумбурных большевистских радиопередачах.

Желательно было бы, чтобы наше радио чаще давало такие целевые радиопередачи, посвященные памяти наших поэтов и писателей. Это тем более необходимо, что большевики в течение 2-х десятилетий всячески старались исказить подлинные образы таких корифеев нашей литературы, как Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, или создавали вокруг них «заговор молчания» подобно тому, как это было сделано ими в отношении Достоевского.

Трудно представить себе для радио более благодарную задачу, чем задача освобождения образов русских поэтов и писателей от тех густых слоев поддельной краски, которой так старались покрыть гениев нашей литературы жидовские «критики» и «историки литературы».

В.Федоров

Голос Крыма. – Симферополь, 1942. – 16 августа. – № 77 (83)

№ 7

Заметка Ф.Павловского «Наш долг»

16 августа 1942 г.

По имеющимся у нас сведениям, в Крыму за время господства большевиков уцелели потомки и родственники великих русских людей, памяти которых должна быть признательна грядущая новая Россия. В Симферополе проживают: О.К.Волчай, внучатая племянница поэта Тютчева; госпожа Достоевская, вдова сына Ф.М.Достоевского, внучка С.Т.Аксакова.

В Ялте: сестра А.П.Чехова, Марья Павловна, чьей самоотверженной заботе обязаны мы сохранением дома-музея А.П.Чехова; внук Л.Н.Толстого, Николай Толстой, с матерью Анной Александровной Толстой (кстати, сам Н.Толстой тяжело болен, а мать его добывает средства к существованию, имея один частный урок); внучка героя Отечественной войны кн. Багратиона; дочь одного из героев Плевны, Н.Ф.Пушкарева.

В Феодосии: вдова знаменитого художника Айвазовского.

В Коктебеле: вдова поэта и художника М.А.Волошина – М.С.Волошина, сумевшая сохранить в тяжкие годы нашу национальную реликвию – дом поэта, его библиотеку, рукописи и картины.

Наш долг напомнить обществу и соответствующим городским управлениям о том, что этим людям надо прийти на помощь.

Ф.Павловский Голос Крыма. – Симферополь, 1942. – 16 августа. – № 77(83)

№ 8

Статья Р. Кудьминского «Список святотатств»

23 августа 1942 г.

Глубочайшая религиозность русского народа четверть века подвергалась грубому издевательству. Даже такой защитник советского режима, как Максим Горький, признался в 1921 году, что большевики, объявив войну церкви, «плюнули в душу русского народа».

Святотатству подверглись при большевиках и храмы Симферополя. Теперь уже мало кто помнит, что в городе было 24 православных церкви. Большевики подвергли их уничтожению.

Уничтожены целиком, снесены до основания: часовня на вокзале; архиерейская церковь на Почтовой улице³; церковь Духовного училища; старо-кладбищенская Преображенская церковь (попутно стерто с лица земли и самое кладбище); новогородская Спасская церковь; церковь Пензенского женского монастыря; церковь при приюте Фабра; тюремная церковь.

Превращены в детские учреждения и амбулатории: Благовещенская церковь Косьмо-Дамиановского женского монастыря; церковь при б. Тарановской больнице; Скорбященская церковь при Богоугодном заведении. Церковь при приюте Адлерберг отдана под музей.

Превращены в клубы: церковь Епархиального училища; церковь при свечном заводе; церковь при женской гимназии.

В помещении Трехсвятительской церкви был устроен архив. В греческой церкви пекарня и оборудована сушильня для галет и сухарей; в Петро-Павловском соборе – военный склад и затем мебельный склад; в военной церкви – зерновой склад, а затем – физкультурный зал, причем лики святых были отчетливо видны сквозь побелку. В Константино-Еленинской церкви помещался военкомат; в церкви подворья Бахчисарайского монастыря – радиоузел и радиомастерская; в церкви мужской гимназии – мастерская инвалидов.

Сколько же церквей было оставлено населению? Одна на новом русском кладбище, да и у ней сняты все колокола, а дома притча взяты под аэроклуб.

А что было сделано с русскими кладбищами? В 1932–1933 гг. там устраивались «золотые ночи»: вскрывались могилы и склепы в поисках золота. Затем для «обороны» были снесены все могильные решетки.

Следует особо остановиться на судьбе лучшей церкви города – соборе св. Александра Невского.

Была поднята соответствующая «кампания», пущен для подписи лист, на котором граждане должны были дать свою подпись, что они требуют закрытия собора. Сбор подписей обставлялся обычной для большевиков «добровольностью»: отказывающихся «убеждали», т. е. запугивали, прозрачно намекая, что собор все равно будет закрыт.

По окраинам шныряли подозрительные личности, собиравшие подписи под якобы заявками на галоши; действительно, в верхней части листа стояли строчки заявления о снабжении галошами; доверчивые люди подписывались, а ловкачи отрезали верхнюю часть подписного листа и подклеивали подписи под заявления о закрытии собора. Собор был закрыт. Хулиганы превратили его в уличную уборную. Надо было уничтожить самое здание собора, одно из красивейших сооружений города.

Этому предшествовало снятие колоколов. Руководил этим начальник пожарной охраны Крыма. Через несколько часов после падения последнего колокола этот святотатец умер от кровоизлияния в мозг. В городе эта смерть произвела огромное впечатление. А 13 сентября 1930 года, в канун двунадесятого праздника Воздвижения, здание собора было взорвано. На его месте горсовет разбил сквер, в котором на месте лучшего храма города была поставлена крохотная статуэтка.

И пришло ли возмездие за эти святотатства?

Да, пришло. Большевики прогнаны, и освобожденный народ взялся за восстановление своих поруганных святынь. Уже торжествующе звучит и над Симферополем благовест колоколов, возвещая полную победу религии.

Р.Кудьминский Голос Крыма. – Симферополь, 1942. – 23 августа. – № 80 (86)

№ 9

Статья Е.Ильенко «Страничка из жизни профессора N»: [о Е.В.Петухове]

20 сентября 1942 г.

Это было два года тому назад. Стояла холодная, суровая зима, слишком резкая для крымского климата. В небольшой квартире с низким потолком у стола, заваленного книгами, сидел профессор N и работал над научно-исследовательской статьей о творчестве Льва Толстого.

В квартире было сыро и холодно, и профессор был вынужден сидеть в зимнем пальто. В соседней комнате на кровати лежала его больная жена. У них не было топлива, и профессору и его жене приходилось спать в одежде, плотно укрывшись сверху одеялами.

Так жил и работал в советское время профессор N, всю свою жизнь отдав науке и имея много ценных научных трудов. Он был отстранен от преподавания в институте за «шовинизм». И никто из советских руководителей, считавших себя покровителями науки, не хотел знать о профессоре N.

В то же время во многих городах нашей страны: Москве, Ленинграде, Симферополе и др. студентами высших школ разыскивались книги, написанные этим профессором. За них платили большие деньги (по 200 р.), так как это был единственный фундаментальный труд по древнерусской литературе. Эти книги были даже предметом спекуляции, так широко процветавшей в советское время. Один из студентов купил у кого-то «из-под полы» книгу профессора, но оказалось, что это была лишь обложка, а внутри вложены страницы из другой книги.