Текст книги "Ангелы церкви"

– Ночью все кошки серы! – вступилась за Зою ее подружка Алла Буланова.

– А вот ростом, он, пожалуй, будет с вас, – сказала Зоя и указала рукой на белого клоуна. Но значительно крупнее и сильнее. Кстати, у него тоже есть борода. Только больше. Но вот глаза. Глаза я его хорошо рассмотрела. Они у него удивительные…

В комнату вошел администратор.

– В чем дело, девочки? До выхода осталось десять минут, а вы еще не готовы. Все по местам…

И они стали расходиться, все еще продолжая видеть уже себя в руках того смелого и могучего черного монаха, способного бросить вызов любому, кто осмелится обидеть слабого и беззащитного.

Зазвучала увертюра. Цирк распахнул занавес. И вновь звучал радостный смех в зале. А белый клоун, каждый раз устремляясь в распахнутое небо, вновь и вновь побеждал ненавистного врага, приближая нашу Победу…

Отец игумен, вернувшись рано утром в монастырь, невольно стал свидетелем разговора двух монахов.

Пожилой Иов чем-то делился с братом Арсением.

– Какой из него монах будет, если он только о бабах думает. Вчера весь вечер сам не свой ходил, все про какую-то Золушку рассказывал… Я ему и говорю побойся Бога… разве же можно так себя распускать…

– Молитвами святых отец наших… – сказал игумен, вступая в монашескую келью, и услышал в ответ: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Боже, помилуй нас».

– О чем разговор ведете, собратья? О Фоме, как я понимаю?

– О нем, отец игумен. Душа за него болит, вот и переживаем, – смиренно молвил Иов.

– То, что вы о его душе беспокоитесь, – это хорошо. Только вот судить его не надо. Даже если он и оступился, то сей проступок врачуется кротостью и любовью. Не так ли?

И монахи согласно закивали головой.

– А теперь по поводу Фомы. Пока он мой келейник, мне и решать о его пострижении. Если будет на то воля Божья, то сие таинство и свершится. Но мне так думается, что у него свой путь к Богу. И необязательно через монашество. Может быть, у него это первая любовь. И если это так, то она уже не зарубцуется. Так пусть уж лучше женится. Военные жернова столько людских жизней в порошок перемололи. Да ничего из той муки уже не напечь, кровью она пропитана и на металле замешана. А кто будет землю поднимать, города восстанавливать? Мужики стране ох как еще понадобятся…

А вот ты, Иов, за него молись. И за него, и за меня, кстати. Да хоть за весь мир, если есть в тебе эта любовь ко всему живому, к каждому птенчику, что на этой войне без гнезда остался и мамки лишился. Вот этих согревай и молитвой, и конкретной помощью. Выращивай стране молитвенников, но с богатырским уклоном. Чтобы Бога чтили и родину защитить могли. Вот такая нас ждет жизнь, братья. Вы уж молитесь усерднее, пожалуйста. Христом Богом вас прошу. А мне теперь идти надо другие души еще спасать…

В келье у отца настоятеля Георгия ждали старец Варсонофий и Фома.

Георгий поприветствовал всех братским поцелуем.

– Отче! – обратился он сначала к старцу. – Прошу вас взять всех братьев и увести в дальний скит. И всю седмицу никого от себя не отпускать. Пусть заготавливают грибы и ягоды, травы, все, что еще можно. Сюда через день под видом рабочих приедут люди Примуса. Будут золото искать. Мы с Фомой специально кое-что закопаем аккуратно по всем углам. Глядишь, они нам заодно и фундаменты под угловые башни выкопают… Так что возьмите с собой запас необходимых продуктов и чтобы к вечеру вас здесь уже не было.

– Рисковое ты дело задумал, а вдруг догадаются, что ты с ними в прятки играешь? – осторожно начал Варсонофий.

– Мне для начала понять нужно, сколько у него всего людей. А потом я начну их потихоньку за собой уводить к настоящему золоту.

– У этой гидры несколько голов. Срубишь одну, так сразу две новые вырастут. Ты ищи, где ее чрево. Даже не сердце, а именно ее ненасытное чрево. Именно оно толкает людей на преступления перед законом и Богом.

– Благословите нас, отче!

Игумен и Фома склонились под благословение старца.

Первым он благословил Георгия, а когда начал было благословлять Фому, то рука его задрожала. Тогда он прижал голову юношу к своей старческой груди. И поцеловал Фому так, как будто бы прощался с ним навеки.

И в груди Георгия в тот самый момент в сердце вновь отозвалась дремавшая до сего момента пуля.

– Фома! – вдруг приняв новое решение, сказал игумен. – Пожалуй, ты мне здесь уже не нужен. Пойдешь с отцом Варсонофием.

– Отец игумен, за что от себя гоните? Вы же мне слово дали, что где вы, там и я с вами…

– Я войну прошел. Смерти в глаза уже не раз смотрел. Возможно, что придется и кровь проливать, защищая правое дело. Ты юн и у тебя еще вся жизнь впереди. А старцу действительно помощник там нужен будет…

– Значит, снова не доверяете…

– А за это и по сопатке можно получить… Ты меня на жалость не бери. Я вот прочитал где-то, что солдата в царской армии, который оставался последним в роду, отмечали серьгой в ушах. Чтобы сразу видно было. А потому в разведку не посылали, на передовой в первой линии на ставили… Хранили, так как им еще свой род продолжать…

Так и с тобой. Ты ведь тоже последний в своем роду. Как же я могу тебя не сберечь? А если мамка твоя вдруг найдется? Что я ей тогда скажу? Что не уберег тебя? Что дрогнул?..

Но Фома его не слушал, он ревел, как большой ребенок, и слезы, и сопли текли в три ручья…

– Да не рви ты мне сердце. Прекрати реветь и ступай продукты заготавливать…

И Фома медленно побрел, продолжая шмыгать носом.

Когда он был уже у самого порога игуменской кельи, его остановил голос Георгия.

– Постой!

О, как Фома вмиг преобразился. Сколько радости появилось в этих удивительных голубых глазах!

– Подойди ко мне, сынок!

Быстрее молнии соединились эти два любящих сердца. И в глазах Фомы вновь затеплилась надежда.

Старец вышел, чтобы им не мешать. Он уже понял, что Георгий дал юноше возможность выбора. И тот его сделал.

Фома, как воин и монах, хочет быть рядом, чтобы, сражаясь спиной к спине, чувствовать старшего брата, и если удастся, то ценой собственной жизни сохранить жизнь ему.

Георгий думал о том же. И уже не сомневался в правильности своего решения, что дал Фоме возможность почувствовать ответственность и оценить правильность выбора, когда сражаешься уже не только за свою жизнь, но и за брата, да и за всю многострадальную и Святую Русь.

Господи, только ты не оставь их Своей любовью и защитой! Потому что бой, в котором им предстоит участвовать, это бой с тем злом, что уже глубоко пустило свои корни внутри каждого из нас.

И в этом поединке победит лишь тот, чей дух окажется крепче.

Чьи помыслы будут чище. А сердца готовы принести себя в жертву…

* * *

Фома сам пришел в казино. Примус завтракал. На столе стояла бутылка шампанского. В вазе фрукты. А на тарелке кусок хорошо прожаренного мяса.

Юноша даже носом потянул, когда его ввели в кабинет хозяина.

– Нашли?

– Вот еще! Сам пришел! – буркнул в ответ юноша.

– Нашел?

Фома вытащил золотую монету. Подбросил ее в воздухе, полюбовался, пока она кувыркалась, и поймав, положил ее на стол перед Примусом.

А тот тут же протянул вперед всю пятерню…

Чтобы не доводить дело до шмона, Фома вытащил из разных карманов еще три монеты и один камешек.

– Где нашел?

– В монастыре. Под каменными кладками угловых башен. Думаю, что они все яйца в одну корзину не стали складывать, а потому могли рассовать по частям под всеми углами…

– Как мы туда войдем?

– Есть одна задумка. Братия сейчас на сборе грибов в дальнем урочище. А мне поручено набрать бригаду рабочих как раз для разбора старой кладки…

– Монах перед смертью сказал, что клад лежит на открытом месте.

– Только подход к нему как раз и может идти через один из тайных лазов…

– Этак мы будем месяц копать…

– Потому я и говорю, что пока монахов нет, нам нужно собрать всех, кого только можно… Глядишь, и за два-три дня управимся…

– А если он сам приедет?

– Тогда, может быть, сам и подскажет нам, где копать… Да не приедет. Он у себя на хуторе ремонт начал. Даже меня не стал от работы отвлекать…

– Смотри, Фома, если ничего не найду, с тебя первого же шкуру спущу…

– Во всех книжках написано про клады в монастырях. И откуда же тогда я нарыл эти монеты? – И потянулся было к своему добру, но тут же по рукам и получил.

– Разбежался… Завтра же утром возьмешь машину с людьми. И копайте…

Гуляя по монастырю, Георгий смог найти железную старинную коробку еще дореволюционных годов, и он щедро наполнил ее золотом и камнями. Но закапывать не стал, чтобы не рыхлить землю. Нашел естественное углубление в кладке. Припорошил все кирпичной крошкой вперемежку с песком и пылью. Получалось так, что обвалившаяся часть стены открыла нишу и замурованную ранее в ней находку. И когда завтра здесь начнутся работы, то кто-нибудь из людей Примуса обязательно обратит внимание на то, что будет лежать буквально у них на глазах…

В областном управлении внутренних дел, куда игумен пришел с утра, он спросил, где находится кабинет следователя Званцева. Ему ответили. Он нашел, постучался, а после ответа вошел в его кабинет.

– Слушаю вас! Какое у вас к нам дело? – не предлагая сесть и взяв его пропуск, начал свой разговор с монахом сотрудник уголовного розыска.

– У меня есть опасения, что люди небезызвестного вам Примуса готовятся к изъятию сокровищ, которые принадлежат государству…

– И где же они будут их изымать? – уже даже с улыбкой на лице спросил Георгия Званцев.

– На территории вверенного мне монастыря.

– Вот так просто придут и станут копать? Или у них есть карта, где крестиком указано место с бесценными сокровищами?

– Я бы на вашем месте не иронизировал…

– А что так? Сами отбиться уже не сможете? Да ваш монастырь уже давно красными следопытами весь перекопан. Так что не надо создавать волну, гражданин поп. Или как там вас? Вот если что найдете, то и вызывайте милицию. Вместе составим акт об изъятии ценностей, и как это положено, определенный процент достанется тому, кто его нашел… Хотя в военное время ничего никому не достанется… Все, идите… Пропуск я ваш уже подписал.

И уже протянул было руку, чтобы его отдать, но задержался…

– А откуда у вас информация о людях Примуса?

– Интуиция!

– Красивое слово, но его к делу не подошьешь. И когда вы ждете гостей?

Монах молчал.

– Значит, все-таки имеется информатор. Из тайно верующих, поди… А почему вы вдруг вообще стали проявлять интерес к этому законопослушному гражданину? Молчите?.. Хотите, я сам скажу. Два дня назад некто в подобном одеянии ворвался в одну из квартир города и бесстрашно спас молодую девушку… И теперь по всему городу ходят слухи о черном монахе. А вы думали, что мы ничего не знаем? Что только вы у нас один такой смелый на всю область? Тоже мне Зорро нашелся. Ладно… Идите. И в следующий раз давайте без самодеятельности. А по вопросу копания у вас в монастыре земли… Так для этого есть участковые милиционеры. Ступайте…

Игумен вынужден был уйти.

А машина с бригадой Примуса в это же самое время уже въезжала на территорию монастыря. Для видимости были оформлены необходимые документы и разнарядки на работу по вывозу мусора. Все имели при себе лопаты, в кузове лежали носилки и прочие рабочие инструменты. Люди хозяина основательно подготовились к работам.

Фома разбил их на четыре группы, в каждой из которых было по три человека. Таким образом, вместе с водителем Примус пригнал в монастырь девять своих бойцов. Причем только тех, кому доверял. А вдруг и правда найдут… Поэтому-то лишние глаза и уши здесь были не нужны.

И они начали усердно копать.

После того как монах ушел, в кабинет следователя вошел майор Померанцев.

– Сидите, старший лейтенант! – сказал он, показывая рукой, что можно не вставать. – Что за дела у вас с представителями культа?

– Приходил настоятель монастыря, – начал докладывать Званцев – Обеспокоен, что люди Примуса собираются искать там, – и уже улыбаясь, – сокровища капитана Флинта…

– Любопытная история. Ему об этом сам Примус сказал?

– Возможно, что у него среди людей Примуса есть свой информатор.

– И давно этот монах интересуется Примусом?

Тут старший лейтенант понял, что совершил ошибку и не стал далее развивать эту тему. Иначе наметившееся перспективное дело тут же передадут в другой отдел, и не жди тогда ни повышений, ни премий…

– Вы мне не ответили!

– Да вроде бы по сводкам они еще нигде не пересекались…

– Значит, плохо, лейтенант, вы эти сводки читаете. Вооруженный налет на квартиру одного из людей Примуса в доме № 13 на Розовой даче… Не заметили? А что если это и был черный монах… о котором говорит уже весь город?

– Не думаете же, вы, что настоятель монастыря на самом деле мог совершить налет…

– Это вы должны думать. Потому и сидите здесь, а не на фронте… – зло обронил майор и вышел.

Поздно вечером монах вновь пришел в казино. На этот раз у входа стояли те же самые мужики, что охраняли Зою на Розовой даче. А потому они молча пропустили Георгия в зал. А тот прямиком пошел в кабинет, в котором совсем недавно играл. Вслед за ним сразу же вошел и хозяин.

– Решили отыграть свое золото? – спросил он игумена.

– Нет. Пришел сказать вам, что ваши люди… Те, которых вы отправили сегодня в монастырь для хозяйственных работ…

– Не тяните. Что? Что-то у вас там нашли?

– Да, видимо, что так, хотя я и сам узнал об этом только два часа назад…

– Золото? Бриллианты?

– Возможно… Но не смогли его поделить… А впрочем, позвоните в милицию. Вам скажут более точную информацию…

– Воспользуюсь вашим советом и немедленно позвоню. Так вы пришли, чтобы сообщить мне только об этом? Или станете играть?

– А мы разве уже не начали эту партию?

– Снова загадками говорить изволите? Но и я упрямый… И думаю, что сумею разгадать эту загадку… А теперь прошу меня извинить, я должен все же кое-что для себя уточнить…

Он вышел из игровой кабинки и уже через пару минут из своего рабочего кабинета набирал домашний номер майора Померанцева.

Несмотря на поздний час, тот сразу же снял трубку.

– Еще не спите? – спросил хозяин казино.

– С тобой вряд ли вообще можно уснуть. Кто знал, что твои люди поедут в монастырь? Поп уже с утра был в милиции и нарвался на Званцева…

– Что в монастыре-то нашли?

– Пять трупов, трое в тяжелом состоянии…

– Кто их так?

– Золото найденное начали делить… Вот каждому и досталось по справедливости… Я же тебя просил, чтобы ты выяснил лишь место захоронения… Все сам норовишь жар загребать. Вот и доигрался. Столько людей потеряли…

– И где теперь это золото?

– Званцеву позвонил участковый милиционер Розов, и он первым выехал на место происшествия. Но это, как я понимаю, лишь малая часть того, что мы ищем… Такое впечатление, что монах нам специально это золото подкинул и тем самым начал с нами какую-то игру… Вот только чего же он добивается, если такими кусками приманку разбрасывает?

– Слушай, он снова ко мне пришел.

– Что он еще хочет?

– В карты со мной поиграть… а то ему денег на ремонт не хватает…

– Вот ведь клоун…

– Так что делать?

– Играй! Заодно и пощупаешь, чем он дышит. Кажется мне, что этот монах какой-то ненастоящий. Может кто-то, кто повыше нас, тоже ищет это золото? И хочет найти его нашими руками. Ведь кто-то же вывел тебя на эти раскопки. А уже потом сказал монаху о времени вашей поездки в монастырь… Думай, Примус! Пыхти, но думай…

Померанцев повесил трубку.

А Примус снова опустился в кресло, держась рукой за сердце.

* * *

В гостиницу «Иртыш» игумен вернулся после игры под утро. Фома уже встал. И теперь молча ждал, что скажет Георгий.

– Нам сегодня в милицию идти. Поедем вместе с ними в монастырь. Ох, и достанется же нам от старца, что устроили там это ристалище.

– Да, крови много пролито… – зато результат превзошел все ожидания…

– В этом ты прав. У Примуса осталось не более пяти бойцов.

– А как же быть с заповедью «не убий»?

– Понимаю, о чем ты хочешь спросить. Мы не убивали. Хотя и создали предпосылки для этого. Как бы подтолкнули их на эту бойню. Но и не мы в 39-м году начинали охоту за сокровищем.

– А что будет с золотом?

– Государству пойдет. Не сегодня, так завтра война все равно закончится. Нужны будут средства на восстановление страны…

– А у нас у самих еще много этих самых средств осталось? – спросил Фома.

– Да кто ж знает, если оно само из земли то поднимется, то опустится…

– А как же вы его вызываете? Волшебное слово знаете?

– Нет никакого слова. Есть нечто, что вокруг нас, но до поры невидимо. Возможно, что ангелы сами и достают это золото, а когда нужно, то для сохранности и опускают под землю. А может просто взгляд отводят…

– Увидеть бы это хотя б одним глазком… – мечтательно молвил юноша.

– Им этого хватило, чтобы потом перестрелять друг друга, – сказал игумен Георгий и добавил, – здесь все зависит от некой, как мне думается, критической массы. Она довлеет. Она порабощает своим блеском. Поражает мозг и делает человека неспособным контролировать свои поступки. Вспомни золотые украшения восточных ханов. Золото фараонов Египта. Уже тогда блеск их украшений сводил с ума толпу, которой после этого можно манипулировать по своему желанию…

– Скорее бы все это закончилось. Женюсь. Построю дом рядом с монастырем и настрогаю детишек…

– Фома, уж, не о той ли цирковой девочке ты размечтался?

– А что, думаете, я ей не пара?

– Почему же. Только не забывай, что ей всего лишь 15 лет. К тому же цирк через два дня уезжает на гастроли в Омск…

– Я умею ждать. Да и ей когда-то наскучит кочевая жизнь и захочется тепла домашнего очага. Уж это-то я хорошо знаю. Вот тогда-то я и преподнесу ей хрустальные башмачки…

Георгий улыбался, слушая Фому, и невольно ему вспомнилась Нелли. Это надо же такому случится, что оба и без памяти с разницей в десяток лет влюбились в артисток цирка… – А у вас, отец игумен, до того, как вас призвали на фронт, была в жизни настоящая, большая любовь?

– Да!

– И что же случилось? Где она теперь, ваша Золушка?

– Она была воздушной гимнасткой. И что с ней, где она сейчас, не ведаю…

– Так узнайте… Напишите письмо.

– Не могу. Тот человек, которого она знала и любила, разыскивался органами НКВД и пропал без вести в самом начале войны… Хотя на самом деле – его нет и никогда не было. Ни в одной регистрационной книге вы не найдете сведений ни о дате его рождения, ни о том, как его нарекли. Такой человек просто никогда не рождался в Советском Союзе. Я – это миф, порожденный системой, которая позволила себе отнять у родителей годовалого сына, дать ему другое имя, а затем о нем просто забыть…

– А я то думал, что один такой покореженный на всем белом свете…

Какое-то время они просто сидели молча. Нужно было еще немного переждать, пока раздутое мехами памяти пламя медленно не опадет, отдавая свое тепло их сердцам на вечное хранение.

На следующее утро в монастыре их встретил участковый милиционер Громов. На земле лежали пять прикрытых трупов. Тяжелораненых забрали еще ночью на машинах скорой помощи. Всюду была кровь. Криминалисты делали свою работу молча, неторопливо, тщательно.

Нашли и металлическую коробку, в которой был обнаружен клад и небольшую часть того золота, что оставил Георгий. Остальное могло быть рассыпано во время борьбы за обладание сокровищами, и теперь останется лежать в пыли на земле до лучших времен.

Званцев подошел к игумену с бумагами, что были обнаружены в карманах у одного из убитых людей Примуса.

– Гражданин настоятель, не могли бы вы мне ответить на вопрос: как получилось, что договор с этими людьми был заключен от вашего имени и вами же подписан…

– Они официально были наняты для уборки мусора и разбора старой кладки.

– Нестыковочка какая-то здесь получается. Вы же сами еще вчера утром меня предупреждали о том, что эти люди едут сюда искать сокровища, а сейчас делаете вид, что все это лишь стечение обстоятельств…

– Не спорю, заключил, а уже через день почувствовал тревогу и рассказал вам о своих подозрениях, построенных на моем интуитивном чувстве, но вы сказали, что его к протоколу не подошьешь…

– О том, что они едут искать сокровища?

– Но ведь они его нашли… Этого-то вы не станете отрицать? Другое дело, что индивидуальное стремление каждого из них обладать этими ценностями оказалось столь велико, что они начали просто убивать друг друга. Так как с каждым новым трупом возрастала и доля тех, кто оставался в живых… Господи, прости им этот грех, ибо они не ведали, что творили…

Званцев еще пытался осмыслить сказанное настоятелем, но уже понимал, что выстроенная им версия тает и ускользает из его рук… А игумен все продолжал:

– Или вы хотите сказать, что я сам подбросил им коробку с золотом? Да на это золото можно было бы построить колонну танков для нашей армии или несколько новейших самолетов… И если бы вы вчера послушали меня и прислали сюда хотя бы одного участкового, то и люди были бы целы, и все золото досталось государству…

Далее Званцев рассуждения попа слушать уже не стал. В его голове это не укладывалось, и интерес следователя к попу как-то вдруг сразу угас.

Обратно в город они ехали уже на разных машинах.

А вечером на манеже цирка Георгий, в образе белого клоуна, увидел среди зрителей заразительно смеющегося Фому, который удрал на представление, чтобы еще раз, до того как цирк уедет в Омск, посмотреть на свою Золушку…

В ту ночь он не пришел в гостиничный номер, и Георгий до утра не сомкнул глаз. А под самое утро тупой ноющей болью обозначилась в сердце порядком подзабытая им пуля…

И рано утром игумен в своем облачении вновь идет в кабинет следователя Званцева.

– Никуда ваш келейник не денется. Нагуляется и вернется. На то и молодость. Скоро Победа, а значит, начнутся и свадьбы…

– И все-таки я просил бы вас обратить внимание на его исчезновение… – еще раз попросил офицера Георгий.

– Обратим, поверьте, теперь уж обязательно обратим…

Дело в том, что накануне вечером в цирке на том же представлении сидел и сам Званцев с женой. А так как дело в связи со смертью директора Маргомакса пора было закрывать, то он решил для уточнения некоторых деталей после представления обязательно встретиться со старшим администратором цирка. То есть соединить приятное с полезным. Бесплатно вывести жену в цирк. И закрыть бесперспективное дело. И действительно, зашел за кулисы, где и столкнулся с настоятелем монастыря, который, правда, был почему-то в светской одежде и куда-то так торопился, что не заметил самого Званцева в полумраке цирковых кулис…

– Что у вас в цирке поп делает? – первым делом спросил он, заходя в кабинет директора цирка.

– Не понял, о ком вы спрашиваете? – встав из-за стола и, поприветствовав следователя, ответил старший администратор.

– О том человеке, что только что вышел из дверей вашего кабинета… о настоятеле монастыря…

– Вы ничего не путаете? Это наш клоун. Его на работу с испытательным сроком принимал еще покойный Макс Лазаревич…

– Очень интересно… И у вас есть его личное дело?… И как его звать, кстати?

– Не знаю… А документы сам сегодня искал. У него же как раз об этом и спрашивал, когда он заходил. Так говорит, что все документы директор Маргомакс при нем же в свой сейф положил.

– Еще интересней… И их там, естественно, нет… Итак… У вас в цирке работает человек без имени и документов…А если это немецкий агент?

Тут старшему администратору стало плохо. Он знал, чем это может для него закончиться, а потому сразу же полез за таблеткой валидола…

– Теперь и на смерть директора можно посмотреть под другим углом… – начал вслух развивать новую следственную версию Званцев. – А что если директор догадался о том, что новый клоун и монах в казино – один и тот же человек? То есть внедренный вражеский агент, и тогда тот убивает его… А я-то, дурак, сам его тогда из казино выпустил…

И тревожно осмотрелся по сторонам.

Но этой его последней фразы старший администратор уже не слышал, так как был в глубоком обмороке…

* * *

Для того чтобы искать или выкупать Фому, Георгию снова нужны были деньги. И он был вынужден вновь отправиться на хутор Приют.

В тот день интуиция подвела полкового разведчика. Фома стал ему дороже родного сына, и он несся к хутору, особо не оглядываясь по сторонам. А потому не заметил ни двух людей Примуса, что шли за ним по пятам, ни участкового Громова, который, проследив направление движения попа, тут же засек и хвост, который тот вел за собой.

А потому сразу же по телефону связался со Званцевым, получив от него конкретное задание ни на минуту не выпускать настоятеля из поля своего зрения… И о любых его передвижениях докладывать лично ему…

Георгий стоял на том самом месте, которое было указано на карте умершего у него на руках игумена Георгия Любомудрова. Но среди валунов была лишь пустая площадка покрытая, как и вся земля, вокруг лишь мелкими кустами сибирской морошки.

Золота не было.

А был он, начинающий уже разбираться в том, что называется человеческой греховностью, понимающий, что человеческая кровь, пролитая в монастыре, пропажа Фомы, – лишь следствие его ошибок и горделивого желания во что бы то ни стало победить врага.

Впервые в своей жизни он молча опускается на колени, чтобы поделиться с Богом тем, что навалилось непомерной тяжестью и уже почти погребло его под собой.

Грех – в его физическом измерении – невидим, почти ничто. Не осязаем, пыль и та крупнее. Но скапливающиеся грехи, словно снежинки, обладают способностью лепиться друг к другу, по аналогии превращаясь сначала в снежный комок, легко удерживаемый на ладони. Но чем дольше этот комок нашего греха катится вслед за нами по жизни, тем большую форму он набирает. В конце концов он превращается в гигантский ком, способный уже подмять вас под себя, если только вы вовремя не сумеете покаяться. И лишь будучи прощенными теплотой Христовой любви, вы сумеете растопить этот смертельный, все сметающий на своем пути снежный вал…

За те несколько часов, что Георгий все еще продолжал оставаться на коленях, время словно бы повернуло вспять. Майское теплое солнышко ушло за тучи, которые на наших глазах, словно дрожжевые, стали набухать.

По мере того как Георгий вспоминал каждый ошибочный шаг в своей жизни, те губительные срывы, питаемые страстью, о которых давно забыл и не хотел бы даже вспоминать, а также греховные помыслы, что так часто обуревали его, как и каждого из нас – все это, клубясь, уносилось ввысь, жадно вбиралось облаками, которые тут же и менялись в цвете от небесно-голубого до гнетуще черного, создавая ощущение, что ты уже падаешь в бездонный колодец.

Тогда монах, набравшись мужества и проявив незаурядную волю, из глубины этого колодца начал с силой вбрасывать свои покаянные слова в небеса, чтобы быть услышанным Создателем.

– Прости, Господи, меня грешного и недостойного…

Через какое-то время, обессиленный, он понимает, что ему не удается достучаться до небес.

Ангелы, что с самого раннего детства пеленали, следили и поддерживали его, уже орошали землю своими слезами, прося Бога о прощении этой любимой всеми души.

Вот уже из последних сил, в искренней надежде, Георгий вдруг обращается за помощью к тому, чьим именем был наречен при крещении:

– Святой великомучениче Георгие, ты, чье имя дано мне при святом крещении, не дай погибнуть оступившемуся во грехах, помоги, донеси слова моего искреннего покаяния до Творца, дай мне силы молиться вместе с тобой… не меня ради, а за тех, чьи души я мог бы еще спасти…

Вдруг он почувствовал, как усилился ветер. Напояемые его грехами, жирные, словно гигантские навозные мухи, эти черные тучи вдруг начали в ужасе метаться по небосклону, нигде не находя себе места…

После каждого искреннего покаяния монаха и опаляемые огненными молниями Творца они в буквальном смысле рассеивались, превращаясь в невинных белоснежных кучерявых овечек, которыми мы так часто любуемся в облаках. Лик неба стал проясняться, и вдруг пошел снег, который за несколько минут покрыл всю землю.

Тогда Георгий заплакал от радостного ощущения того, что пугающая тяжесть чужого креста, что так долго не давала ему покоя, оставила его и наступила удивительная свобода и легкость во всем, а вместе с ней вернулась и радость жизни.

В качестве небесного дара и как знак принятия его чистосердечного покаяния над ним, окунув концы в белое снежное покрывало, заиграла радуга.

А подтаявший снег вдруг заблестел лучами драгоценных камней, возвращенных ему землей в надежде, что он и далее будет достойно нести крест, который через умирающего игумена вручил ему Сам Господь.

Воскресший Георгий трижды перекрестился и также троекратно низко склонился в поклоне.

Сначала пред Творцом, а затем уже и перед Его нерукотворными плодами: землей и солнцем!..

Только после этого, набрав достаточного количества камней и злата, пошел отдохнуть на хутор в отремонтированную им же часовенку.

Как только он ушел, уже знакомые нам по встречам на Розовой даче и в казино, рослые и угрюмые мужики Осокин и Проскурин поднялись в полный рост и подошли к валунам, среди которых лежало то, что помрачало умы и ожесточало сердца…

Невиданно много злата и камней.

Каких-либо емкостей для транспортировки увиденного у мужиков с собой, естественно, не было. Рассовать что-то по карманам и уйти? Трудно… Трудно потому, что увиденное уже нельзя было поделить поровну. Оно просто не делилось, так как могло принадлежать лишь одному… И понятно, что оставленное сегодня на земле золото уже не будет давать никому из них покоя, пока они сами не начнут охотиться друг за другом…

Они молча стояли, уже просчитав все в голове и сложив в умах…

– Тебе это надо? – первым спросил Осокин.

– А тебе? – вопросом на вопрос ответил Проскурин.

– Пусть решит судьба!.. уже не глядя в глаза друга, заключил Осокин.

– Согласен! – ответил Проскурин.

И два выстрела слились в один.

Тут же громко закаркало воронье, приглашая сородичей к поминальной трапезе из свежей человеческой мертвечины…

Этот сдвоенный выстрел услышал и участковый милиционер Громов. И через полчаса наткнулся-таки на то заветное место, о котором слышал, будучи еще пацаном, от мужиков промысловиков, что жили в его селе до войны.

– Так вот ты какое… – сказал он, склонившись на колени пред златом. – Сколько лет тебя все искали, а вот досталось мне…

И уже после этого осмотрел два трупа.

А затем вновь вернулся к сокровищам. Приценился. Понял, что столько золота с собой за раз не унесешь. К тому же два трупа свидетельствовали о том, что это место известно еще кому-то. Значит, срочно нужна была хотя бы телега.

Через пару часов в соседнем селе Громов угрозой ареста за изготовление самогона в военное время настращал какого-то мужика и велел ему ехать с ним на телеге в лес, чтобы привезти обнаруженные им трупы. Делать нечего, пришлось мужику запрягать лошадь в телегу и ехать…