Текст книги "Вендетта по-русски"

– Потери нужно пережить, – сказал я. – То есть прожить время после потери. Перетерпеть.

– Смириться? Вряд ли я смогу…

– Успокоиться. Дать покой себе. Хотя из меня плохой психотерапевт, и вряд ли вы меня пригласили, чтобы я давал вам подобные консультации.

– Почему бы и нет? У меня практически нет сейчас людей, с которыми я могу обсуждать подобные вещи. Нет времени общаться со старыми подругами, а моим подчиненным я не вправе приказать выслушивать мои жалобы. – Поэтому спасибо хотя бы за то, что выслушали старую разбитую женщину… И не вздумайте сейчас делать мне комплименты! – махнула Орлова на меня рукой. – Я чувствую себя именно такой: старой, разбитой, одинокой…

Правда, через несколько минут мне придется вернуться в кабинет – снова стать энергичной, сильной, уверенной…

Короче говоря – прежней. Проблема в том, что прежней я уже не буду. И это проблема, которую не решить ни одному юристу… У меня не протекли глаза? – внезапно обратилась она ко мне. – А то распустила сопли, как девочка…

Я сказал, что с глазами все в порядке.

– Что ж… – она откинулась на спинку стула. – Мне действительно нужно пережить и перетерпеть. Посмотрим, получится ли это у меня… Дело еще и в том, что я чувствую себя виноватой перед ними – перед Пашей и перед Юрочкой.

Я решала свои проблемы, но не знала, есть ли проблемы у них. Пусть поздно…

Пусть слишком поздно, но, Константин, я хотела бы поручить вам одно дело.

Узнайте, и узнайте наверняка, были ли смерти моего мужа и сына именно такими, как их представляет милиция. Было ли это трагическим стечением обстоятельств или…

– Я понял, – сказал я, услышав примерно те слова, которые ожидал услышать с самого начала разговора, как только узнал, что Ольга Орлова по мужу – Леонова.

– Если были какие-то люди, желавшие смерти моему мужу и моему сыну…

Если эти люди что-то сделали против них – я хочу, чтобы эта проблема была решена. Пусть сейчас, с опозданием, но это должно произойти. Если подтвердится официальная версия – что ж, я попытаюсь пережить и успокоиться…

– Мне понятно ваше желание, – сказал я, не упомянув о том, что самого меня обуревали похожие чувства: я не мог избавиться от мысли, что если бы тогда в кафе, украшенном портретами Пугачевой, я не поторопился подняться по лестнице, а выслушал Юру Леонова до конца, если бы пошел с ним на квартиру отца разбирать бумаги, если бы… Тогда бы все было иначе. Розовощекий мальчик, стеснявшийся своего прозвища, уехал бы обратно в военное училище. И через несколько лет его щеки утратили бы свой невинный розовый цвет, приобретая суроную мужскую щетину… Но ничего этого уже не будет, Я быстро поднялся по лестнице, оставив Юру наедине с чем-то, что убило его. Это «что-то» может называться отчаянием. Это «что-то» может называться тоска.

Вне зависимости от названия, Юра остался с этим чувством один на один. И оно сожрало его.

Однако есть другой вариант. Я оставил Юру наедине не с чем-то, а с кем-то. И этот кто-то, более темный, чем тоска, и более страшный, чем отчаяние, убил парня.

– Мне понятно ваше желание, – сказал я Орловой. – Я ждал, что вы об этом скажете. Ваш сын несколько дней назад пришел ко мне с просьбой помочь доказать, что Павел был убит. Я отказался, потому что не видел оснований для таких мыслей. Сейчас вы просите меня разобраться с обстоятельствами гибели Павла и Юры. Я не откажусь, хотя я по-прежнему не вижу оснований для мыслей об убийстве. Но я возьмусь за это дело и узнаю все, что можно узнать. Потому что я чувствую себя виноватым перед Юрой ничуть не меньше, чем вы. Пусть слишком поздно, но я…

– Хорошо, – перебила меня Орлова, и я увидел перед собой прежнюю самоуверенную сорокалетнюю женщину с чуть прохладным взором. – Это все эмоции. Давайте о деле. Каков ваш обычный тариф? Можем ли мы перевести деньги на ваш банковский счет, или вы берете только наличные?

– Это не принципиальный вопрос, – сказал я, и Орлова удивленно подняла брови.

– Вы ошибаетесь, – возразила она. – Это как раз и есть принципиальный вопрос. Я щедро плачу тем людям, которые на меня работают. И вы получите достойную оплату своего труда, с одним условием – раз в три дня представлять мне отчет с указанием всех расходов. Есть у вас какие-то дополнительные пожелания?

– Одна проблема – в силу кое-каких обстоятельств я не могу пользоваться своей машиной…

– Вам будет предоставлена машина. Завтра получите доверенность на пользование ею. Кстати, что за обстоятельства? Проблемы с ГАИ? – Вопрос был задан таким тоном, что я не сомневался: Орлова собиралась продемонстрировать свои возможности для решения моих проблем. Было ли это показухой или искренним желанием оказать взаимную услугу – не знаю.

– Нет, это не ГАИ… – Я помедлил, а потом все-таки сказал:

– Один человек пытается меня убить, поэтому я не живу дома.

– А где вы живете? В гостинице? Я могу предложить вам для проживания коттедж за городом, в пяти километрах за постом ГАИ – Орлова говорила так, будто в руках у нее находился рог изобилия, из которого в произвольных количествах могли сыпаться всевозможные блага. Щедрость ее не имела пределов. Пока.

Я поблагодарил ее за предложение, пообещав подумать.

В бухгалтерии мне выплатили двадцать тысяч на первые расходы. Надо сказать, это был весьма воодушевляющий момент. Не то чтобы я любил деньги, я просто не любил, когда они кончаются.

4

Если бы я рассказал обо всем Гарику, Тот решил бы, что я бесповоротно спятил. Бойня на складе доказала, что заказанное устранение моей персоны – не бред, а вполне реальная сделка. Более того, за эту работу уже заплатили.

И заплатили весьма квалифицированному специалисту.

В такой ситуации Гарик весьма резонно считал лучшей для меня моделью поведения залечь на дно и не высовываться, однако дальше возникали кое-какие проблемы.

Во-первых, сколько я должен был сидеть на этом самом дне? Процесс розыска неизвестного киллера мог занять годы. Так что ж мне было делать – жить все это время в гостиничном номере, вздрагивая при каждом странном звуке в коридоре? Существовать в вечном страхе? Ну, это несколько не по моей части. Я уже пробоялся целых два дня, и это занятие меня сильно утомило.

Во-вторых, нанятый Ромой убийца действительно мог после событий на складе, что называется, «соскочить». Деньги он получил, заказчика прикончил да еще убедился, что к этому делу милиция имеет особый интерес. Три убедительных причины, чтобы бросить этот заказ. Каким бы крутым профи он ни был, нельзя не понимать – везение не вечно, в следующий раз дырку в голове может получить и он сам. Если бы человек на букву "Ф" собрал чемоданы и поехал тратить полученные деньги на Кипр… Что ж, я бы не возражал.

Конечно, хорошо было бы положить этого типа мордой в землю, надеть наручники и так далее – все, что хотел Гарик. Но это уже программа-максимум. Мне хватило бы и минимума – пусть Ф просто уберется из Города.

И в-третьих. Я все-таки должен был разобраться с семьей Леоновых.

Точнее, с покойной семьей Леоновых: мать Юрия и жена Павла носила уже другую фамилию, и я вдруг подумал, что смена фамилии, вероятно, поможет Ольге Петровне избежать странной и трагической участи ее близких. Вот такая глупая мысль. Что ж, не одним же гениальным идеям посещать мою голову. Хотя, честно говоря, гениальные идеи в последнее время где-то в других местах.

Итак, я получил работу. Хорошо оплачиваемую работу. Не особенно хлопотную, потому что расследование касалось уже мертвых людей, а с ними обычно куда меньше проблем, чем с живыми. Правда, и поговорить с ними уже нельзя.

Короче говоря, моя задача была проста – сделать работу и остаться в живых. Ничего нового в этом не было. Сколько я уже занимаюсь своим ремеслом, а все сводится к одному и тому же: сделать работу и уцелеть. Сложность нынешней ситуации заключалась лишь в том, что опасность исходила не от расследуемого дела, опасность существовала сама по себе.

Я ехал на автобусе сорок шестого маршрута, полученные деньги оттягивали мне карман плаща, а за окном начинался дождь. Все как обычно. Все в порядке вещей. Как ни странно, но, договорившись с Орловой о работе, я практически перестал думать о нанятом по мою душу убийце, словно он не имел права мешать мне теперь, когда я проводил расследование. Какое-то спокойствие охватило меня. Вот вам еще один рецепт душевного спокойствия а-ля Карнеги: как перестать беспокоиться о наемных убийцах и начать жить. Просто взвалить на себя расследование двух несчастных случаев, которые могут оказаться убийствами.

Я-то перестал беспокоиться о наемном убийце, а вот перестал ли он беспокоиться обо мне – это уже другой вопрос, не имевший ответа до тех пор, пока господин Ф лично не заявит о себе. Любым возможным способом.

5

Капитан Панченко вернулся с обеденного перерыва в добродушном настроении, он что-то весело насвистывал, идя по коридору в сторону своего кабинета, и поигрывал связкой ключей.

А я сидел на той же самой лавке, что и Юра Леонов несколько дней назад.

Юра хотел, чтобы его выслушали. Он хотел, чтобы к нему прислушались.

Возможно, именно на этой лавке и рождалось то самое безудержное отчаяние, что позже заставило парня встать на табурет и дотянуться до крюка под потолком.

– Константин Сергеевич? – Панченко широко улыбнулся, словно встретил старого друга. – Какими судьбами?

– Хотел с вами проконсультироваться… – Я тоже улыбнулся, но про свою-то улыбку я точно знал, что она неискренна. Про улыбку Панченко я мог только догадываться.

– Вот как? – продолжал излучать благодушие и доброжелательность Панченко. Просто какой-то дядя Степа-милиционер. – Ну, с удовольствием, с удовольствием… Проходите, прошу.

Я прошел. Я сел на тот же стул, что и в прошлый раз. Я подождал, пока Панченко повесит пиджак на спинку стула, поправит рубашку и пригладит ладонью ежик темных волос на круглой голове. Когда все процедуры были закончены, Панченко посмотрел на меня и жизнерадостно поинтересовался:

– По какому вопросу вы хотели проконсультироваться? Знаете, нам буквально на днях поставили такую задачу – установить контакты с частными детективными агентствами, провести совместные мероприятия, чтобы поднять профессиональный уровень этих самых агентств…

Так что вы очень кстати, Константин. И я отметил в своем рапорте ваше содействие в расследовании обстоятельства гибели Леонова.

– Значит, программа сотрудничества с частными детективными агентствами у вас выполняется? – вежливо спросил я и этим вопросом очень порадовал Панченко.

– Конечно, – сказал он. – Надеюсь, и в дальнейшем…

– Я пришел по поводу смерти Юрия Леонова, – перебил я, и добродушия на лице Панченко слегка поубавилось. Через несколько секунд он сумел-таки изобразить на своем лице деловито-скорбное выражение.

– Да-да, – сказал он. – Ведь вы как раз ко мне приходили в тот день, когда этот парнишка сидел в коридоре, караулил меня… Да, – последовал тяжелый вздох. – Кто же мог подумать… Вы могли, Константин?

– Нет, – ответил я. – Как раз поэтому я и пришел. Мать Юрия Леонова попросила меня выяснить все об обстоятельствах смерти ее сына.

– Выяснить? – Панченко удивленно развел руками. – А что тут выяснять?

Самоубийство на почве нервного расстройства. Есть заключение медэксперта…

– Насчет нервного расстройства?

– Нет… Насчет самоубийства. То есть никаких телесных повреждений, не связанных с самоубийством, на теле Леонова не было. И матери об этом сообщили, так что пусть она не мутит воду и не загружает вас бессмысленной работой, Константин. – Подведя меня к такому выводу, Панченко вновь улыбнулся, правда, не так широко, как прежде. – Это дело закрыто. Тут нечего выяснять.

– Дело закрыто, – повторил я. – Вероятно, у вас высокий процент раскрываемости преступлений?

– Второе место в городе, – гордо сообщил Панченко. – Но вы же понимаете, Константин Сергеевич, что в случае с Леоновым-младшим даже и расследовать-то было нечего. Трагический случай, бывает и такое. Передайте матери покойного мои соболезнования…

Фраза Орловой о том, что соболезнования – это лишь пустые слова, пришлась бы сейчас как нельзя кстати. Однако я промолчал.

– Надо же, какая трагедия, – сокрушался Панченко. – Сначала муж, потом сын. Бедная женщина! Немудрено, что в голову лезут всякие мысли… Объясните ей, Константин, ладно?

– Постараюсь, – сказал я и сделал вид, что полученные объяснения меня полностью устроили. Я откинулся на спинку стула и весело спросил:

– Кстати, где ваш белобрысый помощник? Мне не хватает его искрометного юмора…

– Вы про Серегу? – засмеялся Панченко – Да, парень еще тот. Ему тоже в голову разные мысли лезут. Как он вас тогда хотел на чистую воду вывести, а?

Неглупый парень этот Серега, но молодой, слишком рьяный, отсюда и все проблемы…

– Передавайте ему привет, – сказал я. – А то как ни приду к вам, его все нет и нет. Гоняете молодежь, да?

– Не без этого, – признался Панченко, чуть потупив взгляд, словно я изобличил его в чем-то постыдном. Он играл в добродушного простого дядю, и его игра была близка к совершенству. Старый трюк – они с белобрысым Серегой составляли пару «хороший милиционер – злой милиционер», чтобы при допросе запуганный «злым» спешил открыться «хорошему». Но это было всего лишь игрой, подобием театра. И как в театре, роль и истинная суть человека не совпадали.

Сомневаюсь, что в нерабочее время Панченко столь же часто улыбался.

Вероятно, мышцам лица давался отдых.

Но беда состояла не в том, что Панченко изображал из себя вечно улыбающегося добряка. Беда была в том, что он поторопился сдать оба дела в архив. И я видел, что никаких сомнений в правильности этого решения он не испытывает. У него имелся стимул – первое место по раскрываемости дел. Я не стал портить ему настроение и говорить еще какие-то слова о гибели отца и сына Леоновых.

Я оставил его сидеть за рабочим столом с улыбкой на губах. Он, вероятно, посчитал, что я внял его доводам.

А может быть, даже записал в какую-нибудь специальную тетрадь пару строчек о проведенной с сотрудником частного детективного агентства беседе по проблемам «координации совместных правоохранительных действий». Все было просто и ясно в кабинете капитана Панченко. Только за пределами кабинета эта ясность почему-то исчезла.

Я бросил взгляд на пустую скамью у стены. Парень был прав: здесь нечего ловить. Точнее, нечего ловить под дверями кабинета Панченко. Но в помещении двенадцатого отделения милиции были и другие места. Там я еще не был.

– Можно вас на минутку? – спросил я, глядя на Серегу сквозь заполнивший курилку табачный дым. – По делу.

– Ну… – удивленно произнес Серега, затянулся напоследок и бросил окурок в урну – Ну, попробуйте.

– Выйдем на улицу, – предложил я.

– Зачем? А тут что, нельзя поговорить? – продолжал он удивляться.

– У меня астма, аллергия на никотин и клаустрофобия, – пояснил я. – Пошли скорее, пока приступ не начался.

– И как это вы работаете с такими болезнями? – Он и вправду был очень молодым, этот Серега. На улицу вслед за мной он все-таки вышел. – А что это вы в отделении делаете?

– Пришел с повинной. Решил признаться во всех своих восемнадцати убийствах.

– Да ну? – недоверчиво спросил Серега. – Врете, поди. Мозги компостируете. Нехорошо. А я за вами потащился…

– Думаешь, я не могу убить кого-нибудь? Скажем, тещу?

– Тещу – это не убийство, – заявил Серега с видом специалиста. – Это самозащита. Сам живу с женой и тещей в однокомнатной квартире.

– Не дают молодым сотрудникам отдельную жилплощадь? – сочувственно спросил я.

– Не дают, – подтвердил Серега.

– Надо продвигаться по службе, – посоветовал я. – Добиваться успехов в борьбе с преступностью.

– Открыл Америку! – фыркнул Серега. – Так что тебя… то есть, вас…

Что вас сюда привело?

– Ты в курсе самоубийства Юрия Леонова?

– Допустим, – осторожно ответил Серега, – только вам-то что? Или вы и с ним перед этим пили всю ночь?

– Угадал. Не так много, как с его отцом, но в кафе мы вместе посидели.

– Ничего себе, – уставился на меня Серега. – Вы это специально делаете?

Выпьете с кем-нибудь, а к утру этот кто-то дает дуба…

– Пойдем, выпьем, – предложил я, – проверим твою теорию.

– Спасибо, на работе не пью, – заявил Серега. – А если серьезно? Что вам нужно?

– У меня сегодня был разговор с матерью Юры Леонова, – сообщил я. – Она не верит, что ее сын покончил самоубийством. Она хочет все проверить.

– Ну и что? Пусть идет к Панченко, он ей покажет бумажки.

– Она была у него. И я у него только что был.

– И что? Он вам показал акт медэкспертизы?

– Серега, – сказал я и посмотрел милиционеру в глаза. – Ты сам знаешь, что из себя представляет Панченко.

– Что вы имеете в виду? – возмутился Серега. " – Что еще за намеки?

– У капитана Панченко есть отдельная квартира, – сказал я. – У него есть капитанские погоны. У него есть ты и другие ребята, чтобы делать черную работу. У него уже есть все, чего он может достичь. Если у него будет хорошая отчетность, он еще и майорские погоны получит. Вот что представляет из себя Панченко. Может быть, он классный мужик, с которым здорово пить водку и ездить на рыбалку. Не знаю, не пил и не ездил. Но капитану Панченко не нужны лишние хлопоты. Самоубийство так самоубийство, сдать в архив и забыть. Так проще, так спокойнее, так удобнее для отчетности.

– Ну и что? – спросил Серега, глядя куда-то в сторону. – Это его право.

Вам-то что?

– Я говорил с этим мальчиком. Он вовсе не собирался вешаться. Он не был психически больным. Здесь что-то более сложное, чем то, что записано в официальном заключении о причинах смерти Юрия Леонова.

– Его мать заплатила вам, чтобы вы доказали факт убийства? – догадался Серега.

– Она попросила меня узнать правду, – ответил я. – Да не крути ты головой, Панченко не увидит, что мы с тобой разговариваем. Он сейчас сидит в своем кабинете, а там окна выходят на другую сторону.

– Мне-то что, увидит, не увидит, – буркнул Серега. – Ну ладно. Это ваше право – думать, что парень не повесился, а кто-то ему помог повеситься. А я-то здесь при чем?

– Тебе нужно делать карьеру, – напомнил я. – Нужно продвигаться по службе. Вот тебе шанс. Если ты знаешь что-то, не стыкующееся с официальной версией, то – То Панченко мне ноги оторвет, – негромко сказал Серега – Тут таким продвижением по службе запахнет!

– Так что, есть какие-то нестыковки? – быстро спросил я.

– Вы что, не слышите, о чем я говорю? Панченко меня со свету сживет…

– Тебе что важнее – Панченко или правда?

– Ха! – Серега покачал головой. – Детские вопросы… Ясное дело, Панченко. Из правды квартиры не построишь.

– Быстро ты освоил основы милицейской службы.

– Не надо! Не надо меня лечить, – поморщился Серега. – Правда – это тоже хорошо, особенно когда она не мешает в жизни.

– Хреновая это будет жизнь… – бросил я, но потом успокоился, собрался с мыслями и заявил более спокойным, рассудительным голосом:

– Слушай, Серега. Если ты поможешь с этим делом, если дашь какую-то информацию…

– Нет никакой информации, – тусклым голосом сказал Серега.

Безжизненность интонаций и наморщенный лоб делали его похожим на старика, уставшего от жизни и не верящего в возможность перемен к лучшему.

– Если ты это сделаешь, то я тебе гарантирую, что Панченко не сможет тебя сожрать. Тебе ничего не будет.

– Врать – нехорошо, – сказал Серега. – Вас не учили в школе? У нас президент – гарант Конституции, и то в стране бардак. А уж если вы беретесь гарантировать… Нет, спасибо.

– Мать Юры Леонова – директор крупной фирмы.

– Ну и что?

– У нее есть деньги, связи…

– Рад за нее. У меня нет ни денег, ни связей.

– Если Панченко будет на тебя наезжать, она сможет тебя прикрыть.

– Каким макаром она меня прикроет? – недоверчиво спросил Серега.

– У нее есть связи, она сможет надавить на начальство ГУВД…

– Лучше продумайте свое вранье, – презрительно бросил Серега. – Если бы она и вправду могла там на кого-то надавить, вам не надо было бы меня обхаживать. Из ГУВД позвонили бы начальнику отделения, и все дела. Хватит мне тут лапшу вешать…

– У нее есть собственная охранная служба. Сам понимаешь, деньги там платят приличные. Перспективы тоже солидные. Я думаю, она сможет дать тебе хорошую должность, если тебя начнут выдавливать отсюда.

– Это вы сейчас придумали? – спросил Серега.

– Да, – признался я. – Но это недалеко от истины. Я просто еще не говорил с ней о такой возможности…

– Ну так поговорите. Сначала поговорите. А потом уже будем вспоминать нестыковки в этом деле.

– Утром деньги, вечером стулья, – перевел я. – Так?

– Вроде того, – Серега оглянулся на здание двенадцатого отделения. – Слушайте, давайте сворачивать эти переговоры, не дай Бог засекут… Вопросов потом не оберешься – про что говорили, зачем… – Он напряженно ссутулился, развернулся от меня и, по всей видимости, приготовился бежать как черт от ладана. – Все, договорились?

– В общем и целом, – сказал я. – Одно маленькое уточнение: а тебе есть о чем рассказать? В деле действительно были нестыковки? Или это просто треп?

– Треп – это у вас, насчет гарантий и прочего, – обиженно заметил Серега.

– Есть там нестыковки или нет?

– Если бы их не было, – тихо, но отчетливо произнес Серега, – я бы с вами вообще не разговаривал.

6

Чем дольше тянулось служебное разбирательство вокруг событий на складе, тем хуже выглядел Гарик. В какой-то момент он начал мне напоминать персонажа Стивена Кинга, который после цыганского проклятия каждый день терял вес, пока не превратился в ходячий скелет.

Гарик двигался в том же направлении, причем безо всяких цыган.

Мне надоело наблюдать за этим, и я едва ли не насильно вытащил Гарика на прогулку. Вид умирающей осенней природы произвел на него еще более тягостное впечатление. Он насупился, разглядывая подмерзшие за ночь лужицы, и пробормотал что-то насчет своего желания набить морду тому идиоту, который придумал зиму. Гарика всегда обуревают нескромные желания.

После этого он разом потерял интерес к общению и лишь однажды заметил мне, что я, должно быть, совсем свихнулся, раз вылез из гостиницы и шатаюсь по центру Города средь белого дня. Я стал объяснять причины своего бесстрашия, но Гарик лишь махнул рукой и ушел вперед быстрыми шагами.

– Может, выпьем? – предложил я, когда догнал Гарика.

– Твоя первая здравая мысль за сегодняшний день, – ответил тот. – Да и за вчерашний тоже.

Две кружки пива Гарик выпил залпом, как дети пьют молоко. Только после этого он огляделся по сторонам и недовольно пробурчал:

– Что это еще за кабак? Куда ты меня притащил? Лучше бы в «Комету» пошли…

– До «Кометы» далековато, – сказал я. – А с этим баром у меня связаны кое-какие лирические воспоминания.

– Старый ты блядун, – ласково ответил Гарик, хотя имел в виду несколько другую лирику. Именно в этом баре некоторое время назад мордоворот по имени Гоша поинтересовался у меня, с какой целью я на него уставился. А после этого вопроса началось размахивание руками и прочие неосторожные действия, в результате которых я поочередно познакомился с Павлом Леоновым, Юрием Леоновым и Ольгой Петровной Орловой. Первые два знакомства оказались весьма краткими. Третье знакомство началось с существенной подпитки моего скромного бюджета, но я подозревал, что за свои деньги Орлова и спросит с меня соответственно.

– И что этот мудак на букву "Ф" хотя бы чуток меня не зацепил? – спросил себя Гарик после третьей кружки пива.

– Немного странный вопрос, – отреагировал я. – Обычно говорят: «Почему я не умер маленьким?»

– Заткнись… – посоветовал грустный Гарик. – Знаешь, каково это – схоронить четверых своих парней и чувствовать, как семьи всех четверых ненавидят тебя? Потому что ты остался цел и невредим.

– Тебе было бы легче, если бы этот гад раздробил тебе, скажем, коленную чашечку?

– Само собой.

– А если бы отстрелил тебе мошонку, ты бы тоже сейчас радовался?

Гарик помолчал, очевидно, обдумывая последствия такого ранения.

– Это уже перебор, – наконец заявил он и потребовал четвертую кружку.

Бармен подозрительно поглядел на нас из-за стойки. Очевидно, моя репутация в этом заведении была основательно подмочена за два предыдущих визита. От меня ждали каких-то разрушительных выходок. Тем более что рядом со мной сидел худой мужик мрачного вида, который хлестал темное пиво, как газированную воду, и абсолютно не закусывал.

Гарик отставил от себя пустую кружку, вытер тыльной стороной ладони губы и неожиданно спросил:

– Ты когда-нибудь держал в руке «ЗИГ-зауэр П226»?

– А что это за штука?

– Это пистолет, темнота, – пояснил Гарик. – Швейцарский. Видел когда-нибудь?

– Нет, – честно помотал я головой, озадаченный неожиданным поворотом в разговоре. – Никогда не видел. А что?

– Я тоже его не видел, – печально сказал Гарик, и печаль его была столь глубока, как будто подержать в руках пистолет «ЗИГ-зауэр» было его заветной мечтой.

– Ну и хрен с ним, – подбодрил я Гарика. – Мало ли есть на свете пистолетов. И мало ли ты чего на свете не видел. Видел ты пьяного вусмерть мэра? Это зрелище почище целого ящика «ЗИГ-зауэров»!

– А мэр здесь при чем? – не понял Гарик.

– А «ЗИГ-зауэр» при чем?

– Объясняю для тупоумных, – вздохнул Гарик. – Это швейцарский пистолет.

Черта с два ты его найдешь в Городе. Братва все китайскими «ТТ» друг в друга пуляет. А «ЗИГ-зауэр» – вещь дорогая, редкая. Хорошая вещь, одним словом.

Я все равно не въезжал. Гарик посмотрел мне в глаза и понял это.

– Ох, тяжело мне с тобой, – снова вздохнул он. – Элементарных вещей не понимаешь. Леху, Тихонова и остальных уложили из «ЗИГ-зауэра». Калибр – девять миллиметров. Въехал? Нет? Это все равно как если бы их перестреляли из лука отравленными стрелами. Та же самая экзотика. У нас в городе «ЗИГ-зауэров» не водится. Выводы?

– Это еще раз доказывает, что Ф – мужик опытный, подготовленный. Абы что не использует.

– Гений! – хмыкнул Гарик. – Такое и ребенок сообразит! Я про другое. За все время, что в нашем ГУВД ведется баллистическая картотека, было зафиксировано два случая применения этого самого «Зауэра». Один – когда сучий сын на букву Ф наших ребят положил у склада. А второй – в прошлом году. Когда Мавра с телохранителями прикончили. Гарик смотрел на меня и ждал реакции.

– Да? – удивился я. – Мавра грохнули из этого… Как его? «Зауэра»? А я и не знал.

– Еще бы ты знал! – Гарик покачал головой. – Это конфеденцу… Конфиденца… Короче говоря, тебе и знать про это не положено. Пока я тебе не скажу. Так вот, я тебе сказал. Твои выводы?

– Выводы? – переспросил я. – Еще должны быть выводы?

– Вот ты выпил в четыре раза меньше меня, а потупел в десять раз больше, – сердито буркнул Гарик. – Хрен собачий, а не детектив! Вот тебе вывод: убийство Мавра и расстрел на складе – это один и тот же человек.

Который Ф.

– Один и тот же пистолет? – уточнил я.

– Пистолеты разные, – сказал Гарик. – Марка пистолета одинаковая.

– Ну и что?

– Да я тебе уже битый час толкую, – взорвался Гарик. – Что «ЗИГ-зауэры»

– это обалденно редкие пистолеты! Их в Городе днем с огнем не найдешь! Мавра кто убил? Наемник, киллер. На складе кто был? Киллер же. Оба пользовались одинаковым оружием. Пусть это не одни и те же пистолеты, но это одинаковые марки пистолета. Если Ф – профи, то он, наверное, привязался к какой-то одной марке оружия… Ну, как я привязан к «Балтике» пятого номера, – пояснил Гарик, – то есть Мавра и наших ребят убрал один и тот же человек.

– Похоже на то, – согласился я. – Мавра ведь трудно было убить. Но его убили, и троих телохранителей его положили. Только что толку в этих сведениях? Что мы с ними будем делать?

– Не знаю, – неожиданно равнодушно произнес Гарик. – Этого я не знаю. Я зато знаю, что у тебя за спиной стоят три каких-то урода и тычут в тебя пальцами. И треплются: решают, кто тебя первым по башке саданет. Если тебя это, конечно, интересует, Костя…

– Там нет такого здорового типа со сломанной рукой? – поинтересовался я.

– Я бы сказал, что это очень здоровый тип, – сказал Гарик. – Не надо было ему руку ломать.

– Это не я, это один мой знакомый…

– Ну да, – усмехнулся Гарик. – Ты как ребенок – «это не я, это кто-то другой-..» – Между прочим, они закончили трепаться и идут сюда. Мне идти вызывать «Скорую помощь»?

– Попробую договориться, – сказал я, – может, получится.

– Не получится, – покачал головой Гарик. – Я вижу их лица. Не получится.

– А сколько их там всего?

– Четверо. Один со сломанной рукой, а все остальные выглядят здоровыми.

Ох, чувствую я – без «Скорой помощи» не обойтись…

Я только хотел ответить какой-нибудь колкой фразой, как за моей спиной раздался знакомый голос. Как говорят в таких случаях, знакомый до боли. До боли в левой скуле.

– Кхм, – сказал Гоша. – Значит так, орел. Бармен просит выйти во двор, чтобы не ломать мебель и не пугать посетителей. Мне-то до фонаря, я тебя и здесь могу по стенке размазать, но бармен грозится ментов вызвать, если не послушаем… Так что вставай и пошли прогуляемся.

– Ребята, – миролюбиво сказал я, чувствуя дрожь в икрах. – Давайте спокойно все обговорим…

– Сначала я тебе пару ребер сломаю, а потом будем говорить, – пообещал Гоша. – И уж тогда разговор у нас будет очень спокойным.

– В чем проблема-то? – продолжал я свои дипломатические усилия, но чувствовал, что дипломат из меня хреновый. С таким же успехом Красная Шапочка могла предложить Волку закусить диетической кашкой. – Ну, поцапались с перепою, так ведь и мне досталось, а я претензий не предъявляю…

– А ты попробуй, предъяви, – предложил один из спутников Гоши.

– Да-а, – вдруг глубокомысленно протянул Гарик. – Не повезло… – при этом он посмотрел на загипсованную руку Гоши. – Теперь и в носу ковырять трудновато…

– Чего? – не понял Гоша. – Ты тоже, что ли? За компанию?

– Я мужик компанейский, – печально сказал Гарик – Мне компанию бы хорошую найти, а уж там я отрываюсь со страшной силой.

После этого он встал, аккуратно взял со стола пустую пивную кружку и двинул ею Гошу в челюсть.

Я хотел было даже поаплодировать Гарику, но в ближайшие несколько минут мне было не до этого.

7

Дальнейшие события заслуживают чести быть занесенными в Книгу рекордов Гиннесса в категории «Самая бестолковая драка в мире».

Пространство между столиками было слишком мало, чтобы Гоша и его команда сумели развернуться, поэтому они то и дело налетали на стулья и края столиков, нещадно материли ни в чем не повинную мебель, продолжая свои неуклюжие попытки добраться до меня и до Гарика.

Добраться до меня было тем более трудно, что после удара кружкой в челюсть Гоши я мгновенно сполз со своего стула и нырнул под стол. Иного способа слезть со стула не было, поскольку сзади его спинку подпирал Гошин живот. Оказавшись под столом, я почувствовал большой соблазн остаться здесь до лучших времен, то есть пересидеть драку. Однако в следующий миг я увидел обутые в огромные нечищенные башмаки ноги Гоши, и этот соблазн оказался еще сильнее. Я схватил Гошу за лодыжки и изо всех сил дернул. А потом прислушался – раздавшийся грохот был примерно таким, как если бы рухнула Останкинская телебашня. С той лишь разницей, что Останкинская телебашня не знает таких слов, какие выкрикивал Гоша, лежа на поду и тщетно стараясь подняться.