Текст книги "«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 2"

Стоит ли удивляться, что книга Николая Алексеевича Соколова имела большой, и вполне заслуженный, успех. Французское издание выходило еще дважды: в 1926 и 1929 годах.

На немецкий (учитывая антигерманскую направленность) она не переводилась. Не смог с ней познакомиться и англоязычный читатель, в отличие, например, от советской пропагандисткой поделки уральского большевика П.М. Быкова…

«Посылаю Вам издалека мое прощальное объятие»

Но вот мы и приблизились к описанию последних дней земной жизни Николая Алексеевича Соколова. Связаны они оказались с небольшим французским городом Сальбри, о котором мы уже писали.

«После трехмесячного пребывания в США, – пишет А.Б. Жевахов (с. 150), – Соколов возвратился во Францию с подаренным ему трактором. В сентябре 1924 г. он становится собственником земли в Сальбри, приобретенной за 9 тысяч франков. Неподалеку от князя Орлова […] Есть все основания предполагать, что это он финансировал приобретение земли. Для постройки дома был нанят архитектор (проект стоил 30 тысяч франков), однако тут Соколов скончался».

На этом фрагменте плана Сальбри шоссе Пьерфит отмечено пунктиром

Имение князя Н.В. Орлова с замком Buisson-Luzas находилось в нескольких километрах к югу от Сальбри. Дом же Н.А. Соколова был в самом Сальбри, в северной его части, на шоссе Пьерфит (route de Pierrefitte). От центра его отделяла река Сольдр.

Сам переезд сюда следователя автор русского некролога Н.А. Соколова напрямую связывает с изданием его труда: «Он выпустил на французском языке книгу о Екатеринбургском убийстве – и его стали преследовать. Но он продолжал молчаливо делать государственное дело. Поселившись в Сальбри, он не переставал пополнять материалы следствия, а одновременно отдавался тяжелому физическому труду – работе на огороде, рубке дров»²²⁸.

Прожив здесь сравнительно недолго, русский эмигрант оставил по себе добрую память. Примечательно, что дом, в котором жил Николай Алексеевич, сальбрийцы, по словам исследователя Эли Дюреля, до сих пор именуют «Царским домом».

Принадлежавший Н.А. Соколову дом в Сальбри. Фотография из номера газеты «Petit Journal» от 10 января 1931 г.

Вспоминая свою поездку в Сальбри в 1930 г., журналист Ксавье де Отеклок пишет:

«Меня принял г. Дюран, советник коммуны Сальбри, бывший мэр.

“Я хорошо знал г. Соколова, – говорит он, – и дружбу его я считал за честь. Это был достойный человек, с солидным суждением, большой умница, очень осторожный, очень мало говоривший о миссии, которую он выполнил в России. Далеко не фанатик, верьте мне. Он умер от болезни сердца, бывшей наверно результатом переживаний и трудов, им перенесенных. Последние годы своей жизни он казался снедаемым невыносимым тайным горем. Но он не говорил о причине. Это был человек очень честный”.

Господин Дюран подумал и потом добавил:

“Может быть, слишком честный”. И когда я попросил его объяснить мне интригующую меня фразу, он направил меня к князю Николаю Орлову»²²⁹.

Подпись занимавшего в 1919–1925 гг. пост мэра Сальбри Полина Дюрана (Paulin Durand) стоит под свидетельством о смерти Н.А. Соколова.

Кстати, память и о самом Дюране в городе сохранилась. Его имя носит одна из улиц Сальбри.

Улица Полина Дюрана на плане помечена стрелками

Сальбри. Кадр из фильма Сергея Мирошниченко «Гибель Императора. Версии» (1995)

По-иному запомнили князя Н.В. Орлова, жившего, как он привык, на широкую ногу. По словам А.Б. Жевахова, он ни в чем не нуждался, в Buisson-Luzas у него было 15 слуг.

По словам режиссера-документалиста Сергея Мирошниченко, выезжавшего в 1992 г. на съемки своего фильма в том числе и во Францию, горожане рассказывали ему, что у князя было чисто русское развлечение, шокировавшее жителей этого небольшого патриархального городка. Наполняя бокалы шампанским, он выстраивал из них пирамиду – восемь, девять рядов – и, поочередно выпивая, разбивал бокалы об пол.

Что касается Н.А. Соколова, то здоровье его в то время находилось в крайне плачевном состоянии.

Еще «во время своей американской поездки, – отмечал английский исследователь Джон Стюарт, – Соколов почувствовал себя плохо. Он страдал от болезни сердца, был раздражителен и до крайности взвинчен».

«Последние письма Соколова, – пишут, не жалея мрачных красок, английские журналисты Саммерс и Мангольд, – были жалкие. Он писал Миролюбову, прокурору, который формально отвечал за весь Екатеринбургский округ, и находился также в изгнании: “Я пробыл за границей почти два года. Все полностью рушится здесь, я не могу получить денежные средства… Убедительно прошу Вас, не отказать мне сообщить, где теперь находятся Шамарин, Остроумов, Кутузов, Иорданский, Сергеев и все екатеринбургские судейские”.

Некоторые из упомянутых были давно мертвы – как утверждают, убиты большевиками за их участие в расследовании. Соколов знал, что он тоже умирает… […] Таким был Соколов в ноябре 1924 года, утомленный, разбитый человек».

С отрывком из предсмертного письма Н.А. Соколова к капитану П.П. Булыгину можно познакомиться в воспоминаниях последнего: «Старая машина разладилась… Я должен закончить работу… Почему Вы так далеко от меня, старый друг? Я одинок, конец близок… Я чувствую – мы никогда больше не увидимся… Посылаю Вам издалека мое прощальное объятие…»

«Я в это время был уже в Абиссинии», – читаем в самой этой лондонской книжке П.П. Булыгина 1935 года.

В свое время мы публиковали отклик Павла Петровича на смерть друга – в связи с выходом в декабре 1924 г. в белградской газете «Новое Время» обстоятельного очерка А. Ирина «На могиле Соколова».

Николай Алексеевич Соколов с дочерью Наташей и супругой Варварой Владимiровной на крыльце своего дома

Отозвавшийся на него из далекой Аддис-Абебы Булыгин писал: «…Я уже скоро 2 года в Абиссинии и не знаю последних встреч Н.А.» Завершается эта небольшая заметка словами, раскрывающими понимание автором своего места, как «человека, который свою службу Царскому делу и охраны безопасности и спокойствия Н.А. Соколова считает оправданием своей жизни».

Авторы всех известных нам откликов на кончину следователя писали о ее причинах одинаково.

«23 ноября в небольшом французском городке Сальбри, – сообщал в декабре 1924 г. А. Ирин, – скончался от разрыва сердца судебный следователь Н.А. Соколов, которому Россия обязана установлением истинных виновников екатеринбургского преступления».

В помещенной в вышедшем в 1925 г. в Париже седьмом томе русского эмигрантского альманаха «Русская Летопись» статье «Памяти Николая Алексеевича Соколова»: «Скончался он, внезапно, от порока сердца…»

В наиболее раннем – задавшем, видимо, тон – газетном некрологе «Памяти Н.А. Соколова», если и не написанном самим князем Н.В. Орловым, то, судя по содержащимся в нем подробностям, составленном с его слов, говорится о естественности и даже предопределенности смерти Н.А. Соколова, причем подается всё это с хорошо заметным нажимом:

«23-го ноября вечером от паралича сердца скончался в Сальбри (департамент Луара и Шер) судебный следователь Омского Окружного суда по особо важным делам Николай Алексеевич Соколов. […] Он знал, что дни его сочтены, так как от шестилетней мучительной работы, от борьбы с противодействиями и интригами износилось его сердце, и менее года тому назад врачи дали ему жизни не более года. Их диагноз оправдался – 23 ноября он скоропостижно скончался после работы в огороде»²³⁰.

Подробнее о некоторых обстоятельствах, предшествовавших кончине, мы еще поговорим отдельно, а пока приведем одно из непосредственных свидетельств тех дней, публикуемое впервые.

Речь идет о телеграмме князя Николая Владимiровича Орлова, поданной сразу же после кончины Николая Алексеевича Соколова прямо из Сальбри: «SALBRIS 337 17 24 10/35».

А вот и текст самого сообщения: «Вынужден сообщить вам печальное известие Соколов скончался сердечный приступ вчера вечером Орлов».

Телеграмма князя Н.В. Орлова, сообщавшая о кончине Н.А. Соколова. Собрание московского музея «Наша Эпоха»

Оборотная сторона телеграфного бланка

Адресат телеграммы также значился на бланке: «FULLERTON 8 RUE MONT THABOR PARIS III».

Это был тот самый, работавший в парижских газетах, американский журналист Уильям Мортон Фуллертон, приезжавший осенью 1923 г. в Фонтенбло приглашать Н.А. Соколова в Америку к Генри Форду.

Уильям Мортон Фуллертон

Благодаря этому адресу мы знаем, где проживал Фуллертон в Париже. Эта улица (rue du Mont-Thabor) располагается в самом центре, по соседству с Вандомской площадью (ныне это 1-й округ французской столицы). Название свое она получила в 1802 г. в честь победы, одержанной 16 апреля 1799 г. генералом Бонапартом над «Дамасской армией» турок-османов во время похода в Сирию у горы Табор – Фавор (месте Преображения Господня).

Rue du Mont-Thabor, 8

Дом, в который 24 ноября 1924 г. пришла та телеграмма из Сальбри, цел и до сей поры.

Сотрудничавший в то время, как мы писали, с газетой «Le Figaro» Уильям Фуллертон специально для этого парижского издания написал небольшую заметку:

КОНЧИНА Г-НА НИКОЛАЯ СОКОЛОВА

Наши читатели не забыли о вышедшей в марте прошлого года трагической книге, в которой г-н Соколов впервые поведал с методичностью, достойной историка, чудовищные обстоятельства убийства Царя Николая II и Царской Семьи Юроским [sic!] и его десятью латышами.

Расследование гибели Николая II было поручено Николаю Соколову, следователю Омского суда, адмиралом Колчаком.

Именно результат данного расследования, проведённого с абсолютной безпристрастностью и насыщенного не подлежащими сомнению доказательствами, лёг в основу опубликованной г-ном Соколовым книги, которая по словам нашего коллеги г-на Жоржа Кларси [Georges Claretie], являет собой «судебный документ, полный жизненной правды, кричащий от боли и истекающий кровью».

Мы получили краткое сообщение о том, что Соколов скончался в Фонтенбло от сердечного приступа.

Ничто не предвещало столь внезапной кончины, которую, вероятно, лишь ускорила боль изгнания и жестокая тоска, ещё больше усилившаяся в последние дни, от мрачных воспоминаний об истерзанной России²³¹.

Вырезка из газеты «Le Figaro» (25.11.1924) с заметкой памяти Н.А. Соколова

Вырезка этой статьи вместе с телеграммой и еще одним документом тех дней, который мы приведем чуть позже, журналист вложил в книгу, надписанную ему следователем совсем недавно – весной 1924 г. в Фонтенбло.

По всей вероятности, именно это последнее обстоятельство вызвало утверждение автора о том, что Н.А. Соколов скончался в результате «сердечного приступа» в… Фонтенбло.

Католическая церковь Святого Георгия в Сальбри

Перенесемся, однако, вновь в Сальбри.

«Тотчас же ночью, – сообщал русский газетный некролог, – к покойному приехали, ставшие его друзьями, князь Н.В. Орлов и княгиня Надежда Петровна.

Безпрерывно днем и ночью трое суток дежурили они у гроба по очереди с французами, проявившими необыкновенно трогательное внимание к покойному и его семье.

Некролог Светлейшего князя Михаила Константиновича Горчакова. «Часовой». Париж-Брюссель. № 419. 1961. С. 31

Местный кюре явился первым и прочитал над ним первую молитву[1]1
  Прочитавший над Николаем Алексеевичем первую молитву местный кюре Maxim Davenne служил в местной церкви Святого Георгия с 1911 г. Он был профессором частной католической школы для мальчиков Notre-Dame des Aydes в Блуа (Луар и Шер). Скончался 4 декабря 1928 г. в Сальбри. – С.Ф.


[Закрыть].

На следующий день второй друг покойного Светлейший] кн[язь] М.К. Горчаков[2]2
  Светлейший князь Михаил Константинович Горчаков (1880–1961) – известный монархист. Финансировал журнал «Двуглавый Орел», основал в Париже издательство «Долой зло». Долголетний староста парижского храма Знамения Божией Матери. Был женат (1907) на графине Наталии Павловне Стенбок, урожденной Харитоненко (13.10.1882-24.8.1964. Шель). Детей у них не было. Скончался 21 февраля ⁄ 6 марта 1961 г. в Эрбле под Парижем. – С.Ф.


[Закрыть] привез из Парижа православного священника.

В среду 26 ноября, его хоронил буквально весь город Сальбри с мэром во главе. Это была не толпа любопытных, а сочувствующие жители французы, явившиеся одетыми в траур отдать последний долг покойному. Узнали они его по книге, о которой им говорили и мэр и кюре.

Памятник погибшим в войне 1914–1918 гг., установленный в Сальбри в 1920 г.

Когда после погребения русские благодарили мэра за трогательное внимание к их соотечественнику, мэр ответил, что такого случая, когда бы весь город хоронил кого-либо в Сальбри, он, мэр, не помнит, и что они, французы, пришли отдать последний долг представителю той России, которая была их союзницей и другом»²³².

В тех же словах, пусть и без подробностей, о похоронах писал автор, помещенного в вышедшем в 1925 г. в Париже седьмом томе русского эмигрантского альманаха «Русская Летопись» другого, уже упоминавшегося нами ранее некролога.

Лицевая и оборотная сторона записки князя Н.В. Орлова Уильяму Фуллертону от 30 ноября 1924 г. Собрание музея «Наша Эпоха» (Москва)

Сохранился и еще один документ, связанный с этими скорбными днями – записка князя Н.В. Орлова, адресованная тому же Уильяму Фуллертону и вложенная журналистом в уже упоминавшуюся нами книгу Н.А. Соколова, ныне находящуюся в коллекции московского музея «Наша Эпоха».

Написана она на специальном бланке замка Buisson-Luzas с указанием адреса и телефона (перевод Н.А. Ганиной):

«30 ноября 1924

Дорогой друг,

в четверг, 2 декабря, в 12.30 состоится отпевание нашего дорогого друга Соколова, в русской церкви, рю Дарю 12, в 8 ч[асов]. Я буду там; я думал, возможно, Вы тоже сможете придти; особенно потому, что русская заупокойная служба, которая будет исполняться хором, весьма красива, и, я уверен, впечатлит Вас.

После отпевания, Вы, возможно, захотели бы пообедать с моей женой и со мной в русском ресторане. Я буду в [1 нзб.] в понедельник и [1 нзб.] Вас вечером. Всегда Ваш [подпись]».

Внутренний вид Собора Александра Невского в Париже

Таким образом, отпевание Николая Алексеевича Соколова состоялось в Соборе Александра Невского в Париже – самом, пожалуй, знаменитом храме Русского Зарубежья.

Подозрительная смерть

«Близ Царя – близ смерти».

Скоропостижная кончина Николая Алексеевича Соколова породила немало слухов.

«Говорят, Ваше Превосходительство, – спрашивал 30 декабря 1930 г. во время своей беседы с М.Н. Гирсом французский журналист Де Отеклок, – что следователь Соколов умер так внезапно, что могли возникнуть самые прискорбные предположения. Говорят, что последние дни он не был при полном сознании.

Господин Гирс, казалось, колебался:

– Действительно, смерть Соколова была скорой, но ничто не доказывает, однако, чтобы она была неестественной. Он страдал болезнью сердца, развившейся благодаря нечеловеческим волнениям во время следствия. Это был человек болезненный, очень живой и мучимый заботой о своей незаконченной работе, тем более, что ему не представлялось возможности идентифицировать что бы то ни было»²³³.

Эта сплотка: уверенность в естественности смерти следователя вкупе с утверждением, что само дело развалилось, – весьма характерна, приобретая при этом совершенно особое звучание в устах человека, не допускавшего, как мы уже писали, Н.А. Соколова к материалам им же проведенного следствия и собранным вещественным доказательствам, а также не постеснявшегося шантажировать прекращением денежных выплат, если тот будет продолжать расследование.

Судя по встречающимся в публикациях упоминаниям, многим показалось убедительным утверждение дочери следователя – Натальи Николаевны Руллон-Соколовой, сделанное ею в августе 1992 г. в беседе с режиссером документалистом Сергеем Мирошниченко. Однако те, кто ссылался на ее слова, вряд ли задумывались над смыслом того, что она сказала в действительности.

Для более точного понимания приведем распечатку этого фрагмента разговора:

«Мирошниченко: Скажите, много говорят, что у Вашего папы была странная смерть. Это правда?

Руллон-Соколова: Нет, нет, нет… То есть последнее время он не мог выходить один. Ну да… Его хотели… Его хотели – как это – не убить, а украсть, да, и убить. Это да, это правда. Но у него был сердечный припадок. Я помню, я была рядом. Мне было четыре года. Я была там. Я думаю, что если бы он не умер своей смертью, у него бы была ненормальная смерть».

Согласитесь: весьма странное объяснение «естественности» смерти. Да и вряд ли четырехлетняя девочка могла понимать, что к чему. В откровенности же впоследствии с ней матери мы также сильно сомневаемся. Почему – читатели поймут впоследствии.

Как бы то ни было, свидетельства такого рода не удовлетворяли уже даже неравнодушных современников тех событий.

Тот же французский журналист Ксавье де Отеклок, например, отправляясь вскоре после беседы в Париже с М.Н. Гирсом в Сальбри, задавался подобными вопросами:

«Мрачная фатальность лежит на Реликвиях Мучеников Екатеринбурга. Тот, кто Их спас, рискуя своей жизнью, умер от горя и отчаяния.

Следователь Соколов умер 23-го ноября 1924 г. в Сальбри (Loir-et-Cher) в полном расцвете лет (41 года). Как и почему? – вот, что мне нужно выяснить. В поезде меня охватили сомнения и мрачное безпокойство».

Долгое время, однако, все эти вопросы оставались без ответа. Потом постепенно стали появляться некоторые свидетельства.

Павел Николаевич Пагануцци

В вышедшей в 1981 г. в Джорданвилле книге «Правда об убийстве Царской Семьи» известного исследователя цареубийства профессора П.Н. Пагануцци[3]3
  Павел Николаевич Пагануцци (1910–1991) – участник Белой борьбы, монархист, преподаватель русского языка и литературы. Получил докторскую степень в Монреальском университете (Канада). Затем был приглашен в Вермонтский университет в Берлингтоне, где был профессором на кафедре русского и сербского языков. Там он работал в течение двадцати лет, вплоть до выхода на пенсию в 1978 г. в звании заслуженного профессора.


[Закрыть] читаем: «Неожиданная смерть, при загадочных обстоятельствах, унесла Соколова в могилу. Соколова нашли мертвым в саду его дома. А.С. Нарышкина, покинувшая вместе с Соколовым Сибирь и жившая во Франции неподалеку от них, сообщила нам эту версию».

Речь идет об Анне Сергеевне Нарышкиной, дочери генерала С.Н. Розанова, знакомого, с дореволюционных еще пор, Н.А. Соколова. Письмо профессору П.Н. Пагануцци было написано 12 ноября 1979 г.

О генерале и его дочери, вышедшей замуж за адъютанта ее отца полковника К.М. Нарышкина, истории их отношений со следователем и обстоятельствах, связанных с написанием и посылкой самого письма, мы уже писали в начале книги.

Некоторые подробности можно почерпнуть из интервью, которое 2 октября 2017 г. главный редактор Русской Народной Линии А.Д. Степанов взял у сына А.С. Нарышкиной, правнука генерала С.Н. Розанова – американца Петра Александровича Сарандинаки:

«Потом Соколов поехал в Америку, и когда вернулся обратно, вскоре умер от разрыва сердца. Но говорили, что его отравили…

– А как вы относитесь к версии насильственной смерти Н.А. Соколова?

– Моя семья считала, что это так и есть. Моего деда Кирилла Нарышкина тоже нашли мертвым на юге Франции. К тому времени он уже оставил мою бабушку и женился на другой. Однажды он лёг спать одетым, кто-то завязал галстук за спинку кровати, и он задохнулся. Он тоже был очень активным антикоммунистом.

– А сейчас в эмиграции вопрос о том, была ли смерть Н.А. Соколова насильственной или нет, как-то обсуждается?

– Нет, никто правды не знает. […] Моя бабушка, правда, говорила, что у него было слабое сердце.

Петр Александрович Сарандинаки

Но он любил охоту, а значит, много ходил… Кстати, он тоже работал вместе с моим прадедом и Кутеповым, помогал проводить офицеров через лес, он очень хорошо знал местность.

– А в эмиграции ваша семья – прадедушка, дедушка, бабушка – поддерживали контакты с Соколовым?

– О, да, конечно. Соколовы были хорошие друзья моего прадеда. Моя мама мне рассказывала, что она играла под столом, когда Соколов приходил к ним в гости. Моя мама родилась во Франции в 1921 году, и хотя была маленькой, но кое-что помнила»²³⁴.

Проблемы со здоровьем у Н.А. Соколова действительно были.

Но тем легче – на этом фоне – было, совершенно незаметно для постороннего взгляда, «помочь» ему побыстрее уйти в мiр иной.

Для этого был, прежде всего, весьма основательный мотив.

«…Знаю очень хорошо, – писал сразу же после кончины друга А. Ирин, – что поездка Соколова [в США] сильно встревожила евреев. Первоначально они все же хотели вчинить против Форда процесс, для чего из Совдепии были командированы два или три еврея, долженствовавшие оспаривать свидетельство Соколова.

Однако борьба для них была, очевидно, не под силу и инициаторы процесса, поднятого в защиту еврейской невиновности, сочли за благо взять свое обвинение обратно. […]

Враждебные России силы хотели воспрепятствовать обнаружению истины, истины столь священной для нас, русских, и столь убийственной для евреев. Чтобы ни говорил кагал и его прислужники, но екатеринбургское злодеяние всецело задумано и исполнено евреями».

Понятно, что после этого за столь важным свидетелем на предполагавшемся процессе, чью неподкупность уже не раз сумели выяснить многочисленные парижские визитеры, должна была начаться совместная охота: большевицких властителей России и их американских соплеменников.

Американский промышленник предвидел, между прочим, такое развитие событий. По словам старинного друга и земляка следователя – А.И. Шиншина, еще «в первое посещение Соколовым Форда тот советовал ему не возвращаться в Европу, говоря что это возвращение грозит ему опасностью. Соколов не послушал Форда, имевшего очевидно основания отговаривать Соколова от поездки в Европу».

Генри Форд за рулем своего автомобиля

С Фордом, кстати говоря, было связано и другое предприятие, так и не осуществившееся до сих пор: перевод на английский язык книги Н.А. Соколова, финансирование его издания с последующим широким распространением.

«…Как я слышал, – писал еще после появления в продаже первого французского издания П.С. Боткин, – готовится к печати английское. Последнее, если я не ошибаюсь, должно выйти в свет в Америке».

Смерть в Сальбри настигла следователя как раз накануне предполагавшейся второй его поездки за океан.

Упоминавшийся нами Алексей Иванович Шиншин вспоминал, как Николай Алексеевич просил его «ехать с ним в Америку к Форду, куда последний звал его, как главного свидетеля по делу возбуждаемого им против Банкирского дома “Кун, Лёб и К⁰”.

Процесс этот должен был начаться в феврале 1925 года»²³⁵.

Допустить этого было невозможно, да и медлить дальше было нельзя. К тому же, если верить автору только что цитировавшейся статьи, то Н.А. Соколов в своей книге выложил далеко не все карты на стол, обладая некими важными документами, о предположительном содержании которых мы еще попытаемся как-нибудь поговорить.

Весьма примечателен был также интерес советских спецслужб к Генри Форду, совпавший по времени с его контактами с Н.А. Соколовым.

Согласно датированному октябрем 1924 г. сообщению пражской резидентуры ИНО ОГПУ, «Форд обещал поддержать противобольшевицкую армию всё время пребывания ее за границей»²³⁶.

Арманд Хаммер (1898–1990) – будущий американский миллионер

Если вспомнить тесные взаимоотношения руководителей этой только что возникшей республики, с одной стороны, с советскими спецслужбами (со времен пребывания Чехо-Словацкого легиона в Сибири), а, с другой, с американскими деловыми кругами и истеблишментом, то именно в Праге действительно могли хорошо знать положение дел.

В ту пору тропку к Форду как раз протаптывал посланец Красной Москвы – американский предприниматель, по происхождению еврей из Одессы, тесно связанный лично с Лениным, ОГПУ и при этом посвященный в некоторые обстоятельства цареубийства – Арманд Хаммер (1898–1990)²³⁷.

Гибель Н.А. Соколова в Сальбри обернулась в Америке тяжелым поражением Генри Форда.

«Двуглавый Орел». Париж. 7/20 марта 1927 г. № 5. С. 38

Почувствовав слабину, противная сторона сразу же повела наступление. Некоторые перипетии этой борьбы нашли отражение в издававшемся в Париже Вестнике Высшего Монархического Совета «Двуглавый Орел»:

«ШТРАУС ПРОКЛИНАЕТ ФОРДА

В Бостоне известный американский богач Натан Штраус, являющийся одним из руководителей Палестинского Фонда, на собрании этой организации заявил, что богатство Генриха Форда является “проклятием для Америки и всего мiрa”, так как автомобильный король ведет антиеврейскую пропаганду»²³⁸.

Буквально в следующем номере последовало продолжение истории. Напомнив слова о том, что богатство Генри Форда является проклятием для Америки и всего мiрa», автор заметки «Форда устраняют» писал: «Американские иудеи – народ деловой. И потому ничего удивительного, что слова их уже претворились в дело.

31-го марта Г. Форд возвращался один в автомобиле, сам управляя рулем. Неизвестный автомобиль в течение некоторого времени следовал за Фордом, а затем, нагнав его на повороте, сильным толчком сбросил машину автомобильного короля под откос и быстро скрылся.

Лаборатория ядов первоначально носила название «Специального кабинета»

Внизу протекала бурная река и гибель Форда казалась несомненной. Только чудом спасся он, зацепившись за ветвь дерева. Тяжелораненый Форд нашел силы дотащиться пешком до дому. Ему произведена операция, и положение его серьезное.

Генрих Форд осмелился бороться с Темной Силой, и покушение на его убийство – лишь в порядке вещей. Нас поражает не покушение, а та младенческая безпечность, которую обнаружил человек, казалось бы, понимающий, с какой злобной и безпощадной силой вступил он в борьбу»²³⁹.

В конце концов, его заставили не только свернуть свою пропагандистскую деятельность и извиниться перед евреями, но вынудили даже помогать СССР.

Франк Коллар. «История отравлений. Власть и яды от античности до наших дней». Перевод Елены Лебедевой. М. «Текст». 2010

Возвращаясь к смерти следователя, заметим, что для нее был не только мотив, о чем мы писали, но и возможности.

Примеры из истории подтверждают: болезнь сердца лишь облегчает прикрытие внешнего воздействия на человека при помощи, например, той же химии или, как принято говорить сегодня, спецсредств.

В ликвидации Н.А. Соколова чекисты, как мы видели, были заинтересованы. Но были ли у них в то время технические возможности?

До сих пор малоизвестен факт, хотя об этом и писали (тот же, к примеру, чекист П.А. Судоплатов или современный историк спецслужб А.И. Колпакиди), что у истоков организованного на государственном уровне использования для устранения противников политического режима в СССР ядов стоял вовсе не Сталин с известной токсикологической «Лабораторией-Х» Григория Моисеевича Майрановского, «Доктора Смерть», а непосредственно сам основатель Советского государства – Ленин, чьи памятники, согласно сформированным ныне в обществе воззрениям, являются одной из «национальных скреп», а труп в мавзолее приравнивается к «святым мощам».

Созданная в 1921 г. специальным приказом Совнаркома лаборатория ядов первоначально носила название «Специального кабинета».

По словам офицера-перебежчика из советского ГРУ Бориса Володарского, идея создать спецлабораторию пришла в голову Ильичу после покушения на него Каплан. «Ему сообщили, что пули были отравлены рицином. Тогда Ленин и заинтересовался ядами, а также предложил создать “специальный кабинет”, в котором бы проводилось изучение токсинов и наркотических веществ».

Современный французский историк-медиевист, профессор Реймского и Парижского университетов, доктор наук Франк Коллар (Franck Collard) в своей книге «История отравлений» дает несколько иную, более обоснованную, на наш взгляд, трактовку: «Еще до победы большевиков Ленин ратовал за массовое отравление продовольствия в тех регионах, где население поддерживало царизм. Как только большевики пришли к власти, яд стал широко применяться для устранения противников или соперников»²⁴⁰.

Игнатий Николаевич Казаков

Первым руководителем «Специального кабинета» был профессор И.Н. Казаков [4]4
  Игнатий Николаевич Казаков (1891–1938) – по происхождению болгарин из Бессарабской губернии. Кроме занятий в спецлаборатории возглавлял Государственный научно-исследовательский институт обмена веществ и эндокринных расстройств Наркомздрава СССР. Занимался проблемами омоложения. Лечил высокопоставленных партийных и советских работников. Однако занятие ядами превращало его в опасного свидетеля, предопределив его ликвидацию. Расстрелян он был на подмосковном чекистском полигоне «Коммунарка».


[Закрыть]. Вплоть до 1937 г., для маскировки, формально он подчинялся Всесоюзному институту биохимии, хотя уже с 1926 г. фактически ее курировал заместитель председателя ОГПУ Генрих Ягода.

Проводились эксперименты не только с ядами, но и с боевыми отравляющими веществами, о чем, нисколько не стесняясь, писали открыто, вербуя добровольцев для безчеловечных экспериментов.

Русская эмигрантская открытка 1924 г.

«Подобно тому, как ядовитый мышьяк, будучи принят в малых дозах, оказывает целебное действие, так и боевые отравляющие вещества могут оказывать ценные медицинские услуги при надлежащей дозировке. Так, отмечено, что иприт, “король газов”, оказывает благоприятное действие на лечение туберкулеза… Люизит – “роса смерти” – уже применяется при лечении полупараличей с хорошими результатами…»²⁴¹

Издательская обложка книги: Arkadi Vaksberg «Le laboratoire des Poisons. De Lénine à Pout-ine». Traduit du russe par Luba Jurgenson. Paris. Gallimard. 2007 г.

В 2007 г. в парижском издательстве «Gallimard» вышла книга известного советского журналиста, с 1973 г. работавшего в «Литературной газете», доктора юридических наук Аркадия Ваксберга (1927–2011) «Лаборатория ядов. От Ленина до Путина», до сих пор так и не вышедшая на русском языке²⁴².

В этой единственной не опубликованной на русском языке книге, рассказывал ее автор в интервью корреспонденту газеты «Le Figaro», он поставил себе целью показать, как, начиная с октябрьского переворота 1917 г., новая власть стала систематически применять изощренные яды для устранения своих политических противников – как реальных, так и воображаемых. Неизменный принцип, которым руководствовались при разработке, отборе и применении отравляющих веществ, был один: как можно более трудное распознание самого факта атаки.

Перечисляя заказанные Кремлем «специальные операции с летальным исходом», Ваксберг пишет и об отравлении следователя Н.А. Соколова (с. 76–77).

Мой парижский знакомый Шота Чиковани, опубликовавший новый извод книги Роберта Вильтона, не раз встречался с Ваксбергом, с 1996 г. собкором «Литературной газеты» во Франции.

«Аркадий, с которым мы иногда вместе ходили на книжные салоны, – вспоминает он, – дарил мне все свои книги, и только об этой книге я ничего не знал. Теперь я думаю, что может он сознательно о ней умолчал. Я ведь мог спросить его, где он о Соколове это взял…»

Если отравление (искусственная стимуляция сердечного приступа, в результате чего наступала смерть) было, то, учитывая место его совершения (небольшой французский городок Сальбри), это облегчает определение лица, причастного к этому.

При таком раскладе всё указывает на князя Николая Владимiровича Орлова. Он был ключевой фигурой при Соколове. Благодаря незначительной материальной помощи фактически он контролировал Соколова. Любые контакты со следователем могли осуществляться только через него. Все переговоры с Фордом во время поездки в США шли исключительно в его присутствии.

Именно от него исходила информация о болезни Н.А. Соколова и неотвратимости ее последствий.

Судя по уже приводившимся нами ранее документам, во время самой смерти следователя князь находился поблизости, в своем замке Buisson-Luzas, прибыв в дом скончавшегося незамедлительно и далее находился «при гробе» неотлучно: отбивал телеграммы о случившемся, организовал похороны, отпевание в Париже; если сам и не писал некрологи в русской эмигрантской прессе, то, по крайней мере, снабжал их авторов информацией. Но – самое главное – контролировал архив следователя, на чем мы остановимся позднее более подробно.

Один из ключевых документов для понимания того, что происходило в те дни, – свидетельство о смерти Н.А. Соколова.