Текст книги "Эрато и Эрот. Поэты о любви: опыты ментального анализа. Часть I"

И.Л.Сельвинский 1927 (1899–1968)

 
Так сквозь сложнейшую ткань ораторий
В патетической паузе на вскинутых крыльях
Какой-нибудь голубоватенький лирик,
Играющий пасторальные вторы, —
Вдруг кровиночкой сердце проймет,
И слаще сладкого пресный мед
Исконных и примитивных трелей
Хрестоматийной его свирели.
 

Конечно, есть и очень маленькие поэты, а также создатели рифмованной прозы, которые особенно обильно были представлены в литературе «социалистического реализма», наконец, просто околопоэтические графоманы. Большинство из них уже канули в Лету:

А.С.Пушкин 1817–1820 (1799–1837)

 
Внимает он привычным ухом
                Свист;
Марает он единым духом
                Лист;
Потом всему терзает свету
                Слух;
Потом печатает – и в Лету
                Бух!
 

Однако несколько представляющих интерес строк можно найти и у таких авторов. Они по возможности использованы в книге. Еще о содержании. Я сознательно поставил перед собой предельно сложную в «спортивном» отношении задачу – использование только таких текстов, где завершенный по форме стих в абсолютно «чистом» (без «примесей») и законченном виде содержит либо мысль, либо выражение определенного состояния человека. Нетрудно догадаться, что такой подход с неизбежностью ведет к расчленению, фрагментации цельных литературных произведений. Многим это может показаться вивисекцией, насилием над поэзией. Действительно, Л.Н.Толстой говорил, что если бы от него потребовали написать, в чем смысл романа «Анна Каренина», то он был бы вынужден повторить весь этот роман от первой буквы до последней точки. А ведь это очень толстая, просто огромная книга. Поэты, создатели преимущественно литературных миниатюр, тем более уверены, что каждая созданная ими строка имеет смысл только как часть конкретного стихотворения:

И.Л.Сельвинский 1949 (1899–1968)

 
Все девки в хороводе хороши,
Здесь кажется красавицей любая —
Вон ту расцеловал бы от души!
Но вытащи ее на свет: рябая.
 
 
Не так ли и строка стихотворенья?
Вглядишься – не звучна и не стройна,
Вернешь ее стихиям – и она
Вся пламя, вся полет, вся вдохновенье!
 

В свое оправдание могу сказать, что стихотворный фрагмент (цитата) широко используется в самой разнообразной литературе. Даже по эстетической ценности фрагмент может не только не уступать целому, но и превосходить его. Есть вполне обоснованное мнение, что Венера Милосская вовсе не считалась бы идеалом женской красоты, имей она руки в целости и сохранности. Весь ход развития искусства и литературы в двадцатом веке показал, что фрагмент имеет право на существование и как самостоятельная форма. Вспомните А.А.Ахматову. Многие ее стихотворения начинаются с союза и выглядят со стороны как несколько фраз из непрерывного речевого потока. Более того, малоизвестный у нас болгарский автор Атанас Далчев сказал: «Стремящийся к совершенству вынужден создавать одни фрагменты». Он был недалек от истины.

В работе использованы только «универсальные» фрагменты, которые по возможности лишены деталей и подробностей, не имеющих отношения к предмету. Все остальные, содержащие географические названия и собственные имена, исторические привязки и этнографические детали, конкретные описания природы и погоды, экстерьеров и интерьеров, внешности и характера людей и т. п., безжалостно отбракованы. Отчасти это сделано для того, чтобы максимально облегчить читателям использование книги. Поясню это на простых примерах. Предположим, то один из читателей, имеющий у себя на полке мою книгу, пылает нежной страстью к прекрасной, но коварной блондинке с голубыми глазами и замечательно белой кожей, которая, несмотря на свою ангельскую внешность, терзает его почем зря. И вот у него появляется идея усовестить и урезонить негодницу методом приобщения ее к мировой художественной культуре. Он открывает соответствующий раздел книги и видит там, например, стихи, обращенные к The Dark Lady of the Sonnets:

Вильям Шекспир (1564–1616) Англия (пер. С.Я.Маршака)

 
Пусть говорят, что смуглый облик твой
Не стоит слез любовного томленья, —
Я не решаюсь в спор вступать с молвой,
Но спорю с ней в своем воображенье.
 
 
Чтобы себя уверить до конца
И доказать нелепость этих басен,
Клянусь до слез, что темный цвет лица
И черный цвет волос твоих прекрасен.
 
 
Беда не в том, что ты лицом смугла, —
Не ты черна, черны твои дела.
 

Фрагмент превосходно показывает сложность чувств Человека любящего к женщине, которая «как ангел небесный красива, как демон коварна и зла». Только вот с пигментацией кожи, глаз и волос все это никак не связано. Подробности такого рода излишни в данном контексте и вызывают лишь раздражение. Еще один пример. Предположим, что действие некоего романа происходит в славном городе Урюпинске, причем, роман этот развился до такого этапа, на котором кипение и бурление страстей достигло критического уровня. Вполне естественно, что участникам захотелось узнать: а что же говорит обо всем этом мировая поэзия? И вот, отыскав в книге нужное место, они читают, например, следующий «стишок»:

А.Н.Вертинский 1934 (1889–1957)

 
В этом страшном, «веселом» Париже
Невеселых гуляк и зевак
Ты одна всех понятней и ближе,
Мой любимый единственный враг.
 

Замечательный фрагмент, очень точно и ярко характеризующий взаимоотношения двух людей в период любовной конфронтации. Но какое отношение имеет к этому Париж, гуляки, зеваки и т. п.? Правильно, никакого. Поэтому подобных фрагментов и нет в книге. Такая участь (отбраковка) постигла очень многие высокохудожественные и «полезные» для конструкции работы стихотворения. Более того, наметилась даже некоторая не особенно тесная, но все-таки зависимость: у крупных поэтов доля пригодного для использования в книге материала оказалась в среднем несколько меньше, чем у средних «по размеру». Это и понятно. Ведь поэзия есть образное восприятие мира, а образ конкретен по определению. Большой поэт гениально «выхватывает» его из окружающего мира и переносит на бумагу во всем многоцветии и многозначности, воссоздавая тем самым свое собственное духовное и душевное бытие. Менее выдающийся автор чаще просто выражает более или менее значительные мысли и чувства. Он пишет стихотворение «на тему», может разработать эту тему логически и последовательно. Настоящие ценители, конечно, не только поэтому, но и поэтому тоже, предпочитают крупных поэтов средним и мелким:

Е.А.Евтушенко 1986 (1933–2017)

 
Не всякая сжатость бесценна.
Рифмованный жмых жесткотел,
и чье-то квадратное сено,
будь лошадью, – я бы не ел.
 
 
Мне нравится сено охапками,
с еще не просохшей росой,
с брусникой, с грибными шляпками,
подрезанными косой.
 

Одно время у меня, действительно, были серьезные опасения, что, отбраковывая детали, я как бы отжимаю из стихов собственно поэзию. В дальнейшем я стал смотреть на это спокойно – как на издержки, неизбежные в любом деле. К тому же я обнаружил, что сами поэты тоже относятся к деталям и подробностям далеко не одинаково. Например, есть точка зрения, что они – необязательный и даже нежелательный компонент хороших стихов:

Исаак Розовский Поэзия эмиграции (р. 1951)

 
Мне эта пристальность претит,
Что всем поэтам с детства люба
Долой деталь! Она – петит,
Что проку в ней? Что мне Гекуба?
 
 
Да, мир подробен. Но деталь
Чужда гармонии небесной
И даже с этой жизнью пресной
Соизмеряется едва ль.
 

И достаточно уже об этом. Я осознаю, что перечисленные ограничения заметно обедняют «палитру», но поделать ничего не могу, ибо таков закон жанра этой книги. Поэтому давайте лучше перейдем к вопросу о том, как и насколько полно представлена в ней мировая поэзия? Говорить о полноте, увы, не приходится, ибо мир поэзии велик и необозрим. При работе над книгой я столкнулся с известной многим книголюбам проблемой: пока успеваешь прочитать одну книгу, на твоей полке каким-то непостижимым образом появляется две, если не три новых. Поэтому мне, конечно, приходилось выбирать.

Казалось бы, принцип отбора напрашивается сам собой. Это отбор поэтов по «калибру». Действительно, в книге представлены почти все великие лирические поэты. Однако по уже обсуждавшимся выше причинам я очень осторожно пользовался этим принципом и сознательно стремился сделать выборку максимально репрезентативной – представляющей все многообразие поэзии. Проще всего это достигается всем известным методом «научного тыка». В последние несколько лет я пользовался им буквально: подойдя к стеллажу, закрывал глаза и тыкал пальцем в первую попавшуюся книгу. Поэтому состав материала получился на редкость пестрым: некоторые крупные поэты представлены всего несколькими стихотворениями из антологий, а многие второстепенные и третьестепенные – большим числом фрагментов из полных собраний. Я отчетливо осознаю неполноту и ущербность своей выборки. Ну и ладно: автор, стремящийся полностью исчерпать тему и материал, может исчерпать лишь терпение читателя. К тому же я надеюсь, что это издание книги – не последнее. В книгах, подобных этой, собственно говоря, никогда не ставится точка. Следовательно, у меня еще будет и повод, и возможность для ее совершенствования, расширения, дополнения.

Диапазон использованного материала максимально широк и определяется исключительно уже перечисленными выше требованиями к форме стиха. Поэтому иная по форме поэзия (например, античная, восточноазиатская, а также значительная часть современной) осталась, к сожалению, «за бортом». Хронологические рамки вошедшего в книгу материала – это период примерно с VI–VII веков, когда стих с рифмой зародился на Ближнем и Среднем Востоке, до наших дней. Кстати, считается, что именно в этом временном диапазоне появился и существует основной объект исследования – индивидуальная половая любовь (до этого времени было преимущественно лишенное индивидуальных предпочтений «простое» половое влечение).

Географически и исторически – это поэзия всех времен и народов. Любовная поэзия меньше других литературных жанров зависит от исторических и социальных условий, происхождения авторов, их принадлежности к той или иной социальной группе. Тем не менее, я и в этом отношении стремился обеспечить максимальное разнообразие. Так, русскоязычная литература ХХ века представлена в книге и официальной советской поэзией, и советским андеграундом, и поэзией эмиграции. Известно, что люди разных эпох и культур отличаются по душевному строю. Поэтому одни и те же чувства имеют великое множество оттенков в зависимости от времени и места их проявления. Образно говоря, поэты играют на одних и тех же струнах души, но звучат эти струны по-разному. Однако, исходя из единства природы человека, я крайне редко буду акцентировать внимание на происхождении использованных стихов.

Теперь несколько слов о «половом вопросе». Я отдаю себе отчет в том, что среди потенциальных читателей этой книги по понятным причинам будут преобладать женщины. Поэтому я стремился уделить по возможности максимальное внимание женской поэзии. Справедливости ради следует сказать, что из всех видов творческой деятельности, эпитет «женская» в смысле второсортная или неполноценная (как, например, женская логика), менее всего подходит к поэзии дорогих и уважаемых дам. Пожалуй, можно было бы сказать даже еще более определенно: поэзия – чуть ли не единственный вид творчества, где женщинам удается почти на равных конкурировать с мужчинами. Это особенно характерно для последнего столетия. Правда и здесь не обошлось без «перегибов», о чем хорошо сказала одна из крупнейших женщин-поэтов:

А.А.Ахматова (1889–1966)

 
Могла ли Биче словно Дант творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, Боже, как их замолчать заставить!
 

Не уступая мужской по «качеству», женская поэзия существенно отличается от нее по многим другим признакам. Однако я опять же не буду акцентировать на этом свое и ваше внимание, за исключением нескольких особых случаев. Перечисленные принципы отбора фрагментов обусловили огромное разнообразие использованного в книге материала. В ней представлены практически все жанровые, стилистические и лексические пласты русского поэтического языка. Тем, кого это коробит как проявление безвкусицы, напомню, что сплавление, интеграция этих пластов, сужение сферы запретного есть одна из основных тенденций в развитии самой русской поэзии, отражающем, в свою очередь, жизнь как объективную реальность:

И.М.Губерман (р. 1936)

 
Молитва и брань одновременно
в живое сплетаются слово,
высокое низким беременно
все время одно от другого.
 

Этот процесс особенно бурно происходил на протяжении двадцатого столетия. Он был почти завершен в творчестве И.А.Бродского, блестяще и органично соединившего самое высокое с самым низким, что и было отмечено нобелевским комитетом как крупнейшее художественное достижение. В книге, которая лежит сейчас перед Вами, изредка встречается «пониженная» лексика примерно в такой же пропорции, в какой она представлена в поэзии вообще:

Д.А.Пригов 1992 (1940–2007)

 
Груди смелые растут
Ч… зрелые роятся
Почему же-то их тут
Описать нам опасаться
 

Более того, в книгу местами допущена и совсем уж ненормативная лексика. Ведь в классическом русском языке есть всего-то три слова, обозначающие органы и процесс «физической» любви, т. е. гениталии и их взаимодействие. Перед поэтами – создателями интимной лирики всегда остро стоял вопрос – использовать или не использовать означенные слова:

А.С.Пушкин (1799–1837)

 
Как бы это изъяснить,
Чтоб совсем не рассердить
Богомольной важной дуры
Или чопорной цензуры?
 

И если с цензурой такого рода у нас теперь стало полегче, то дуры (равно как и дураки) остаются неотъемлемым элементом российского культурного ландшафта. Многие авторы как-то изворачивались и избегали ненормативной лексики. Другие, наоборот, мастерски использовали ее, разумеется, изредка и к месту. Их можно понять. Ведь разного рода эвфемизмы в этой сфере, как и в любой другой, неточны по определению. Да, многим будет непривычно найти в книге то, что они привыкли видеть на заборах и в лифтах. Ну а тем, кто считает себя культурней самой культуры, напомним, что последняя никогда не страдала ханжеством и всегда презирала его носителей:

Абдуррахман Джами (1414–1492) Ирано-таджикская классическая поэзия (пер. Ю.В.Мальцева)

 
Ханжа кривит в тупой улыбке рот,
И взгляд его блуждает, как в тумане;
Он человеком быть перестает,
Он приближается по виду к обезьяне.
 

И.М.Губерман (р. 1936)

 
Зря бранит меня чинная дура
За слова, что у всех на устах,
Обожает любая культура
Почесаться в укромных местах.
 

Следовательно, использование такого рода фрагментов – вовсе не «пощечина общественному вкусу», а лишь дань реальности и естественное стремление обогатить «палитру». В конце концов, даже самые отъявленные сквернословы никому не навязывают свои творения. Они, как правило, честно предупреждают читателя, что это литература не для всех:

Барковиана (1860-е)

 
Мои богини! Коль случится
Сию поэму в руки взять —
Не раскрывайте. Не годится
И неприлично вам читать.
 

Не могу не сделать то же самое. Надеюсь, что многообразие использованного материала создаст у Читателя ощущение не режущей слух какофонии, но ласкающей его полифонии.

Для чего и для кого написана эта книга? Как ее читать и использовать?

Известно, что каждая книга имеет своего читателя, хотя бы… одного. У мой книги один читатель уже есть. Я сам изредка читаю ее в процессе дополнения и совершенствования. Процесс мне нравится, значит, нравится и сама книга. Уже неплохо:

Самюэл Батлер (1612–1680) Англия (пер. Г.М.Кружкова)

 
Хлыщ, если пишет, пишет с наслажденьем,
Не мучаясь ни страхом, ни сомненьем;
 
 
Он, сущую нелепицу плетя,
Собою горд и счастлив, как дитя, —
 
 
В то время как писатель благородный
Вотще стремится к высоте свободной
 
 
И недоволен никогда собой,
Хотя б хвалили все наперебой,
 
 
Мечтая, блага собственного ради,
Вовек не знать ни перьев, ни тетради.
 

Действительно, недовольство своими творениями – это удел великих, тех, кто стремится к недосягаемому и вечно ускользающему Совершенству. Однако каждый автор надеется, что читателей все-таки будет больше, чем один. Надеюсь на это и я, хотя время для издания такой книги сейчас, прямо скажем, не совсем подходящее:

В.Н.Скобелкин (1924–2003)

 
Теперь в народе
Стихи не в моде.
Жуют лениво
Другое чтиво.
 

Кстати, среди этого «чтива» довольно значительное место занимает все то, что связано с сексуальной стороной любви:

Л.В.Лосев (1937–2009)

 
Где прежде бродили по тропам сексоты,
сексолог, сексолог идет!
Он в самые сладкие русские соты
залезет и вылижет мед.
В избе неприютно, на улице грязно,
подохли в пруду караси,
все бабы сбесились – желают оргазма,
а где его взять на Руси!
 

Повышенное внимание к сексу вполне естественно в стране, где еще не так давно его вообще якобы не было. Тем не менее, надеюсь, что у Читателя сохранился интерес к любви и в более широком смысле. На чем же основана эта надежда? На том, что в обществе всегда есть люди «с печатью интеллекта» и стремлением к познанию себя, своего места в мире, в том числе через поэзию:

В.Н.Скобелкин (1924–2003)

 
Но осталось, хоть немного,
В нашей смуте душ таких,
Что не гонят от порога
Сиротою ставший стих.
 

Таким людям, в основном, и адресована эта книга. Много ли их? На этот счет, якобы, даже есть соответствующая статистика. Оптимисты полагают, что любителей поэзии хотя и немного, но это лучшая часть, «гвардия» читательского «войска»:

И.Л.Сельвинский 1932 (1899–1968)

 
Муза! Как ни грусти, ни сетуй,
А вывод мой, к сожаленью, таков:
Среди миллионов, читающих газету,
Девять десятых не читает стихов.
Иного к поэтам влечет их полемика,
Однако с затишьем и этот стихал…
Но есть
             одно
                     лихое
                              племя,
Живущее на побережьи стиха.
 
 
Это уже не просто читатель,
Не первый встречный и не любой.
Он не стучит по рифмам, как дятел,
Не бродит в образах, как слепой,
Не ждет воспитанья от каждой строчки,
Не умиляется от пустяка —
Совсем по иному подходит к строчке
Читатель стиха.
 
 
Он видит звуки,
                          слышит краски,
Чувствует пафос, юмор, игру,
И свои пузырьки литературные карасики
Ему не всучат за жемчужью икру;
Ему не внушить, рассказавши про заек,
Что это львы,
                          да толстые притом!
(Кстати сказать, вдохновенный прозаик
В его глазах – поэтический том). /…/
 
 
Иной читатель – прочел и двигай,
Давай другого, а первый катись!
А наш, как с девушкой, дружит с книгой…
Читатель стиха – артист.
 

Это был оптимистический взгляд на проблему. Пессимисты, наоборот, уверены, что интересующихся поэзией совсем мало, причем, это, главным образом, убогие отщепенцы, боковая и тупиковая ветвь человеческого рода:

А.Г.Машевский (р. 1960)

 
Нас, говорят, процента три
От общей численности рода
Людского. Улея внутри
Чужая вывелась порода.
 
 
Должно быть, врут, что много так
Не медом, а янтарным словом
Влекомых. Очевидный брак
На хромосомно-подростковом
Невнятном уровне. И вот
Юнцу покоя не дает
 
 
Не прелесть дев, не гром побед
На игрищах спортивно-потных —
Какой-то извращенный бред
Фраз, называний безработных.
 

Истина, как водится, лежит где-то посередине. В последнем фрагменте говорится и том, что поэзия – это занятие преимущественно для молодых людей, как в смысле производства, так и в смысле потребления. Действительно, «лета к суровой прозе клонят, лета шалунью рифму гонят» – сказал классик. Однако те, кто интересовался стихами в юности, обычно не охладевают к ним совершенно, ибо молодость относится к остальной жизни как раз так же, как поэзия к прозе:

О.Н.Григорьева (р. 1957)

 
Мы мыслили очень розово,
А хмурились – кто как мог…
И жизнь называли «прозою»,
Стихи читая взахлеб.
Сейчас мы вполне серьезны.
Но не жалеем, что грезили.
Ведь жизнь действительно проза…
С эпиграфом из поэзии.
 

Поэтому я надеюсь на интерес к моей работе со стороны людей самого разного возраста. Надеюсь потому, что уверен в уникальности этой книги. Элементарная логика подсказывает, что уникальным творение может быть только в двух случаях: (1) когда оно настолько бессмысленно и бесполезно, что ни у кого и никогда не возникало даже мысли шевельнуть пальцем или извилиной для его создания; (2) когда это изобретение, открытие, «know how». На всем протяжении работы я постоянно колебался и сомневался, опасаясь первого и надеясь на второе. Впрочем, это не мешало мне продвигаться вперед, ибо окончательно преодолеть сомнения и колебания такого рода можно только одним-единственным способом – закончить труд и вынести его результаты на суд Читателя:

М.И.Алигер 1959 (1915–1992)

 
Пиши скорей, не медли, слышишь,
весь мир, весь путь, весь опыт свой.
Пойми, ведь то, что ты напишешь,
не может написать другой.
 
 
Пиши скорей, пиши, не мешкай,
не разрешая никому
сказать с недоброю усмешкой:
«Не напечатают… К чему?!»
 
 
Согласьем нытиков не радуй
и с ними вместе не спеши
за этой липовой оградой
скрываться… Прежде напиши. /…/
 
 
Да, будет горько, будет худо
до лютой муки, до седин.
Да, будет страшно: ведь покуда
ты пишешь, ты совсем один.
 
 
Но если ты свое допишешь,
вздохнешь и дух переведешь,
ты столько добрых слов услышишь
и столько жарких рук пожмешь. /…/
 
 
Без колебания! Пусть судят.
Ты слов на ветер не бросал.
Жил,
         думал,
                     верил…
                                      Будь что будет!
Ты сделал все – ты написал!
 

Работе над книгой я отдал довольно много времени, душевных и физических сил, поэтому не мог не подстраховаться, и выбрал жанр, который предположительно обеспечивает двойную защиту от неудач. Отсюда «двуединость» цели, которую я перед собой поставил. Первая, цель-минимум, это составление сборника тематически организованных стихотворных афоризмов и фрагментов. Книги цитат и афоризмов сейчас стали довольно популярными. В них изредка встречаются и фрагменты стихов, составляя, впрочем, не более 1 % общего объема. Да и система рубрикации в этих книгах оставляет желать лучшего. Обычно все, что касается половой любви, просто объединено в одну главу без всякого внутреннего порядка. Поэтому такой книгой очень неудобно пользоваться. Она пригодна только для «сплошного» чтения или для чтения по принципу Библии (открывая страницу наугад). В моей книге система расположения материала предельно четкая и тщательно продуманная. Поэтому те, кого коробит присутствие моего текста рядом с бессмертными строками великих поэтов, и те, кто предпочитает самостоятельно размышлять и делать выводы, могут просто пропускать этот самый текст и читать только стихи. Со всей ответственностью уверяю таких читателей, что при подборе стихов я избегал какой бы то ни было тенденциозности, и в этом они могут смело на меня положиться. Вторая цель или цель-максимум – это создание готового «продукта», в котором три основных композиционных элемента (стихи, система их расположения и текст компилятора) связаны неразрывно и вместе дают цельное представление о предмете в той мере, в какой это позволяет сделать анализ мировой любовной лирики. О том, насколько мне это удалось, судить Вам, мой дорогой Читатель:

А.Ф.Вельтман (1800–1870)

 
Кому мой труд не неприятен,
Тот может раз его прочесть;
Но так как в солнце пятны есть,
То есть и в нем премного пятен.
 

В процессе работы над книгой у меня неоднократно возникало подозрение, что две цели – это как раз те самые зайцы, погнавшись за которыми, охотник рискует остаться вовсе без добычи. Почему? Потому что желательную для сборника или справочника полноту сложно, а то и вовсе невозможно, соединить с желательным для обычного «чтива» динамизмом повествования. Тем не менее, я все-таки устоял против соблазна пойти на компромисс и попытался последовательно реализовать исходный замысел. И дело здесь не только в моей природной твердолобости, но и в том, что само число фрагментов, содержащих, например, ту или иную мысль, является важнейшим композиционным элементом книги, показывающим тривиальность или, наоборот, уникальность этой мысли. Неизбежное при таком подходе обилие общих мест, конечно, трудно отнести к числу достоинств. Однако древнее правило – repetitio est mater studiorum – еще никто не отменял, а банальность проверенной временем мысли обычно все-таки свидетельствует о ее справедливости и неисчерпаемости:

И.М.Губерман (р. 1936)

 
У мудрости расхожей – нету дна,
ищи хоть каждый день с утра до вечера;
в банальности таится глубина,
которая ее увековечила.
 

Побочный эффект – наличие в книге так называемых «длиннот», которые, как обычно считается, усыпляют читателя. Впрочем, это тоже вопрос вкуса:

Е.А.Евтушенко 1986 (1933–2017)

 
Ремесленный вкус – не искусство.
Великий читатель поймет
и прелесть отсутствия вкуса,
и великолепье длиннот.
 

Наконец, никто не обязан читать все подряд. Сделать из большого маленькое совсем просто: достаточно просматривать не все фрагменты в каждой «обойме», а, например, через один или по какому-то другому принципу. От этого частного вопроса перейдем к общему: как лучше читать эту книгу? Безусловно, не торопясь! Она – не для «запойных» читателей. В идеале я надеюсь, что сначала Вы медленно прочтете ее полностью, а затем по мере необходимости будете иногда возвращаться к отдельным разделам. Когда и для чего читает стихи обычный читатель? Как правило, в острые или переломные периоды эмоциональной жизни для того, чтобы найти в стихах какое-то созвучие или «противозвучие» своим мыслям и чувствам:

И.М.Губерман (р. 1936)

 
Читая позабытого поэта
И думая, что в жизни было с ним,
я вижу иногда слова привета,
мне лично адресованные им.
 

Поэтому те, кто часто читает стихи «под настроение», в зависимости от характера этого настроения обычно уже знает, какую книгу следует взять с полки, и на какой странице ее следует открыть. Возможно, этого им вполне достаточно. Однако моя книга дает для чтения такого рода неизмеримо большие возможности, ибо в ней очень легко найти нужный раздел и быстро получить всю «гамму» стихов самых разнообразных авторов, имеющих отношение к какому-либо вопросу. Возможны и другие способы использования книги. Например, известно, что стихи всегда широко «применялись» в любовной жизни, особенно на этапе «обольщения»:

В.Ф.Ходасевич (1886–1939)

 
Что верно, то верно! Нельзя же силком
Девчонку тащить на кровать!
Ей нужно сначала стихи почитать,
Потом угостить вином…
 

У «профессионального» ловеласа стихи – важнейший инструмент «охмурения», который действует почти безотказно:

В.Ю.Степанцов (р. 1960)

 
Собрал все были-небылицы, развёл игривый политес,
смотрю: стыдливость у девицы перерастает в интерес.
Прочел ей «Ножки, где вы ныне?», её за щиколотку взяв,
и задрожало сердце крошки, и вот лежу я c ней, как граф.
 

Для таких лиц моя книга – это просто находка. Ведь многие люди, в первую очередь, женщины, «любят ушами». А что может быть приятнее для женского слуха, чем стихи:

Константэн Григорьев (1968–2008)

 
Если вы употребляете некрасивые слова,
забивается пошлятиной сразу ваша голова. /…/
 
 
Но нельзя словами вздорными безнаказанно сорить:
путь меж словом и событием очень кратким может быть. /…/
 
 
Если вы, красотку, встретивши, проворчите глухо: «б…»,
будут в жизни вас прелестницы обходить и презирать.
 
 
И, напротив, если крикнете: «О, принцесса! Госпожа!» —
будут все на свете девушки вас любить и обожать.
 
 
Вроде я про очевидное, – где же, люди, красота?
Скачут все слова убогие, как лягушки изо рта. /…/
 
 
Чтоб ваш организм очистился от лягушек и медуз,
верьте в красоту, гармонию и воспитывайте вкус.
 

У Платона сказано: «Всякий, кого коснется Эрот, становится поэтом». Поэтому в «хорошей и настоящей» любви стихи всегда также занимали большое и почетное место. Сейчас эта мода, к сожалению, проходит, и влюбленные чаще развлекают друг друга анекдотами. Очень хотелось бы верить, что моя книга хотя бы чуть-чуть приостановит этот явно негативный процесс. Всем известно, что бытие (а по-простому – быт) определяет сознание. Но ведь есть и обратная связь:

В.Т.Шаламов 1937–1956 (1907–1982)

 
Мы вмешиваем быт в стихи,
И оттого, наверно,
В стихах так много чепухи,
Житейской всякой скверны.
 
 
Но нам простятся все грехи,
Когда поймем искусство
В наш быт примешивать стихи,
Обогащая чувство.
 

Позитивное воздействие поэзии на духовное развитие личности бесспорно и общепризнанно. Не буду на этом останавливаться. Приведу лишь одно из древнейших свидетельств:

Нилакантхадикшита (Х век) Древнеиндийская поэзия

 
Кто познает поэзии вечное слово,
будет праведен в этой юдоли суровой,
будет мыслями смел, тайну мира постигнет,
и бесчестье его никогда не настигнет.
 

Разумеется, все хорошо в меру. Ведь поэзия может настолько возвысить восприимчивую к ней личность, что последняя просто оторвется от реальности и будет обречена одинокой и непонятой витать в эмпиреях:

И.Л.Сельвинский 1920 (1899–1968)

 
Татьяна по путям неодолимым
Проходит царь-девицей меж горилл:
Прекрасная тоскует о любимом,
Ей Александр кровь заговорил.
 

Однако большинству современных людей это явно не грозит. Поэтому больше всего я надеюсь на интерес любивших и любящих. А что касается людей, пока обойденных Эротом, то не исключено, что моя книга заставит их полюбить. Ведь многие поэты считают своей главной задачей всячески возбуждать мирное население, которое живет спокойно и никого не трогает:

Андре Шенье (1762–1794) Франция (пер. Е.П.Гречаной)

 
Пусть кодексом любви, забав и наслажденья
Для всех останутся мои стихотворения
И мечут сотни стрел любовных там и тут,
Пусть в песнях голос мой, моя душа живут.
На ложе шелковом, в мечтах о нежной встрече
Пускай красавица мои впивает речи,
Торопит сладкий миг, чтобы обнять скорей
Счастливца юного, что всех дороже ей.
Пусть он мои стихи читает вместе с нею
И бьются их сердца от томных строк сильнее.
Когда ж от долгих ласк утихнет страсти пыл,
Хочу, чтоб мой огонь усталых оживил. /…/
Почувствовав в душе неведомое пламя,
Воскликнет юноша, взяв книгу со стихами:
«Да ведь поэт со мной как будто век знаком,
так хорошо прочел все в сердце он моем!»
 

Как видите, приведенная чуть выше мысль Платона и в перевернутом виде («всякий, кого коснется поэзия, влюбляется») остается вполне актуальной. Давно замечено, что чтение любовной лирики провоцирует возникновение любви:

Джордж Гордон Байрон (1788–1824) Англия (пер. Т.Г.Гнедич)

 
Когда прелестно и медоточиво
Поют поэты о любви своей
И спаривают рифмы прихотливо,
Как лентами Киприда – голубей, —
Не спорю я, они красноречивы;
Но чем творенье лучше, тем вредней:
Назон и сам Петрарка, без сомнений,
Ввели в соблазн десятки поколений.
 

Как попали в ад Франческа де Римини и Паоло Малатеста? Все началось с совместного чтения истории про сэра Ланселота и его любовь к жене короля Артура:

Данте Алигьери (1265–1321) Италия (пер. М.Л.Лозинского)

 
Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем
Прильнул к улыбке дорогого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,
Поцеловал, дрожа, мои уста.
 

Выходит, не зря мудрый Платон гнал поэтов поганой метлой из своего идеального государства. Любовь, действительно, подчас приводит людей в ад, чему в определенной мере могут способствовать и стихи. Некоторые на этом основании рекомендуют вообще воздерживаться от чтения любовной лирики: