Текст книги "Мастер тату"

– Зачем еще это?

– Ты увидишь там человека, у которого на лбу написано, что он может убить. Извини, Молчун, но у тебя такое лицо. Девочки боятся.

– Я и сам себя боюсь, – буркнул Молчун, не упомянув, что куда больше он боялся другого человека: мертвого брата, который являлся к нему по ночам.

Глава 20

– Ты только дернись, только дернись, сука! Я тебя на месте положу! И мне плевать, откуда ты, понял?! Ты понял, гад, понял, подонок?!

Мурзик выпалил это залпом, держа правую руку за пазухой и угрожающе дергаясь всем телом – Кириллу это напомнило изготовившуюся к броску кобру из "Клуба кинопутешествий". Еще это напоминало дурной провинциальный театр – Кирилл успел заметить, что под курткой у Мурзика ничего нет, и страх могли внушить разве что его бешеные глаза да желтые кривые зубы. Но Кирилл с уважением отнесся к спектаклю – он поспешно отпрыгнул на шаг и даже поднял руки раскрытыми ладонями к Мурзику, как бы говоря: "Да что ты, милый, что ты! Не буду я дергаться! Я вообще мухи не обижу, не то что такого крутого парня, как ты..."

Отступление Кирилла добавило Мурзику уверенности – он выпятил для пущего ужаса нижнюю челюсть, а левой рукой торопливо пихнул кнопку вызова лифта, однако та никак не отреагировала. Мурзик продолжал беспокоиться.

Как и все наркоторговцы, с определенного момента Мурзик стал очень нервным человеком, везде видящим подвохи, засады и опасности. Он находил подозрительные вещи повсюду, а если этих вещей было больше одной, Мурзик срывался. Неработающий лифт и странный человек в коридоре – это уже было больше одного странного факта, и Мурзик полетел с катушек. Кирилл не был специалистом по психологии, но слова про то, что Мурзику "плевать, откуда ты", навели его на определенные мысли. Мурзик кого-то боялся. Значит, у него есть причина бояться. Значит, он сделал что-то такое, после чего Мурзик боится незнакомых людей, боится, что это люди "откуда-то". Вывод: в Пушкинском сквере действительно работал Мурзик, вот почему он такой дерганый.

Соорудив в мозгу такую сложнейшую причинно-следственную цепочку (которая полностью подтверждала изначальную версию), Кирилл улыбнулся.

– Чего ты щеришься, придурок?! – прошипел Мурзик.

– Мурзя, ты че, брат? – Кирилл продолжал улыбаться. – Перебрал, что ли? Своих не узнаешь?

– Каких своих?! – Мурзик отчаянно треснул по кнопке. – Кого еще я должен узнавать?

– Ну точно, ты припух, – сказал Кирилл. – Еще не вечер, а ты уже вон как хорошо догнался. Память у тебя стала, Мурзя... – он укоризненно покачал головой, мысленно проклиная неторопливого Хорька: из-за него приходилось разыгрывать спектакль почище мурзиковской пантомимы с несуществующим пистолетом.

– Память, – автоматически повторил Мурзик, нахмурился и вдруг безвольно опустил руки, повисшие как плети. – Память...

Как параноик со стажем, Мурзик боялся не только незнакомцев, он боялся еще много чего. В том числе – как угадал Кирилл – боялся перебрать до такой степени, что это скажется на здоровье. Кирилл назвал мурзиковский страх вслух, и Мурзик сразу же переключился на это, забыв про "пистолет" и обещание пристрелить Кирилла, если тот дернется.

– Я тебя вправду знаю? – неуверенно произнес Мурзик.

– Ясный пень! – фыркнул Кирилл. – Я на Глобуса работаю, меня Вова Рыжий зовут.

– А ты ведь не рыжий, – проницательно заметил Мурзик.

– Ясный пень! Это же кликуха такая! Пацаны придумали, чтобы для смеха...

– А-а-а... – протянул Мурзик. – Тогда понятно. А что это ты тут делаешь, Вован?

– Так это... – Кирилл огляделся по сторонам и заговорщицким шепотом сообщил: – Пасу здесь одного придурка. Коммерсант хренов... Слышь, Мурзя...

– Ну, – буркнул Мурзик, выжидающе глядя на Кирилла, который в эти секунды собирал в единое целое все, что когда-либо знал и слышал о Глобусе, Мурзике, наркотиках и отношениях в криминальной среде. Материть Хорька времени уже не оставалось.

– Помнишь, мы с Глобусом сидели в кабаке... – родил наконец Кирилл.

– В каком кабаке?

Кирилл в бешеном ритме погнал в мозгах список городских кабаков, выбирая среди них тот, где мог сидеть с братвой Глобус и куда мог притаранить наркотики Мурзик. Сам собой напросился дорогущий ресторан на центральной улице – с подходящим названием "Русский размах". Кирилл только раскрыл рот, чтобы заявить об этом, как Мурзик, видимо, желая показать, что с его памятью все не так уж плачевно, признался сам:

– Это в "Райском уголке" было... Глобус там обычно сидит.

– Точно! – тряхнул головой Кирилл, хороня "Русский размах" и все остальные версии. – В "Углу" мы сидели... Ты нам еще кой-чего привозил. Помнишь?

– Да помню, помню... – поспешно согласился Мурзик, хотя его воспоминания о том вечере были довольно смутными. – Глобус попросил, я привез.

– Мурзя, – вкрадчиво произнес Кирилл, подбираясь к Мурзику вплотную. – У тебя случайно нет сейчас... С собой? А то мне такой лом тут париться...

Кирилл думал, что Мурзик насторожится, станет отнекиваться, но Мурзик повел себя как подлинно деловой человек.

– Прямо сейчас? – уточнил Мурзик, и Кирилл кивнул. – И много тебе нужно?

– Э-э-э... – Кирилл на миг задумался: в этой сфере он тоже был не силен. Сколько попросить, чтобы Мурзик вернулся в номер? Килограмм? Это может вызвать подозрения. А если спросить один "чек", то Мурзик может просто вытащить его из кармана, и тогда спрашивается – зачем было устраивать весь этот цирк?

– Мне чтоб до завтра хватило, – неопределенно выразился Кирилл. – И ко мне еще друган должен подойти... чтобы ему тоже хватило...

Мурзик провел в уме какие-то сложные подсчеты и кивнул:

– Ясно... Цены ты знаешь... Пошли.

Кирилл чуть не взвыл от восторга – Мурзик быстрым шагом занятого человека проследовал по гостиничному коридору в сторону номера 526. Все расчеты Кирилла оказались верными, и сердце его пело победную песнь...

Про Львова и Хорька он подумал лишь мельком – а, сами сообразят, что к чему... Не маленькие.

Сам себя он в эту минуту ощущал очень большим, очень умным и очень удачливым.

Четыре минуты спустя, когда Хорек, Львов и двое из гостиничной службы безопасности уже были на этаже, Кирилл так про себя не думал.

Глава 21

После долгого и тягостного разговора с Галей Молчун унес из конторы головную боль и уверенность в своей абсолютной неспособности выполнить задание Стаса. С наивной хитростью выждав пару дней, Молчун позвонил Гоше и поинтересовался, когда можно будет выходить на работу.

– Ты спятил? – прозвучало в трубке. – Какая работа? Тебе же русским языком объяснили: сначала узнай, кто девчонок замочил, а потом уже возвращайся на работу. Или у тебя склероз? Или ты думаешь, что это все шуточки? Так вот, Молчун, это никакие не шуточки!

– Ясно, – похоронным голосом произнес Молчун, осознав, что его "наивняк" не сработал.

– А раз тебе ясно, то делай что-нибудь! Стас – он же... Он вот хоть завтра может тебя вызвать и спросить: "Ну, чего нарыл?" А у тебя – ноль, голяк! Мамой клянусь, у тебя будет очень бледный вид!

– Наверное, – вздохнул Молчун.

– Ну так не сиди, работай! И упаси тебя бог, Молчун, устраиваться втихаря в какую-нибудь другую контору!

"Неплохая мысль", – подумал Молчун. Но раз первым до нее додумался Гоша, то мысль можно было выбросить в мусорное ведро.

– Если ты рыпнешься куда-нибудь на сторону, – вещал металлическим голосом Гоша, – Стас узнает, рано или поздно узнает... Он это расценит так, будто ты хотел его кинуть. И разговор с тобой, Молчун, будет коротким. Так что не пропадай, Молчун, лады? Не пропадай, а то совсем пропадешь...

Гошины наставления внушили Молчуну нечто вроде энтузиазма пополам с отчаянием. Положив трубку, Молчун хотел было кинуться куда-нибудь и чего-нибудь важное раскопать, чтобы не попасть под горячую руку Стаса...

Проблема заключалась в том, что Молчун понятия не имел, куда ему бежать и что раскапывать. И Молчун снова позвонил Гоше. Тот не обрадовался.

– Я же тебе говорил, – принялся он устало отчитывать Молчуна. – Нужно сходить к ментам, которые ведут это дело. Узнай, что они сумели раскопать. Потом позвони мне, обмозгуем твои дальнейшие действия. И запиши фамилию мента, которого тебе нужно найти...

Молчун фамилию записал и повесил трубку. Судя по Гошиному голосу, Молчун достал его хуже некуда. Это, наверное, было нехорошо, однако больше посоветоваться Молчуну было не с кем. Если были бы такие люди, Молчун в жизни не стал бы доставать Гошу, он вообще терпеть не мог кого-либо доставать. Еще он не любил суетиться. Да и врать он в принципе не любил. Однако когда Молчун переступил порог отделения милиции, то понял вскоре – без вранья тут не обойтись.

– Куда? – спросил дежурный.

– Мне к Филимонову, – блеснул Молчун почерпнутыми из разговора с Гошей знаниями.

– По повестке?

– Нет, – сказал Молчун, начиная беспокоиться. Почему это с ним вечно случаются идиотские истории из-за всяких бумажек?! Ну что за повестка, никто не говорил Молчуну ни про какую повестку! Молчуном овладело тихое отчаяние.

– Нет повестки, – равнодушно проговорил дежурный. – А зачем тогда тебе Филимонов?

Молчун тяжко вздохнул, будто собирался прыгнуть с десятиметровой вышки, и пустился в путаные объяснения, смысл которых сводился к тому, что Молчуну просто позарез необходимо видеть майора Филимонова.

Дежурный понял его не сразу, так как Молчун в своем выступлении старался одновременно и доказать жизненную необходимость общения с Филимоновьм, и не проговориться. Лишь когда Молчун упомянул адрес квартиры, где произошло убийство, в глазах дежурного сверкнуло нечто вроде озарения.

– Так ты свидетель? – предположил дежурный.

– Нет, – молниеносно отверг эту версию Молчун.

– А кто? Родственник убитой?

– Да, – сказал Молчун не очень уверенно.

– Родственник убитой, – удовлетворенно произнес дежурный. – Которой из двоих?

– Э... – Молчуну пришлось поднапрячь мозги, чтобы не попасть впросак. К счастью, он припомнил слова Гали, что у Кристины остались муж и ребенок. Значит, ее родственники сюда уже наверняка наведывались. Оставалась Мила. Она была приезжей, а стало быть, вряд ли кто-то из ее близких здесь был.

– Михальской, – сказал Молчун. – Людмилы Михальской. Я ее родственник. Дядя.

На удивление Молчуна, вопросов больше не последовало.

– Тогда вам по коридору налево, – сказал дежурный. – Только Филимонова там сейчас нет. Он на выезде.

– Я подожду, – сказал Молчун, подумав про себя, что это даже хорошо, что Филимонова нет на месте – будет время подготовиться к разговору. Время подумать обо всей той лжи, которую еще понадобится сказать.

– Он не скоро вернется, – добавил дежурный.

– Я подожду, – сказал Молчун.

Свое слово он сдержал и прождал майора Филимонова три с половиной часа. Скамейка в коридоре перед филимоновским кабинетом была жесткая и неудобная, вероятно, сработанная по спецзаказу, чтобы подозреваемые привыкали к жесткости скамьи подсудимых. Но именно благодаря жесткости скамьи Молчун, за эти три с лишним часа не задремал – он постоянно ерзал, менял положение тела, перенося вес то на одну ягодицу, то на другую, то вставал и прохаживался взад-вперед, то снова садился...

К семи часам вечера Молчун утомился и вскакивать со скамейки перестал. Он просто неподвижно сидел, привалившись спиной и затылком к холодной стене защитного цвета.

– Ко мне?

Молчун открыл глаза. Грузный мужчина лет сорока выискивал нужный ключ из целой связки. На Молчуна он не глядел.

– К Филимонову, – сказал Молчун.

– Вот он я, – устало проговорил мужчина. – По повестке?

– Нет, – быстро ответил Молчун. Эту часть разговора он продумал заранее. – Я родственник Людмилы Михальской. Хотел узнать, как продвигается расследование...

– Ну проходи, если родственник, – буркнул Филимонов. Молчун поспешно вскочил с жесткой скамейки и вошел в кабинет вслед за майором. Филимонов молча кивнул на стул, Молчун присел и понял, что стул немногим отличается по жесткости от скамейки в коридоре. Не иначе как вся мебель здесь была "спецмебелью". Еще Молчуну не понравились решетки на окнах. Кабинет располагался на первом этаже, так что все было вполне объяснимо... Но Молчуну все равно не нравилось сидеть в помещении с зарешеченными окнами.

– Родственник? – спросил Филимонов уже из-за стола. – А я уж думал, никто так и не объявится. Родителям в Белогорск я отправил извещение, но в ответ ни слуху ни духу... А вы из Белогорска?

– Нет, я в Москве живу, – сказал Молчун. – Я – дядя.

– Можно посмотреть ваши документы? – небрежно произнес Филимонов. – Так, на всякий случай...

– Пожалуйста, – сказал Молчун, заранее начиная нервничать. Вечно у него возникали проблемы с документами. Или потеряет, или краской зальет, или забудет... Повестка эта, хотя бы... "Раз дело дошло до паспорта, жди неприятностей", – подумал Молчун. И в сотый раз пожалел, что не существует на свете машины времени, чтобы можно прокрутить время назад и избавиться от всего этого кошмара...

– Она – Михальская, – сказал Филимонов. – А у вас другая фамилия.

– Я – дядя по материнской линии, – сказал Молчун.

– Прописаны в Ростовской области...

– Московская регистрация имеется, – поспешно заверил Молчун.

– Да я вижу, что имеется... Охранником, что ли, работаешь?

– Почему охранником? – слегка растерялся Молчун. В голову сразу стукнуло: "Идиот, забыл вытащить из паспорта рекламную карточку "Каприза"!" Оказывается, не забыл. Оказывается, не в этом было дело.

– Я гляжу – мужик в форме, крепкий... В то же время – без понтов, без золота на шее, без перстней и прочего барахла. Значит, не деловой. Стало быть, либо охранник, либо военный.

– Охранник, – согласился Молчун. – Я это... Склады охраняю.

– Платят нормально?

– Нормально, – сказал Молчун. – Я, собственно, за этим в Москве и...

– Племянница тоже в Москву за деньгами приехала?

Молчун подумал и решил, что нужно изобразить печаль. Он тяжко вздохнул и сказал, глядя в пол:

– Она... Она все хотела манекенщицей стать. За этим и приехала. А получилось... Получилось все по-другому.

– Да уж, – согласился Филимонов. – Вышло все совсем не так, как хотелось. Она тебе небось заливала, что в какой-нибудь школе манекенщиц учится?

– Точно, – сказал Молчун, радуясь, что майор оказался таким хорошим человеком и сам все придумывал за Молчуна. – А я же проверить не могу...

– Знаешь, – Филимонов навалился грудью на стол, приблизив лицо к Молчуну. – Я ведь чего так с тобой... У меня у самого дочь – восемнадцать лет. И я ее совсем не знаю. То есть она мне тоже чего-то рассказывает, про колледж и про подруг... Только я не знаю – правда это или нет. И я дико боюсь, что в один злополучный день я – вот как ты теперь – узнаю, что в ее словах не было ни капли правды... Но будет уже слишком поздно.

– Да, – вздохнул Молчун. – Это такое дело...

– Это такая жизнь, – уточнил Филимонов и потер и без того красные глаза.

Глава 22

Первое, о чем подумал Кирилл, после того как Мурзик условным стуком пробарабанил в дверь 526-го и та открылась, было: «Их тут слишком много».

В стандартном двухместном номере находилось четверо мужчин. Пришли Мурзик и Кирилл – получилось шестеро. В номере стало тесно. И еще там стало напряженно.

– Ну чего ты мотаешься туда-сюда?! – рявкнул на Мурзика коренастый горбоносый мужик в джинсах и красной майке. – Люди на товаре вторые сутки сидят, а ты не можешь его забрать отсюда! Я же тебе сказал, что делать. На кой хрен ты вернулся? И это еще что за хмырь с тобой?

– Вова Рыжий, – сказал Мурзик, судя по его виду уже сомневавшийся – правильно ли он сделал, что вернулся в номер. – Вова на Глобуса работает... Я ему пару "чеков" хотел продать...

– Ты урод, Мурзик! – сказал горбоносый. – Из-за копеек суетишься, а насчет товара, который стоит... До хера он стоит, короче говоря, а ты с ним разобраться не можешь! Я завязываю с тобой работать, честное слово...

– Че ты психуешь, Закир... – попробовал обороняться Мурзик, но в ответ был послан далеко и надолго. Кирилл не торопил события, он осматривался, считал и соображал. Фамилии двоих приезжих, что сняли номер, – Закиров и Абдюшев. Получается, что Закиров – это Горбоносый. Абдюшев... Наверное, тот усатый, что дремлет в кресле. И еще двое. Один, круглолицый веснушчатый парень, лежит на кровати и спит. Другой сидит на подоконнике и внимательно следит за Кириллом. Черт, этот тип на подоконнике – самый настоящий негр. Росту в нем, наверное, метра два, не меньше. Кирилл уже не чувствовал себя таким уж большим. Да и умным, в общем-то, тоже...

– Закир, забери у него "пушку", – вдруг сказал негр без малейшей тени акцента.

– Без проблем, – поспешно развел руками Кирилл. – Держите, ребята...

– Держим, не переживай, – утешил его Закир, вытащив Кириллов "ПМ" у него из-за пояса и небрежно бросив на журнальный столик между пепельницей и пивными бутылками. От резкого звука усатый в кресле открыл глаза и уставился на Кирилла:

– Это кто?

Усатому объяснили, и тот равнодушно махнул рукой:

– Ну так отвесьте ему...

Очевидно, усатый был здесь главным, потому что Закир перестал ругаться с Мурзиком, пошел в ванную комнату и принес оттуда сверток, внутри которого лежали расфасованные порции наркотика – "чеки".

– Сколько тебе, Вова? – спросил Закир неприязненно Кирилл подумал и сказал, что штук пять хватит. Закир отделил от кучки пять "чеков" и выложил их на столе.

– Бабки давай, – подал голос Мурзик. Кирилл полез было в карман, но усатый снова открыл глаза.

– Мне послышалось или парень вправду на Глобуса пашет?

– На Глобуса, – сказал Кирилл, еще не зная, хорошо это или плохо.

– Тогда скажи Глобусу, – лениво протянул усатый, – что у меня имеется элитный товар. Чистейший "кокс", ни разу не разбодяженный... Белейший как снег. Суперкачественный продукт.

– Да-а, – негр на подоконнике мечтательно причмокнул. – Такой "кокс", наверное, Березовский каждый день нюхает!

– Папа римский не отказался бы от такого "кокса", – пафосно заметил усатый. – Глобус тоже может попробовать, если поспешит... Эй, Закир, дай парню на пробу, чтобы он мог подтвердить Глобусу.

– Только товар переводить, – проворчал Закир, но подчинился и вытащил из какого-то тайника целлофановый квадратик, заполненный белым порошком. Пять кирилловских "чеков" он скинул на кровать, а на освободившееся место аккуратно высыпал кокаин.

– Садись, – велел усатый Кириллу. – Садись и попробуй. И скажи мне потом, что ничего лучшего в жизни ты не пробовал. И скажи это потом Глобусу.

– Ага, – кивнул Кирилл, медленно опускаясь на кровать. Справа от него сидел Мурзик, завистливо косясь на журнальный столик. Впереди и чуть слева сидел в кресле усатый и выжидающе смотрел на Кирилла. Напротив кровати покачивал длинными ногами в тренировочных синих штанах огромный негр. У выхода из комнаты стоял мрачный Закир, скрестив на груди мускулистые руки. И только конопатый парень на кровати безмятежно сопел себе, улыбаясь каким-то своим снам.

Кирилл посмотрел на рассыпанный по столу порошок и понял, что сам себя загнал в ловушку. Все в этом номере таило угрозу – и кокаин, и негр, и Закир, и Мурзик...

– Давай, Вова, не тяни, – сказал усатый, и Кирилл почувствовал, как обращенные на него взгляды становятся все более напряженными и подозрительными. Ловушка под названием "кокаин" смотрела на Кирилла, а Кирилл смотрел на нее. Он знал, чего можно ожидать от злобного жестокого бандита, но вот чего ожидать от кокаина, он не знал. Поэтому Кирилл решил, что это самая опасная ловушка. И ошибся.

– Я чего-то не пойму, – зловеще проговорил Закир. Кирилл закрыл глаза и опустил голову к столу, будто нырнул в воду. Порошок пролетел вверх в носоглотку как бешеный экспресс.

– Хоп, – одобрительно сказал усатый.

В этот момент в коридоре Львов остановился и мотнул головой в сторону двери с цифрой 526. Парень из гостиничной службы безопасности осторожно поднес ключ к замку.

– Я войду первым, – предупредил Хорек и снял пистолет с предохранителя.

Глава 23

Он рассуждал про тяготы жизни еще минут десять. Молчун все это время согласно кивал, не решаясь нарушить ход мыслей Филимонова своими вопросами. Выходило, что у Филимонова забот полон рот, и в какой-то миг Молчуну даже подумалось, что не фиг тут сидеть со своей ерундой, у человека вон какие проблемы... Но потом Молчун все же собрался, улучил момент, когда Филимонов заталкивал в рот сигарету, и осторожно проговорил:

– Я хотел бы узнать... Как там продвигается расследование...

– А никак, – быстро ответил Филимонов и развел руками. Его слова прозвучали так исчерпывающе, что Молчун хотел было подняться со своего неудобного стула да пойти домой. Он даже чуть оторвал ягодицы от стула – к счастью, Филимонов в клубах табачного дыма этого не заметил и счел нужным дополнить свое заявление:

– Сам посуди, с чего оно будет двигаться? Три недели назад у нас тут укротителю тигров, народному артисту, голову проломили...

– У вас тут? – удивился Молчун, оглядывая тесный кабинет. В его представлении укротители все были плотными мужчинами с хлыстами и пистолетами, в высоких цилиндрах... Поэтому было непонятно, как в одном кабинете могли уместиться и сам укротитель, и те отчаянные ребята, что покусились на целостность укротительского черепа.

– В районе, я имею в виду, – уточнил Филимонов. – Так вот, к чему я это тебе говорю... Народного артиста! Среди бела дня! При десяти свидетелях! И тоже – ни тпру ни ну. Соображаешь?

Молчун неопределенно покачал головой.

– А ты соображай, – посоветовал Филимонов. – Не хочу тебя обидеть, но племянница твоя была совсем не народная артистка. Она была проститутка. Знаешь, как их еще называют?

Это Молчун знал.

– Бляди, – сказал он и, кажется, не угадал. Филимонов вздохнул.

– Группа риска их называют, – сказал Филимонов. – В том смысле, что они сами нарываются на такие истории. Да еще ночью, да еще на съемной квартире. Свидетелей нет, улик эти гаврики тоже не оставили... Как я буду двигать это дело? Тем более что спросят с меня в первую очередь за народного артиста, будь он неладен! А за твою племянницу с меня не спросят. Это я тебе честно говорю, откровенно, соображаешь? Глухое дело. Филимонов запыхтел как паровоз, изредка молниеносными движениями стряхивая пепел в банку из-под пива.

– Ну а хотя бы версии какие-нибудь? Предположения? – сказал Молчун с намеренной обреченностью в голосе. – Если квартира съемная, то ведь хозяева видели тех людей, кому сдавали...

– Ну видели, – равнодушно согласился Филимонов. – А толку? Хозяйка квартиры – бабка семидесяти лет. Каждый вечер выходит на Садовое кольцо с деревяшкой на шее "Сдаю квартиру". Ясно, кому она сдает – проституткам да их клиентам. Память у нее соответственно возрасту – ну было каких-то два мужика, ну дала она им ключи от квартиры... Лиц не помнит. Помнит, что один был повыше, другой пониже. Каши из этого не сваришь.

– А может быть, это конкурирующая группировка? – не без труда выговорил Молчун заготовленный вопрос. Филимонов посмотрел на него как на идиота.

– Какая группировка? Какие конкуренты? Твоя племянница и ее подруга сами по себе работали, без всяких группировок. А если бы они кому мешали, так им бы в худшем случае морды набили. Но не убили бы. И уж тем более не стали бы ноги резать...

– Ноги? – помимо воли Молчуна перед его глазами поплыла квартира на Ленинском проспекте, темные лужи крови... И ноги. Неподвижные, неестественно вывернутые. Мертвые. – Резать? – переспросил Молчун будто в трансе.

– Я не должен тебе это показывать, – сказал Филимонов. – Но я так чувствую, что ты мужик крепкий...

Просто чтобы ты понял, какая мразь встречается в столице нашей Родины...

Он вытащил из бумажного пакета несколько фотографий, и в глаза Молчуну ударила та же самая картина, которую ему только что нарисовала его память. Молчун медленно перебирал снимки. Общий план. Одно тело. Второе тело. Крупный план...

– Ту, другую девчонку, ее просто зарезали, – пояснил Филимонов. – А вот с твоей племянницей... С Людмилой, да? С ней похуже поступили.

– Зачем это, а? – дрожащим голосом произнес Молчун, держа перед глазами снимок. – Зачем такое было делать? Какой в этом смысл?

– Мы же с тобой нормальные люди, – сказал Филимонов, забирая у Молчуна фотографии. – Нам не понять смысла того, что делают психи. Психи, уроды и подонки. Иных слов у меня для них нет. Два психа покупают проституток, но вместо того, чтобы их по-человечески трахнуть, убивают. Ну что это такое? Куда катится этот мир?

Молчун поднялся со стула. Он не знал, куда катится этот мир. Он вообще много чего не знал. Он не мог представить причину, по которой у молодой красивой девушки нужно было вырезать с внутренней стороны бедер два куска, кожи квадратной формы. Он не мог это объяснить ни себе, ни тем более Стасу.

Филимонов предложил позвонить через месяц-полтора, и Молчун кивнул, хотя прекрасно понимал, что не будет звонить и не будет приходить... Филимонов был слишком страшным человеком – у него были фотографии ног Милы Михальской. Крупным планом. И у него были фотографии ее мертвого лица – лица, на котором глаза... Молчун подумал, что так, должно быть, выглядит взгляд с того света – безнадежный вопль о помощи, прощальный взор на оставляемый мир живых... Молчун не знал, что внушило ему больший ужас – раны на теле Милы или же ее глаза.

Он быстрым шагом добрался до автобусной остановки, купил в киоске банку пива и выпил ее почти залпом. Вскоре Молчун понял, что пивом тут не обойдешься – страшные картинки все еще стояли перед глазами.

Автобус довез его до станции метро. Тут Молчун зашел в магазин, купил бутылку водки и заботливо спрятал ее под куртку. В вагоне метро Молчун сразу пробился в дальний угол, да там и остался, чтобы ненароком не задели его драгоценный груз. На Кольцевой народу в вагоне стало меньше, Молчун сел на освободившееся место, откинулся на спинку сиденья, перед собой... И понял, что сходит с ума.

Прямо на него смотрела Мила Михальская.