Текст книги "«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 2"

«Дальнейшая судьба оригиналов дела и приложенных к ним доказательств, – писал в 1987 г историк Н.Г. Росс в предисловии к сборнику “Гибель Царской Семьи” (с. 16), – неясна. По некоторым сведениям, письменные материалы дела хранились до Второй мiровой войны в сейфе одного из парижских банков. Во время оккупации Парижа немцами сейф был открыт по приказанию немецкой полиции, и с тех пор след изъятых ею документов потерян. О судьбе останков и вещей Царской Семьи, приложенных к делу, существует две версии: по первой они в 1921 году были переданы родственникам Николая II, по второй – были, как и документы, изъяты немцами из парижского сейфа».

В позднейшей своей работе 2001 г. «La mort du dernier Tsar» (c. 84–85) Николай Георгиевич упоминал о возможности того, что вещдоки, а вместе с ними и Царские Реликвии, вполне могли попасть в 1945 г. в руки советских оккупационных властей, оказавшись в результате в одном из секретных хранилищ.

Авторы специального назначения

«Тут есть нечто непонятное, что, впрочем, как всё тайное, когда-нибудь разъяснится».

В.В. Шульгин

Говоря об обстоятельствах, при которых тома оригинального Соколовского дела, конфискованного в Париже германскими оккупационными властями, попали в конце войны в руки советских спецорганов, автор одной из публикаций пишет о «писателе-чекисте Марке Касвинове […], возможно участвовавшем в захвате или транспортировке Дела на территории оккупированного Рейха»²⁶².

Биография Марка Константиновича Касвинова (1910–1977) не противоречит этому.

Кстати, об авторе нашумевшей в свое время книги «Двадцать три ступени вниз» нам уже приходилось писать (прежде всего, как о фальсификаторе образа Царственных Мучеников и Их Друга – Г.Е. Распутина)²⁶³.

Напомним основную канву его биографии, ставшую известной благодаря выходу в свет в 1995 г. второго тома «Российской еврейской энциклопедии».

Родился он в городе Елисаветграде Херсонской губернии – одном из городов еврейской оседлости. Ни о семье, ни о родственниках ничего не известно. Строго говоря, мы даже не можем поручиться, так ли в действительности звали этого человека.

В биографической справке написано, что он окончил исторический факультет Зиновьевского педагогического института. В действительности это был историко-экономический факультет в Институте, как он тогда назывался, социального воспитания с трехлетним курсом обучения. (Зиновьевском же в 1924–1934 гг. именовался Елисаветград.)

Далее скороговоркой: с 1933 г. – корреспондент, заведующий внешнеполитическим отделом «Учительской газеты»; печатался в центральных газетах, готовил материалы для радио. В 1941-45 гг. – на фронте, в 1945-47 гг. служил в Германии и Австрии. В Вене редактировал газету советских оккупационных войск «Остеррайхише цайтунг». С 1947 г. работал на радио, в отделе вещания на немецкоязычные страны.

Таким образом, причастность к структурам спецпропаганды Марка Касвинова очевидна.

Дальнейшая его биография указывает нам на основную специализацию Марка Константиновича, также не противоречащую его предполагаемому участию в акции 1945 г. в Бернау.

РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 3. Д. 5.Издательская обложка первого издания книги: М. «Мысль». 1978 г.

Известно, например, что в 1965 г. Касвинов был выпущен на международную арену. В том году, под прикрытием псевдонима «М. Константинов», в западногерманской прессе вышла его статья «Die Erschiessung der Zarenfamilie» («Расстрел Царской Семьи») – первая из целой вереницы статей, печатавшихся затем в журналах ФРГ.

В результате этой контрпропагандистской акции советского коммунистического агитпропа и спецслужб в ленинградском журнале «Звезда» в 1972–1973 гг. появилась публикация никому неведомого историка Марка Касвинова, вызвавшая в условиях, когда говорить открыто о цареубийстве никому не дозволялось, определенный интерес.

Судя по ссылкам, автору оказались доступны многие архивы (польские, чехословацкие, австрийские и швейцарские; закрытые партийные и личные), а также книги, отсутствовавшие порой даже в спецхранах наших библиотек.

«Любитель символики, Касвинов, – отмечали мы в одной из наших публикаций, – даже назвал свое произведение “Двадцать три ступени вниз”, посчитав количество ступеней, ведших в подвал Ипатьевского дома и сопоставив их с таким же количеством лет Царствования Царя-Мученика».

Словом, как это понимал чуткий советский читатель, автор был человеком допущенным и посвященным.

Поразительно, но и до сих пор об этом человеке мы знаем немногим больше, чем после выхода в 1995 г. краткой справки о нем в «Российской еврейской энциклопедии».

Все эти уже отмеченные нами биографические провалы, крайняя скупость и размытость информации о Марке Касвинове, а также отсутствие фотографий (ни одной ни разу не промелькнуло!) – всё это заставляет людей думающих мыслить в совершенно определенном направлении.

Отмалчивается – связанная то ли словом, то ли служебным положением – и историк-архивист Л.А. Лыкова. Почему именно о ней мы ведем речь? – Дело в том, что через друга семьи Касвинова – В.Б. Малкова, к которому перешел личный архив автора книги, Людмила Анатольевна не только получила доступ к документам, скопировав многие из них, но также и личную информацию о Марке Константиновиче, которой, однако, делится она весьма дозировано.

По ее словам, Марк Константинович владел английским, французским, немецким и датским языками.

«В 1968 г. по поручению Идеологического отдела ЦК КПСС, в структуре которого был сформирован комплекс документов, М.К. Касвинов начал готовить книгу […] Был по служебным делам в Венгрии, Бельгии. В Бельгии он встречался с послом Мельниковым, который помогал ему работать над книгой в архивах» (Лыкова-2007, с. 35).

Будучи, как видим, выездным и хорошо проверенным человеком, М.К. Касвинов имел высокую степень допуска к секретным документам.

По словам Л.А. Лыковой, он лично «располагал неопубликованными рукописями Я.М. Юровского: “Воспоминаниями” (январь 1934 г.); “Запиской коменданта Дома особого назначения в Екатеринбурге” историку М.Н. Покровскому о казни Романовых (1920 г.), а также рукописью его сына Александра Юровского “Люди, встречи, годы (записки старого комсомольца)” и автобиографическими заметками М.А. Медведева, бывшего члена коллегии Уральского ЧК (декабрь 1962 г.) и др.» (Лыкова-2007, с. 37).

К Л.А. Лыковой из личного архива М.К. Касвинова попали фотографии Я. Юровского, письмо его Сталину, опись документов, переданных его сыном Александром в Музей революции и многие другие материалы (Лыкова-2007, с. 35, 97). В простом ли человеческом доверии тут дело или в том, что бумаги эти поручены были ей кем-то опекать – не беремся судить.

Критикуя д.и.н. Ю.А. Буранова, писавшего об особом порядке хранения т. н. «Записки» Янкеля Юровского, Л.А. Лыкова пытается – как она, видимо, полагает – уличить историка: «Непростительная поспешность в выводах автора подвели его…» (Лыкова-2007, с. 52, 92). Однако тут же сама попадает впросак: говоря о том, что в советское время документ этот находился не только в государственных учреждениях (Центральном партархиве, Музее революции и партийном архиве Свердловской области), но и в частных руках, одновременно, она называет местом его хранения также личные архивы М.К. Касвинова и Г.Т. Рябова, чьи связи с соответствующими органами и работа по их заказу (в первую очередь творческая) ни для кого сегодня не являются секретом. Потому называть архивы этих людей просто «личными» или «частными», без всяких пояснений, не совсем корректно.

Римма Яковлевна (Ребекка Янкелевна) Юровская (1898–1980). Конец 1950-х гг.

Получив соответствующие наводки и разрешение на общение, без которого оно было бы в ту пору просто невозможным, М.К. Касвинов в период работы над книгой встречался со многими участниками событий, среди которых были чекист Исай Иделевич Родзинский, а также хорошо информированные дети Янкеля Юровского – Римма, Александр и Евгений, не только многое рассказавшие, но и передавшие «историку» ряд документов.

Так Римма Яковлевна (Ребекка Янкелевна) Юровская (1898–1980) подарила Марку Касвинову свою фотографию с многозначительной надписью: «от дочери героя главы “Казнь”» (Лыкова-2007, с. 36).

Главы «Казнь» в книге, как известно, нет, однако, судя по этой надписи, в рукописи всё же была (Римма Юровская ее читала), но кураторы, видимо, посчитали либо название, либо саму главу неуместной.

И это не единственное такого рода изъятие, произведенное цензорами. В биографической справке о М.К. Касвинове, помещенной в «Российской еврейской энциклопедии», читаем: «цензурой изъята глава “Вечера в трактире на Таганке”, посвященная истории черносотенного движения».

Тянувшаяся почти три года в журнале публикация увенчалась выходом отдельного издания лишь в 1978 году, уже после смерти автора. Готовила ее публикацию уже вдова М.К. Касвинова – А.К. Резанова. При этом следует подчеркнуть, что журнальный вариант по содержанию был много шире книжного.

«Двадцать три ступени вниз» вышли массовым тиражом в Москве в 1978, 1979 и 1982 годах в издательстве «Мысль», а в 1981 г. еще и в болгарском «Партиздате» в Софии.

Следующие издания появились уже в период перестройки. Сначала это были простые переиздания и переводы: в 1985 г. в Литве (Вильнюс. «Минтис»), в 1986 г. в Эстонии (Таллин. «Eesti Raamat»), в 1987 и 1988 гг. в Москве (в «Мысли» и «Прогрессе»).

Эстонское издание 1986 г.

Второе издание увидело свет в 1988-м в издательстве «Мысль», а на следующий год там же его повторили.

Далее произошел «залповый выброс» (по известному образцу книги «ЦРУ против СССР» Н.Н. Яковлева): Кишинев-1988, Кемерово-1989, Алма-Ата-1989, Фрунзе-1989, Ташкент-1990. Наконец, в 1990-м в Москве вышло 3-е исправленное и дополненное издание.

Общий тираж книги составил почти что миллион экземпляров. Несомненно, налицо продукт отнюдь не рядовой идеологической операции.

Киргизское переиздание: Фрунзе, 1989 г.

Числящаяся среди официальных экспертов по Царскому делу, д.и.н. Л.А. Лыкова не раз поминает в своих публикациях книгу М.К. Касвинова, давая этой пропагандистской поделке, содержащей к тому же намеренно искаженную информацию, незаслуженно высокую оценку.

По словам Людмилы Анатольевны, «Двадцать три ступени вниз», являясь «ответом на западные [sic!] “фальсификации”», для отечественного читателя «явилась открытием темы», «всколыхнула общественное мнение и пробудила интерес к судьбе Романовых» (Лыкова-2007, с. 26, 36, 38).

Критикуя Э.С. Радзинского за недооценку им, по ее мнению, книги Марка Константиновича, Л.А. Лыкова пишет: «…После многолетнего замалчивания истории гибели царской семьи выход книги М.К. Касвинова, ее информативная насыщенность и привлечение новых архивных источников, а также мемуарной литературы в 1970-е годы стали открытием темы цареубийства для общественности страны» (Лыкова-2007, с. 49).

Посмотрите-ка – пытается внушить нам историк – а кобель-то не чисто черный; встречаются на его шерстке и грязносерые пятна. Но в народе-то ведь не зря говорят: черного кобеля не отмоешь добела.

Людмила Анатольевна Лыкова

Впрочем, взгляды и ориентация Людмилы Анатольевны также ныне не являются секретом[9]9
  «На “Конференции”. Возвышенный тон, превыспренний! “Ваше Святейшество! Ваши Высокопреосвященства! Ваши Преосвященства! Братья и сестры! Дамы и господа”! И вот на этой волне возникает Лыкова: “разрешите от имени всех собравшихся выразить признательность Рябову и Авдонину за их труды” (примерно так). Где же тут безпристрастность, непредопределенность? Ведь если “останки” подложные, значит эти “первооткрыватели” – фальсификаторы, преступники, пособники цареубийц!»: https:// rosh-mosoh.livejournal.com/431333.html


[Закрыть].

«С позиции новых реалий 1990-х годов и начала XXI века, – подводит итог Л.А. Лыкова, – книга М.К. Касвинова заслуживает критики, но не отрицания или порицания» (Лыкова-2007, с. 38).

Однако вот как оценивают эту книгу современные ее читатели: «…Некоторые нынешние критики Российской Империи идут даже дальше советского официоза. Например, придерживаются откровенно абсурдного утверждения о постоянном голоде с многими миллионами жертв даже при последнем Императоре Николае Александровиче. Никакие рациональные аргументы на них не действуют. Сами же “познания” черпаются во многом из специально созданных ресурсов с набором “просоветской” информации по разным вопросам. […] Ряд пропагандистских “блоков” которыми оперируют советофилы, взят из пресловутой книги “Двадцать три ступени вниз” Марка Касвинова. Касвинов (1910–1977) – советский пропагандист, участник идеологической операции в 1970-х по борьбе с “русским монархизмом”. По содержанию это были перепевы революционной пропаганды. Методы тоже похожие, хотя, конечно, 1917 г. в 1970-х уже было не переплюнуть»²⁶⁴.

Обложка казахского издания: Алма-Ата, 1989 г.

Одним из тех, к кому в период работы над своей книгой особенно часто обращался Марк Касвинов, был небезызвестный Василий Витальевич Шульгин (1878–1976) – фигура в свое время легендарная.

«Касвинов, – свидетельствовала его вдова, – высоко ценил Шульгина как одного из самых значительных, духовно богатых людей, с которыми ему приходилось когда-либо встречаться»²⁶⁵.

Обращение к Шульгину, однако, было обусловлено не столько тем, что тот обладал какой-то неизвестной еще ценной информацией, а масштабом его фигуры. Нечто вроде «Дайте нам от елея вашего».

Василий Витальевич и Мария Дмитриевна Шульгины с неизвестным. Сухуми 1961 г. На обороте снимка дарственная надпись: «Марку Константиновичу Касвинову. В Шульгин. 1974». Архив Л.А. Лыково

Обращение к некоторым жизненным обстоятельствам этого человека в последние 15 лет его жизни поможет нам точнее понять книгу Марка Касвинова, причем не как единичное явление, а как одно из звеньев идеологической дезинформации, обращенной не только внутрь страны, но и вовне.

В.В. Шульгин во время заключения во Владимiрской тюрьме в 1946–1956 гг.

Попавший в середине 1920-х годов в разработку ОГПУ в связи с проводившейся операцией «Трест», активно манипулируемый чекистами, а затем – после ее завершения – ловко дискредитированный перед лицом Русской эмиграции, В.В. Шульгин 24 декабря 1944 г. (в самый Рождественский сочельник) был арестован смершевцами в югославских Сремских Карловцах и вывезен в СССР, где получил стандартный 25-летний срок за «антисоветскую деятельность».

На волю Василий Витальевич вышел в 1956-м по амнистии, находясь с той поры до самой смерти под постоянным наблюдением КГБ.

Владимiр Иванович Шевченко 1940 г. и в 1977 г. во время одного из выступлений

Близкий ему актер Николай Коншин, вспоминая об этой постоянной непрошенной опеке, рассказывает:

«…Они иногда ему помогали, особенно во время его поездок по стране. С другой – во время этих же поездок проводили обыски у него дома. За ним был установлен тотальный контроль. Он находился под надзором сотрудника владимiрского КГБ – Шевченко[10]10
  Владимир Иванович Шевченко (1914–1998). Родился в Верхотурском уезде Пермской губернии, в органах госбезопасности с 1940 г.; во время войны служил в контрразведке СМЕРШ. С конца 1950-х до 1965 г. заместитель начальника УКГВ по Владимiрской области. Полковник. Подавлял массовые безпорядки в Муроме, где 30 июня 1961 г. произошли столкновения местных жителей с милицией. В феврале 1962 г. сопровождал из Владимiрской тюрьмы американского летчика Пауэрса для обмена на пойманного в США советского разведчика Абеля. Выйдя в отставку, написал ряд книг, одна из которых называлась «Рассказы о чекистах». Ездил по СССР с лекциями и выступлениями от обществ «Знание» и Общества книголюбов. – С.Ф.


[Закрыть]. Кстати, теперь Шевченко выступает на шульгинских чтениях во Владимире. Ирония судьбы…

Если Шульгин хотел куда-нибудь ненадолго поехать, то ему необходимо было поставить в известность органы: когда едет, на какой срок, цель поездки и адрес по которому его можно будет найти. […] Василий Витальевич был зол на КГБ»²⁶⁶.

Кроме того, эта весьма знаковая историческая фигура была использована органами в качестве своего рода «медовой приманки».

В.В. Шульгин в последние годы жизни

«Шульгин, – вспоминал впоследствии эмигрировавший из СССР его крестник Евгений Соколов, – со своими посетителями был всегда откровенен. А люди к нему приходили разные. Если он видел, что человек просто любопытствует, то рассказывал одну-две дежурные истории и выпроваживал. Он напрочь отказывался пересказывать момент отречения Императора Николая Второго и отправлял интересующихся к своей книге “Дни”. Приходившие к Шульгину евреи часто спрашивали его, антисемит ли он. Им Шульгин рекомендовал прочитать его статьи о деле Бейлиса. При этом политических взглядов своих Шульгин, в общем-то, не скрывал. Однажды, когда к нему пришла какая-то общественница с просьбой выступить перед фильмом о Дзержинском, он выгнал ее, сказав, что “не желает иметь ничего общего с фильмом, славящим этого убийцу”»²⁶⁷.

Н.А. Виноградова-Бенуа, В.В. Шульгин и И.С. Глазунов в квартире художника. Москва. 1971 г

Но были и такие, которым Василий Витальевич уделял больше времени. Среди такого рода посетителей были А.И. Солженицын, Д.А. Жуков, О.Н. Михайлов, Н.Н. Лисовой, С.С. Хоружий, В.И. Скурлатов, М.Л. Ростропович, И.С. Глазунов, Г.М. Шиманов, В.А. Десятников, В.Н. Осипов, В.Н. Емельянов, В.С. Бушин. Люди все знаковые. Жившие тогда сознательной жизнью поймут, о чем речь.

Но приходили к нему, случалось, и люди совершенно иного толка…

В состав этого особого разряда людей, обращавшихся к В.В. Шульгину за консультациями в последние годы жизни, кроме М.К. Касвинова, входили другие схожие с ним фигуры: режиссер Фридрих Эрмлер, сценарист Владимiр Владимiров (Вайншток), писатель Лев Никулин, историк Н.Н. Яковлев.

Самого Шульгина из разряда находящихся под постоянным наблюдением к началу 1960-х решено было перевести в число активно использующихся в интересах советской власти.

Обложка книги В.В. Шульгина «Письма к русским эмигрантам»

С этой целью были организованы поездки с демонстрацией В.В. Шульгину социалистических достижений. В одном из таких вояжей, состоявшемся осенью 1960 г., его сопровождал уполномоченный КГБ по Ярославской области Э.П. Шарапов, написавший впоследствии об этом воспоминания.

Итогом этой обработки стал выход в 1961 г. в московском Издательстве социально-экономической литературы стотысячным тиражом книги В.В. Шульгина «Письма к русским эмигрантам».

Сам Василий Витальевич, по воспоминаниям людей, его знавших, очень не любил эту книгу, говоря в связи с ней: «Меня обманули».

А в октябре того же 1961 года старого думца пригласили в качестве гостя на XXII съезд КПСС.

«Я ушел со съезда, – рассказывал В.В. Шульгин писателю Д.А. Жукову, – в мрачном настроении. Под красивой и волнующей формулой “Да не будет человек человеку волк, а друг, брат и товарищ” я увидел нижеследующее: чрезмерную любовь к Востоку и незаслуженную, неразделяемую мной ненависть к Западу».

Съезд был прямым мостиком к другому важному проекту, в котором Василий Витальевич должен был стать уже ключевой фигурой. Идея этой пропагандистской акции всесоюзного масштаба, обретшей уже потом, в кремлевских кабинетах, окончательную форму, первоначально родилась в головах владимiрских чекистов.

Тот же Д.А. Жуков вспоминал:

«Из разговоров с Шульгиным у меня сложилось впечатление, что мысль создать фильм возникла тотчас после нового появления старого монархиста на общественной сцене и едва ли не в недрах владимiрского КГБ, офицерам которого был вменен в обязанность присмотр за исторической личностью.

На них и распространилось обаяние Шульгина, рассказывавшего случаи из своей жизни красочно. Они навещали его часто, сиживали подолгу, слушали прирожденного рассказчика с раскрытыми ртами, возили его в черных “Волгах”, оказывали мелкие услуги.

Кому-то из них, едва ли не самому начальнику, вдруг пришла в голову мысль: “Так ведь это же история нашей революции! Почему бы не сделать фильм, пока жив еще этот исторический кладезь?”

Как бы то ни было, мысль о фильме доведена была, как говорят, до соответствующих инстанций и превратилась в замысел».

* * *

«Сколько ведется сейчас, да и раньше велось разговоров о том, что КГБ проникал во все поры нашего общества, вмешивался в дела, которые его совершенно не касались. […]…Приходилось заниматься “чужими” делами, дабы избежать излишнего недовольства и открытых выступлений против строя».

Генерал Ф.Д. Бобков, первый заместитель председателя КГБ СССР.

Вопреки ходившим затем кривотолкам, известный документальный фильм «Перед судом истории», главной фигурой которого должен был стать В.В. Шульгин, задумывался как идеологическая акция, инициатором которой был КГБ, осуществлявший также контроль за его производством на всех этапах.

Филипп Денисович Бобков в звании генерал-майора, которое ему было присвоено в 1965 г

Наблюдал за созданием фильма небезызвестный генерал Ф.Д. Бобков, в то время полковник, заместитель начальника 2-го главного управления КГБ (контрразведка), одним из коньков которого было использование творческой интеллигенции.

Именно по его инициативе в 1965 г. началась компания с широким использованием «контролируемых информационных вбросов сведений ограниченного пользования», в частности, с грифом «Для служебного пользования». Среди журналистов, действовавших по заданию Филиппа Денисовича, наиболее важной фигурой был Виктор Луи²⁶⁸.

«Ранней весной 1961 года, – пишет в своих мемуарах “КГБ и власть” Ф.Д. Бобков, – я возвращался из Ленинграда, куда выезжал в связи со съемками документального фильма “Перед судом истории”. Одним из героев фильма стал В.В. Шульгин, бывший член Государственной думы, принимавший в числе других государственных деятелей отречение от престола Николая II. […]

Режиссерами фильма “Перед судом истории” были Фридрих Эрмлер и Владимiр Вайншток. Материал, который мне показали на “Ленфильме”, был очень интересен».

Факт чекистской инициативы в создании ленты подтверждает сохранившаяся докладная записка председателя Государственного комитета Совета Министров СССР по кинематографии А.В. Романова, в которой без всяких обиняков говорится: «Работа над фильмом проводилась по инициативе и под наблюдением Комитета госбезопасности СССР, который оказывал съемочному коллективу постоянную помощь»²⁶⁹.

Фридрих Эрмлер (справа) с товарищами по работе в ЧК

Подобрался и соответствующий задаче коллектив.

В качестве постановщика был избран режиссер Фридрих Маркович Эрмлер ⁄ Бреслав (1898–1967), лауреат четырех Сталинских премий, член компартии с 1919 г., в годы гражданской войны служивший в ЧК.

Главные операторы ленты: Моисей Шоломович Магид (1910–1965), лауреат двух Сталинских премий, и Лев Евгеньевич Сокольский (1909–1970), во время войны начальник фотослужбы воздухоразведывательного дивизиона.

Г.М. Брянцев (крайний справа) среди оперативных работников Орловского управления НКВД

Звукооператор Лев Вальтер; композитор Сергей Слонимский.

Одну из ключевых ролей при создании фильма играл автор сценария В. Владимiров – Владимiр Петрович Вайншток (1908–1978).

Работавший после окончания ВГИКа в издательстве «Искусство» и журналах «Искусство кино» и «Советский экран», а ныне проживающий в США Валерий Головской пишет:

Г.М. Брянцев (крайний справа) среди оперативных работников Орловского управления НКВД

«…В начале 1960-х Шульгиным заинтересовалось КГБ. Тогда-то около него и появился “некто Владимiров, журналист”. […] Под псевдонимом В. Владимiров скрывался довольно известный кинорежиссер Владимiр Петрович Вайншток. […]…Журналистская, писательская деятельность была лишь прикрытием той реальной работы в НКВД, которой занялся недавний режиссер…

Период 1940-1950-х годов покрыт, как говорится, мраком неизвестности. Но в конце 1950-х Вайншток снова начал появляться на поверхности. Я познакомился с ним году в 1960 или 61-м в доме известного писателя-чекиста Георгия Брянцева[11]11
  Георгий Михайлович Брянцев (1904–1960) – писатель и сценарист, автор известных военно-приключенческих произведений («От нас никуда не уйдешь», «По ту сторону фронта», «Тайные тропы», «Следы на снегу», «Клинок эмира», «По тонкому льду», «Конец осиного гнезда»), по некоторым из которых потом были сняты фильмы. Член партии с 1926 г. С 1933 г. находился на службе в НКВД, руководил школой диверсантов-подрывников. Во время войны был начальником оперативной группы по руководству партизанскими отрядами, дважды перебрасывался в тыл врага для выполнения специальных заданий. Подполковник. Почетный сотрудник госбезопасности. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.


[Закрыть]. (О Брянцеве пишет Юрий Кротков в книге “КГБ в действии”.)

Вайншток в то время был не только ближайшим другом Брянцева, но и возглавлял Правление первого писательского кооперативного дома на Аэропортовской (ныне улица Черняховского, 2). Из тех же воспоминаний Юрия Кроткова, кооптированного сотрудника МГБ, мы узнаем, что председателями такого рода кооперативов могли быть только люди, активно сотрудничавшие с органами безопасности.

В дальнейшем эти контакты помогли Вайнштоку получить доступ к закрытым материалам и написать ряд интересных сценариев. Напомню только фильм “Мертвый сезон” (режиссер Савва Кулиш), в котором впервые появился на экране советский шпион Абель.

Вот этот совсем небезталанный человек и был выдвинут для сотрудничества с Шульгиным – как автор сценария фильма о нем»²⁷⁰.

О роли этого человека упоминал и режиссер Фридрих Эрмлер:

«Первая наша встреча с Шульгиным состоялась в 1962 году, а работа была завершена в 1965. Около года ушло на переговоры с Шульгиным (их вел автор сценария В.П. Вайншток). Шульгину шел тогда 87 год. Память у него была изумительная. Шульгин, по его собственному мнению, принадлежал к категории “Зубров”, он непреклонен в своих суждениях. Переспорить его – дело наитруднейшее, в то же время нельзя оставить без должного ответа его философские и политические суждения, а они нередко не только неприемлемы, но и недопустимы».

Мария Дмитриевна и Василий Витальевич Шульгины с автором сценария Владимiром Владимiровым (Вайнштоком). Ленинград. Таврический дворец

Всё это не могло не безпокоить и куратора из КГБ.

«Я встретился с Шульгиным в Москве, – читаем в мемуарах Ф.Д. Бобкова, – в квартире Вайнштока на улице Черняховского. Хозяин тепло принял нас, угощал блюдами собственного приготовления. Он был незаурядный кулинар. Разговор, естественно, зашел о фильме. […]…[Шульгин] зло и едко высмеял артиста, исполняющего в фильме роль историка-собеседника: бедняга зря усердствовал, убежденного коммуниста из меня все равно не получится. […]

В.П. Вайншток давно ушел из жизни, но он оставил после себя несколько прекрасных фильмов, в частности, лучший, по-моему, фильм, посвященный советской разведке, – “Мертвый сезон”».

Последний фильм, как мы уже однажды отмечали, отбрасывает особый отсвет на новейшую нашу историю²⁷¹.

Для усиления и наблюдения (лишняя пара глаз не помешает) В.П. Вайнштоку был придан помощник – сценарист Михаил Юрьевич Блейман (1904–1973), также лауреат Сталинской премии, являвшийся оком председателя Госкино А.В. Романова.

В.В. Шульгин и Историк. Кадр из фильма «Перед судом истории»

Сама идея создавать фильм, в центре которого будет такая фигура, как В.В. Шульгин, сильно безпокоила Алексея Владимiровича, допытывавшегося у режиссера: «Что он даст нашему кино? Что принесет советскому народу?»

«Я старый коммунист, – отвечал Эрмлер. – Все мои фильмы политические. И этот фильм – политическая акция, которую я хочу осуществить средствами искусства моего… Я хочу, чтобы он сказал всем: “Я проиграл”».

В письме художественному совету «Ленфильма», в Третьем творческом объединении которого снимался фильм, режиссер так формулировал свою задачу: «Вся ценность этого произведения, если оно удастся, заключается в том, что не мы, советские люди, который раз расскажем о первых годах революции, о гражданской войне, о пролитой крови наших людей, а расскажут те, кто повел русского человека на русского человека, кто в сговоре с Антантой сеял смерть и разруху».

Таким образом, комментирует эти высказывания Эрмлера Валерий Головской, «Шульгин был нужен, чтобы его устами разоблачить царизм, Белую армию, Русскую эмиграцию, Антанту […]

Поначалу сам Эрмлер думал вести политический диалог с бывшим депутатом Госдумы. Но болезнь помешала ему. Так, во всяком случае, утверждал сам режиссер – я, однако, думаю, что он просто побаивался старика.

Кончилось в лучших советских традициях: нашли актера, который должен был играть роль Историка, произнося заготовленный Владимiровым текст. […]…Авторы решили всячески “усиливать” текст Историка».

Ну, а что же тот человек, которым собирались манипулировать, думая, что тот уже находится у них в кармане? (Да и как могло быть иначе – в то время и при тех обстоятельствах?)

Вот как сам процесс соблазнения-запугивания описывает, со слов самого Василия Витальевича, близкий ему в то время писатель Д.А. Жуков[12]12
  Д.А. Жуков (1927–2015), писатель, литературовед и переводчик, происходил из дворянского рода. После окончания военного училища связи (1947) и Военного института военных переводчиков (1949–1954) до 1960 г. находился в распоряжении Генштаба. Принимал участие в создании Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (1965). Один из создателей фильма «Тайное и явное» (ЦСДФ, 1973), снятого по заказу Идеологического отдела ЦК КПСС и запрещенного по настоянию председателя КГБ Ю.В. Андропова и генерала Ф.Д. Бобкова. Сын Д.А. Жукова – Александр Дмитриевич – с 2011 г. первый заместитель Председателя Государственной думы Федерального собрания РФ, в 2010–2018 гг. Президент Олимпийского комитета России. – С.Ф.


[Закрыть]: «Играть Шульгина (под другой фамилией) должен был профессиональный артист или артисты, поскольку период времени замышлялся большой, а за основу бралась его книга “Дни”, в которой повествование начинается с 1905 года.

Шульгина пригласили консультировать фильм, чтобы освятить его именем в титрах все, что будет сниматься.

“Апофеоз фильма был бы в том, – вспоминал Шульгин, – что некогда яростный противник коммунистов присутствует на XXII съезде КПСС в качестве гостя”. […]

Да и стар он был очень для фильма. Он, смолоду не гонявшийся за славой и деньгами… Но его убеждали, что все это важно для истории, кинохроника снимала его на съезде больше десяти минут, однако на экране не показали, поскольку решено было, что говорит он неправильные вещи.

Но мысль о фильме подчиняла себе все больше людей. Уже ему придумали название “Дни”, уже о нем говорили в Москве и Ленинграде, уже ленинградский режиссер Фридрих Эрмлер и огоньковский репортер и сценарист В.П. Владимь ров (Вайншток) напрягли творческие бицепсы, уговаривали Шульгина, чтобы он сам выступил в свете юпитеров, и показали старику две свои последние ленты.

На съемках ленты «Перед судом истории» В.В. Шульгин с режиссером Ф. Эрмлером

Одна была о том, как Лев Толстой с Эдисоном помогли некоему Охрименко найти свой путь в жизни. Вторая – о полярнике Седове, которого Шульгин хорошо знал лично, помогал собирать деньги на героический поход и даже поссорился с ним, когда обнаружил, что тот только и думает, как бы достичь Северного полюса во славу России, а о возвращении живым не заботится. Шульгин сравнивал Седова с жюльверновским маньяком капитаном Гатеррасом.

Поссорился он и с почтенными кинодеятелями, сказав им, что в последнем фильме они “глумились над памятью трагически погибшего Николая П” и что на этом пути сотрудничества у них не получится.

Эрмлер тоже рассвирепел и, вспомнив свое чекистское прошлое, заявил своему классовому врагу, что фильм “Дни” будет сделан и без участия Шульгина. Шикарный и… обличительный.

Шульгин не остался внакладе, ответил резкостью».

Эта Царская тема была одним из нервов фильма уже при его создании, пусть она и не нашла отражения в окончательном экранном варианте.

Мария Дмитриевна и Василий Витальевич Шульгины

Мария Дмитриевна, Василий Витальевич Шульгины и Дмитрий Анатольевич Жуков

Дмитрий Анатольевич Жуков

«Во время одной из первых встреч с Шульгиным, – вспоминает Д.А. Жуков, – я спросил о фильме. Он сказал:

– Я еще в самом начале работы над фильмом сказал режиссеру Эрмлеру: “За нелегкое дело беретесь. Мне уже ничего не грозит – в моем возрасте инфарктов не бывает, кровь находит обходные пути в сердце. А вы молодой человек (Эрмлеру тогда было за шестьдесят. – Д-Ж), и эта работа вам может дорого стоить”. К сожалению, я оказался пророком – у Эрмлера инфаркт…

Я говорил Василию Витальевичу, что фильм производит впечатление блестящей шульгинской импровизации, и выразил удивление, как ему вообще дали увидеть свет. Но он уверял меня, что картина подвергалась такому “обрезанию”, что от нее остались рожки да ножки. И приводил пример:

– Вы помните сцену Дворцовой набережной в Ленинграде. Я разговаривал там белой ночью с девушками в белых платьях – выпускницами школ и по воле режиссера, пожелавшего выгодно подать меня, изъяснялся на трех главных европейских языках. Так вот… мне хотелось еще раз выразить нечто важное для меня… свое неприятие кровавой российской традиции убивать Царей. А потом из этой сцены все вырезали, и получился у меня с девицами глупейший диалог. Помните, я там сказал о хрустальной туфельке Сандрильоны. А дальше было так: “Надев хрустальный башмачок, Золушка становится принцессой, а в наше время это опасно. Я мог бы рассказать о четырех Принцессах… Но это слишком печальная история!..”