Текст книги "Известия Сахалинской академии наук. №4 (2019)"

Отчёт Б. О. Пилсудского по командировке к айнам и орокам Сахалина в 1903–1905 годах

8 июля 1902 г. на небольшом пароход «Зея» О[бщест]ва Вост[очно-]Китайской жел[езной] дороги я выехал из Владивостока на Сахалин. В южной части острова я должен был закупить у туземцев, его населяющих, айнов и ороков коллекции для Этнографического Музея Академии Наук в С. Петербурге. По прибытии 11 июля в п[ост] Корсаковский, административный центр юга Сахалина, при помощи местных властей я выработал план ближайших моих поездок в зависимости от выяснившихся условий. 13 июля поехал я глубь О[стро]ва на северо-Восток от Корсаковска в с[еление] Сиянцы, отстоящее в 76 верстах, для первого ознакомления с айнами, живущими небольшим селением из 3 семейств близ русского поселка того же названия. Здесь сделал первую закупку этнографических предметов и дав указания, оставив у местного фельдшера деньги для постепенной уплаты айнам за работы, торопился вернуться обратно в п[ост] Корсаковск чтобы воспользоваться ближайшим пароходом, отходящим на западный берег, в Мауку, самое крупное айнское селение на всем острове (21 юрта).

15 июля я уже плыл на совершенно пустом и поэтому не смотря на слабое волнение, надоедливо качающемся японском пароходике кругом м[ыса] Крильона с его Камнем опасности, направляясь в главный пункт западнаго побережья в Мауку (по айнски Эндункомо), где и высадился 16 июля.

Неожиданно встретил я тут любезность и полную готовность помочь мне со стороны представителей и служащих фирмы рыбопромышленников «Семенов и Демби», как русских, так и японцев. Благодаря им, задача моя значительно была облегчена и ускорена. Прежде всего, я получил в свое распоряжение обширное помещение в 3 комнаты, где я мог свободно принимать своих гостей – айнов, работать и складывать купленные вещи и затем их упаковывать в ящики. Ни разу потом я не имел на Сахалин при своих поездках таких удобств, которыми я пользовался в Мауке.

Приобретение коллекции шло быстро, потому что приманкою служили привезенные мною товары, получить которые, население могло по значительно более дешёвой цене, чем по той, которая существовала в двух лавочках рыбопромышленников, широко пользовавшихся монопольным своим положением с инородцами.

Описание купленных предметов шло гораздо труднее. На всю окрестность не было ни однаго айна, который бы кое как говорил по русски. Объяснения к отдельным вещам я мог получить лишь те, которые удавалось добыть скорее при помощи мимики, чемъ путем вопросов. Когда я пытался записать некоторое количество слов аинских, то должен был прибегнуть к японо – русскому словарчику и спрашивать по японски. На этом языке говорили свободно все айны западного берега, не исключая даже детей.

Этнографического материала удалось мне добыть здесь очень мало. Я сделал перепись 17 селений Маукинского района, большинство которых посетил, делая небольшие путешествия пешком на юг и север от Мауки. Впрочем, значительная часть населения всего побережья приходила в гости ко мне, главным образом, чтобы послушать фонограф, которым я записал на валики аинских песен, не смотря на усиленные просьбы не мог я добиться, чтобы песни эти были мне продиктованы. Уже собирались мне привести стараго человека, который соглашался медленно слово за словом говорить сказки и песни, чтобы я имел возможность занести их на бумагу, но наступило время, когда я должен был подумать об отъезде.

В Мауку заходят пароходы о[бщест]ва Вост[очно-]Кит[айской] ж[елезной] д[ороги], крейсирующие между Владивостоком и Николаевском лишь по специальному требованию Сахалинской администрации, между тем все лица, которым нужно было побывать в Мауке в этом году уже успели воспользоваться сделанными этими пароходами рейсами. Рас[с]читывать на то, что пароход зайдет еще раз ради меня одного не было оснований. Из двух путей, которые еще оставались, один – пешком вдоль западнаго берега на север до Кусуная, оттуда тропой поперек о[стро]ва до с[еления] Мануэ и затем на юг по восточному берегу – был крайне неудобный и даже опасный. Пришлось бы пройти пешком более 100 верст до Серароко, где уже можно было бы рассчитывать достать лошадь, причем переход узкою тропою отъ Кусуная до Мауки через горы, лес и мокрые места, мешал переносу каких либо тяжестей, и нечего было думать закупать в некоторых лежащих по пути селениях какие либо вещи. Обилие бродяг из беглых каторжных, которые шайками появлялись в этих местах в этом году в большем, чем прежние годы, количестве, темъ более заставило отказаться отъ такого плана. Пришлось поэтому согласиться на любезное предложение фирмы «Семенов и Демби» доставить меня и ящики с вещами на одном из последних промысловых суден до Хакодатэ, а оттуда на другом пароходе до Корсаковска.

6 августа я выехал из Мауки, покидая с искренним сожалением милых айнов, которые уже начали свыкаться и осваиваться со мною. Не смотря на сильное мое желание обстоятельства не позволили мне вторично посетить западный берег и собрать там аналогично восточному этнографический и фольклорный материал. Небольшие заметки этого периода первого знакомства с Маукинскими айнами я потом отчасти лишь пополнил случайною встречею с двумя айнами из той же местности. Между тем южные айны западного берега имеют не мало особенностей в языке, который здесь мягче, чем в других местах, и в обычаях. С давних пор влияние злесь японцев было сильное; благоприятный климат и обилие рыбы создали большее материальное благополучие; между прочим, это единственный район, где айны знакомы с постройкою шхун небольшого размера и ведут артельную охоту на сивучей на острове Монероне. В последние годы здесь произошло своеобразное расовое смешение, так как кроме обилия смешанных браков с японцами, заводят родство с айнами корейцы и китайцы /манзы (м[ожет] б[ыть] китайцы)/, рабочие на промысле морской капусты.

Приветливость, ласковость и общительность маукинских айнов, которые обладают этими чертами характера в большей степени, чем айны других местностей Сахалина, главным образом, вызвали во мне сильное желание познакомиться ближе с этим интересным племенем. Я написал в Этнографический Музей Академии наук о своем решении остаться для этой цели на Сахалине на более продолжительное время. Образовавшемуся в это время Русскому Комитету для изучения Средней и Восточной Азии, оказавшему мне пособие в 1903, 1904 и за половину 1905 г. г., я в значительной степени обязан осуществлением своего намерения.

В Хакодатэ в ожидании парохода я должен был просидеть три недели. Пользуясь гостеприимством г[осподина] Демби и под руководством молодых сыновей и родственников г[осподи]на и г[оспо]жи Моритаки[5]5
  Скорее всего мистер Моритака (森高伊助) и его супруга. Он был младшим братом Мери Демби (не Моритака), супруги Джорджа Филиппса Демби.


[Закрыть] я знакомился с достопримечательностями города и обыденною жизнью японцев, не подозревая, что через два года они привлекут внимание всего мира. Айна, к сожалению, ни одного не застал я в Хакодатэ, а ехать в селение аинское даже ближайшее потребовало бы средств и времени; ни того, ни другого не было в моем распоряжении.

30 августа вернулся я в Корсаков, где задержался до 13 сентября, желая повидаться с прибывшим 10 сентября Военным губернатором О[стро]ва Генералом Ляпуновым. Он дал мне разрешение пользоваться архивами Полицейского Управления в делах, касающихся айнов и просил составить при объездах моих полную перепись айнов по выработанной совместно с ним форме. При разъездах по Округу мне было дано разрешение пользоваться казенными лошадьми даром в тех местах, где имеется почтовая дорога. Генерал Ляпунов отнесся также вполне сочувственно к предложенному мною проекту устроить первую, пробную небольшую школу грамоты для детей айнов. На приобретение книг, учебных принадлежностей и пособий и плату учителям была выдана мне небольшая сумма в 150 р[ублей].

13 сентября я поторопился поехать на Восточный берег о[стро]ва в айнские селения Отосан и Серароко, где должны были состояться раньше обычного три медвежьих праздника. Не дожидаясь зимы, айны торопились убить в этом году [медведей] с медвежьим праздником, так как в семьях хозяев медведей утонули весною в море молодые люди во время охоты на нерпу. По этому случаю и съезд айнов был особенно многочислен и мне удалось быть свидетелем крупнейшего торжества в жизни туземцев Сахалина[6]6
  Вычеркнутое ниже предложение: «Проезжая из Отосана в Серароко верхом без седла на молодой пугливой лошади я упал и пролежал более 10 дней почти без движения в айнской юрте».


[Закрыть]

Время праздников было не подходящее ни для приобретения коллекции, ни для бесед. Даже вопрос о школе не хотели разрешить собравшиеся старики, откладывая его, когда кончится праздничное настроение. Все – таки пребывание мое здесь дало мне первое знакомство с широкою массою айнов восточного берега, и в доказательство дружбы к некоторым из них я должен был роздать привезенные с собою товары в надежде получить условленные предметы айнскаго обихода в долг, в течение ближайшей зимы и весны. Тогда же я сделал первые записи текстов нескольких сказок.

^{8 го} Октября я вернулся обратно в Корсаковск, захватив приготовленные для меня вещи в с[елении] Сиянцах. Яшики, привезенные из Мауки и хранившиеся в складах тюремнаго ведомста, оказались прогрызенными крысами, которые поели часть кожаных изделий, часть их попортили. Пришлось разбить все ящики и пересмотреть все в них уложенное. Коллекция, доставленная с восточного берега, по дороге была подмочена и сушка её и затем укупорка заняли немало дней. После сдачи ящиков на пароход Добровольного флота «Ярославль» я стал готовиться к переезду на зиму в какой либо пункт, который был бы ближе к айнским селениям и тем школкам грамоты, которые я должен был создать и руководить выбранными учителями. Из них один был мой воспитанник молодой гиляк, прошедший курс 4х классов Владивостокского Городского училища, другой аинец (сын японца и аинки) знающий хорошо грамоту японскую и очень плохо русскую, но обучавшийся дальше и систематически у меня.

С 14 го по 24 ноября я пробыл в 2 селениях Такоэ и Сиянцах, устраивая школку, записывая тексты и знакомился с языком и обычаями айнов. 24 ноября я поехал в с[еление] Руре на восточном берегу (в 15 верс[тах] от Сиянц), где радушно принятый хозяевами я сделал не мало интересных этнографических записей, собрал до 20 сказок и записал несколько первых героических песен «гауки». 10 декабря я вернулся на нартах, не смотря на сильный буран и полное отсутствие дороги, в русский поселок Сиянцы, так как в только что покинутом хлебосольном доме не мог найти в течение последних дней подходящей пищи, а своя провизия вся вышла.

14 декабря я переехал в с[еление] Ай (в 21 версте от с[еления] Сиянцы), где решил устроить свою главную квартиру в дом богатаго айна, устроенном по русски. Казалось это был лучший выбор из возможных комбинаций устроиства квартиры. В 1 1/2 вер[сте] был русский поселок с[ело] Охотское, в котором можно было всегда достать печеного хлеба, масла, яиц, а иногда и мяса. Дальнейшее показало, какие непредвиденные открылись неудобства, не только мешавшие мне работать, но и вредно отзывавшиеся на здоровье[7]7
  Вычеркнутый ниже абзац: «Помещение, хотя и имело приличный внешний вид, было страшно холодное, особенно при ветрах, так частых на берегу Охотского моря, нельзя было ни писать, ни читать».


[Закрыть].

Тем не менее комбинации эти имели и свои неудобства. Всю зиму проезжие айны из разных мест останавливались на пол суток, сутки и более у моего хозяина, самаго влиятельного человека в своем племени, заходили они всегда почти и ко мне, но обыкновенно для приветствия, из желания послушать музыку фонографа, а еще чаще за советом и с просьбою написать прошение или похлопотать о том или другом перед властями. Использовав меня для своей цели, гость под разными предлогами прекращал визит.

Дело в том, что все проезжие были гостями, прежде всего, хозяина дома и должны были из уважения к нему и почета, который ему полагался, какъ фактическому старшине, применяться к его желаниям. Ему же не хотелось, чтобы кто либо очень со мною сближался. Старый взгляд айнов, поддерживавшийся при подчинении их японцам, что старшина только один ведет все переговоры с барами-иноземцами, еще не исчез и мой хозяин внутренно страдал, что я игнорирую его положение и не согласился на его предложение вести все беседы лишь с ним одним, который был крайне несведущ в традициях своего племени, опираясь с молодости с японцами и русскими. Мучили меня почти ежедневные вечерние концерты на фонографе, послушать который, эту «поющую машину» сходилось все население этого села и проезжие гости. После ухода их в комнате с низким потолком и без форточки не мыслимо было дышать, я уходил на прогулку и, чтобы не задеть чутких и очень обидчивых айнов, должен был очень хитро и незаметно проветривать затем комнату открывая выходные двери и вьюшки в печке. Ежедневно на другой хозяйской половине тянулись продолжительные далеко за полночь беседы и угощения; замерзшие плохо прибитые доски полов в сенях и на крыльце ежеминутно издавали страшный скрип под ногами то и дело выходящих на двор и входящих обратно хозяев, детей и гостей. Ночью хождение продолжалось, причем каждый раз выходные двери отворялись и затворялись с невыносимым треском и с дрожанием всего дома. Вой собак, количество которых не бывадо менее 40, а часто доходило 100 и более, регулярно трижды за ночь поднимался на все село, каждый раз прекращая мой сон.

Дни попоек на хозяйской половине были особенно тяжелы, а их было не мало, так как не только старшина и брат его любили угощать проезжих, но задерживали всегда подольше тех из них, которые везли с собою из п[оста] Корсаковска домой купленный спирт. Все эти неудобства побуждали меня делать частыя отлучки в ближайшие селения. Кроме того я рассчитывал при этом видеть больше разнообразых сцен и минуты из жизни айнов и слышать непринужденные, откровенные ответы на мои расспросы, так как айны только у себя дома, и в среде, которая не создает никакой неловкости, говорят свободно и без стеснения. Некоторые сознавались мне, что одна домашняя обстановка у очага, при треске пылающаго и согревающаго огня, привычный способ сидения имеют важное значение для легкой работы мысли и памяти и вызывают охоту к разговору. Поэтому я рад был всякому приглашению того или иного айна, чтобы побывать у него, использовать его на сколько позволяли обстоятельства, добыть интересные для меня сведения, присмотреться к обстановке, поискать новых предметов или сравнить их с теми, что были уже мне знакомы. На поездки, сборы к ним тратилось много времени, но это давало больше разнообразия в выборе людей и подходящих моментов, которыми следовало воспользоваться. При сложившихся условиях такой именно способ ознакомления с бытом и внутренним миром айнов оказался лучшим, хотя сопряженный с переездами.

С 14 по 31 декабря я занялся изучением полученного позднею осенью словаря Добротворского и первою его проверкою; она дала слабые результаты, но понемногу я приобрел большее количество слов, которыми мог пользоваться, составлял разные фразы и вопросы для непонимающих вовсе по русски детей, женщин, стариков, с которыми имел в виду беседовать при ожидавшихся встречах.

31 декабря поехал я в Отосан, чтобы наладить первые шаги школки грамоты, открытой в одной из айнских юрт. 2 Января 1903 г. я поехал дальше до Серароко и здесь, а затем в ближайших двух селениях, Мануэ и Огакотане сделал некоторое количество этнографических и фольклорных записей.

10^го приехал я в Корсаковск, чтобы получить первую зимнюю почту, пришедшую из Николаевска и из Александровского, ответить на письма, прочесть газеты и журналы и отдохнуть немного в другой среде и лучшей обстановке. Следом за мною приехали старосты отдельных айнских стойбищ за получением промысловых свидетельств на рыбные участки, за спиртом и по другим делам, которые они имели к администрации. Не мог я отказаться от исполнения просьб айнов, безпомощных перед канцелярским формализмом, так свойственным всем российским учреждениям, и должен был писать прошения, заявления, подписки, жалобы, условия и т. п., не говоря уже о необходимости выслушать безчисленные детали пустяшного дела и нередко лично посредничать в качестве переводчика или ходатая.

Почти весь январь прошел. Только 21^го января выбрался из Корсаковска и, пробыв дома в селении Ай до 25^го съездил с начальником округа обозреть школу в Отасане. 29^го по просьбе приятеля аина поехал в с[еление] Руре с местною окружною акушеркою к больной жене его. //испр.: Январь прошел в поездках, для обозрения аинских школ и также по личным делам, в Корсаковск.// 30 и 31^го Января я пробыл в селении Сиянцах, 29^го была другая школа, устроенная мною в нанятой русской избе.

1^го февраля вернулся домой и до 15 февраля продолжал практическое изучение языка. Получив на этот срок одного парня 16 лет, сравнительно свободно говорившего по русски, сделал первые опыты подстрочного перевода сказок, что до сих пор мне удавалось. Обыкновенно плохо говорившие по русски, хотя и обрусевшие переводчики не передавали мне значения одного или двух слов //испр.: отдельных слов//, а целыми фразами, а даже сразу пытались передавать весь сюжет сказки.

15 февраля уехал мой переводчик, отозванный родными. Вообще найти человека за деньги на более продолжительное время было невозможно. В рыбный сезон и во время охоты и говорить нечего, но даже и зимою, работы всегда было много при перевозках почт и частных грузов и пассажиров на нартах, по возке дров для отопления, и т. п. Тогда же происходили визиты стариков и пожилых людей в дальние селения, а молодые или сопровождали их, или оставались дома. Я принял поэтому охотно приглашение семьи родового старосты в с[еление] Руре и того же числа отправился туда со специальным намерением продолжать переводы сказок и героических песен, особый язык которых был знаком немногим в большинстве случаев тем, кто знал эти песни наизусть.

1^го марта я опять был дома и оставался там до 25^го, отлучившись один лишь раз в с[еление] Отосан (20 верстъ) по проезде встревоженного населения, заподозрившего, что среди него появилась оспа. Пригласив из Сиянц фельдшера я ездил осмотреть больного, вызвавшаго подозрение. Страх жителей оказался напрасным: сыпь не была опасна. Значительную часть весны я по обыкновению своему проболел, страдая головными болями, угнетенным состояниемъ духа и кашлем. Результаты работы за это время быди невелики.

25^го марта меня вызвала в Корсаковск телеграмма проезжавшего на одном из первых весенних пароходов моего друга Дра Н. В. Кирилова, отправлявшегося врачом на рыбный сезон в Мауку. Мне было интересно поговорить с ним еще как с человеком, который жил три года в Корсаковском Округе и кое что писал об айнах.

3^го апреля я вернулся домой по страшной распутице, прибегая ко всем способам передвижения: 40 верст я проехалъ в тарантасе, потом в санях 24 версты, 12 верст нартою на собаках, 12 верст верхом по грязи и мягким насыпям снега и затем последние 9 верст прошел пешком по песчаному морскому берегу пройдя через р[еку] Найбу по трескавшемуся льду, который на следующее уже утро тронулся. Я должен был торопиться, иначе я мог где либо на все время распутицы, тянущейся приблизительно месяц и был бы лишен возможности работатъ, так как не имел с собой никаких вещей.

До 23 апреля я остался в Аях, принимая приносимые мне заказанные ранее вещи, продолжал упражнения в более беглом разговоре, готовился поехать в места, где не владеют вовсе даже ломанным языком русским

С 23^го я был занят перевозкою своих и купленных вещей и сдачею их в склад тюремного ведомства, находившегося близ п[оста] Найбучи.

30^го апреля в айнском челноке отправился вдоль морского берега в селения Обусаки, Оцёхпока, Тунайчи и Айрупо. Почти все жители этих селений были в сборе в это время в Тунайчах для лова селедки и в этом стойбище я оставался дольше всего, записав одни из самых интересных текстов: сказок, преданий и поэм «ойна», знатоки которых сохранились почти исключительно в Тунайчах. Тут же мне довелось присмотреться к отношениям, складывающимся между айнами и японскими рыбопромышленниками, покупающими у них рыбные продукты, тук из селедки и соленую горбушу.

16 мая я вернулся тем же путем назад усталый и проголодавшийся, так как кроме рису и на половину провяленой несвежей рыбы «чевицы» ничего не мог достать на месте, но зато результатами поездки я был крайне доволен. Люди здесь подверглись меньшему влиянию соседей колонизаторов. Жизнь текла здесь нормальнее своими замкнутыми интересами. Заветы предков, предания веков сохранились в более чистом виде. Я встретил здесь многое, на что не натыкался в полуобруселых селениях восточного берега, до того времени мне знакомых. Начинавшийся ход селедки мешал мне оставаться там дольше, так как все были слишком заняты и не могли уже уделять мне внимания и времени.

Та же отрадная пора наступила и в селениях лежащих ближе к р[еке] Найбе и к району заселенному русскими. Остановившись в квартире надзирателя над складом в поселке Найбути, я посещал почти ежедневно расположенное в 6 верстах селение Сакояма, возле которого ловили селедку айны 5 селений: Сакоямы, Такоэ, Сиянц, Найбучи и Ай. Изредка я доходил до с[еления] Руре, лежащаго в 7 верс[тах] к югу от Сакоямы. Я пригляделся к работе аинских артелей в этом главном занятии айнов, являющемся экономическою основою их жизни. Выяснились для меня внутренние взаимные отношения членов артелей и их главарей; а также формы надзора в лице низшей промысловой стражи объездчиков, о взяточничестве которых наслышался много и от японцев, и от местной администрации и от самих айнов. Познакомился я с техническою стороною лова рыбы и приготовления тука, а также со специальными суевериями и обрядами, связанными с рыбными промыслами. Эти «общественные промыслы», которыми наделены были айны с 1901 г[ода], не только приподняли их материальное благосостояние, превратили их из наемных работников в самостоятельных хозяев, приподняли их самосознание и вызывали желание стать вообще на высшую ступень культуры. Тут же я наткнулся на живые примеры ненормального положения айнов, вернувшихся с о[строва] Хоккайдо, так называемых на Сахалине «Искари айнов». Это выходцы или дети выходцев, отправлявшихся из бухты Анивской и вообще южной части о[стро]ва в 1875 г[оду], после передачи её японцами русским, на о[стров] Хоккайдо и поселенных там в долин р[еки] Искари. С течением времени не мало из этих эмигрантов возвращалось обратно в родные места, к ближайшим родственникам, и, по сделанной мною впервые переписи, этих стоящих вне покровительства [закона] людей уже было в 1904 году 102 мужчины и 101 женщина (включая и детей), Лица промыслового надзора относились подчас к таким айнам, живущим годами безпрепятственно в общих условиях с местными айнами, связанными с последними тесными узами родства, как с иностранными подданными, участие которых на «общественных» рыбных промыслах запрещалось и преследовалось. После того как я представил все данные этого запутаннаго вопроса, всею тяжестью лежавшей на претерпевших и без того много в жизни «Искари айнах», местная администрация возбудила [в отношении] оных ходатайство и уже во время войны согласие высшей власти в крае признать русскими подданнымиъ тех Искари – айнов, которые того пожелают и прожили вновь на Сахалине более 5 лет.

6 июня отправился в п[ост] Корсаковский и стал готовиться к поездке на промысловом пароходе в залив Терпения к северным айнам и орокам, откуда рассчитывал вернуться в конце августа или даже зимою. Но получив приглашение присоединиться к экспедиции В[ацлава] Л[еопольдовича] Серошевскаго к айнам о[строва] Хоккайдо, я отменил все требовавшиеся ранее приготовления, делая уже совсем иные //и стал готовиться в новый путь//. Поехал я на восточный берег, сделал заказы вещей, добыл переводчика айна, говорившего по японски, оказавшегося нам затем очень полезным, и 29 июня отправился на северный остров Японии – выехал на Хоккайдо.

24 сентября я вернулся обратно на Сахалин. Хотя путешествие наше выпало в крайне неблагоприятное время лихорадочного возбуждения Японцев против России и безустанных приготовлений к войне, но польза вынесенная мною за эти три месяца была громадная. Более близкое непосредственное знакомство с айнами о[строва] Хоккайдо выдвинуло для меня много вопросов до сих пор мало затронутых; мягкость климата и бóльшая ласковость природы, новизна всей обстановки и более нормальные социальные условия, общее чарующее влияние японского склада жизни, так далекого от полного грубости и пошлости жизненного фона на Сахалине; наконец общение с сердечным, интеллигентным и энергичным // испр.: совместная работа с// В. Серошевским, все это так меня приободрило, оживило, что я со свежим приливом энергии и с охотою возвращался для продолжения работы на мрачный Сахалин, с его ужасами, преступлениями, слезами и страданиями.

29 сентября отправился в с[еление] Ай, чтобы собрать заказанные вещи. 14 октября я привез их все в п[ост] Корсаковский и в конце октября, уложив их в ящики, сдал на пароход Д[обровольного] Ф[лота] «Ярославль». Вещи для Владивостокского Музея отвезла благодаря любезности офицеров канонерская лодка «Манджур».

В Корсаковске оставался я до отхода последнего парохода (японскаго), до 29 ноября. Главным образом я был занят переводом записанных на о[строве] Хоккайдо айнских текстов. Значение много //многих// слов, мне незнакомых, было передано мне, при переводе с айнами на месте, по японски и приходилось теперь при помощи знакомых интеллигентных японцев перевести это на русский язык. Но так как большинство таких слов были мне продиктованы айнами на наречии понятном лишь японцам, живущим на Хоккайдо, и имеющим частые сношения с первыми, то добиться объяснения было нелегко. То и дело приходилось спрашивать простолюдинов японских и старожилов на о[строве] Хоккайдо, которые встречались в п[осту] Корсаковском в качестве прислуги у купцов и в Японском Консульстве.

В это же время я встретился с тремя ольчами (мангунами) с Амура, из под Мариинска, которые называли себя «нáни» (айны их называют «сянта») и приехали оттуда на юг Сахалина с русскими торговцами скупать здесь пушнину. Я завел с ними знакомство и в беседах в свободное для них время пытался узнать кое что из их обычаев, отношений прежних и нынешних к айнам а также записал до 2000 слов языка ольчей и несколько загадок.

29 Ноября я выехал на восточный берег о[стро]ва в п[ост] Найбучи, где устраивал в наступавшую зиму одну аинскую школку – интернат при непосредственном своем участии. Полное сочувствие я встретил в лице управлявшего тогда островом Ф. Ф. фон-Бунге, получив опять аванс в 200 р[ублей]. – Учение началось сейчас после моего приезда в небольшой, жилой лишь летом, избе, приспособленной несколько стараниями Окружной администрации для житья и занятий там и в зимнее время. Для себя я имел квартиру в нескольких шагах от школки в надзирательском доме. Довольно успешно двигались вперед мои молодые ученики, которым все более нравилась складывавшаяся совместная жизнь и необременительная умственная работа. В начале вся хозяйская часть выпадала на долю учившихся, но потом они выпросили из дому сестер двух девочек 12–13 лет и те взяли на себя варку, починку белья, поддержку комнаты в чистоте, а мои воспитанники. (их было 10 человек в возрасте от 10 до 17 лет), рубили дрова и очищали от снегу тропу от избы до моего дома и улицы, что не было легким в виду обильного снега и частых буранов (метелей) //испр.: Занятия и пошли удачно//. К сожалению, неудачный год помешал мне довести свой первый опыт насаждения айнам грамоты до более ощутительных результатов.

7 декабря отправился я в с[еление] Такоэ, где пробыл 8 и 9 числа, присутствуя на медвежьем празднике; дополняя свои прошлогодние наблюдения. 10^го съездил на [о]дин день в с[еление] Ай для приготовления к празднику убиения лисиц, что должно было произойти в ближайшие дни. Еще весною я купил пару малых лисят //испр.: молодых лисиц// и отдал затем моему прежнему хозяину на воспитание со специальною целью видеть весь церемониал лисьего праздника, практикующегося теперь у айнов очень редко. Последний имел место 10 лет назад.

18, 19 и 20 присутствовал на празднике, при угощении гостей, танцах, убиении лисиц и выносе затем их черепов в лес. 21^го вернулся обратно в Найбучи со всеми учениками, желавшими также поглядеть на всю обрядность позабытого празднества.

23^го должен был съездить в с[еление] Сиянцы, ближайший пункт с лавками, для закупки необходимого для себя и школы. 31^го поехал в с[еление] Ай к больному по приглашению, принужденный оказывать медицинскую помощь верившим мне больше, чем фельдшерам и врачам, айнам в тех случаях когда сознавал, что моих познаний и имевшихся всегда у меня несложных лекарственных средств [достоаточно]. Впрочем сами айны в серьезных случаях заболеваний уже не обратятся к нам бледнолицым, а посылают за шаманом и при его посредстве стараются изгнать из больного злой дух в него вселившийся.

7^го Января я поехал в Отосан, чтобы присутствовать при приготовлениях к празднику постановки «инау» разным богам в середине зимы. 9го января вернулся домой.

18^го [я,] с приехавшим осмотреть аинскую школку и сделать измерения детей врачем ездил в с. с. Сакояму и Ай к больным айнам.

Обычные дни проходили в занятии в школке с детьми, составлении карточного словаря проверенных слов, переводах текстов, их переписке и случайных записях тех новых сведений, которые удавалось добыть при беседах с заходившими ежедневно несколькими мужчинами и женщинами из с[еления] Найбучи, проезжавшими мимо него или специально приходившими поглядеть на школу и происходившее в ней обучение.

19^го поехал в п[ост] Корсаковский получить корреспонденцию, пришедшую с первой зимней почтой и написать ответы. 27ГО вернулся в Найбучи.

5^го Февраля должен был поехать в Сиянцы, вызванный местными властями, которые мне третий раз после объявления о начале вспыхнувшей войны с Японией предлагали принять место Смотрителя Военно – Полевого Госпиталя на 400 кроватей, предположеннаго к открытию в Корсаковском Округе. Я отказался от оказанного мне доверия и чести, не желая прерывать своей работы, пока она была возможна и которая была мне дороже обещанных благ. До конца марта оставался я в том же районе, посещая Сиянцы, Найбучи и Отосан и переселившись в с[еление] Ай. Все почти учившиеся дети были взяты родителями домой. Некоторые из них говорили мне, что хотели бы быть в случае опасности вместе и умереть в одно время.

Действительно наступили тревожные времена, во время которых казалось все потеряли головы. Вопрос о войне занимал каждого, половину дня всякий посвящал обсуждениям условий войны, предположениям о судьбе Сахалина. Почти все были уверены, что сюда японцы явятся вот вот через неделю, завтра, м[ожет] б[ыть] сегодня. Слухов о сделанной уже высадке их было много. В различных пунктах юга Сахалина на рыбных промыслах и в самом п[осту] Корсаковском было до 700 японцев. Многие боялись нападения с их стороны и восстания. Учреждались поездки для разоружения их. Не меньше тревоги и толков, уже менее открытых, но еще более смущающихся, возбуждал вопрос о каторжных, населении вообще и тех дружинах, которыя были сформированы из числа тех и других. Мало доверия внушало это войско, набранное бóльшею частью из худшего элемента преступников. Раздавались открыто голоса, а в тайне думали так почти все, что эти дружины превратятся скоро в вооруженные шайки и что в момент прихода неприятеля или даже до него начнутся грабежи, насилия, убийства со стороны призванных защищат мирное население и территорию Сахалина.