Текст книги "Эрато и Эрот. Поэты о любви: опыты ментального анализа. Часть I"

Л.Н.Чертков (1933–2000)

 
Ибо страшна как смерть любовь —
Себя любовники сжигают
И мимоходом пожирают,
Глотая сперму, мозг и кровь.
Любовных писем не читай,
Которые другие пишут, —
Из них ад жаром так и пышет —
Тебя он слижет – так и знай.
 

Как говорится, милости просим в «волшебную страну Любовь». Разумеется, одна и та же книга может противоположным образом, но одинаково существенно повлиять на душевное состояние разных людей:

В.Ю.Степанцов (р. 1960)

 
Когда тебе уже семнадцать
и некому тебя обнять,
и не с кем в губы целоваться
и время ласками занять,
 
 
ты куртуазных маньеристов
прижми к груди толстенный том,
от их стихов струи игристой,
упившись, ляжешь ты пластом,
 
 
задравши к небу руки-ноги,
ты будешь хитро хохотать,
и сексуальные тревоги
не будут грудь твою топтать.
 
 
Когда тебе давно за тридцать
и ты нерезв и туп, как пень,
когда не то, чтобы влюбиться,
а даже громко п…ть лень,
 
 
ты маньеристов куртуазных,
чайку попивши, полистай:
от их безумств и рифм алмазных
чистейшим ромом станет чай.
 
 
За противоположным полом
гоняться будешь ты, как стриж,
и разлохмаченным и голым
к ментам в кутузку угодишь.
 

Есть стихи с широким, есть – с узким спектром действия. Есть – общего назначения, есть – специального. К числу последних относятся, например, откровенно эротические произведения. «Такие стихи нужно продавать в аптеке», – говорил о них В.В.Маяковский. В конце концов, почему бы и нет? Важно, что они имеют читателя и выполняют свою функцию:

М.И.Армалинский (р. 1947)

 
И вот я превратился в книгу,
Фантазии к себе маня,
И женщина ласкает фигу,
Другой рукой открыв меня.
 

В двух последних фрагментах речь идет о достаточно специфической по стилистике и тональности поэзии. Максимально широкий спектр того и другого в стихах из моей книги многократно расширяет диапазон ее воздействия на читателя. Особенно актуальны стихи как действенное средство от разного рода «недомоганий» души:

В.Т.Шаламов 1973 (1907–1982)

 
Стихи – это боль и целительный пластырь,
Каким утишается боль,
Каким утешает мгновенно лекарство —
Его чудодейственна роль.
 
 
Стихи – это боль, это скорая помощь,
Чужие, свои – все равно,
Аптекарь шагает от дома до дома,
Под каждое ходит окно.
 
 
Рецептом ли модным, рецептом старинным
Фармакологических книг,
Стихи – как таблетка нитроглецирина,
Положенная под язык.
 
 
Среди всевозможных разрывов и бедствий
С облаткой дежурный поэт.
Стихи – это просто подручное средство,
Индивидуальный пакет.
 

Таким образом, эта книга для людей с самыми разными душевными нуждами и потребностями. Ведь стихи на редкость многозначны и многофункциональны:

Новалис 1800 (1772–1801) Германия (пер. В.Б.Микушевича)

 
Таинственно поэзия целит
Нас всех преображеньем бесконечным:
Там награждает землю миром вечным,
Здесь юностью блаженной веселит.
 
 
В зеницы свет поэзией пролит;
Нас просветив искусством безупречным,
Отрадная, усталым и беспечным
Для сердца хмель божественный сулит.
 

Витезслав Незвал (1900–1958) Чехия (пер. К.М.Симонова)

 
Мечтаю, чтоб мир, как подвал гончара,
Пел глиняным дружеским хором.
Стихи мои весело ешьте с утра
С тарелок с моравским узором.
 
 
Но если покоя нам рано просить
И мир еще полон тревогой,
Стихами моими не грех закусить
До боя и перед дорогой.
 
 
И если придется ремень потесней
Стянуть среди временных тягот,
Пусть хлебом и сахаром, тем, что нужней,
На стол к вам стихи мои лягут.
 

Е.К.Стюарт (1906–1984)

 
Заблудшему они укажут путь
И ослабевшему протянут руку,
Усталому помогут отдохнуть,
Покинутому – пережить разлуку.
 
 
Стихам по силам тяжкий груз такой:
Им ведомы сомненья и мученья,
Кто к ним придет с бедой или тоской,
Тот в них найдет хоть каплю облегченья.
И вдруг поймет, что средь своих тревог
На белом свете он не одинок.
 

Поэзия как специфическая форма отражения окружающего мира, разумеется, нужна, понятна и полезна далеко не всем:

Л.Н.Мартынов 1975 (1905–1980)

 
Садишься рядом с человеком
И предлагаешь ему мед,
И ублажаешь его млеком,
А он совсем другого ждет!
Сыт, ждет винища, табачища
И выдумок, а то и врак —
Вот он какой духовной пищи
Желает от тебя, чудак!
 

Б.В.Заходер (1918–2000)

 
Стихи нам что-то говорят,
но не всегда, не всем подряд.
 

Это нисколько не смущает и не огорчает, наоборот, радует поэтов. Ведь по большому счету читатели поэзии и ее писатели – это единая каста, каста ПОСВЯЩЕННЫХ:

А.С.Кушнер (р. 1936)

 
Мне и стихи-то дороги тем,
что не открыто все в них и всем.
 

Большинство читателей давно определили свое отношение к поэзии. Тем не менее, возможно, что некоторые до сих пор не интересовались ею только потому, что не пробовали заинтересоваться. К ним обращается один из великих поэтов:

Иоганн Вольфганг Гете 1827 (1749–1832) Германия (пер. Б.В.Заходера)

 
Стихи подобны разноцветным стеклам
Церковных окон. Заглянув снаружи,
Мы ничего там не увидим толком.
«Сплошная муть, а может быть, и хуже!» —
Так скажет обыватель. Он сердит!
Когда он ничего не разглядит!
И пусть его.
А вы – вступайте смело
В священные поэзии пределы!
Как хорошо! Как ясно и светло
Сияет многоцветное стекло!
Да, новый свет откроется для вас.
Все возвышает дух, пленяет глаз,
И ежели в вас есть душа, то вам
Он по душе придется, этот храм!
 

Структура книги отражена в оглавлении. Две первые небольшие главы имеют вводный характер. В них сделана попытка обоснования метода работы, показано соотношение эмоциональной жизни поэта и его лирики, а также выяснено, в какой мере можно доверять поэтам, когда речь идет о любви. Эти две главы – для особо интересующихся поэзией читателей. Остальные, которых больше привлекает сама любовь, могут их спокойно пропустить.

Основная часть книги начинается с главы о разнообразии форм и проявлений любви, выделенных по ее силе и продолжительности (от легкого соприкосновения душ до вечной и бесконечной любви), а также по соотношению духовного и «телесного» начала (от платонической любви до более или менее «голого» секса).

В следующей самой большой по объему главе подробно и основательно рассмотрена наиболее широко представленная в поэзии и в жизни центральная форма любви – классический роман с его оптимальным балансом чувств и чувственности, относительно стандартным набором «фаз и этапов» (от исходного бесстрастия до последующих воспоминаний). Это рассмотрение проведено на примере обоюдной любви с относительно гармоничным протеканием и относительно одновременным окончанием.

Пятая и шестая главы – это анализ разнообразных проявлений «асимметрии» в том же классическом романе: дисгармоничная обоюдная любовь; любовь с неодновременным началом и окончанием; односторонняя любовь с различными вариантами реакции Человека любимого на чувства и притязания Человека любящего (от полного безразличия и раздражения до позволения себя любить и даже использования этой любви в корыстных целях).

В седьмой главе показано разнообразие отношения людей к любви и понимания ее места в жизни. Последняя глава представляет собой попытку обобщения всего предшествующего материала и построения общей концепции половой любви на основе еще более общей концепции человека.

Эта книга – не академическое издание. Поэтому она не содержит примечаний, комментариев и прочих атрибутов серьезной литературы. Однако для удобства читателей в конце имеется авторский указатель, посредством которого можно легко найти все фрагменты из произведений того или иного поэта. Из 600 упомянутых в указателе авторов 250 писали свои стихи не по-русски. С их произведениями мы знакомы исключительно благодаря деятельности поэтов-переводчиков. Поэзия – штука тонкая. Она, безусловно, интернациональна, но может быть точно выражена словами только на родном языке автора:

В.П.Вишневский (р. 1953)

 
Поэт американский Роберт Фрост,
Он был, как выясняется, не прост.
Но он был прав – процентов так на сто,
Сказав, примерно так, примерно – вот:
Поэзия, она как раз есть то,
Что гробит самый точный перевод.
 

Российскому читателю, в отличие от американского и многих других, несказанно повезло: можно с уверенностью сказать, что ни в одной другой стране мира не было столь многочисленных и столь блистательных мастеров поэтического перевода. Большинство из них занимались этим делом не от хорошей жизни, а в силу свойственных тоталитарному режиму особенностей литературного процесса. Несмотря на это, а может быть, и благодаря этому, они перевели почти все достойное внимания и сделали поэтический перевод высоким искусством. Ведь не зря говорится, что переводчик стихов – не слуга, а соперник их автора, иногда довольно удачливый. Увы, последнее – редкость. Обычно же поэтический перевод – это тяжелый и неблагодарный труд:

Б.А.Слуцкий (1919–1986)

 
Переводя стихи,
проходишь через стену
и с мордою в крови
выходишь вдруг на сцену,
под тысячу свечей,
пред тысячью очей,
сквозь кладку кирпичей
пробившись, как ручей.
 
 
Стоишь ты налегке,
иллюзии не строя,
размазав по щеке
кирпич и слезы с кровью.
Сквозь стены, сквозь бетон,
сквозь темноту стреляя,
нашел ты верный тон?
Попал ты в цель?
Не знаю.
 

Так снимем же шляпу перед этими людьми! Из уважения к ним книга снабжена также и указателем переводчиков. Это около 200 имен. Вот, собственно и все «преуведомления». Приступим, наконец:

Б.А.Слуцкий (1919–1986)

 
Начну по порядку описывать мир,
Подробно, как будто в старинном учебнике,
Учебнике или решебнике,
Залистанном до окончательных дыр. /…/
И если бумаги мне хватит
                         и бог
Поможет,
        и если позволят года мне,
Дострою свой дом
                до последнего камня
И скромно закончу словами:
            «Как мог».
 

Глава 1
Жизнь и поэзия

Принцип создания этой книги – исследование жизни на основе стихов. Поэтому представляется логичным поговорить сначала о самой поэзии. Поэзия как способ восприятия мира, поэзия как форма его познания, поэзия как область творчества, поэзия как часть литературы: все это огромные темы, предмет многочисленных частных и общих исследований. Подготовленный и эрудированный читатель, наверняка, неплохо знаком с некоторыми из них. Во всех этих исследованиях сами стихи, конечно, используются авторами, но являются явно второстепенным компонентом текста и служат, главным образом, для иллюстрации тех или иных мыслей исследователя. В предлагаемой вашему вниманию главе, как и во всей этой книге, стихи поставлены во главу угла и используются как главный, по возможности даже единственный источник суждений и умозаключений. Разумеется, это совершенно не научный подход. Так ведь это и не диссертация, а «вольный стиль». С чего же начать? Пожалуй, с личности поэта, иными словами, с того, чем, почему и насколько поэт отличается от нас с вами.

1.1. «Я – поэт. Этим и интересен»

Так начал свою автобиографию В.В.Маяковский. Слово «поэт» достаточно многозначно. Условно можно выделить два основных смысла: профессия и образ жизни. Абсолютное большинство поэтов предпочитают второе значение слова первому:

Н.К.Доризо 1971 (1923–2011)

 
Можно ли профессией считать
Свойство
                за обиженных
Страдать?
Как назвать работою,
Скажи,
Неприятье подлости
И лжи?
Полюбить товарища,
Как брата, —
Разве это специальность чья-то?
Восхищенье женщиной своей,
До рассвета
Дрожь тоски по ней.
Как назвать работою,
Скажи,
Это состояние души?
Я и сам не знаю,
Видит бог,
Сколько мне прожить
Осталось строк…
Нет такой профессии —
Поэт,
И такой работы
Тоже нет.
 

И.М.Губерман (р. 1936)

 
Весь век понукает невидимый враг нас
бумагу марать со слепым увлеченьем;
поэт – не профессия, это диагноз
печальной болезни с тяжелым теченьем.
 

Идея противопоставления поэтов остальной части населения распространена чрезвычайно широко. Ее суть в том, что назначение поэта – гореть и сгорать в процессе творчества, а остальных граждан – греться у этого огня:

Н.В.Крандиевская (1888–1963)

 
Судьба различна у стихов.
Мои обнажены до дрожи.
Они – как жалоба, как зов,
Они – как родинка на коже.
 
 
Но кто-то губы освежит
Моей неутоленной жаждой,
Пока живая жизнь дрожит,
Распята в этой строчке каждой.
 

А.А.Ахматова 1914 (1889–1966)

 
Тяжела ты, любовная память!
Мне в дыму твоем петь и гореть,
А другим – это только пламя,
Чтоб остывшую душу согреть.
 

М.И.Цветаева 1918 (1892–1941)

 
Что другим не нужно – несите мне:
Все должно сгореть на моем огне!
Я и жизнь маню, я и смерть маню
В легкий дар моему огню.
 
 
Пламень любит легкие вещества:
Прошлогодний хворост – венки – слова…
Пламень пышет с подобной пищи!
Вы ж восстанете – пепла чище!
 
 
Птица – Феникс я, только в огне пою!
Поддержите высокую жизнь мою!
Высоко горю и горю дотла,
И да будет вам ночь светла.
 

М.И.Алигер 1960 (1915–1992)

 
Доктора говорят – горение!
Но какой же это недуг?
Это новое стихотворение
занимается в сердце вдруг.
Занимается, загорается,
и кого-то согреть старается,
и кого-то спалить старается
на высоком своем огне.
Все неистовей пламя в хворосте
недовольства собой, обид…
Никакой во мне нету хворости,
это сила моя горит.
Нет с ней сладу,
                              и тем не менее,
пусть сама от нее сгорю,
все равно за это горение
я судьбу свою благодарю!
 

И.М.Губерман (р. 1936)

 
Мне кажется, что истое призвание,
в котором Божьей искры есть частица,
в себе несет заведомое знание
назначенности в ней испепелиться.
 

Поэт есть горящий факел. Он красив и полезен людям только будучи на некотором безопасном расстоянии от них. Приближаться к нему, тем более вступать с ним в тесный контакт – опасно:

В.В.Набоков (1899–1977)

 
На крыльях чудного недуга
Летя вдоль будничных дорог,
Дружил он с многими, но друга
Иметь он, огненный, не мог!
 

Те, кто не горит или горит вполнакала, кто сочиняет, «высокой страсти не имея для звуков жизни не щадить», – не настоящие поэты, а скорее «халявщики». Отсюда рекомендация – не бояться огня, а смело отдаваться ему во власть:

Григол Абашидзе (1914–1994) Грузия

 
Мир охвати умом и чувством,
Как ни велик его объем.
Качающийся мост – искусство,
Поэзия – игра с огнем.
 
 
И если страшно оступиться,
Стой, затая и вздох и речь.
Не бойся весь испепелиться,
Страшись крыло полуобжечь.
 

«Образно говоря», все это, безусловно, верно. Поэты действительно, в среднем «саморазрушаются» значительно быстрей, чем обычные люди. Они обречены: в творчестве они сгорают, без него – задыхаются:

Н.В.Кремнева (р. 1949)

 
Знаешь – захлебнешься,
А смолчишь в простоте,
Все одно задохнешься
В тесноте, в духоте.
 

Перечень «сгоревших» поэтов состоит из сотен, если не тысяч имен. Только вот вопрос: где же здесь причина, а где – следствие?

В.Ф.Ходасевич 1926–1927 (1886–1939)

 
Нет, не понять, не разгадать:
Проклятье или благодать, —
Но петь и гибнуть нам дано,
И песня с гибелью – одно.
Когда и лучшие мгновенья
Мы в жертву звукам отдаем, —
Что ж? Погибаем мы от пенья
Или от гибели поем?
 

Как мы увидим в дальнейшем, возможны оба крайних варианта и все возможные их комбинации. Не сомневаясь в искренности поэтов, все-таки заметим, что горение – далеко не единственный способ их существования. Очень многие живут с удовольствием и доживают до глубокой старости, не забывая при этом время от времени создавать стихи, подобные приведенным выше. Не будем судить их строго. Ведь без соответствующего имиджа сложно рассчитывать на успех, а каждый поэт – сам себе имиджмейкер. В народе довольно широко распространен

взгляд на поэтов как на дармоедов. Приходится оправдываться:

Н.К.Доризо 1978 (1923–2011)

 
Могу показаться я
Праздным бездельником,
Что никакою
                      не занят заботою.
Но если живу я,
Значит, я думаю,
А если я думаю,
Значит,
             работаю.
 

Опять согласимся. Действительно, даже лежащего кверху пузом представителя свободной профессии трудно упрекнуть в бездеятельности: не исключено, что в этот момент он творит или готовится к творчеству. Горит он при этом или не горит, в конце концов, его личное дело. Если же оставить всяческие аллегории в стороне и подойти к вопросу максимально трезво, то главным отличием творца от остальных людей придется признать то, что его организм кроме обычных функций (дышать, есть, пить, спать, заниматься сексом и т. д.) имеет еще одну специфическую и, в известном смысле, доминирующую – творить. Вот известное определение творчества:

Б.Л.Пастернак 1917 (1890–1960)

 
Разметав отвороты рубашки,
Волосато, как торс у Бетховена,
Накрывает ладонью как шашки,
Сон и совесть, и ночь, и любовь оно.
 

Действительно, для поэта творить – важнее, чем просто жить, а «посещение музы» – это всегда главное событие, затмевающее и заслоняющее собой все остальное:

А.А.Ахматова 1924 (1889–1966)

 
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
 
 
И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?» Отвечает: «Я.»
 

Ирина Яссен (1893–1957) Поэзия эмиграции

 
О, деспот мой и мой кумир,
Ты, словно фейерверк мгновенный,
Из некой дали сокровенной
Вдруг озаряешь этот мир!
 

Б.Б.Божнев (1898–1969) Поэзия эмиграции

 
А если Муза станет проституткой,
То всю неделю я, ожесточась,
Работать буду и не есть по суткам,
Чтобы в субботу к ней пойти на час…
 
 
Так каждый день, усталый от работы,
Я буду грязный приходить домой,
И думать вслух: как долго до субботы,
Как мало платит мне хозяин мой…
 

Д.М.Кнут (1900–1955) Поэзия эмиграции

 
И, как Понтий, умыв руки,
Сбросив мир с моего плеча,
Я вхожу в бесподобные муки,
В мой высокий торжественный час.
 
 
Вот для этого малого часа
Я столетья живу ослом,
Пью чай и ем мясо,
Разговариваю обо всем.
 
 
Вот для этого долгого часа
Соглашаюсь на вонь и зуд,
Что печаль недородов и засух
Что венчают любовь и труд.
 
 
Дожидаюсь – глухой и незрячий —
Отдаленной вести о том,
Чтобы буквой навеки означить
Мою скуку и мой восторг.
 

В.А.Павлова (р. 1963)

 
К до ля добавлю – вот и доля.
К ре до прибавлю – вот и кредо.
Про это буду петь на кровлях
и все-все-все отдам за это.
 

При таком подходе попытки обзавестись какими-то обычными ценностями неизбежно рассматриваются как несовместимые со статусом поэта:

И.Г.Эренбург 1911 (1891–1967)

 
Чтоб истинно звучала лира,
Ты должен молчаливым быть,
Навеки отойти от мира,
Его покинуть и забыть.
 
 
И Марс, и Эрос, и Венера,
Поверь, они не стоят все
Стиха ослепшего Гомера
В его незыблемой красе.
 
 
Как математик логарифмы,
Как жрец законы волшебства,
Взлюби ненайденные рифмы
И необычные слова.
 
 
Ты мир обширный и могучий
С его вседневной суетой
Отдай за таинство созвучий,
Впервые познанных тобой.
 
 
Ты не проси меча у Музы,
Не уводи ее во храм
И помни: всяческие узы
Противны истинным певцам.
 
 
Пред Музой будь ты ежечасно,
Как ожидающий жених.
Из уст ее прими бесстрастно
Доселе не звучащий стих.
 

В.А.Большаков (1947–2008)

 
Научись обходиться немногим,
самым малым на этой земле:
светом лампы, столом колченогим,
белизною листа на столе.
 

По видимому, именно гипертрофия функции творчества и нарушает гармонию личности поэта, что, в свою очередь, резко снижает его адаптивные возможности и общую «жизнеспособность»:

А.С.Присманова 1938 (1892–1960) Поэзия эмиграции

 
Всю суть души мы отдали для пенья.
Для головы похерил тело Кант.
Художник под конец лишился зренья,
и слуха – совершенный музыкант.
 
 
К потере сердца – пусть хотя бы части
(но самой, по несчастию, большой),
пришла и я, у слов своих во власти,
без устали работая душой. /…/
 
 
Не к раю приближаюсь я, а к краю
мне данной жизни, плача и звеня…
От музыки, друзья, я умираю:
вся сердцевина рвется у меня.
 

М.И.Цветаева 1934 (1892–1941)

 
Пел же над другом своим Давид,
Хоть пополам расколот!
Если б Орфей не сошел в Аид
Сам, а послал бы голос
 
 
Свой, только голос послал во тьму,
Сам у порога лишним
Встав, – Эвридика бы по нему
Как по канату вышла…
 
 
Как по канату и как на свет,
Слепо и без возврата.
Ибо раз голос тебе, поэт,
Дан, остальное – взято.
 

В.Н.Шленский (1945–1986)

 
От себя, художник,
Нет, не убежишь.
Ты себе, художник,
Не принадлежишь.
 
 
Взвесь свои страданья,
трезво, не спеша.
Миру на закланье
Отдана душа.
 

Для всех уважающих себя писателей действует «железное» правило: можешь не писать – не пиши. Но в том-то и дело, что, как мы с вами не можем жить без отправления наших обычных функций, так «правильный» поэт не может не писать стихов:

С.Я.Надсон 1883 (1862–1887)

 
Как недугом, я каждою песнью болел,
Каждой творческой думой терзался;
И нередко певца благодатный удел
Непосильным крестом мне казался.
 
 
И нередко клялся я навек замолчать,
Чтоб с толпою в забвении слиться, —
Но Эолова арфа должна зазвучать,
Если вихрь по струнам ее мчится.
 
 
И не властен весною гремучий ручей
Со скалы не свергаться к долине,
Если солнце потоками жгучих лучей
Растопило снега на вершине!..
 

М.И.Цветаева 1934 (1892–1941)

 
Есть счастливцы и счастливицы,
Петь не могущие. Им —
Слезы лить! Как сладко вылиться
Горю – ливнем проливным!
 
 
Чтоб под камнем что-то дрогнуло.
Мне ж – призвание – как плеть —
Меж стенания надгробного
Долг повелевает – петь.
 

Владислав Броневский (1897–1962) Польша (пер. А.А.Ахматовой)

 
Думают, стихосложение —
как солдатское «Ать-два»,
маршируют отделенья,
строятся в ряды слова.
 
 
На стихи давно б я плюнул,
но не в силах перестать:
черт какой-то мне подсунул
надоевшую тетрадь. /…/
 
 
Вот я и веду бессменно,
закрепляя каждый миг,
из скитаний по вселенной
свой космический дневник.
 

Н.К. Доризо 1972 (1923–2011)

 
О, как я
              без работы одинок!
С веселым другом,
                                  с женщиной любимой,
Потребностью влеком
                                          необъяснимой,
Неутолимой жаждой
                                        новых строк.
 

Е.К.Стюарт (1906–1984)

 
Сколько раз я зарекалась —
                                         брошу
Сочинять стихи, водить пером:
Много без меня других, хороших,
Дружно поминаемых добром.
 
 
Зарекусь,
              стихи писать заброшу я,
Но они то утром, то в ночи
Все-таки являются непрошены —
И друзья мои и палачи.
 
 
Ждет меня несказанное слово,
Ждет рожденья своего,
                                        пока
На бумагу не ложится снова
К сердцу подступившая строка.
 

Одна из важнейших функций языка вообще – это исповедь в широком смысле, т. е. не столько способ покаяться, сколько разобраться в самом себе посредством говорения, формулирования воспоминаний, мыслей и чувств. Поэт отличается от других тем, что делает это посредством

стихотворчества:

Л.Н.Мартынов 1972 (1905–1980)

 
Сколько раз я говорил себе,
Что стихи писать я перестану,
Но одумывался: как же стану
Разбираться в собственной судьбе,
В непрерывной внутренней борьбе
Отличая правду от обмана?
 

Абсолютное большинство «правильных» поэтов настолько не могут существовать без этой формы самовыражения, что без колебаний расписались бы под краткой, но емкой фразой:

Бонифаций (р. 1962)

 
Я – з/к языка.
 

Поэзия, как любой вид творческой деятельности и даже деятельности вообще, время от времени упирается в извечный вопрос: а зачем?

Пауль Флеминг (1609–1640) Германия (пер. Л.В.Гинзбурга)

 
Зачем я одержим духовным этим гладом,
Пытаясь в суть вещей проникнуть алчным взглядом?
Зачем стремлением мой ум воспламенен
Прозреть событий связь и сложный ход времен?
Когда б постиг я все искусства и науки,
Все золото земли когда б далось мне в руки,
Когда бы я – поэт – в отечестве моем
Некоронованным считался королем,
Когда б (чего ни с кем доселе не бывало)
Не дух, а плоть мою бессмертье ожидало,
И страха смертного я сбросил бы ярем, —
Могли бы вы сказать: «Он обладает всем!»
Но что такое «все» среди земной печали?
Тень призрака. Конец, таящийся в начале.
Шар, полный пустоты. Жизнь, данная вам зря.
Звук отзвука. Ничто, короче говоря.
 

Этот вопрос ведет начало из Экклезиаста. Его периодически задает себе любой деятель и, помыкавшись над ним, осознав его неразрешимость, вздохнув, возвращается к трудам и познанию. Когда общего мотива не находится, приходится руководствоваться частными. Конкретная «мотивация» поэтического творчества может быть самой разнообразной. Бывает, что она совершенно не ясна самому поэту:

Н.И.Глазков 1940 (1919–1979) Советский андеграунд

 
Я иду по улице,
Мир перед глазами,
И слова стихуются
Совершенно сами.
 

А.А.Пурин 1977 (р. 1955)

 
О, нет, не для славы… Тогда для чего
или для кого – это словотерзанье,
и духа боренье, и бездн разверзанье,
и полураспад бытия самого?
 
 
О, нет, не для славы и не для любви —
о, не для любви! – это крови кипенье
в сиянии слов, это стихотворенье —
о славе и смерти, тоске и любви…
 
 
И я не пойму, для чего же оно —
и не для потомков, и не для любимой;
и неуловимый его, нелюдимый,
сокрыт адресат, а значенье темно.
 

Чаще мотивы все-таки более или менее осознаны. Приведем некоторые примеры. Вот «положительный» случай – стихотворчество как радость и «луч света в темном царстве». Возможно, это главный мотив, судя по

количеству «обосновывающих» стихов:

Н.П.Огарев 1841 (1813–1877)

 
Когда сижу я ночью одиноко
И образцы святые в тишине
Так из души я вывожу глубоко,
И звонкий стих звучит чудесно мне, —
 
 
Я счастлив! Мне уж никого не надо.
Весь мир во мне! Создание души
Самой душе есть лучшая отрада
И так его лелею я в тиши…
 

А.Н.Майков 1889 (1821–1897)

 
Когда, как бурный конь, порвавший удила,
Неудержимый стих, с путей метнувшись торных,
В пространство ринется и, с зоркостью орла,
Намеченную мысль, средь пропастей ли черных
Иль в звездных высотах, ухватит как трофей, —
О, как он тешится, один с самим собою,
Ее еще людьми не знаемой красою,
Дивяся, радостный, сам дерзости своей!
А ты, поэт, за ним в томительном волненье
Следивший в высотах и в безднах, в то мгновенье,
Как победителем он явится к тебе,
В блаженстве равного ты знаешь ли себе?
 

А.Е.Крымский 1901 (1871–1942) Украина

(пер. И.С.Поступальского)

 
Поэзия! О спутница моя!
Ты – теплый, животворный пламень солнца,
Ты – месяц, что плывет, свой свет струя
В угрюмое тюремное оконце.
 

В.Д.Гарднер 1927 (1880–1956) Поэзия эмиграции

 
Когда я один и мне грустно,
Лишь ты, утешающий стих,
Даришь мне живую отраду,
Спасая то горестей злых.
 
 
От темных сомнений, от боли,
От острых колючих тревог
Кто, кроме твоих переливов,
Избавить поэта бы мог?
 
 
В твоей упоительной власти
Навеять чарующий сон,
Мечты уносить в беспредельность
За пояс жестоких времен.
 

Н.Н.Асеев 1962 (1889–1963)

 
Мне не бабушкино
                                знахарство,
не рецепты мудрых врачей, —
стих —
            единственное лекарство
от бессонных
                          долгих ночей.
Нет в природе
                          помощи лучшей,
поднимающей чувства
                                            ввысь,
как крылатостью
                                двух созвучий
выводить на орбиту
                                    мысль.
На четыре
                     стороны света
открывается
                      горизонт,
и душа
              стихом обогрета,
и —
          бессонница не грызет!
Это средство
                         вам не игрушки,
сонным людям
                             оно не впрок;
Это все испытали:
                                Пушкин,
Баратынский,
                          Лермонтов,
                                                Блок…
 

В.Т.Шаламов 1937–1956 (1907–1982)

 
Если сил не растрачу,
Если что-нибудь значу,
Это сила и воля твоя.
 
 
В этом – песни значенье,
В этом – слов обличенье,
Немудреный секрет бытия.
Ты ведешь мою душу
 
 
Через море и сушу,
Средь растений, и птиц, и зверей.
Ты отводишь от пули,
Ты приводишь июли
 
 
Вместо вечных моих декабрей.
Ищешь верного броду,
Тащишь свежую воду
К моему пересохшему рту.
 
 
И с тобой обрученный,
И отбой облученный,
Не боясь я иду в темноту.
 
 
И на небе – зарницы,
Точно перья жар-птицы
Неизвестных еще островов.
 
 
Это – мира границы,
Это – счастья крупицы,
Это – залежь сияющих слов.
 

А.Б.Тихомиров (1941–1981)

 
Да, жизнь чудовищна…
Я планы мести строю,
И ночь не сплю от этих жутких дум —
Негодованье так сильно порою,
Что сердце стынет и темнеет ум.
 
 
Сажусь работать – вот я вас, невежи! —
Как вдруг, из глубины карандаша,
Родился мир – спокойный, умный, свежий,
С веселыми глазами малыша.
 

Сюда же примыкает известная точка зрения, что поэты отличаются от остальных людей обостренным восприятием своего безнадежного одиночества в мире и меж людей. Им страшно. Вот они и «кричат» – стихами. Это не приносит особой радости, но хотя бы делает жизнь более или менее терпимой:

Генрих Гейне (1797–1856) Германия (пер. Н.А.Добролюбова)

 
Дети, ежели в потемках
Ужас чувствовать начнут,
Чтоб боязнь свою рассеять,
Песню громкую поют.
 
 
Так и я, ребенок глупый,
Я пою теперь впотьмах.
Песнь моя звучит уныло,
Но рассеян ей мой страх.
 

Федор Сологуб (1863–1927)

 
Мы – плененные звери,
Голосим, как умеем.
Глухо заперты двери,
Мы открыть их не смеем.
 

Не меньше и таких поэтов, для которых стихи, наоборот, проклятие и крест, который нести очень тяжело, а бросить – совершенно невозможно:

А.А.Блок 1912 (1880–1921)

 
Есть в напевах твоих сокровенных
Роковая о гибели весть.
Есть проклятья заветов священных,
Поругание счастия есть.
 
 
И такая влекущая сила,
Что готов я твердить за молвой,
Будто ангелов ты низводила,
Соблазняя своей красотой…
 
 
Зла, добра ли? – Ты вся – не отсюда
Мудрено про тебя говорят:
Для иных ты – и Муза, и чудо.
Для меня ты – мученье и ад.
 

Н.В.Крандиевская 1921 (1888–1963)

 
Кто говорил об упоенье вымысла?
Благословлял поэзии дары?
Ах, ни одна душа еще не вынесла
Бесследно этой дьявольской игры.
 

А.А.Ахматова (1889–1966)

 
Вы так вели по бездорожью,
Как в мрак падучая звезда.
Вы были горечью и ложью,
А утешеньем – никогда.
 

Н.И.Тряпкин (1918–1999)

 
Достойная поэзия —
Не рифма и не слог,
А только жажда истины
И сто путей-дорог.
 
 
Достойная поэзия
Не знает средних мест:
Она – иль ноша крестная,
Иль сам голгофский крест.
 

Еще один близкий вариант: стихотворчество как тяжелая неизлечимая болезнь. В этом случае оно ассоциируется либо с алкогольной (наркотической) зависимостью, когда организм требует все новые и новые «дозы», либо, наоборот, с непрерывной внутренней «интоксикацией», когда для продолжения жизни необходимо постоянное «выплевывание» этой заразы – стихов:

Н.И.Глазков 1945 (1919–1979) Советский андеграунд

 
А водка противна и вкус ее горек.
Стихи – это водка, и, их не любя,
Ты пишешь стихи, ибо ты алкоголик,
За то, что искусство сильнее тебя.
 

Стеван Раичкович (1928–2007) Сербия (пер. Ю.Д.Левитанского)

 
Слова, вы узники – бежать, уйти из тела!
Стихи не лечат – лишь певцам отравой служат.
К поэту стая воронья, смотри, слетела —
украдкой мозг его клюют, и кружат, кружат.
 

Итак, конкретные мотивы творчества многообразны. Они могут быть более или менее четкими, более или менее осознанными. Но главный, исходный мотив – один. Это потребность воспринимать поэзию окружающего мира, перерабатывать ее в поэзию стихов, а затем излучать обратно по мере возможностей:

Б.А.Слуцкий (1919–1986)

 
– Что вы, звезды?
– Мы просто светим.
– Для чего?
 
 
– Нам просто светло. —
Удрученный ответом этим,
самочувствую тяжело.
 
 
Я свое свечение слабое
обуславливал
то ли славою,
то ли тем, что приказано мне,
то ли тем, что нужно стране.
 
 
Оказалось, что можно просто
делать так, как делают звезды:
излучать без претензий свет.
Цели нет и смысла нет.
 
 
Нету смысла и нету цели,
да и светишь ты еле-еле,
озаряя полметра пути.
Так что не трепись, а свети.
 

Таким образом, усреднив имеющиеся варианты, мы вернулись к тому, с чего начали. Стихотворчество – это исходно нейтральная по отношению ко всему остальному психофизиологическая функция организма поэта, которая и отличает его от остальных людей; а сами стихи – это ее специфический продукт, который выделяется во внешнюю среду организмом поэта: