Текст книги "«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 2"

Семья без кормильца

После смерти Николая Алексеевича Соколова осталась молодая 24-летняя вдова Варвара Владимiровна с малолетними детьми: четырехлетней дочерью Наташей и 17-месячным сыном Алексеем.

По существу они остались без средств к существованию, если не считать небольшой и, видимо, не постоянной, от случая к случаю, материальной поддержки со стороны князя Н.В. Орлова, постепенно сошедшей на нет.

Варвара Владимiровна Ромодановская-Соколова у своего дома. 1924 г.

Правда, у них, к счастью, была своя крыша над головой – дом, за три месяца до смерти Николая Алексеевича оформленный на него.

Тем временем, как мы уже писали, в России у следователя оставалась первая семья, сведения о которой, по семейным воспоминаниям, некоторое время назад сообщила газета «Труд»:

«Николай Алексеевич Соколов родился в 1882 году в городе Мокшане Пензенской губернии. С успехом окончил юридический факультет Харьковского университета. Вернулся в родные края следователем судебного ведомства. Удачно женился на потомственной дворянке Марии Степановне Никулиной. Благодаря связям жены и ее состоянию стал дворянином. Жили они безбедно. […]

Мария Степановна – натура властная, иной раз грубая, полностью сосредоточившаяся на светской жизни и доме. Николай Алексеевич – мягкий, доброжелательный, для него главным в жизни была работа. Сыщик он был непревзойденный, аналитически мыслящий. Никакая мелочь не могла остаться для него незамеченной.

Кроме работы, страстью Соколова была охота, она занимала у него все свободное время. Однажды на охоте случилась неприятность, в результате Николай Алексеевич лишился одного глаза.

И вот грянул 1917 год. Революция застала Соколова в должности судебного следователя по особо важным делам. Николай Алексеевич покинул свой дом, скрывался среди простого люда, справедливо опасаясь репрессий… […] Когда Колчак поднял знамя борьбы с большевиками, Соколов решил отправиться к адмиралу в Сибирь. Больше семья его не видела. […]

Умер Николай Алексеевич 23 ноября 1924 года при странных обстоятельствах. По официальной версии, смерть наступила от разрыва сердца. Однако семье в России сообщили, что он умер от огнестрельного ранения. […]

Мария Степановна Никулина-Соколова мужа до конца жизни так и не простила. Из Европы он прислал ей письмо, в котором сообщил, что женился на “молодой особе”. Как она могла это простить?..

Натерпелась она достаточно. Когда в Пензу пришли большевики, Марию Степановну вместе с детьми выселили из родового поместья, все имущество конфисковали. Семья бедствовала. Их приютила небогатая родственница, крестная мать детей Соколовых.

Мария Степановна окончила курсы сестер милосердия, но так никогда и не работала. Жила на иждивении у дочери Марии. А вот судьба сына Николая сложилась трагически. В первые дни войны его призвали в армию. Эшелон остановился в Пензе, и он отпросился повидаться с крестной матерью, приютившей их когда-то. Но не успел вернуться к сроку. Его признали дезертиром и отправили в штрафной батальон, где он и погиб в первые месяцы войны.

Остаток жизни Мария Степановна Никулина-Соколова прожила в Киеве, туда после войны переехала дочь. Умерла в 1963 году в возрасте 86 лет. Внучка Соколовых Елена Иосифовна Пелипейченко и сейчас живет в столице Украины, на заслуженном отдыхе. А ее дочь, правнучка Соколовых Елена Коваленко больше десяти лет в Карелии, вместе с мужем служит в воинской части…

К счастью, сталинские репрессии не коснулись Соколовых. Возможно, потому, что в семье тщательно скрывали прошлое. А возможно, и благодаря мужу дочери Соколовых. Иосиф Матвеевич Резников был крупным партийным функционером и строго запретил детям и внукам рассказывать о следователе Соколове»²⁵¹.

Мария Степановна Никулина-Соколова (слева). 1899 г.

История эта, как нам представляется, с сильно сглаженными углами, но и из этих скупых, дозированных сведений видно, что вряд ли дело было только в том, что «в семье тщательно скрывали прошлое». Кому нужно, всё знали, жестко контролируя, в том числе и через матримониальные связи.

Что касается семьи Н.А. Соколова в Сальбри, то некоторое время ее поддерживали выплаты от русского издания книги следователя, вышедшей в 1925 г. в Берлине, а потом от переизданий первоначального французского издания в 1926 и 1929 годах.

Наташа Соколова в саду домика в Сальбри. За ней на фотографии ее мать Варвара Владимiровна

Впоследствии дети вспоминали мать с неизменной благодарностью.

«Мама, – приводит воспоминания дочери в своей книге Эли Дюрель (с. 370–371), – осталась […] одна во Франции, многое пережив, не смыкая глаз в течение года, вплоть до своего отъезда в Париж, чтобы работать…»

Конечно, как замечает в одном из писем ко мне Шота Чиковани, по малолетству «Наташа действительно не могла много помнить, рассказывала со слов матери, но ведь и говорила-то она немного, лишь о том, с каким участием отнеслись жители Сальбри к смерти ее отца, и не более того».

Дом Н.А. Соколова в Сальбри. Современная фотография из публикации Эли Дюреля

Постоянная занятость матери, озабоченной содержанием своих детей, несомненно, способствовала ранней самостоятельности Наташи и Алексея.

Эли Дюрель, в течение почти что десяти лет живший в Сальбри, в своей книге, полной вздорных сплетен и фантазий, сообщает все же некоторые подробности (с. 374), заслуживающие того, как нам кажется, чтобы быть упомянутыми.

По его словам, перед отъездом из Сальбри Варвара Владимiровна наняла домоправительницу – женщину мужского телосложения, работавшую на заводе по производству шампанского.

Жители Сальбри

Она стала настоящей опорой для Варвары и ее детей.

Жители Сальбри описывают эту женщину, которую звали Жермен, как особу крепкого телосложения, одетую во всё черное. Ходила она в брюках, на коротких волосах был берет, на спине – шаль. Ее сестра (тоже одинокая) жила в монастыре.

Из дома она выходила редко, предпочитая обходить соседей стороной. Ни изысканными вещами, ни сколько-нибудь значительными сбережениями она не обладала. Хозяйство в «Царском доме» она вела вплоть до 1962 г., создавая там обстановку уюта.

Лицевая и оборотная сторона Постановления Гражданского трибунала округа Роморантен (Луар-и-Шер) в ответ на прошение В.В. Ромодановской об изменении ошибочной передачи фамилии вдовы Н.А. Соколова в официальных документах. 28 октября 1938 г. Приведено в книге Эли Дюреля на с. 411–412

Приписка 1938 г. на полях слева на свидетельстве о смерти Н.А. Соколова 1924 г.: «Приведенный здесь акт был исправлен распоряжением Председателя Гражданского суда первой инстанции Роморантена, изданным двадцать восьмого октября тысяча девятьсот тридцать восьмого года и сводящимся к тому, что – фамилия дамы Ромодановски Барб должна писаться правильно Ромодановски Барб вместо Бурадоноски. [подпись]»

Ко времени ее смерти (5 января 1974 г.) дом уже давно был продан, а потому проживала Жермен в другом месте. У нее было две комнатки, прихожая, ванная и кухня.

Однако, несмотря на лишения, дети на всю жизнь сохранили самые теплые воспоминания о Сальбри.

На жизнь Варвара Владимiровна зарабатывала шитьем. В 1938 г., определив младшего своего сына в пансион, она вступила во второй брак – с парижским таксистом Леоном (Леонидом) Гончаровым, офицером Русской Императорской Армии, участником гражданской войны. По словам А.Б. Жевахова (с. 153), он был очень хорошим человеком.

В связи с этим потребовалось исправить путаницу с фамилией в свидетельстве о смерти Н.А. Соколова, возникшую по вине князя Н.В. Орлова. В нем вдова была названа «Bouradanosky Barbe». Правильно было бы «Romodanovsky Barbe».

В связи с этим Варвара Владимiровна подала соответствующее прошение в Гражданский трибунал округа Роморантен (департамент Луар-и-Шер).

В конце октября 1938 г. было принято соответствующее постановление.

Благодаря этому документу нам, кстати говоря, известно точное время переезда семьи Н.А. Соколова в Сальбри: 15 октября 1923 года, о чем мы уже писали.

Улица Néfliers в Фуркё. Современный снимок

На основании Постановления Гражданского трибунала тогда же было внесено исправление и в сам акт смерти Н.А. Соколова, составленный в мэрии Сальбри в ноябре 1924 г.

«Приведенный здесь акт, – читаем в приписке 1938 г. на полях свидетельства о смерти Н.А. Соколова 1924 г., – был исправлен распоряжением Председателя Гражданского суда первой инстанции Роморантена, изданным двадцать восьмого октября тысяча девятьсот тридцать восьмого года и сводящимся к тому, что – фамилия дамы Ромодановски Барб должна писаться правильно Ромодановски Барб вместо Бурадоноски.

[подпись]».

Со вторым своим мужем, как и многие русские офицеры, работавшим парижским таксистом, Варвара Владимь ровна прожила двадцать лет.

Обосновались они на улице Nefliers в коммуне Фуркё ⁄ Fourqueux, до 1968 г. находившейся в департаменте Сена-и-Уаза (ныне это департамент Ивелин, центром которого является Версаль).

По существу Фуркё является пригородом Парижа, располагаясь в 20 километрах от французской столицы.

Смерть Леона Гончарова, последовавшая в 1958 г., по словам Эли Дюреля (с. 373), «тоже была таинственной». Что в точности с ним случилось, мы не знаем.

Вскоре после этого Варвара Владимiровна приняла решение поступить в монастырь, о чем мы расскажем далее.

Старшая дочь Н.А. Соколова – Наталья Николаевна (1920–2002) – вышла замуж за хирурга-стоматолога Жана Эжена Руллона, с которым жила в Туре (департамент Эндр-и-Луара) в доме № 82 по улице Насьональ.

Сын следователя – Алексей Николаевич (1923–1980) – стал инженером, проживал в Ванве ⁄ Vanves (департамент О-де-Сен), пригороде Парижа, по адресу: площадь Фальре, 7.

Едва ли не впервые Наталья Николаевна публично заявила о себе весной 1990 г., в связи с продажей наследниками князя Н.В. Орлова на аукционе Сотбис архива своего отца.

Ряд французских СМИ предоставил ей тогда возможность выступить с заявлением. Выдержку из него приводит в своей книге «La mort du dernier Tsar» Н.Г. Росс (с. 89):

«Как вы знаете, я являюсь дочерью Н. Соколова. К моменту его смерти (1924 г.) у моего брата, крестника княгини Орловой, и меня самой не было никого, кроме князя Орлова. Таким образом, моя мать, которой было 23 года, отдала ему все рукописи и архивы отца. У меня есть право осудить этот поступок матери.

Впоследствии князь Орлов исчез со всеми этими документами с нашего горизонта. […] В многочисленных статьях говорится о том, что князь Орлов финансировал исследования моего отца. Это абсолютная ложь.

Мой отец уже умер, когда вышло немецкое [русскоязычное 1925 г. – С.Ф.] издание, [он также] не брал аванса за рукопись в Библиотеке Payot за французское издание, не смотря на предложение переехать в Америку».

В интервью Сергею Мирошниченко летом 1992 г. Н.Н. Руллон-Соколова, рассказывая о князе Н.В. Орлове, привела некоторые любопытные подробности:

«Он развелся с княгиней и уехал в Америку и там женился на американке. После войны я узнала, что он в Париже; я несколько раз ходила туда и я даже сказала: “Скажите ему, что у меня муж, и богатый муж (хотя это неправда) и что я не прошу денег, я хочу просто его видеть”. Я хотела [вернуть] эти документы. Он каждый раз отказывался… Американка жена умирает. У этой американки сестра. Он всё ей дал. Это она продает все эти документы».

Фразу «Я хотела [вернуть] эти документы. Он каждый раз отказывался…» вряд ли можно, подобно Эли Дюрелю, интерпретировать, как попытку получения доступа к архиву отца.

Н.Н. Руллон-Соколова во время беседы с Сергеем Мирошниченко. Август 1992 г.

Крайне сомнительно, чтобы Наталью Николаевну, которой в ту послевоенную пору было 25–26 лет, так уж интересовали документы о цареубийстве. Просто время тогда во Франции было весьма непростым: не хватало продуктов и других элементарных вещей. Князь же приехал из сытой, нетронутой войной Америки, щедро помогавшей освобожденным странам Европы. Активную роль в этой помощи играла Русская эмиграция.

Однако князь Орлов не только в помощи, но даже и во встрече отказал…

* * *

Некоторые дополнительные сведения о потомках Николая Алексеевича Соколова, проживающих ныне во Франции, сообщил мне недавно мой парижский друг Шота Чиковани:

«У Наташи было два сына, один из них хирург по конечностям (рукам), адрес и телефон которого я тебе как-то пересылал. Второй сын, вроде, адвокат, точно не могу утверждать, надо искать. Как будто у Наташи была еще и дочь, опять же надо искать тому подтверждение».

Одного из них, хирурга, Ш. Чиковани, впервые опубликовавший в 2005 г. русский извод книги Роберта Вильтона «Злодеяние над Царской Семьей, совершенное большевиками и немцами», приглашал, когда представлял ее читателям в Париже, принять участие в ее обсуждении.

«Хочу заметить, – писал мне Шота, – что если бы меня пригласили на презентацию книги, посвященной памяти моего деда, я помчался бы, бросив все дела. Внук (хирург) был приглашен мною, но на приглашение, как и на книгу, никак не отреагировал. Наверное, он отнесся к памяти деда так, как относится к этому большинство французов, то есть не так, как, например, мы с тобой».

«Солонь и Сальбри занимают в моем сердце особое место»

Сегодня, благодаря старым французским открыткам и снятым туристами современным фотографиям, мы имеем возможность взглянуть на Сальбри глазами Н.А. Соколова и оценить произошедшие здесь за девяносто с лишним лет перемены.

Хорошим подспорьем является также альбом Марселя Бодрильона «Сальбри: с течением времени, на протяжении многих лет»²⁵². Некоторое время назад мне его подарил Шота Чиковани, использовавший сведения из него в послесловии к вышедшей в 2005 г. в Париже книге Роберта Вильтона «Злодеяние над Царской Семьей, совершенное большевиками и немцами».

Титульный лист и обложка альбома: Marcel Baudrillon «Salbris: au fil du temps, au fil des ans». Ville de Salbris. 1993 г.

Сам альбом был напечатан в сентябре 1993 г. в Сальбри двухтысячным тиражом. Моя книга – одна из 150 нумерованных экземпляров.

Железнодорожный вокзал

Жандармерия

Церковь Святого Георгия

Особый интерес для нас представляют, разумеется те места, где, пусть и за короткое пребывание в городе, не мог не побывать следователь.

Прежде всего, это, конечно, железнодорожный вокзал.

С него Николай Алексеевич, скорее всего, и начал свое знакомство с городом.

Здание вокзала и до сих пор сохранилось; легко узнаваемо при сравнении со старыми снимками.

Прямо от станции начиналась одна из улиц, ведущих прямо в центр города…

Другими местами, которые непременно должен был посещать Н.А. Соколов, являлась местная жандармерия и, конечно же, почта.

Железная дорога рассекает город на две части. К востоку от полотна расположен центр Сальбри.

С запада на восток центр пересекает Большая улица.

На востоке она подходит к церкви Святого Георгия.

После недавней реставрации, по сравнению с началом 1920-х годов, церковь изменила свой внешний вид.

И хотя в нынешнем городе произошло немало перемен, старая застройка всё еще хорошо сохранилась. Эти старинные постройки вызывают ныне особый интерес.

Н.А. Соколов, как мы уже рассказывали, жил в северной части города, отделявшейся от центра рекой Сольдр.

Эту северную часть города соединяет с центром старинный каменный мост.

За мостом церковь Святого Георгия:

Дом, в котором жил и скончался Н.А. Соколов, находился на шоссе Пьерфит (route de Pierrefitte). Номер дома, к сожалению, точно мы не знаем. Но то, что он цел и до сей поры, пусть, наверное, и перестроенный, знаем точно.

В 2003 г. мой знакомый Шота Чиковани, живущий в Париже, готовя к изданию книгу Роберта Вильтона, специально ездил в Сальбри посетить могилу Н.А. Соколова.

«Не зная города, – рассказал он мне об этой поездке, – я обратился за помощью в мэрию, и меня на полицейской машине отвезли на кладбище. Попросил показать домик Соколова, чтобы сделать снимок, но в этом мне было отказано под предлогом, что, может быть, новому владельцу это не понравится».

Несмотря на кратковременность пребывания в городе Н.А. Соколова, в Сальбри его до сих пор помнят. В любом путеводителе или справке, пусть даже самой краткой, имя его непременно будет упомянуто среди знаменитых земляков и уроженцев этой небольшой коммуны.

Особая страница альбома, о котором мы писали в начале этой главы, посвящена Николаю Алексеевичу Соколову и его семье.

Эли Дюрель в своей книге (с. 411) неоправданно завышает статус этого текста, именуя его «документом из муниципалитета Сальбри с выдержкой из письма Наталии Соколовой», дочери следователя.

Вот перевод этой 140-й страницы альбома:

«РУССКАЯ СЕМЬЯ В САЛЬБРИ

Ухоженная могила на кладбище в Сальбри с двойной надписью на русском и французском языке интригует посетителей. Можно прочитать:

Николай Соколов

Родился в Мокшане в 1882 г.

Скончался в Сальбри 23 ноября 1924 г.

Судебный следователь Омского суда который вел дело по убийству Русской Императорской Семьи.

Благодаря его дочери Наташе и участию нашего мэра Roger Correze[6]6
  Roger Correze (1.7.1920-13.4.2000) – французский политический деятель, депутат от департамента Луар-и-Шер, был мэром Сальбри, начиная с 1965 г. и почти до самой смерти. – С.Ф.


[Закрыть], хорошо знавшего семью, стало возможным восстановить некоторые события, прикоснувшись как к Большой, так и местной малой истории.

Вследствие русской революции и большевицкого нашествия Николай Соколов и его супруга вынуждены были покинуть Россию, прибыв в Париж в 1920 году. Он приехал вместе с князем Орловым и княгиней, урожденной Романовой, племянницей Царя и двумя их дочерьми.

Год спустя князь Орлов приобрел себе в собственность Buisson-Luzas, а семья Соколовых маленький домик на окраине.

Roger Corréze

Наташа рассказывает:

Хочу вам рассказать, что значит Сальбри для моей семьи и для всех русских, приехавших сюда.

После смерти моего отца православный священник приехал из Парижа на похороны. Господин кюре предоставил нам свою церковь и сам присутствовал на отпевании и сопроводил семью на кладбище; он не жил в эпоху экуменизма.

Мама рассказывала, что присутствовало всё селение, владельцы закрыли все свои магазины. Я нашла подтверждающие это свидетельства русской прессы.

Мама, молодая вдова 23 лет с двумя детьми (15 месяцев и 4 лет), осталась во Франции одна без семьи. В течение года после поминок она не выходила одна, пока не уехала работать в Париж.

Замок Buisson-Luzas

Жители Сальбри

Мост через реку Сольдр, за которым на шоссе Пьерфит находился дом Н.А. Соколова

Hôtel du Midi на Большо

Каждый день к нам приходил кто-то из соседей, приносил воду, колол дрова, разводил огонь в доме, стряпал; другие стирали белье…

Когда мы приезжали во время больших каникул, мы находили наш дом чистым, на столе были цветы, фрукты и овощи, всё с большим вкусом.

Я благодарна семьям Beaul-ande, Laleul, Мопап, Marcos… и я их никогда не забывала и всегда была благодарна.

Одни русские жили в hotel du Midi, другие снимали комнаты; мы же не унывали, всё время пели и радовали всех, кто нас видел.

Вот почему Солонь и Салбри занимают в моем сердце особое место.

Моя мать, всегда уклонявшаяся от общения с русской общиной в Париже, отказалась перенести прах моего отца на русское кладбище Сент-Женевъев-де-Буа, оставившего в Солони память о своей стране.

Natacha RULLON-SOKOLOFF».

На этом снимке, сделанном с воздуха, слева видны стены старинной церкви Святого Георгия; в центре – мост через Сольдр. Часть нахзаца альбома

Пристанище в кочующей обители

В 1960 г., два года спустя после смерти мужа, Варвара Владимiровна, вторично овдовевшая, решила оставить мiр, поступив в Леснинский монастырь, который русские эмигранты называли «уголком старой России».

К тому времени в монастыре ее уже хорошо знали. Она стала бывать там вскоре после того, как в конце 1950 г. русские монахини обосновались в парижском пригороде, коммуне Фуркё (Fourqueux), где, как мы помним, на улице Nefliers она жила со своим мужем Леонидом Гончаровым.

Место это известно древней, построенной еще в VII в., позднее разрушенной, а в XII в. возобновленной, церковью Святого Креста, в которой хранилась частица Животворящего Древа Господня.

Церковь Святого Креста в Фуркё

Насельницы этой обители, основанной в 1885 г. в Седлецкой губернии русского Царства Польского, начали свои скитания еще в годы Великой войны. В 1915 г., после вторжения Германской армии, их эвакуировали; часть сестер разместили в Серафимо-Понетаевском монастыре Нижегородской губернии, а другую в Петрограде – в Новодевичьем Воскресенском и Иоанновском на Карповке.

Революция 1917 г. заставила их укрыться в Бессарабии в Вознесенском монастыре в Жапке на Днестре. Здесь они оставались вплоть до августа 1920 г., когда, не желая принимать вводившейся Румынской Православной Церковью (в юрисдикцию которой с 1918 г. вошла Бессарабия) новый стиль, монахини сели на баржу и, поднявшись вверх по Дунаю, прибыли в Белград, где они получили покровительство Принца-Регента Александра Карагеоргиевича, будущего Короля Югославии.

После недолгого пребывания в монастыре Кувеждин русских монахинь переместили в Ново-Хопово, расположенное на склонах Фрушкой-Горы, в 15 километрах от Сремских Карловцев – резиденции Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей.

Мирное пребывание там продолжалось до 1942 г., когда уединенное место это стало ареной развернувшейся борьбы между хорватами-усташами и титовской Народно-освободительной армией. Неведомо, чем бы всё это закончилось (ведь обе противоборствующие стороны относились к православным крайне враждебно), если бы германские власти не организовали, по просьбе чинов Русского охранного корпуса в Югославии, эвакуацию монастыря в Белград.

Схиигумения Феодора (княгиня Нина Николаевна Львова)

Приход Красной армии принес новые проблемы. В апреле 1945-го монастырь был принят в юрисдикцию Московской Патриархии. Получившие советское гражданство сестры готовились к отъезду в СССР, где в их распоряжение сулили предоставить Новодевичий монастырь в Москве.

К счастью, возвращение по разным причинам затягивалось. 11 марта 1949 г. скончалась возглавлявшая с 1925 г. обитель игумения Нина (Косаковская), мечтавшая вернуться на родину. Новой настоятельницей поставили мать Феодору[7]7
  Схиигумения Феодора (княгиня Нина Николаевна Львова, 1893–1976) родилась в Хабаровске в семье правителя Канцелярии Сибирского края Николая Тумковского. Окончила Высшие женские курсы в Киеве. В годы гражданской войны вышла замуж за князя Константина Львова, вместе с которым участвовала в походе Белой армии. Вскоре супруг ее скончался от тифа, а вдова покинула Россию. В марте 1928 г., по благословению митрополита Антония (Храповицкого), Нина Николаевна поступила в Леснинскую обитель, размещавшуюся в то время в Ново-Хопове.


[Закрыть].

Вскоре мать Феодора узнала, как на самом деле обстоят дела на родине. А тем временем обострились отношения между советским и югославским руководством. Дело дошло до разрыва. Теперь у Тито были развязаны руки. Начались гонения на православных.

Хлопоты о выезде из Югославии были весьма трудными. Увенчались они успехом во многом благодаря матушке Магдалине (1903–1987), урожденной графине Нине Павловне Граббе – правнучке сподвижника Императора Николая I генерал-адъютанта графа П.Х. Граббе и известного поэта и богослова А.С. Хомякова, сестре управляющего Канцелярией Архиерейского Синода РПЦЗ Ю.П. Граббе, будущего епископа Григория.

Семья графа П.М. Граббе в имении Берестечко на Волыни в 1934 г. Верхний ряд: Ю.П. Граббе (впоследствии епископ Григорий), П.М. Граббе, Н.П. Граббе (игумения Магдалина). Нижний ряд: старшая дочь Ю.П. Граббе – Анастасия, В.М. Граббе (жена Ю.П. Граббе), Димитрий, Алексей (впоседствии архимандрит Антоний) и Мария Граббе

Поступив в монастырь в самом конце войны, мать Магдалина оказывала существенную материальную помощь обители, внося в монастырскую казну плату за частные уроки, которые она давала. Получив, еще будучи в России, гимназическое образование, она в совершенстве владела сербским, английским и французским языками. Одним из ее учеников был сын французского консула, который и помог получить визы сорока сестрам и священникам.

31 июля 1950 г. они сели в поезд, уходящий в Париж.

Встреча леснинских насельниц на вокзале в Париже

Здание Леснинской обители в Фуркё

Первое время скиталиц приютили в католическим монастыре Сен-Клу, а в декабре они переехали в арендованное ими здание бывшей католической семинарии в Фуркё, в котором они жили в течение 17 лет.

Первые богослужения проходили в трапезной, а впоследствии – в церкви по соседству. В ней часто служил приезжавший сюда архиепископ Иоанн (Максимович).

Одной из прихожанок стала и Варвара Владимiровна.

Обитель эту шестидесятилетняя вдова выбрала не случайно.

Игумения Феодора в Фуркё

Большую роль сыграла, вероятно, определенная схожесть судеб. Как и игумения Феодора, она была сестрой милосердия, участвовала в войне на стороне Белой Армии, вынуждена была эвакуироваться. Мужья обеих участвовали в борьбе за Россию.

Однако, пожалуй, самым важным было то, что леснинские сестры особо чтили Царскую Семью.

В большой светлой монастырской гостиной, которую впоследствии митрополит Филарет (Вознесенский) называл «Магдалой», среди множества икон, украшенных вышитыми рушниками, на самом почетном месте висели портреты Государя Николая II и Его Августейшей Семьи.

Святитель Иоанн в Лесне

Традиция эта велась со времен Святителя Иоанна (Максимовича), бывшего, как мы уже писали, частым гостем этой обители. Так продолжалось вплоть до его отъезда в Сан-Франциско в 1962 г.

«Мы очень любили, когда он к нам приезжал, – вспоминает нынешняя настоятельница игумения Макрина (Холмова). – Было всегда праздничное настроение…»

Именно во время пребывания Владыки на Западно-Европейской кафедре в Брюсселе началось строительство Храма-Памятника в честь Святого Иова Многострадального, в котором впоследствии Зарубежная Церковь совершила торжественное отпевание Царской Семьи.

Предметом особой заботы Святителя Иоанна было достойное поминовение Царской Семьи в день Их мученической кончины 4/17 июля.

В Лесне с благоговением хранят распоряжение об этом Архиерея, датированное 1959 годом.

Буквально на следующий год после того, как было подписано это распоряжение, сюда пришла Варвара Владимiровна. Со Святителем она, конечно, не только виделась, но и не раз, наверное, говорила. Глубоко почитавший Царскую Семью Владыка не пропустил бы, конечно, случай побеседовать со вдовой следователя, ведшего расследование цареубийства, самой работавшей в следственной группе, печатавшей большинство протоколов дела.

Вот как о пребывании ее в обители пишет автор одного из исторических очерков:

«Другим звеном, связавшим Леснинский монастырь с новомучениками российскими, была монахиня Васса (Варвара Гончарова), вдова знаменитого сейчас следователя Николая Соколова, первым расследовавшего убиение Царственных Мучеников в Екатеринбурге. В Ипатьевском доме она видела подвальную комнату, в которой Царская Семья была расстреляна. В 1918 году Соколовы выехали из России в Китай, сопровождая останки Алапаевских мучениц – Великой Княгини Елисаветы Феодоровны и её келейницы, инокини Варвары, – а из Китая переехали в Париж. Соколов вскоре скончался.

Будущая монахиня Васса осталась вдовой в двадцать три года, с двумя младенцами на руках, без копейки денег. Она нанялась в швейную мастерскую и со временем открыла свое дело. Поставив на ноги детей, она поступила в монастырь (это случилось вскоре после приезда леснянок во Францию) и вносила существенный вклад в обезпечение обители, продолжая шить для своих постоянных клиентов. Занималась она также и монастырской ризницей»²⁵³.

Старые леснинские сестры в Фуркё

Автор одного из комментов (enzel), правда к другому уже посту того же автора, обращает в связи с этим внимание на одно «странное сближение»: «В этом сюжете […] есть перекличка с романом Ю. Галича “Остров жасминов”, герой которого теряет свою невесту Барб в результате кораблекрушения у берегов Китая, а потом обретает вновь – уже монахиней в монастыре под Парижем благодаря случайному содействию своего приятеля-таксиста. Правда, всё это только снится главному герою»²⁵⁴.

В 1962 г., видимо, уже перед принятием пострига, Варвара Владимiровна, завершая свои мiрские дела, решила продать свой дом в Сальбри. Три скана этого документа приводит в своей книге Эли Дюрель (с. 413), указывая, при этом однако ошибочную дату продажи (1968 г.).

Документ этот содержит весьма важные сведения: дату регистрации брака В.В. Ромодановской с Н.А. Соколовым (20 июня 1919 г. в Екатеринбурге), время и место рождения их детей Наталии и Алексея.

Любопытные сведения о матери Вассе (так в монашеском постриге назвали вдову следователя) содержатся в интервью настоятельницы Леснинского монастыря (с 1993 г.) игумении Макрины (Холмовой):

«Я поступила в 1957 году. Прошло уже 7 лет, как монастырь был во Франции. Точно больше 40 монахинь было. Наверное, 42. Большинство монахинь были старенькими, еще теми, кто приехал из России после Гражданской войны. […]

Мать Васса тоже поступила уже во Франции, это вдова следователя по особо важным делам Соколова, который расследовал убийство Царской Семьи в Екатеринбурге в 1918 году. […]

В первые годы, как я пришла, монахиня Васса, которая была настоящей хорошей портнихой еще до поступления в монастырь, шила церковные и священнические облачения и брала заказы у швейного ателье, где раньше работала. Шила платья, чтобы заработать для монастыря. После она оставила такое послушание, шили для себя и церкви»²⁵⁵.

Владыка Филарет (Вознесенский) с молодой матушкой Макриной (Холмовой)

О матушке Вассе удалось обнаружить лишь один недоброжелательный отзыв: Ольги Эрастовой, происходившей – что характерно – из выкрестов: «Входим в храм, Михаил Феодорович, как всегда, громко и долго сморкается. Церковница мать Васса, маленькая, горбатая шипит на всю церковь: “Иерихонская труба пришла!! начинается!!”»²⁵⁶.

Вспоминая жизнь в Фуркё, мать Макрина рассказывает:

«Тогда было много общих послушаний. У нас были три-четыре козочки, куры, пчелы. Так вот, для козочек нужно было сено раздобыть. Коз нужно было кормить, косить траву, сушить сено, выхаживать козлят. Потом чистили козлятник своими силами.

Своего поля у нас не было, но некоторые соседи разрешали косить у них. Сушили и возили сено вручную. На двухколесной тележечке без всякого мотора. Потом, весной, разбрасывали навоз на огород. Сосед-француз к нам приезжал и вспахивал его на тракторе. Огород большой обрабатывали. Еще ездили в лес за землей.

Точно так же нужно было заготовлять дрова. Там был государственный лес. Недалеко. Километр до него, наверное, был, может быть и побольше, полтора. Ходили туда и собирали сухостой на дрова. Потому что – кухня требовала дров. И вообще центрального отопления не было, топили печи. […]

Дом был устремлен в вышину, три этажа, чердак четвертый. Были очень высокие потолки».

Храм в Фуркё

В середине 1960-х стало ясно, что намоленное и обустроенное сестрами место придется оставить. Французское правительство реквизировало усадьбу, предложив либо выкупить дом, либо покинуть его.

Весной 1967 г., находясь в поисках подходящего помещения на севере Франции, в Нормандии, сестрам, вспоминала игумения Макрина, «кто-то сказал, что здесь совсем недалеко продается шато. “Поезжайте прямо, мимо статуи Богородицы и попадете туда”.