Текст книги "Эрато и Эрот. Поэты о любви: опыты ментального анализа. Часть III"

Торквато Тассо (1544–1595) Италия (пер. Е.М.Солоновича)

 
Безжалостен огонь прекрасных глаз, —
Жестокость состраданьем притворилась,
Чтоб страсть в душе наивной не прошла.
Не обольщайтесь, сердца зеркала:
Нам истина давным-давно открылась.
Но разве это отрезвило нас?
 

И.И.Дмитриев (1760–1837)

 
Если б в нашей было воле
И любить и не любить,
Стал бы я в злосчастной доле
Потаенно слезы лить? /…/
 
 
Но любовь непостижима,
Будь злодейкою моей —
Будешь все боготворима,
Будешь сердцу всех милей.
 

Человек любящий любит себя. Поэтому все действия, которые Человек любимый предпринимает вразрез с его интересами, рассматриваются как «порочные» и враждебные. Однако он любит и Человека любимого. Поэтому старается не замечать этих действий и ужасно страдает:

Вильям Шекспир (1564–1616) Англия (пер. С.Я.Маршака)

 
Я клялся в доброте твоей не раз,
В твоей любви и верности глубокой.
Я ослеплял зрачки пристрастных глаз,
Дабы не видеть твоего порока.
 
 
Я клялся: ты правдива и чиста, —
И черной ложью осквернил уста.
 

Действительно, не заметить истинного отношения Человека любимого к Человеку любящему довольно трудно. Ведь любовь слепа только на своих первых этапах. Затем она постепенно прозревает. Тут бы ей и закончиться, увидев несовершенство и даже порочность Человека любимого. Ан нет, от этого несколько изменяется только структура любви, но никак не ее размер. Ведь любят-то не за что-то, а как раз вопреки всему:

Гарсиласо де ла Вега (1502–1536) Испания (пер. А.М.Гелескула)

 
Как то дитя, что гаснет на виду
У матери, охваченной тоскою,
И слезно просит что-нибудь такое,
Что для больного к пущему вреду,
 
 
И все же мать идет на поводу,
Спешит, дает и собственной рукою
В угоду мимолетному покою
Торопит неминучую беду,
 
 
Так жизнь мою, утратившую разум,
К вам тянет, словно к смертному питью,
И был бы рад ответить я отказом,
 
 
Да все надрывней плач – и я даю,
От жалости забыть и думать разом
И про ее судьбу, и про мою.
 

Вильям Шекспир (1564–1616) Англия (пер. С.Я.Маршака)

 
Мои глаза в тебя не влюблены, —
Они твои пороки видят ясно.
А сердце ни одной твоей вины
Не видит и с глазами не согласно.
 
 
Мой слух твоя не услаждает речь.
Твой голос, взор и рук твоих касанье,
Прельщая, не могли меня увлечь
На праздник слуха, зренья, осязанья.
 
 
И все же внешним чувствам не дано —
Ни всем пяти, ни каждому отдельно —
Уверить сердце бедное одно,
Что это рабство для него смертельно.
 

Человек любящий любит, потому что любит. Но он и ненавидит, потому что любит без ответа. Он – утлое суденышко между Сциллой любви и Харибдой ненависти:

В.Я.Брюсов 1911 (1873–1924)

 
Да, можно любить, ненавидя,
Любить с омраченной душой,
С последним проклятием видя
Последнее счастье – в одной!
 
 
О, слишком жестокие губы,
О, лживый, приманчивый взор,
Весь облик, и нежный и грубый,
Влекущий, как тьма, разговор!
 
 
Кто магию сумрачной власти
В ее приближения влил?
Кто ядом мучительной страсти
Объятья ее напоил?
 
 
Хочу проклинать, но невольно
О ласках привычных молю.
Мне страшно, мне душно, мне больно…
Но я повторяю: люблю!
 
 
Читаю в насмешливом взоре
Обман, и притворство, и торг…
Но есть упоенье в позоре
И есть в униженьи восторг!
 
 
Когда поцелуи во мраке
Вонзают в меня лезвие,
Я, как Одиссей об Итаке,
Мечтаю о днях без нее.
 
 
Но лишь Калипсо я покинул,
Тоскую опять об одной.
О горе мне! Жребий я вынул,
Означенный черной чертой!
 

На этом этапе развития событий оба чувства – любовь и ненависть – неразрывно связаны, связаны прямо и почти пропорционально. Чем больше обида и порождаемая ею ненависть, тем больше любовь:

Вильям Шекспир (1564–1616) Англия (пер. С.Я.Маршака)

 
Ты не грусти, сознав свою вину.
Нет розы без шипов; чистейший ключ
Мутят песчинки; солнце и луну
Скрывает тень затменья или туч.
 
 
Мы все грешны, и я не меньше всех
Грешу в любой из этих горьких строк,
Сравненьями оправдываю грех,
Прощая беззаконно твой порок.
 
 
Защитником я прихожу на суд,
Чтобы служить враждебной стороне.
Моя любовь и ненависть ведут
Войну междоусобную во мне.
 
 
Хоть ты меня ограбил, милый вор,
Но я делю твой грех и приговор.
 

Джузеппе Баттиста (1610–1675) Италия (пер. Е.М.Солоновича)

 
Изолгалась – и этим побуждает
Забыть ее, себе не портить кровь.
Забуду! Гнев по праву побеждает…
 
 
Но скоро передумываю вновь:
Коль скоро правда ненависть рождает,
Должна неправда порождать любовь.
 

Шарль Пьер Бодлер (1821–1867) Франция (пер. В.Е.Шора)

 
И в атаку бросаюсь я, жаден и груб,
Как ватага червей на бесчувственный труп.
О, жестокая тварь! Красотою твоей
Я пленяюсь тем больше, чем ты холодней.
 

«Славословие средь пыток» – вот наиболее удачная формула для характеристики состояния Человека любящего в этот период:

Ибн Зайдун (1003–1071) Арабская классическая поэзия

(пер. Ю.С.Хазанова)

 
Желаньем томим, которое тщетно…
Влюблен я в нее – увы, безответно!
 
 
Кокетство ее меня убивает;
О, как тяжело на сердце бывает!
 
 
Но я все равно считаю за милость,
Что в сердце моем она поселилась,
 
 
Красы своей в нем посеяла зерна —
И вот урожай сбирает покорный…
 

Венсан Вуатюр (1597–1648) Франция (пер. М.П.Кудинова)

 
Ее владычество не ведает предела!
Но пусть я мучаюсь, пусть мне порой невмочь,
Мои страдания готов я день и ночь
Благословлять в душе и гибель встретить смело.
 

А.Г.Чавчавадзе (1786–1846) Грузия (пер. Л.В.Успенского)

 
Горе мне, безумному! Гибнет сердце пленное.
О любовь разящая, о любовь бесценная,
Как жестоко ранишь ты сердце вдохновенное!
Вижу очи недруга, жажду крови мщения,
Но сильней, чем ненависть, тайное влечение.
Как безумцу вымолвить слово отречения?
Гибну в тонком пламени, славлю яд мучения,
В горьких стонах слышится радость сокровенная.
О любовь коварная, о любовь священная,
Вот как ты мне ранила сердце вдохновенное.
 

Франц Грильпарцер (1791–1872) Австрия

(пер. И.Л.Грицковой)

 
Невезучий я, несчастный,
Подчинясь любви всевластной,
О пощаде не молю.
Хоть сживи меня со света,
Я снести готов и это,
Потому что я – люблю.
 

В.Я.Брюсов (1873–1924)

 
Опять безжалостные руки
Меня во мраке оплели.
Опять на счастье и на муки
Меня мгновенья обрекли.
 
 
Бери меня! Я твой по праву!
Пусть снова торжествует ложь!
Свою нерадостную славу
Еще одним венком умножь!
 
 
Я – пленник (горе побежденным!)
Твоих колен и алчных уст.
Но в стоне сладостно-влюбленном
Расслышь костей дробимых хруст!
 

Бывает, что любовь и ненависть сосуществуют в пределах одного временного отрезка. Чаще они перемежаются. Обычно более или менее четко выражена суточная цикличность состояния Человека любящего. Если днем он относительно успешно сопротивляется своей опостылевшей любви, то за ночь, как правило, сдает все отвоеванные позиции:

А.А.Блок 1907 (1880–1921)

 
Перехожу от казни к казни
Широкой полосой огня.
Ты только невозможным дразнишь,
Немыслимым томишь меня…
 
 
И я, как темный раб, не смею
В огне и мраке потонуть.
Я только робкой тенью вею,
Не смея в небо заглянуть…
 
 
Как ветер, ты целуешь жадно,
Как осень, шлейфом шелестя,
Храня в темнице безотрадной
Меня, как бедное дитя…
 
 
Рабом безумным и покорным
До времени таюсь и жду
Под этим взором, слишком черным,
В моем пылающем бреду…
 
 
Лишь утром смею покидать я
Твое высокое крыльцо,
А ночью стонет в складках платья
Мое безумное лицо…
 
 
Лишь утром воронам бросаю
Свой хмель, свой сон, свою мечту…
А ночью снова – знаю, знаю
Твою земную красоту!
 
 
Что быть бесстрастным? Что – крылатым?
Сто раз бичуй и укори,
Чтоб только быть на миг проклятым
С тобой – в огне ночной зари!
 

Конечно, кроме суточной есть и цикличность с более продолжительными периодами преобладания любви и ненависти. Во время отрезка с доминированием ненависти кажется, что любовь прошла. Однако очень скоро выясняется, что ничего подобного не случилось. Она жива и здорова, цветет и пахнет:

Вильям Шекспир (1564–1616) Англия (пер. С.Я.Маршака)

 
О, благодетельная сила зла!
Все лучшее от горя хорошеет,
И та любовь, что сожжена дотла,
Еще пышней цветет и зеленеет.
 

Это поражает, изумляет Человека любящего. Происходящее представляется ему настолько невероятным, что он не может признать случившееся с ним за общее правило. Поэтому он рассматривает его как исключение из правил, а самого себя – как человека исключительного, следовательно, более других достойного любви:

Вильям Шекспир (1564–1616) Англия (пер. С.Я.Маршака)

 
Откуда столько силы ты берешь,
Чтоб властвовать в бессилье надо мной?
Я собственным глазам внушаю ложь,
Клянусь им, что не светел свет дневной.
 
 
Так бесконечно обаянье зла,
Уверенность и власть греховных сил,
Что я, прощая черные дела,
Твой грех, как добродетель, полюбил.
 
 
Все, что вражду питало бы в другом,
Питает нежность у меня в груди.
Люблю я то, что все клянут кругом,
Но ты меня со всеми не суди.
 
 
Особенной любви достоин тот,
Кто недостойной душу отдает.
 

Человек любимый, увы, не разделяет этой точки зрения. В те временные отрезки, когда преобладающим чувством становится ненависть, Человек любящий мечтает о свободе:

Е.А.Баратынский 1834 (1800–1844)

 
Когда исчезнет омраченье
Души болезненной моей?
Когда увижу разрешенье
Меня опутавших сетей?
 
 
Когда сей демон, наводящий
На ум мой сон, его мертвящий,
Отыдет, чадный, от меня,
И я увижу луч блестящий
Всеозаряющего дня?
 

Человек любящий измучен, он мечтает разлюбить. Он уверен, что мучительнее такой любви нет ничего на свете:

А.Я.Яшин (1913–1968)

 
Я тебя не хочу встречать.
Я тебя не хочу любить.
Лучше воду всю жизнь качать,
На дороге камни дробить.
 
 
Лучше жить в глуши, в шалаше,
Там хоть знаешь наверняка,
Почему тяжело на душе,
Отчего находит тоска.
 

Бывает, что в стремлении приблизить желанный миг свободы Человек любящий, собравшись с силами, пытается бежать:

В.Д.Федоров (1918–1984)

 
Иду,
Кладу упрямый шаг.
Мне горю уступать не хочется.
Ночь ухватилась за пиджак,
Упала наземь
И волочится.
 
 
Мне от нее не убежать.
Не только ночь руками черными,
И ветер хочет удержать
Слезами,
Вздохами притворными.
 
 
Все о тебе,
Все за тебя!
Под ветками заиндевелыми,
Тобою память бередя,
Блестят сугробов
Груди белые.
 
 
Иду по ним.
Не сворочу.
Я поступью неудержимою
Не красоту твою топчу,
Топчу твою повадку лживую.
 

Так описан «процесс» побега. О результатах не сообщается, по-видимому, из-за их отсутствия. Ситуация совершенно безвыходная. Человек любящий не может быть ни рядом с Человеком любимым (это слишком тяжело), ни уйти (это просто невозможно):

Баба Тахир Урьян (? – около 1055) Ирано-таджикская классическая

поэзия (пер. Н.Стрижкова и А.Шамухамедова)

 
Обиды от тебя ко мне текут рекою,
А сердце без тебя не ведает покоя.
За голову хватаюсь, словно мальчик:
Отныне у меня занятие такое.
 

А.Я.Яшин (1913–1968)

 
Боюсь любви, а не любить – не жить,
Не вдохновляться и не волноваться.
Ужели так всю жизнь по-волчьи выть,
Звать к примирению,
А встреч бояться?
 
 
Тебя ли мне, недобрую не знать!
Но ты иной встаешь в воображенье —
И не могу не тосковать, не ждать.
Хоть знаю, знаю:
Все равно опять
Не будет счастья…
Что за наважденье!
 

Потрепыхавшись некоторое время в напрасных попытках выбраться на волю, Человек любящий постепенно затихает, смирившись со своей ролью «узника», и начинает медленно «умирать»:

Аль-Бухтури (820–897) Арабская классическая поэзия

(пер. Т.В.Стрешневой)

 
Сперва истомила мучительной жаждой она
И сделала вид, что любовь ей скучна и смешна.
 
 
Другую позвать бы, но мой непокорный язык
Любимое имя твердить непрестанно привык.
 
 
Я ртом пересохшим шепчу еле слышно укор,
А сердце – как пленник, которого ждет приговор.
 

Н.А.Добролюбов 1857 (1836–1861)

 
Я чую – внутренним огнем горю я,
Как ты меня к груди своей прижмешь;
Ты у меня, уста мои целуя,
Из сердца соки жизненные пьешь…
 
 
Так нежный куст, плющом в объятьях стиснут, гибнет,
Теряя соки лучшие свои…
А тот все дальше стелется и липнет
К другим – с объятьем гибельной любви.
 

А.А.Ахматова 1911 (1889–1966)

 
Как соломинкой, пьешь мою душу.
Знаю, вкус ее горек и хмелен.
Но я пытку мольбой не нарушу.
О, покой мой многонеделен.
 

Покой? Вряд ли. О покое в данном случае речь заходит, видимо, потому, что амплитуда страстей, действительно, не может не снижаться из-за естественного истощения ресурсов нервной энергии. Обратите внимание, в двух последних фрагментах говорится о том, что эта энергия не просто «отапливает космос», а поглощается Человеком любимым, который, таким образом, рассматривается как «энергетический вампир». На мой взгляд, это очень перспективный подход к интерпретации не только конкретной ситуации, но и безответной любви вообще. Взгляд на Человека любящего как на донора, а на Человека любимого – как на реципиента нервной энергии, объясняет многое, в первую очередь, относительную стабильность всей системы и заинтересованность Человека любимого в ее сохранении:

Федор Сологуб 1908–1920 (1863–1927)

 
Насладился я жизнью, как мог,
Испытал несказанные пытки,
И лежу, изнемогши у ног
Той, кто дарит страданье в избытке.
 
 
И она на меня не глядит,
Но уста ее нежно-лукавы,
И последнюю, знаю, таит
И сладчайшую чашу отравы
 
 
Для меня. Не забудет меня
И меня до конца не оставит,
Все дороги последнего дня
Нежной лаской своей излукавит.
 

Главный дестабилизирующий фактор – ненасытность Человека любимого и проблемы с чувством меры. Дорвавшись до «бесплатной» нервной энергии, он потребляет ее слишком много, больше чем может произвести уже сильно истощенный, работающий на износ организм Человека любящего. Результат известен – «разбитое корыто». Возможны ситуации, когда в процессе «умирания» Человек любящий злорадно представляет, как он гибнет, прокляв напоследок своего мучителя, а тот до скончания века мучается угрызениями совести:

А.Н.Апухтин 1884 (1840–1893)

 
Она не может спать. Назойливая, злая
Тоска ее грызет. Пылает голова,
И душит мрак ее, и давит тишь ночная…
Знакомый голос, ей по сердцу ударяя,
Лепечет страшные, безумные слова: /…/
 
 
«…Я все тебе прощал: обманы, оскорбленья,
Я только для тебя хотел дышать и жить…
Ты предала меня врагам без сожаленья…
И вот теперь она пришла, минута мщенья,
Теперь я силен тем, что не могу простить.
 
 
Я силен потому, что труп не шевельнется,
Не запылает взор от блеска красоты,
Что сердце, полное тобою, уж не бьется,
Что в мой свинцовый гроб твой голос не ворвется,
Что нет в нем воздуха, которым дышишь ты! /…/
 
 
Я мщу тебе за то, что жил я пресмыкаясь,
В безвыходной тоске дары небес губя,
За то, что я погиб, словам твоим вверяясь,
Зато, что чуя смерть и с жизнью расставаясь,
Я проклял эту жизнь, и душу, и тебя!»
 

Этот вариант выхода из сложившейся ситуации видят люди с относительно пассивной жизненной позицией. Более активные намерены мстить обидчику в этой жизни:

Эдна Сент-Винсент Миллэй (1892–1950) США (пер. Ю.Мениса)

 
О нет, ты не любил меня ничуть,
А я любила больше жизни – что ж,
Отмщение – вот мой отныне путь,
И каждый миг лишь мщением хорош.
 

Такие настроения однозначно свидетельствуют о том, что параллельно со снижением амплитуды переживаний, как правило, снижается и доля положительных эмоций в общем балансе. Так к односторонней любви прибавляется взаимная ненависть:

Шарль Пьер Бодлер (1821–1867) Франция (пер. М.А.Донского)

 
О ты, что как удар ножа,
Мне сердце скорбное пронзила,
Ты, что влечешь меня, кружа,
Ты – смерч, ты – злая сила,
 
 
Ты, кем взята душа моя
И сделана твоей подстилкой,
Чудовище, с кем связан я,
Как горький пьяница с бутылкой,
 
 
Как вечный каторжник с ядром,
Как падаль с червяком могильным, —
Тебя в неистовстве бессильном
Кляну и ночью я и днем!
 
 
Кинжал решительный и скорый
Молил я: деспота убей!
Взывал к отраве: будь опорой
Для жалкой трусости моей!
 
 
Увы, я встретил лишь презренье.
Ответили мне яд и сталь:
«Не стоишь ты освобожденья,
Тебя, ничтожный, нам не жаль.
 
 
Ты ждешь спокойствия и мира?
Глупец, ты сам вернешься в ад:
Твои лобзанья воскресят
Труп умерщвленного вампира!»
 

Н.А.Некрасов 1856 (1821–1878)

 
Кто долго так способен был
Прощать, не понимать, не видеть,
Тот, верно, глубоко любил,
Но глубже будет ненавидеть…
 

Как долго может протянуть в этом адском пекле Человек любящий? Бывает по-разному, но полное истощение – это в любом случае вопрос времени. Вот несколько фрагментов, характеризующих состояние Человека любящего в тот период, когда он чувствует, что его силы на исходе:

Баба Тахир Урьян (? – около 1055) Ирано-таджикская классическая

поэзия (пер. Н.Стрижкова и А.Шамухамедова)

 
Измучили меня твои дела,
Я ничего не видел кроме зла.
Ты сотни раз мне верность обещала,
Но все лгала, лгала, лгала, лгала.
 

Хуан Боскан (между 1490 и 1500–1542) Испания

(пер. В.В.Резниченко)

 
Легавая, петляя и кружа,
несется с лаем по следам кровавым,
пока олень, бегущий от облавы,
на землю не повалится, дрожа.
 
 
Так вы меня травили, госпожа,
такой желали смерти мне всегда вы;
гонимый гневом яростным, неправым,
до крайнего дошел я рубежа.
 
 
И снова вы терзаете и рвете
сплошную рану сердца моего,
где всюду боль кровоточащей плоти.
 
 
Верны своей безжалостной охоте,
вы истязать намерены его
и уязвлять, покуда не убьете.
 

Ф.И.Тютчев 1851–1852 (1803–1873)

 
То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя,
Увлечена, в душе уязвлена,
Я стражду, не живу… им, им одним живу я —
Но эта жизнь!.. О, как горька она!
 
 
Он мерит воздух мне так бережно и скудно…
Не мерят так и лютому врагу…
Ох, я дышу еще болезненно и трудно,
Могу дышать, но жить уж не могу.
 

Ясно, что это кризис, кризис с альтернативой: умереть или пойти на поправку. Перед смертью, как положено, вспоминается вся злополучная любовь от самого ее начала:

Диего Утрадо де Мендоса (1503–1575) Испания

(пер. Н.Ю.Ванханен)

 
Не я ли стоял на страже,
Противясь любовной власти,
Не я ли бежал от страсти —
От этой презренной блажи!
 
 
Как поздно мы узнаем,
Что в бегстве – ни капли прока:
Я думал – пламя далеко,
А это – в сердце моем!
 
 
Такие горькие вести,
Что сжалась душа до дрожи,
Рассудок смутился тоже,
Страдая с душою вместе.
 
 
Ослушался я приказа:
Любовь мне плакать велела,
А это трудное дело,
Когда не плакал ни разу!
 
 
И, не скупясь на угрозы,
Она, как будто от скуки,
Наслала ревности муки,
Чтобы вырвать у сердца слезы.
 
 
И эту свою задачу
Решила с таким успехом,
Что я простился со смехом:
Усну, а снится – все плачу!
 
 
Но будто сжалившись снова
И глядя нежно, как прежде,
Любовь велела надежде
Сидеть в изножье больного.
 
 
Сиделки доброй соседства
Лишь продлевает мученье —
Прописано мне терпенье,
А это слабое средство.
 
 
Не сладит сердце с любовью,
Затянуто темной тучей,
И в тайне слезой горючей
Омочено изголовье.
 
 
И так я теперь, поверьте,
Измаян тяжким недугом,
Что смерть мне кажется другом, —
Ищу утешенья в смерти.
 

Искать – еще не значит найти. Впрочем, те, кому суждено умереть, действительно, умирают, проклиная безжалостного убийцу:

Пьер де Ронсар (1524–1585) Франция (пер. В.А.Потаповой)

 
Киприда, я кляну твой нрав непостоянный.
Зачем тобой, как раб, я отдан был во власть
Мучительнице той, что надо мною всласть
Натешилась, пока не пал я бездыханный.
 

Большинство же остаются жить, более того, «выздоравливают». Почему? Очевидно, приобретают иммунитет к данному конкретному возбудителю безответной любви и спешат спастись, пока не поздно:

А.В.Жигулин 1975 (1930–2000)

 
Цветы сажают в торф
И думают, что это
Отличный чернозем,
Прекрасная земля.
Но этот темный цвет —
Лишь внешняя примета,
Давно погибших трав
Горючая зола…
Я выдумал тебя
И сам свой бред разрушу.
Не чайка ты – сова
С провалам хищных глаз.
Как ядовитый торф,
Ты мне сжигала душу.
Последний уголек,
По счастью, не погас.
 

Как это происходит? Очень просто. Однажды в ходе очередного «разбирательства» Человек любимый как обычно демонстрирует свое негативное отношение к Человеку любящему и его любви, желает им обоим провалиться в тартарары. И вдруг вместо привычной страстной мольбы о прощении он слышит абсолютно спокойный, прохладный голос Человека разлюбившего:

Луис де Гонгора (1561–1627) Испания

(пер. М.З.Квятковской)

 
Что ж – прощай, сеньора,
Ты добра со мною:
Обогреешь летом,
Снега дашь зимою,
А мою печенку
Наливаешь желчью —
Чтоб свое безумье
Сам решил пресечь я.
 

Андре Шенье (1762–1794) Франция (пер. М.Д.Яснова)

 
Прощайте! Следуйте путем своих утех —
Любите, лгите и обманывайте всех!
Не выдам никому, что вы – исчадье ада,
Что приносить беду – вот что для вас услада,
Что вы особенно нежны в тот черный час,
Когда коварный план созрел в груди у вас.
Пускай ревнивые соперники с презреньем
Вас, недостойную, покинут – что ни день им
Вослед вы будете рыдать от неудач,
Я ж только рассмеюсь, услышав этот плач!
 

В.Д.Федоров (1918–1984)

 
Уйти?
Уйду!
Такой тропою,
Чтобы сам черт найти не смог.
Да, это правда,
И с тобою
Бывал я часто одинок.
 
 
Бывало, надвое расколот,
Сидел я в смутной тишине,
И часто отчужденья холод
Закрадывался в душу мне.
 
 
Пойми,
От сладкого начала
До этих поздних горьких дней
Ты безотчетно расточала
Мою любовь,
Не дав своей. /…/
 
 
И на тебя глядел я строже —
Как на минувшую беду…
Ну что же, милая,
Ну что же,
Ты говоришь – уйти?
Уйду!
 

Это несколько удивляет Человека любимого. Бывает, что он даже начинает обижаться и возражать. Увы, поздно:

Агриппа д’Обинье (1552–1630) Франция (пер. В.Г.Дмитриева)

 
Вас холодность моя тревожит?
О, я всегда гореть готов,
Но ведь огонь пылать не может,
Коль не подкладывают дров.
 
 
Ну, что поделаю я с вами?
Вы охлаждаете мой пыл…
Поджечь не может льдину пламя,
А растопить – не хватит сил. /…/
 
 
Когда любил я беззаветно —
Смеялись вы, меня дразня.
Когда ж увидел: чувство тщетно, —
Вы обвиняете меня!
 
 
Я вижу: вам для развлеченья
Была нужна моя любовь.
Мои жестокие мученья
Вы смаковали вновь и вновь.
 
 
Вас разлюбить решил я, знайте,
Решил избавиться от мук.
Ну что же, на себя пеняйте:
Ведь это – дело ваших рук.
 

Мы уже многократно имели возможность убедиться, что в любви путь от решения до его реализации бывает достаточно длинным, а иногда и бесконечным. Конец любви практически невозможен без сомнений, колебаний, попятных движений. Слишком уж большие надежды на нее возлагались, слишком много было отдано ей душевных и физических сил:

Н.А.Добролюбов 1858 (1836–1861)

 
Твоя любовь была целеньем
Душе болезненной моей,
Ее я пил бы с наслажденьем,
Как пьют целительный елей!
 
 
Но прочь с любовию твоею!
Ведь чувства этого сосуд
Тобой разбит; струи елея
По полу грязному текут…
 
 
И пред разлившимся бальзамом,
Меня могущим исцелить,
Стою я с ужасом упрямым…
Ужель припасть к нему и пить?
 

В большинстве случаев Человек разлюбивший все-таки не делает этого. Ведь он уже почти «исцелился», следовательно, вполне может руководствоваться доводами рассудка:

Вильям Шекспир (1564–1616) Англия (пер. С.Я.Маршака)

 
И долго мне, лишенному ума,
Казался раем ад и светом тьма.
 

Человек разлюбивший выходит из безответной любви истощенным, изнуренным, ослабленным, едва живым:

Луис де Гонгора (1561–1627) Испания

(пер. М.З.Квятковской)

 
Приклони вниманье,
Слушай, недотрога,
Как мои безумства
Сам сужу я строго. /…/
 
 
Погремку пустому
Я подобен ныне:
Скорлупа стальная,
Кости в середине!
 

А.Н.Вертинский 1940 (1889–1957)

 
Мне все равно. Вы все убили.
Я не живу. Я не живой…
Какой ценой Вы победили,
Какой неслыханной ценой.
 

Однако после того, как кризис миновал, выздоровление иногда происходит на удивление быстро и напоминает чудесное прозрение:

Вильям Шекспир (1564–1616) Англия (пер. С.Я.Маршака)

 
Любовь слепа и нас лишает глаз.
Не вижу я того, что вижу ясно.
Я видел красоту, но каждый раз
Понять не мог, что дурно, что прекрасно.
 
 
Как сердцу моему проезжий двор
Казаться мог усадьбою счастливой?
Но все, что видел, отрицал мой взор,
Подкрашивая правдой облик лживый.
 
 
Правдивый свет мне заменила тьма,
И ложь меня объяла, как чума.
 

Н.А.Некрасов (1821–1878)

 
Когда, бывало, предо мною
Зальется милая моя,
Наружно ласковость удвою,
Но внутренне озлоблен я.
Пока она дрожит и стонет,
Лукавлю праздною душой:
Язык лисит, а глаз шпионит
И открывает… Боже мой!
Зачем не мог я прежде видеть?
Ее не стоило любить,
Ее не стоит ненавидеть…
О ней не стоит говорить…
 

Вот так! Из центра вселенной Человек любимый неожиданно превращается в нечто невразумительное, не достойное не только любви или ненависти, но даже простого внимания:

Луис де Гонгора (1561–1627) Испания

(пер. М.З.Квятковской)

 
Разочарованье,
Неба дар бесценный,
Ты открыло клетку,
Где сидел я, пленный!
Я твой храм украшу
В честь освобожденья
Тяжкими цепями
Злого наважденья. /…/
Пусть они украсят
Храм тебе во славу,
Злобного Амура
Устыдив по праву,
Пусть мальчишка-лучник
Пред тобой смирится,
Ты влачишь трофеи,
Стоя в колеснице:
Глупые надежды,
Тщетные мечтанья,
Вздорные поступки,
Пылкие желанья,
Жгучие тревоги,
Ревность горше яда,
Райские мученья
И блаженство ада.
Пусть тебя восславят
Песни, гимны, оды,
Ты слепцу – прозренье
Узнику – свобода; /…/
Кто ж вернул мне разум,
Снял безумья бремя,
Чтоб сумел сказать я
Правду в наше время? /…/
Это ты, сеньора,
Что со мной свирепа,
Но желанна словно
В пост великий – репа!
 

Человеку разлюбившему кажется, что во время своей безответной любви он был, как будто, одурманен чем-то и только сейчас вернулся в нормальное состояние:

Е.А.Баратынский 1834 (1800–1844)

 
Зачем вверял я с умиленьем
Ей все мечты души моей?…
Туман упал с моих очей,
Ее бегу я с отвращеньем!
 
 
Так, омраченные вином,
Мы недостойному порою
Жмем руку дружеской рукою,
Приветствуем его с осклабленным лицом,
 
 
Красноречиво изливаем
Все думы сердца перед ним;
Ошибки темного сознания храним,
Но блажь досадную напрасно укрощаем
 
 
Умом взволнованным своим.
Очнувшись, странному забвению дивимся
И незаконного наперсника стыдимся,
И от противного лица его бежим.
 

Объект прошлой любви обычно все-таки не заслуживает столь явного отвращения. Однако таковы уж свойства человеческой психики. Б.Спиноза, сделавший из этики точную науку по принципу геометрии Евклида, в 38-й теореме говорит: «Если кто начал любимый им предмет ненавидеть, так что любовь совершенно уничтожается, то вследствие одинаковой причины он будет питать к нему большую ненависть, чем если бы никогда не любил его, и тем большую, чем больше была его прежняя любовь». Поэзия своими средствами установила примерно то же самое:

К.Д.Бальмонт 1903 (1867–1942)

 
Чем выше образ твой был вознесен во мне,
Чем ярче ты жила как светлая мечта,
Тем ниже ты теперь в холодной глубине,
Где рой морских червей, где сон и темнота.
 

Человеку, в прошлом любимому, действительно, может быть очень неуютно, но Человеку разлюбившему на это уже наплевать:

А.Н.Вертинский (1889–1957)

 
Какое мне дело, что ты существуешь на свете,
Страдаешь, играешь, о чем-то мечтаешь и лжешь,
Какое мне дело, что ты увядаешь в расцвете,
Что ты забываешь о свете и счастья не ждешь.
 
 
Какое мне дело, что все твои пьяные ночи
Холодную душу не могут мечтою согреть,
Что ты угасаешь, что рот твой устало – порочен,
Что падшие ангелы в небо не смеют взлететь. /…/
 
 
Ты злая принцесса, убившая добрую фею,
Горят твои очи, и слабые руки в крови.
Ты бродишь в лесу, никуда постучаться не смея,
Укрыться от этой, тобою убитой любви.
 
 
Какое мне дело, что ты заблудилась в дороге,
Что ты потеряла от нашего счастья ключи.
Убитой любви не прощают ни люди, ни боги.
Аминь. Исчезай. Умирай. Погибай и молчи.
 

Казалось бы, Человеку разлюбившему можно и порадоваться долгожданному освобождению. Обычно этого нет, а есть очередной парадокс:

В.С.Соловьев (1853–1900)

 
Я добился свободы желанной,
Что манила вдали, словно клад, —
Отчего же с тоскою нежданной,
Отчего я свободе не рад?
 
 
Ноет сердце и падают руки,
Все так тускло и глухо вокруг
С рокового мгновенья разлуки,
Мой жестокий, мой сладостный друг.
 

С.В.Ботвинник (1922–2004)

Какое то горькое чудо врывается в сердце мое: с той женщиной было мне худо, но худо совсем – без нее… О причинах этого явления (дефицит эмоций) мы уже говорили в разделе 4.10.5 (стр. 235). Не будем повторяться. И тоска по эмоционально насыщенной жизни, и желание вернуться в прошлое так же характерны для безответной любви, как и для любой другой:

В.Д.Цыбин (1931–2001)

 
Я до конца продрог
в недавние года —
все началось врасплох:
и радость и беда. /…/
Все выжжено дотла
в моем былом,
когда
ты по нему прошла
жестоко,
как орда.
Пусть грусти – ни следа
и пусть обид не счесть.
– Стой, время!
Ты куда?
Остановись вот здесь! /…
Чтобы всегда стоял
передо мной,
вот здесь,
тот день, когда узнал,
что ты на свете есть.
Жить незачем мне век, —
стой, время! – я молю.
Ведь я в мгновеньях тех
еще тебя люблю!
А прошлое?
Его забыт последний след,
в нем нету никого,
если тебя в нем нет.
 

Состояние Человека разлюбившего в этот период достаточно противоречиво и неустойчиво. Наличие таких настроений обычно не исключает выраженного чувства удовлетворения от вновь обретенной свободы, когда все вернулось точно к началу: выяснилось, что любовь была только с одной стороны, а с другой – всего лишь имитация, обман или самообман. Обидно, но радостно, что все это, наконец-то, кончилось:

О.Н.Григорьева (р. 1957)

 
…Это любовь, красотой маня,
Нас ослепила далеким светом.
Ты никогда не любил меня —
Ну наконец-то признайся в этом!
Я не могла без тебя и дня,
От равнодушья тебя лечила…
Ты никогда не любил меня —
Больше не надо искать причины.
Только себя виня и кляня,
Нашей разлуке я просто рада.
Ты некогда не любил меня.
И о любви говорить не надо.
 

Человек разлюбивший, конечно, знает, что, исчезнув из реальной жизни, его бывший мучитель надолго, возможно, навсегда останется в памяти. Но это уже не так страшно, с этим можно жить:

К.Д.Бальмонт 1899 (1867–1942)

 
Я сбросил ее с высоты,
И чувствовал тяжесть паденья.
Колдунья прекрасная! Ты
Придешь, но придешь – как виденье!
 
 
Ты мучить не будешь меня,
А радовать страшной мечтою,
Создание тьмы и огня,
С проклятой твоею красою!
 
 
Я буду лобзать в забытьи,
В безумстве кошмарного мира,
Румяные губы твои,
Кровавые губы вампира!
 
 
И если я прежде был твой,
Теперь ты мое привиденье,
Тебя я страшнее – живой,
О, тень моего наслажденья!
 
 
Лежи искаженным комком,
Обломок погибшего зданья.
Ты больше не будешь врагом…
Так помни, мой друг: До свиданья!
 

Свойства постлюбовной памяти мы в свое время подробно обсудили в разделе 4.12 (стр. 327). Поэтому нас уже трудно удивить ее метаморфозами. Вот и по окончании безответной любви, перенасыщенной ужасными страданиями, воспоминание о ней может быть вполне приятным и волнующим:

Вильям Батлер Йейтс (1865–1939) Ирландия

(пер. Р.М.Дубровкина)

 
Я жить не устаю, —
Но та, что зачеркнула
Всю молодость мою,
Ушла и не взглянула,
Что в ней меня влечет? —
Бессонными ночами
Сверяю грустный счет,
И с первыми лучами
Опять со мной она,
Та, что всему виною.
И нежности волна
Овладевает мною.
 

Почему? Возможно, отчасти потому, что если Человек любящий оказывается по-настоящему мудрым, то, успокоившись, он прощает все, ибо осознает, что в жизни не бывает негативного душевного опыта, что любая любовь, а безответная в особенности, есть подвиг духа и фактор роста, дифференциации личности:

С.Г.Маковский (1877–1962)

 
Ты мне лгала. Не надо слов. Я знаю.
Я знаю все и гордо говорю:
ты мне лгала – навеки я прощаю,
ты все взяла – я все тебе дарю. /…/
 
 
Ты мне лгала. Но я горел тобою,
и твой обман я искупил тоскою
безумных грез восторга и стыда.
 
 
Ты мне лгала, но я поверил чуду,
Но я любил, и слез я не забуду,
которых ты не знала никогда.
 

Второй, не менее важный мотив прощения и умиротворения такой: появляется уверенность, что в любой любви нет и не может быть виноватых. Нет злодея и жертвы, а есть объективные неумолимые обстоятельства и относительно слабые по сравнению с ними люди, не плохие и не хорошие, но именно слабые и достойные снисхождения: