Текст книги "Долина грез. Читай, дивись. Живи, учись!!!"

Кто я?

I

Из личного дневника Кириева Арсения.

Мир сна только кажется миром иллюзии, на самом деле, сон – это высшая реальность!

1311

***

В округе, на расстоянии нескольких километров было пустынно и безлюдно тихо. Здание, возвышающееся на этой Богом забытой лужайке, напоминало классический церковный стиль. Неподалеку, в полуразрушенном обветшалом состоянии возвышались остатки некогда пригодной к жизни часовни. Теперь оно служит домом одним паукам да всяким различным насекомым. Для них здесь есть и кров и столовая. Территория закрытого заведения по всему периметру была обнесена высоким забором из красного керамического кирпича с врезанными в него железными вставками, что придавало ему вечную стойкость и неприступность. Когда-то давно, столь красивый монастырь пришел в упадок и был вынужден закрыться, но вот уже многие годы он вновь процветает, только выполняет сейчас совершенно иную роль. Его работники, облаченные в белые халаты, были в основном только женщины, за исключением нескольких изменений из правил. Все постоянно находились в суетливой беготне, не уделяя отдыху даже лишних минут. Диалоги велись на русском, из чего можно было сделать вывод, что это место пряталось где-то в глубинах российской глуши.

Впервые о психиатрических лечебницах Россия узнала в середине восемнадцатого века. Петр III заговорил о постройке отдельных зданий для душевно больных. Психиатрические больницы должны были стать аналогом немецких долгаузов. В подобном заведении мы сейчас с вами и находимся. Психиатрическая больница напоминает собственный мир, где происходят свои разделения жизненных граней. Работающие там медсестры имеют куда более железный нрав, всегда сильно отличающийся от всего остального внешнего мира.

А теперь давайте заглянем внутрь, к тому же на улице появилась мелькая морось, которая, судя по погоде в скором времени превратиться в хорошенький дождик. Рисуя свои неровные линии на стекле, он приносит большинству далеко не приятное ощущение. Внутренний мир больше напоминает памятник. Ремонт, хоть и находился в идеально сохранившемся состоянии, больше походил где-то на начало двадцатого столетия, скажем между времен конца революции в одна тысяча девятьсот семнадцатом и основанием СССР в тысяча девятьсот двадцать втором годах. Запах в основном как в обычной больнице, ни хуже не лучше, но ощущение гнетущее. Плюс ко всему здесь местами мог бить в нос запах несвежей мочи. К сожалению, многие пациенты страдают недержанием. Постоянные пугающие крики, доносившиеся с различных уголков, придавали монастырю статус самого страшного фильма ужасов, с одной лишь только разницей – здесь все происходило наяву.

Сейчас раннее утро, все крикуны еще сладко спят и повсюду стоит тишина. Идя по коридору для буйных-опасных больных, главврач соседнего отделения вводила в курс дела нового сотрудника – медсестру хозяйку по имени Хлоя. Это было милое создание двадцати двух лет отроду. Белокурые волосы, небольшие пухленькие щечки и крохотного размера губы, делали ее просто ангельским ребенком, совсем неподходящую для подобной работы. Однако не смотря на первый взгляд, у нее уже был годовалый опыт в подобной отрасли, и она прекрасно справлялась с такой обременяющей работой.

– Ровно в десять у них завтрак. Еду подавать строго через эти окошки, за одним исключением – палаты 25 15.

– А что с ней не так?

– Сложно сказать. Пациент, находящийся там уже двадцать лет, прибывает все это время в состоянии комы, если это странное состояние его организма можно так назвать. В его истории болезни указано строго-настрого не отключать его от аппаратов искусственного жизни обеспечения и нам приходится возиться с ним день и ночь.

– А кто мог дать такое странное предписание?

– Президент!

– Выходит этот больной является очень важным субъектом.

– Скорей опасный, раз не смотря на его плачевное состояние, они все равно привязали этого бедолагу к своей кровати.

– По-моему дешевле его похоронить, чем вот так издеваться над умирающем телом.

– Я полностью с тобой согласна, но политику сложно понять, да нам и не к чему.

– С этим не поспоришь.

– Пойдемте в мой кабинет, покажу полный распорядок действий этого симпатяги.

Кабинет главы отделения санаторного типа, был полностью подобран в стиле семидесятых годов и войдя в него первый раз, Хлоя растерялась и стала перебирать в голове числа, пытаясь вспомнить какой сейчас год.

– Вот, держи. Здесь в этой папке, все, что тебе нужно о нем знать. Завтра приступай к выполнению своих новых обязанностей. Ах да, еще завтра выходит из командировки твой непосредственный начальник и заведующий твоим отделением. А наши пути на этом расходятся, мне и здесь работы хватает.

– Спасибо за помощь и всего вам доброго.

– Не скучай! – Улыбнулась она ей в ответ.

II

Во всем должна быть точность. Расписание и порядок основных жизненных путей придают силу и уверенность на весь дальнейший рабочий день. Каждая мелочь, заключенная в собственные правила, до фанатизма, играет в создание скульптуры характера в каждом из нас.

На трезвонящем во все горло будильнике было ровно пять часов тридцать минут. Слишком ранний подъем, во сколько бы кто не лег. Первый день новой этапности в жизни всегда тяжел, но не для молодой и энергичной Хлое. Она ко всему относится со строжайшей серьезностью, и различные изменения ее дневного распорядка даются ей с небывалой легкостью. Несмотря на то, что легла она по старому календарю в первом часе ночи, расцвет ее души выдался легким и безболезненным. С нажатием плавной кнопки будильника, тут же встала, заправила кровать, приняла прохладный душ, стараясь смыть с себя весь остаток преследующего сна, затем легкий, но питательный завтрак, немного утренних новостей и уже в шесть тридцать она стояла у двери своего нового пациента, утихомиривая сердцебиение, собираясь войти.

Дверь в его палату была особенной, совсем не такой как у всех больных этого отделения. Внешне она больше была схожа с банковской, вся в пуленепробиваемом металле, словно там хранят не умирающего больного, а новейшее биологическое оружие. Хлое было не впервой возиться с подобными пациентами, но то, что его держат как самого разъяренного зверя, слегка заводило цепочку нового размышления.

Комната находилась вся до каждой мелочи в белых тонах, за исключением одной тонкости – так называемых наручников, которые из-за своего черного цвета, первыми падают на глаза.

Воздух был мертвенно тихим, аж мурашки по коже.

Кома – это угрожающее жизни состояние нарушения сознания, обусловленное повреждением особых структур головного мозга и характеризующееся полным отсутствием контакта больного с окружающим миром. Так должно быть с каждым, но не с ним. Он будто бы просто спал. Тело не было подключено не к одному из обычно используемых аппаратов, за исключением тех, через которые он питался. Тихо и равномерно дыша, его организм был полностью спокоен и работал исправно как дорогие английские часы.

Хлое было необходимо поставить ему капельницу для поддержания «тепла», хотя большинство врачей удивлены тому, как он эти двадцать лет прожил на одной только глюкозе. Для всех это было, есть и будет загадкой. Да, в это сложно поверить, но это именно так. Единственное, что ей предстоит делать впервые – брить мужчину. Она никогда не была за мужем, и так к слову, особо не отличалась стремлением завязывать отношения, считая, что они отвлекают от главных жизненных целей – добиваться во всем и всегда только успеха.

Первая процедура прошла спокойно, час этого времени не прошел для нее даром: она протерла тоненький слой пыли и буквально больше получаса рассматривала беднягу. Ему на вид не больше сорока, но на самом деле все обстоит иначе. Столь долгая кома помогала ему как можно медленней стареть. Выходит, попал он сюда, когда ему вероятней всего было двадцать пять – тридцать лет, не больше. Он был безудержно красив, несмотря ни на что, и Хлоя все бы отдала, чтобы когда-нибудь в будущем, когда она посчитает, что уже готова, встретила именно такого экземпляра, желательно конечно, более живым. Мысли, затуманенные разум, рассеялись и она заметила, что капельница подошла к концу и пора уже приступать к более сложной задаче.

К пациенту явно не было хорошего отношения: мазок советских времен, кусок хозяйственного мыла, холодная вода и старый станок со ржавым лезвием. Для человека, делавшего подобное впервые, инструменты были совсем не в радость.

– Что ж, незнакомец, заранее прошу прощение, но видимо ты сам заработал себе такую скверную репутацию.

Всю свою жизнь она всегда и во всем преуспевала впереди всех, но взяв в руку станок, ее мгновенно всю затрусило. Страх обуздал ею, превратив в беззащитное дитя. Несмотря на это Хлоя почти справилась с поставленной целью. Было немного небрежно, но подобным материалом не один скульптор не сделал бы лучше. Будни предвещали закончиться так же спокойно, как и всегда. Если бы не одно но! Делая последний стежок, она взяла мокрое полотенце, желая убрать оставшуюся мыльную пену, как вдруг неожиданно для нее, да и позже для всех, неизвестный открыл глаза.

Она замерла как статуя, не веря своим глазам и не понимая, очнулся ли он от долгой комы или это простой рефлекс, так как его зрачки находились в бездвижном положении. Пару минут Хлоя не могла пошевелиться, ее руки так и застыли у его подбородка, держа мокрое полотенце.

– Кто я? – Прозвучал совсем неожиданный, но приятный, голос. Глаза наставили испуганный взор на бедную девушку, и та в нерешительности дальнейших действий, просто пала без чувств, потеряв сознание.

III

Некогда единственное спокойное место в так называемом доллгаузе, наполнилось кучей врачей и медсестер, желающих узнать о чуде, произошедшем буквально пол часа назад. Одна только Хлоя стояло словно тень. Во время непонятной отключке, ей привиделись странные вспышки памяти, правда совсем чужой. Она пыталась теперь собрать все эти кусочки мозаики воедино, но вот только пока общая картина в ее голове получалась с очень большими пробелами.

– Как вы себя чувствуете? – Обратился к неизвестному больному, один из главврачей лечебницы. По первому же взгляду, сразу было видно – очень мерзкий тип. Александр Хартманн, немец по происхождению, бежал в Россию в восемьдесят шестом году из-за участившихся смертей в психлечебнице, в которой еще тогда юный злой гений работал обычным помощником врача и вопреки всем правилам ставил по ночам свои немыслимые опыты.

– Кто я? И почему черт вас возьми я связан?

– Мы поможем тебе с твоими вопросами, если ты поможешь нам с нашими.

– И как спрашивается я могу вам помочь, если даже не знаю собственного имени, а?

– Мы в скором времени постараемся это выяснить, необходимо всего лишь поднять бумаги двадцатилетней давности.

– Двадцатилетней?

– Я понимаю, для вас сейчас многое кажется шоком, а это тем более, но все-таки так оно и есть. Вы пролежали в этой комнате целых двадцать лет.

– Но как такое возможно? Черт, что со мной случилось? Господи, скажите мне хоть где я сейчас нахожусь?

– Вы в России, в частной закрытой психлечебнице.

– Выходит, я псих!

– Выходит, что да! К тому же, по нашим сведениям, очень опасный. Поэтому-то, вопреки всем законам физики, вы и связаны.

– Отвяжите меня, пожалуйста. Посмотрите, разве я могу кому-нибудь навредить. Даже если я и был ненормальным, так все равно же ничего теперь не помню.

– Я бы с радостью выполнил для вас эту просьбу, честное слово, но не могу, врачебная этика связывает мне руки. Пока не могу. К тому же вы мне очень интересны с научной точки зрения, я на своем веку повидал немало необычного, но подобное событие вижу впервые.

– Но как же так…

– Господа, цирк окончен! Покиньте помещение и займитесь уже наконец своими обязанностями. Хлоя, накорми больного человеческой пищей и помоги ему справиться с нуждой. Я думаю, спустя столько лет, он будет безумно рад вновь облегчиться.

От новых неожиданных обязанностей ее щечки вмиг порозовели. Когда он был никем, просто спящим телом – это одно, но держаться за пенис живого здорового мужчины, совсем другие ощущения.

– Будет исполнено. – Послушно пролепетал ее нежный голосок и, не показывая на люди свою смущенность, резко удалилась от нависших на нее посторонних глаз.

IV

Запах куриного бульона сводил выспавшийся разум с ума. С каждой новой ложкой горячей жидкости, тело больного набиралось все больше и больше свежими силами. Встать, конечно, он все равно бы не смог, будь он даже не привязан, но в душе было куда радостнее. Пролежать столько времени без движения, большое испытание для организма. Пройдет не один месяц, чтобы поднять его на ноги, если ему вообще позволят встать.

– Было очень вкусно, большое спасибо тебе за заботу.

– Не за что, это моя работа.

– Могу я узнать твое имя?

– Хлоя.

– Хлоя. Красивое у тебя имя, а откуда ж ты родом?

– Из Канзаса, далеко меня занесло!

– Это точно! Мне крайне неловко тебя об этом просить… – Он указал ей взглядом на одеяло чуть ниже пояса.

– Я поняла, погоди минутку.

– Прости.

– Ты не в чем не виноват, передо мной по крайней мере.

– Но раз я связан, значит, все равно виновен. Вот только что я мог такого сделать?

– Я не знаю, никто не знает. Ты как призрак, появился из неоткуда и застрял здесь на долгие годы. Да и на психа ты явно непохож. Мне кажется здесь кроется что-то другое.

– Спасибо, твои слова меня немного успокаивают.

– Но что, готов?

Хлоя не дождавшись ответа, залезла к нему под одеяло, нащупала рукой его сморщенный атрофированный член и обхватив своими мягкими пальчиками, прислонила его к утке. Когда проявились первые капли застоявшейся жидкости, его и ее разум словно сплелись воедино и куда-то провалились.

***

– Арсений! – Окликнул малыша, двенадцати лет отроду, одетый во все черное, заплаканный мужчина. – Ты почему здесь?

– Папа, мне больно… Мне ее очень будет не хватать.

– Я знаю сынок, мне тоже. Пойдем попрощаешься с ней. Сейчас священник зачтет молитву, и мы отправим ее душу в последний путь.

– И что будет потом?

– Не знаю родной, не знаю. Будем стараться жить дальше и радоваться жизнью. Она хотела бы видеть нас счастливыми. – И оба обнявшись не сдержали слез.

Взяв Арсения за руку, они вошли в большую комнату, где на стене ребенок заметил вырезку из газеты с фотографией своей матери по центру. Снизу мелким выразительным шрифтом было подписано:

«Лучшему работнику месяца»

Якутия, с. Зырянка 1991г

С минуту малыш простоял в глубоком раздумье, пока его мысли не прервал священник, подавший свой басистый голос. Покуда произносилась молельня, ребенок стоял словно в оцепенение, как каменная статуя, но услышав конец, пустил, как и все присутствующие, реки слез.

– …Прими рабу твою Кириеву Анну в Небесное Царствие и подари вечную жизнь…

– Что это такое было? – Привязанный пациент весь вспотел, сердце его билось пуще прежнего, и он изо всех своих возможных сил пытался вырваться от привязанных оков.

– Арсений! – Произнесла про себя Хлоя.

– Что? Что ты сейчас сказала?

– Я говорю ты закончил, а то твой дружок слегка привстал?

– Да, прости.

– Что с тобой, ты весь горишь?

– Я что-то вспомнил кажется. Не знаю наверняка, но думаю, что меня зовут Арсений Кириев и родом я из Якутии, село Зырянка.

Она посмотрела на него безумными глазами и удалилась прочь, даже не закрыв за собой дверь.

– Постой, куда же ты? – Но она его уже не слышала.

По всему отделению пролетела «белая молния» и чуть не сорвав с двери ручку, ворвалась в кабинет главврача.

– Он вспомнил!

Хартманн от услышанного выронил из рук очки.

– Я сама все видела! Его зовут Арсений Кириев. Теперь можно будет узнать кто он такой на самом деле.

– Что значит сама видела? – Озадачился Александр.

– Заговорилась, простите. Я имела ввиду – услышала из его уст, только что.

– Хорошо, спасибо. Это очень полезная информация. – «Так значит он начал вспоминать. Все пошло совсем не по плану. Надо помочь ему себя забыть». – Возвращайтесь к своей работе, а я поищу что у нас на него есть.

V

Свобода! Как приятно осознавать, что ты не скован и полностью находишься под властью самого себя, за исключением некоторых нюансов. Арсений, как он теперь себя называл, не мог ходить и пока еще с трудом вставал, но все же был очень рад тому, что еще прошлой ночью его избавили от оков. Первая «свободная» ночь за двадцать лет, прошла в блаженстве свободного полета.

– Доброе утро! Я принесла тебе завтрак.

– Хлоя, могу я сам попробовать себя накормить. Ты бы знала, как я себя неловко чувствую, это немощность меня угнетает.

– Прости, я все прекрасно понимаю, но ты еще слишком слаб.

– Как же ты не понимаешь, что… – Он с трудом приподнял свою руку и сжал ей плечо насколько это было возможно, но договорить уже не успел. Они вдвоем вновь погрузились в мысленный транс.

***

– Эй, Кириев! Да очнись ты уже. – Похлопал Арсения молодой парнишка по плечу.

Бар – место похоти и разврата, пьянства и буянства, но приятное до дрожи костей. Именно здесь сейчас все и очутились.

– Кинсли? Кинсли Уайдер? Неужели ты решил вновь сюда пожаловать. – Вмешалась незнакомка.

– Моника! Рад тебя видеть. А ты я посмотрю все так же хороша.

– Сколько лет, сколько зим. Не часто тебя здесь можно увидеть, а кто это тут с тобой?

– Это дорогая, серьезный человек, моя правая рука – Арсений Кириев. Он гениальнейший ум, таких как он еще поискать нужно. Благодаря нему моя фирма идет в гору, и скора мы перейдем на новый уровень торгов.

– Прими мои поздравления. – Холодно отреагировала она на нового гостя. – Может перестанешь уже болтать и угостишь даму выпивкой. Знаешь, а я сильно скучала по тебе! – Провела она медленно руками по своим упругим грудям, пытаясь привлечь на себя как можно больше внимания своего собеседника.

– Ой, да брось. Ты же сама тогда сказала, что все было не в серьез.

– Не ври мне. Я вижу по твоим наглым глазам, что тебе понравилось в ту ночь и ты хочешь повторить это со мной еще не раз.

– Не люблю ворошить прошлое. К тому же я сегодня слишком занят для подобной болтовни. Арсений, Моника, вынужден откланяться и оставить вас наедине. А я удаляюсь на переговоры.

– Знаю я твои переговоры. – Обиделась Моника, но он только подмигнул ей и широко улыбнулся, показав нижний ряд зубов.

– До завтра Кинсли, много не пей. – Пожал ему руку Кириев.

– Да и ты не шали.

Трудно сказать причину измененным принципам вкуса Моники, но через час, два горячих опьяненных бурбоном и текилой тела, нервно раздевались в номере ближайшего отеля, для того чтобы придаться самым экзотическим плотским утехам. О, как она жадно заглатывала его чрево, пытаясь разбудить в нем всю демонскую страсть. Этой ночью она добилась своего сполна. Залив ей все лицо вязкой белой жидкостью, он тут же нагнул ее перед собой и отбросил на кровать словно тряпку. До самых первых петухов не умолкали крики и стоны этой ненасытно просящей женщины и как только солнце показалось во всей своей красе, она судорожно уснула. У нее потом еще долго болела раскаленная до красна промежность и изредка сокращались икры от долгой ничтожной позы рабыни. Теперь она не скоро начнет кидаться на красивых мужчин ищущих мимолетного разврата. Да и малышку не помешает подлечить воздержанием, желательно месяца так на три. Арсений пожелал ей доброго дня, так как утро было уже давно за горами, вытер об ее валяющееся на полу платье свой конец, оделся, прихорошился и довольно счастливый направился на работу.

– …я хочу быть нормальным. – Договорил он свой прерванный текст и тут же глубоко задумался.

– Какой же ты гадкий! – Неожиданно для него вырвалась из уст Хлое.

– Не понял?

– Как можно заниматься сексом не подобным даже животного? Как? Это гадко и мерзко.

– Что!? Ты хочешь сказать, что видела сейчас тоже самое, что и я?

– Думаю да.

– Но как такое может быть возможно?

– Не знаю и не хочу знать. И еще, я тебя очень прошу, не стоит об этом кому-либо говорить. Это для твоего же блага. Александр Хартманн хоть и считается лучшим психиатром, но также славиться и своим безумством.

– Я это понимаю, не переживай на этот счет. Я еще не забыл где нахожусь.

– Вот и славно.

– Так что это получается, ты и первое видение видела? Выходит, я тогда не ослышался, и ты мое имя произнесла.

– Да, я просто боялась об этом говорить. Вдруг они меня за ненормальную примут. Я и так считаю, что все это совсем неправильно.

– Правильно, неправильно, но факт есть факт. Получается, когда ты рядом со мной, я начинаю вспоминать.

– Трудно сказать, скорее всего это происходит от прикосновений.

– Может…

– Нет! – Оборвала она его. – Мне на сегодня, достаточно сюрпризов.

– Эти видения?

– Этот твой дикий секс, что я каким-то образом увидела, я пожелала бы забыть и больше о нем не вспоминать.

– Да, здорово я ее.

– Что, тебе еще это и понравилось?

– Ой, прости, прости. Гормоны заиграли.

– Да я заметила. – Указала она пальцем на выросший бугорок.

– Может это он о тебе подумал.

– Да что ты, а то не понятно.

– Кинсли Уайдер? Он мой друг и директор. Интересно, кто он?

– Я спрошу.

– Может не стоит пока говорить о моих вспышках воспоминаний. Они ведь все равно ничего подробного и конкретного в данный момент не дают.

– Иначе никак.

– Доброго вам дня. – Вошел в палату Хартманн, нарушив их беседу. – Как себя чувствует Кириев.

– Хорошо.

– Вы вспомнили что-нибудь еще?

– Нет! – Испуганный взгляд молил Хлою молчать, но она не поддалась на его искушение. Рабочий кодекс для нее превыше всего, исключений нет не для кого.

– А как же друг?

– Друг?

– Ах да, дру-у-уг. Совсем забыл. Кинсли Уайдер, он мой товарищ, но я его все равно не помню.

– Мы вам поможем с этим. Думаю, несколько сеансов шоковой терапии приведут ваш разум в порядок. Хлоя, подготовьте пациента, не будем с этим медлить. – И спокойно вышел в коридор.

Медсестра выскочила вслед за ним:

– Но это может его попросту убить, а никак не вернуть ему память.

– И что мне до этого должно быть.

– Так нельзя.

– Он в первую очередь псих и обращаться с ним надо, так же, как и со всеми больными моего отделения. Пусть скажет спасибо, что я его отвязал.

– Но…

– Ты смеешь мне перечить?

– Простите, я забылась.

– Знай свое место.

– Этого больше не повториться.

– Вернись и подготовь мне этого психопата, через час его заберут на первый сеанс.