Текст книги "«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 2"

23 ноября Николай Алексеевич внезапно скончался от разрыва сердца в местечке Сальбри, во Франции, где и похоронен.

Над его скромной могилой на деревенском французском кладбище друзьями его поставлен крест, на котором написано: “Правда Твоя – Правда во веки”.

Кн. Н. Орлов».

Какое-то время князь Н.В. Орлов поддерживал отношения и с семьей скончавшегося следователя, остававшейся в принадлежавшем им домике в Сальбри, оказывая им небольшую материальную помощь, однако вскоре охладел и даже старательно избегал каких-либо с ними контактов.

«Ну, а после этого, – делилась дочь следователя своими воспоминаниями с режиссером Сергеем Мирошниченко, – мы еще немножко его видели, Орлова…»

«Забрав архив, – подводил итог этих отношений А.Б. Жевахов, – князь Орлов оборвал все отношения с семьей».

Сам Николай Владимiрович, напомним, вплоть до 1936 г. продолжал владеть находившимся неподалеку от того места, где жила семья следователя, замком Buisson-Luzas…

Один из подписанных Н.А. Соколовым конвертов с «вещественными доказательствами по делу», среди которых значится «кусок обоев». ГАРФ. Ф. 1837. Оп. 1. Д. 22. Л. 1-3

Фрагмент обоев со строчкой из измененного стихотворения Гейне на немецком языке. ГАРФ. Ф. 1837. Оп. 1. Д. 57. Л. 1.

Ну, и напоследок нужно выяснить еще один важный вопрос: что еще, помимо известных нам по разным публикациям документов расследования, могло находиться в архиве следователя.

Попутно следует задаться и еще некоторыми вопросами. Что из попавшего в 1924 г. в руки князя Н.В. Орлова дошло до Москвы и когда? Что из этого – после продажи на аукционе Sotheby's (через приобретшего на нем дело Князя Лихтенштейна Ханса-Адама II), а что, возможно, и до этого – по закрытым каналам.

Основания для подобных вопросов возникают после знакомства хотя бы вот с этими словами готовившего к продаже на аукционе принадлежавшие родственникам князя Орлова документы эксперта Джона Стюарта:

«Я обнаружил этот фрагмент обоев среди документов, содержавшихся в конверте на котором была поставлена печать Екатеринбургского Окружного суда и собственноручная пометка Соколова: “Две надписи, взятые со стены комнаты номер П”.

Второй кусок обоев, исписанный странными иероглифами, оказался вынутым из конверта [sic!], в который был положен Соколовым. Ряд других важных документов также пропал. Где они? Быть может, они были извлечены Орловым и пущены в ход в то время, когда тот имел недостаток в деньгах, или они сохранились в другом месте? Кто знает! Сергеев по каким-то причинам не делал фотоснимков подвала, где он впервые нашел эти надписи…»

Вряд ли, заметим, тут было дело в одних лишь деньгах…

Не исключено, что какие-то из этих, изъятых Н.В. Орловым из Соколовского архива документов, попали в разное время в засекреченные архивы Лубянки, после ознакомления с которыми с нынешних (!) уже экспертов по т. н. «екатеринбургским останкам» берут подписки о неразглашении.

Есть и еще одна неясная пока что проблема: не могла ли что-либо по каким-то причинам оставить у себя вдова следователя?

Так или иначе, с материалами, которыми обладал Н.А. Соколов, связано немало загадок.

Говоря о посмертном архиве следователя, Джон Стюарт замечал: «…Среди его вещей было несколько решающих документов, которые он исключил из дела. Оставались также бумаги, над которыми он продолжал работать».

Что же это были за «решающие документы», которые Н.А. Соколов исключил из дела? Предваряя возможные догадки, подчеркнем: речь, конечно, не может идти о знаменитой зашифрованной телеграмме Белобородова, включенной в первое французское издание книги.

Между прочим, в этом своем опубликованном труде в целом ряде вопросов Николай Алексеевич был гораздо более сдержан, чем в своих напечатанных перед этим книгах его знакомые Роберт Вильтон и генерал М.К. Дитерихс. (На этом отличии, как уже было нами отмечено, базировалась даже версия фальсификации или, по крайней мере, цензурирования печатного труда самого Н.А. Соколова.)

Причину этого, как нам кажется, следует искать в целом ряде обстоятельств: безпрецедентном давлении на него и французское издательство «Payot» разного рода влиятельных сил. Нельзя также исключать и влияния князя Н.В. Орлова.

Однако гораздо более важными для Николая Алексеевича тут были профессиональные резоны: вера в возможность в недалеком будущем судебного процесса, перспектива которого диктовала сдержанность в оглашении ряда фактов, добытых им. Следователь, да еще такого дела, должен был иметь в рукаве не один козырь. Возможно, в связи с этим последним обстоятельством возникали даже некоторые сложности в переговорах с Генри Фордом.

Одно лишь очевидно: Н.А. Соколов знал гораздо больше, чем сообщал в своей книге, о чем ранее в своих публикациях писали его сотрудники по Сибирскому следствию.

Конверт с серьгой Государыни Императрицы, надписанный Н.А. Соколовым и скрепленный его печатью

Близкие знакомые Николая Алексеевича, на основе своего с ним общения, также полагали, что за пределами книги следователя осталось немало важных сведений. Так считал, например, А. Ирин.

«Я очень сожалею, – писал он, – что Соколов не послушал меня и не собрался написать вторую часть своей книги – именно, свои воспоминания за всё время производства предварительного следствия. Впрочем, я хорошо не знаю: быть может, он и приступил к составлению своих записок, долженствовавших вывести на свет Божий всю интригу и всех интриганов, которые ютились вокруг священной для нас памяти покойного Государя – этого величайшего национального героя времен последней революции».

Некоторые подтверждения этому находим мы и в статье доктора Константина Николаевича Финса (им неподписанной) «Кто убил Царскую Семью?», опубликованной в белградском «Царском Вестнике» 14/27 августа 1939 г. Написана она была по рассказам профессора Алексея Ивановича Шиншина (1891–1954), старинного, еще по Пензе, друга Н.А. Соколова.

«Когда большевики и местный Совдеп, – говорится в ней, – при приближении белых вынуждены были спешно покинуть Екатеринбург, то впопыхах они оставили на телеграфе телеграфные ленты, зашифрованных переговоров по прямому проводу между Свердловым (Москва) и Янкелем Юровским (Екатеринбург).

Ленты эти, вместе с другим следственным материалом попали в руки следователя по особо важным делам Н.А. Соколова, производившего следствие об убийстве Царской Семьи по приказанию адмирала Колчака.

Расшифровать эти ленты удалось Н.А. Соколову лишь в 1922 году [на самом деле в 1920-м. – С.Ф.], в Париже, при помощи специалиста по разборке шифров.

Среди этих телеграфных лент, оказались ленты исключительной важности, касающиеся именно убийства Царской Семьи. Содержание их было следующие:

Свердлов, вызвав к аппарату Юровского, сообщает ему, что на его донесении в Америку Шиффу об опасности захвата Царской Семьи белогвардейцами или немцами, последовал приказ, подписанный Шиффом, о необходимости “ликвидировать всю Семью”…

Приказ этот был передан в Москву через Американскую миссию, находившуюся тогда в Вологде, равно как и через нее же передавались в Америку и донесения Свердлова.

Свердлов подчеркивал в своем разговоре по прямому проводу, что никому другому, кроме него, Свердлова, обо всем этом неизвестно и что он в таком же порядке передает приказание “свыше” ему, Юровскому, для исполнения.

Юровский, по-видимому, не решался сразу привести в исполнение этот приказ. На следующий день он вызывает к аппарату Свердлова и высказывает свое мнение о необходимости убийства лишь Главы Семьи, последнюю же он предлагал эвакуировать.

Свердлов снова категорически подтверждает приказание убить всю Семью, выполнение этого приказа ставит под личную ответственность Юровского.

Последний на следующий день выполняет приказ, донеся Свердлову по прямому проводу об убийстве всей Семьи.

После этого Свердлов сообщил об этом ЦИКу, поставив последний перед свершившимся фактом.

Все эти данные, не вошедшие в книгу Соколова “Об убийстве Царской Семьи”, были лично сообщены Соколовым в октябре 1924 года, то есть за месяц до внезапной его кончины – его другу, знавшему его еще как гимназиста Пензенской гимназии. Этот личный друг Соколова видел и оригинальные ленты и их расшифрованный текст.

Соколов, как можно видеть из его писем своему другу, считал себя “обреченным” человеком, поэтому он и просил своего друга прибыть к нему во Францию, чтобы передать ему лично факты и документы чрезвычайной важности. Доверять почте этот материал Соколов не решался, так как письма его по большей части по назначению не доходили. […]

Как известно, Соколовым были опубликованы частично следственные материалы об убийстве Царской Семьи. Русское и французское издания не вполне идентичны.

Полное опубликование следственного материала, в том числе и текста приведенных выше шифрованных телеграмм, оказалось для Соколова невозможным, так как издательства не соглашались на их опубликование, очевидно опасаясь неприятностей со стороны еврейского союза.

Очевидно, они имели к тому основания, как имел их и Форд, отказавшийся “страха ради иудейска” от борьбы с еврейством.

Вспоминая с болью в сердце и отвращением о том, что было сделано врагами России в деле убийства Царской Семьи, нельзя не удивляться, какую гнусную роль сыграли в нем официальные представители держав, бывшие на стороне “белого” движения.

Надо думать, что представителям этого государства, передавшего приказания еврея Шиффа – еврею Свердлову, не был известен шифр, при посредстве которого велась переписка, но если еврейский всемiрный союз, в лице Шиффа распоряжался государственными учреждениями, почтой и телеграфом, как в своей меняльной лавке, то перестаешь сейчас удивляться, почему существует такая трогательная связь между так называемым “золотым” интернационалом, являющимся, казалось бы, непримиримым противником “буржуев” и капиталистов, из которых этот золотой интернационал и состоит.

Перестаешь удивляться и тому, что в буржуазно-капиталистических государствах имеется много “друзей советской России”, но попытки образовать Общество друзей России национальной, до настоящего времени успеха не имели».

Надпись Н.А. Соколова на конверте со вложенными в него «записями переговоров по прямому проводу Свердлова». ГАРФ. Ф. 1837. Оп. 1. Д. 22. Л. 1-3

При внимательном чтении текст этот вызывает некоторые сомнения. Вернее было бы сказать, что не весь текст целиком (поскольку многое ведь вполне подтверждается и другими источниками), а отдельные факты. (Одним из главных камней преткновения является руководящая роль Шиффа. Но замените «спорную» фамилию просто на имярек, и оставьте Свердлова и приказ из Америки, передаваемый через миссию в Вологде, – и поспорьте с этим. Ведь именно это в сухом остатке! Но только успокоятся ли после такой замены критики? – Вряд ли. Не все, во всяком случае…)

И еще: статья 1939 г. была написана не лично А.И. Шиншиным, а знакомым, с его слов и по запомнившимся письмам к нему следователя. Сам Алексей Иванович, судя по доступным нам биографическим сведениям, находился в это время уже не в Белграде, а в Турции, где был профессором в Стамбульском университете.

Тем самым, кстати говоря, снимается и законный, вроде бы, вопрос, которым задается историк С.В. Зверев: «…Возникает недоумение: что же мешало самому Шиншину за 30 лет со смерти следователя Соколова выступить в печати? И не в 1939 г., а 15-ю годами ранее? Т. е., заметочку против кириллиста генерала В.В. Бискупского в 1927 г. Шиншин строчит, а о том, кто приказал убить Государя Императора молчок? Это подрывает авторитет источника»²⁵⁰.

Однако, если строго придерживаться фактов, то «заметочку», в которой упоминается генерал В.В. Бискупский, «строчил» действительно сам А.И. Шиншин, а вот статью 1939 г. – уже не он, а его знакомый. И не просто так «строчил» себе, без всякой на то причины. Для появления статьи именно в это время был, как говорится, издательский повод.

С указания на него, собственно, ведь и начинается сама публикация: «Недавно в парижской газете “Возрождение” и в нью-йоркской “России” был напечатан текст телеграммы, посланной П.Н. Милюкову, тогдашнему (1917 г.) министру иностранных дел временного правительства, главой Всемiрного Еврейского Союза (Alliance Israelite Universelle) в Америке Я. Шиффом. В этой телеграмме Шифф поздравлял с свержением Царской власти в России. Об этом можно было бы и не вспоминать, если бы телеграмма эта была бы частным делом Шиффа и Милюкова. Оказывается, однако, что эту телеграмму передал Милюкову посол САСШ в России, а послана она была через Министерство иностранных дел в Вашингтоне».

Так что никакого авторитета профессора А.И. Шиншина статья, написанная К.Н. Финсом, «подорвать», конечно же, не может. Равно не в состоянии она отменить ни дружбы Алексея Ивановича со следователем с гимназических еще лет, ни их доверительной, пусть и не найденной пока что, переписки, ни его репутации, как человека в течение двух десятилетий состоявшего профессором Белградского[5]5
  В Белграде, как нам удалось установить недавно, А.И. Шиншин жил с супругой Софией Александровной, урожденной Загоскиной (1888–1931), также уроженкой Пензы, скончавшейся в югославской столице 22 сентября ⁄ 5 октября 1931 г. и похороненной там на Новом кладбище (участок 90).


[Закрыть] и Стамбульского университетов, а затем советника Министерства агрономии в Эфиопии. Не рядовой был человек, не фантазер и не прожектер или аванюрист.

Запись с перечислением вещественных доказательств, изъятых с места цареубийства, из подвальной комнаты Ипатьевского дома (куски дерева, обрывки обоев). 1918 г. ГАРФ. Ф. 1837. Оп. 1. Д. 63. Л. 1–1 об.

Таким образом, если отбросить некоторые явные неточности и имея в виду естественные, за давностью лет, ошибки памяти и рассказ с чужих слов, – то списывать на основании только этого со счетов такое свидетельство вряд ли разумно. Другое дело, что отделить зерна истины от плевел необходимо. Но ведь для этого у историков и существуют специальные методологии критики источников.

Именно поэтому, кстати, мы и предприняли в свое время (см. приложение) комментированную републикацию статьи А.И. Шиншина.

Весьма перспективным для дальнейшего исследования, на наш взгляд, представляется одно из замечаний автора статьи 1939 г.: «Приказ этот был передан в Москву через Американскую миссию, находившуюся тогда в Вологде, равно как и через нее же передавались в Америку и донесения Свердлова». (Как интересовавшейся этой темой несколько лет назад и знакомившийся с некоторыми уже опубликованными источниками, могу подтвердить: общее направление в этой «вологодской» линии прочерчено верно. Уверен: оно сулит неожиданные находки.)

Что же касается переговоров по телеграфу с Центром и зашифрованных телеграмм, то не все проблемы тут пока что решены.

Напомним описание ситуации в книге Н.А. Соколова «Убийство Царской Семьи»: «Большевики в панике, трусливо бежали из Екатеринбурга. От испуга они оставили на телеграфе и свои подлинные телеграммы и свои подлинные телеграфные ленты».

«4 января 1919 года, – пишет далее Николай Алексеевич, – прокурор Екатеринбургского Окружного Суда [В.Ф. Иорданский] предложил [расследовавшему в то время дело члену того же суда И.А.] Сергееву изъять из Екатеринбургской Телеграфной Конторы все подлинные телеграммы большевиков. В числе 65 [sic!] они были препровождены Сергееву начальником этой конторы от 20 и 26 января 1919 года за № 369 и 374».

Одна из телеграмм, по словам Соколова, «сразу приковала к себе мое внимание и отняла у меня много времени и хлопот. Она задержала мой отъезд из Омска в Екатеринбург, что лишило меня возможности самому допросить Медведева: я застал его в сыпном тифу.

24 февраля я передал ее содержание опытному лицу при Штабе Верховного Главнокомандующего, 28 февраля – в Министерство Иностранных Дел, позднее – Главнокомандующему союзными войсками генералу Жанену. Результаты были плачевны.

В Европе мне удалось найти то русское лицо, о котором всегда было известно как о человеке совершенно исключительных способностей и опыта в этой области. […]

К 25 августа 1920 года мне была абсолютна ясна идея большевицкой лжи: “Мы расстреляли только Царя, но не Семью”.

Они надели на себя революционную личину и подсовывали под преступление моральный принцип. Этим принципом они оправдывали убийство Царя.

Но какая мораль может оправдать убийство Детей?

Им оставалось только одно средство: лгать, и они лгали.

Но они лгали для мiрa. Для себя и между собой они должны были говорить правдиво. В содержание этой правды не могло не войти, должно было войти слово “Семья”.

В числе других, оно было дано мною 25 августа 1920 года. Специалист-техник с колоссальным опытом и из ряда вон выдающимися способностями раскрыл смысл таинственной телеграммы.

Верхняя часть бланка той самой шифрованной телеграммы А.Г. Белобородова 17 июля 1918 г. ГАРФ. Ф. 1837. Оп. 1. Д. 51. Л. 1

Ее ключ, очевидно, слово “Екатеринбург”, имеющее 12 букв».

Напомним, что в протоколе осмотра вещественных доказательств, составленного Н.А. Соколовым 23 февраля 1919 г. в Омске и опубликованного в сборнике Н.Г. Росса (Франкфурт-на-Майне. 1987), были описаны семь (!) зашифрованных телеграмм.

За помощью следователь обратился к специалисту-криптографу, старшему лейтенанту Российского Флота Александру Алексеевичу Абазе (1887–1943), в мае 1919 г., по приказу адмирала А.В. Колчака, организовавшему в Лондоне службу военно-морской разведки «ОК», работавшую совместно с английской разведкой (КТ-99).

15 сентября 1920 г. из Лондона пришел ответ: «Все полученные мною от Вас телеграммы поддаются расшифрованию. Но из них только одна относится к интересующему Вас делу… […] Все же остальные относятся к военным операциям и к Вашему делу отношения не имеют. При сем прилагаю текст расшифрованной телеграммы от 17 июля и самый способ расшифрования. Кроме того, прилагаю тексты трех телеграмм от 26 июня, 2 и 3 июля, не имеющих отношения к Вашему делу».

Умеющий считать – сочтет: 7–1 + 3 = 3. Да и тексты трех приложенных телеграмм в сборнике 1998 г. и двухтомнике 2015 г. документов, составленных Л.А. Лыковой, почему-то также отсутствуют.

Составитель франкфуртского сборника следственных документов 1987 г. и автор книги о цареубийстве Н.Г. Росс, не раскрывая ни резонов, ни источников своих сведений, называет имя еще одного человека, причастного, по его мнению, к расшифровке для Н.А. Соколова телеграмм: Феликс Феттерлайн – «бывший криптограф Николая II, перешедший на английскую службу».

Речь, как мы выяснили, идет об Эрнсте Константине Феттерлейне (1873–1944) – до революции главном шифровальщике МИДа России, удостаивавшимся личной награды Императора Николая II, бежавшим в 1918 г. из России и действительно поступившим на английскую службу, вскоре возглавившим там русскую секцию Правительственной криптографической школы.

Есть и ряд других, не введенных пока что в оборот и еще не осмысленных документов расследования.

С начала 1990-х касающиеся цареубийства документы, в т. ч. и находившееся с послевоенных времен в советских архивах само дело (не то, перешедшее в 1924 г. к князю Н.В. Орлову, а т. н. «оригинал»), – все эти материалы, переданные с секретного хранения, стали на какое-то, весьма непродолжительное, время доступными тем, кто уж очень этого хотел.

Помню рассказы занимавшегося исследованием Царского дела историка Юрия Алексеевича Буранова (1933–2004), своей жизнью подтвердившего поговорку «Близ Царя – близ смерти», о том, как вскоре после того, как его пригласили на должность заведующего отделом созданного в 1991 г. на базе Центрального партархива Российского Центра хранения и использования документов, папки еще недавно сверхсекретного Соколовского расследования в течение нескольких лет находились в сейфе его кабинета.

Обрывок лицевой стороны бланка

Так или иначе, один мой знакомый, осведомленный о моем интересе, передал мне в тех же 1990-х, на условиях анонимности, ксерокопию лицевой и оборотной стороны обрывка бумажки, найденной белым следствием в Ипатьевском доме сразу же после освобождения Екатеринбурга от красных.

Судя по надписи на обороте, обнаружили его в камине. Края этого клочка разорванного документа носят, как будто, даже следы воздействия огня. Вещественное доказательство было пронумеровано, т. е. приобщено к делу.

Клочок показался мне примечательным. Это верхняя правая часть типографского бланка, причем, судя по всему, незаполненного.

Типографская надпись была выполнена на еврейском языке (как потом оказалось, на идише). Найти в Москве человека, не только знавшего идиш, но и такого, переводу которого можно было бы еще и доверять, оказалось не так-то легко. Наконец, через одного знакомого в Московской Духовной Академии, нужного человека удалось разыскать.

Вот полученный мною в середине 1990-х перевод, приводящийся далее построчно:

[артикль] Пролетарский […]

Орган Центрального комитета еврейской коммунис […]

Редакция и […]

Москва, Варварка, частное домовладение, 719

№……..

Дом этот, как мне удалось выяснить тогда же у известного московского краеведа Сергея Константиновича Романюка (1933–2015), существует и до сих пор. Это угол Варварки и Юшкова переулка.

Располагается он прямо напротив палат бояр Романовых (!). Построен был в 1891–1892 гг. по проекту архитектора Р.И. Клейна потомственным почетным гражданином купцом Семеном Васильевичем Лепешкиным, Александром Ивановичем Шамшиным и Александром Даниловичем Шлезингером.

Сразу же после постройки дом перешел Варваринскому акционерному домостроительному обществу, устроившему в нем меблированные комнаты. В 1929–1931 гг. здесь размещалась гостиница «Старо-Варваринская». Никаких сведений о том, что размещалось там до этого, у Сергея Константиновича, к сожалению, не оказалось.

В начале 1990-х в здании располагалась одна из служб президента Ельцина.

Не удалось пока что идентифицировать и само периодическое издание, полностью удовлетворяющее всем исходным данным (место и время выхода, название).

Известно, например, что в период первой революции партия сионистов-социалистов выпускала «Дер идишер пролетариер» (1906), а «Поалей Цион» («Рабочие Сиона») – «Дер пролетаришер геданк».

После октябрьского переворота 1917 г. центральным органом левого крыла той же сионистской Еврейской социал-демократической партии «Поалей Цион», трансформировавшейся в августе 1919 г. в Еврейскую коммунистическую рабочую партию, была печатавшаяся на идише «Еврейская пролетарская мысль», выходившая в 1919–1926 гг. в Киеве, Харькове и Москве.

Заметим также, что именно в Москве в июне-июле 1918 г. проходил Всероссийский еврейский съезд.

Трижды я размещал изображения этого клочка бланка и собранную о здании, указанном в адресе на нем, информацию в своих книгах: дважды в третьем двухтомном издании сборника «Россия перед Вторым Пришествием» в 1998 и 2003 гг. и в 2002 г. в книге «И даны будут Жене два крыла», однако никакой реакции не последовало.

Оборот клочка бланка

Более того, за все эти годы ни в одной из публикаций документов расследования Н.А. Соколова мне также не удалось найти об этом вещдоке ни единого упоминания или даже намека на его существование.

В связи с этим представляется, что те, кто в поисках новых материалов для расследования цареубийства пытаются ныне направить всё внимание нашей заинтересованной общественности на доступ к копии Соколовского дела, хранящейся в настоящее время в архиве Генри Форда в Дирборне (штат Мичиган), просто-напросто отводят глаза от самого важного – кропотливой работы здесь, в России: планомерного скрупулезного исследования состава имеющихся уже у нас томов оригинала и копий дела, изучения каждого отдельного документа, для чего нужно было бы просто сканировать – лист за листом, папку за папкой – весь массив расследования, выставив для открытого исследования всеми желающими и обсуждения.

Однако почему-то гораздо более выгодным оказывается канализировать энергию в поиски в заокеанских архивах (кто там и что найдет и что из этого нам покажут – большой вопрос), чем просто попытаться внимательно присмотреться к тому, что лежит прямо у нас под ногами.

Конечно, мы догадываемся, кто и почему пытается возбудить этот интерес, вне зависимости, кстати, от тех конкретных людей, которые публично демонстрируют эту деятельность, при этом не задумываясь, почему им дозволяют таскать из огня каштаны, а заодно и меру своей моральной ответственности за участие в этом перфомансе.