Текст книги "Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений"

Раздел II

Гл. 5. Представление народного хозяйства Российской империи

Мы можем лишь чуть-чуть коснуться развития хозяйства Руси и России – история экономики вообще была очень сложной, и лучше признать (хоть про себя), что надежного и широкого знания до XIX века у нас нет, включая и историков. На Западе понятие «политэкономия» появилось в конце XVIII века. Были летописи, трактаты деятелей церкви, приближенных государей, купцов и путешественников. В России тоже появлялись трактаты о хозяйстве. Известна была «Книга о скудости и богатстве» И.Т. Посошкова (1724 г.), но по своему типу эти рассуждения относились к натурфилософии, а становление трудов политической экономии означало сдвиг к научному методу, хотя до норм науки не дошли.

Развитие хозяйства России опиралось на природные, культурные, религиозные и этнические устои. По Евразии прошли массы народов, оставили следы своих культур, своих империй и войн – со всех сторон. Все они оставили нам багаж памяти и навыков. Но мы еще не добрались к литературе Древнего Востока, да и мало знаем античность Юга и Севера.

Вот, например, в Японии в 645 г. был издан «манифест Тайка», в котором были объявлены радикальные экономические реформы прежней системы, такие как отмена частной собственности на землю и введение надельной системы землепользования, ликвидация личной зависимости, в которой находились некоторые категории населения. Сеть библиотек и книгохранилищ, большой контингент образованных чиновников в древней Японии «обеспечили высокий уровень культурной гомогенности, не достигнутый ни в одной из крупных стран современного мира». Наше представление о Монголии сложилось на основе знаний XIX-XX веков, через четыре века после ее упадка. А ведь в XIII-XIV веках это государство было объектом внимательного изучения китайских и арабских исследователей. Уже сочинения 1233–1236 годов содержали ценные сведения о государственном аппарате, правовой системе, экономике и военном деле. Таков более поздний труд Марко Поло, который и сегодня актуален для нас как источник знания об империи монголов на территории будущей России.

Странно, что Русь и Россия много почерпнули из культур Евразии, а для реформирования нашего хозяйства в XX веке пригласили «чикагских мальчиков». Вот и удивлялись: «Мы не знаем общества, в котором живем».

С конца XIX в. разные варианты политэкономии разошлись, и ее стали называть «экономическая наука», но в России продолжали спорить в рамках политэкономии и тяготели к марксизму. Как говорят, марксисты никогда не отказывались от понятия «политическая экономия». Но российские экономисты изучали западные концепции, литература была доступна. Вот крупные и уже известные труды западных экономистов:

Курс политической экономии: Производство и распределение богатств. Ч. 1 / Г. Молинари; ред. пер. Я.А. Ростовцев. СПб.: Тип. Н. Тиблена и К^о, 1860. 397 c.

История политической экономии в Европе с древнейшего до настоящего времени: С приложением критической библиографии политической экономии. От восемнадцатого века до нашего времени. Т. 2 / А. Бланки; пер. П.А. Бибиков. СПб.: Тип. И.И. Глазунова, 1869. 432 с.

Курс политической экономии / Э. Вреден. 2-е изд., перераб. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1880. 612 c.

Главные течения в современной политической экономии: Историко-критическое исследование / пер. с 4-го нем. издания / М. Мейер, д-р. СПб.: Типо-лит. А.Е. Ландау, 1891. 391 с.

Национальная система политической экономии / пер. с нем. / Ф. Лист, д-р.; пер. под ред. К.В. Трубникова. СПб.: А.Э. Мартенс, 1891. 486 c.

И были уже учебники русских экономистов – часто революционеров, как А.А. Карелин, или консерваторов, противников марксизма, как П.И. Георгиевский[22]22
  Он писал: «В интересах истины вообще мы можем только пожелать, чтобы поскорее устранилось, особенно сильно у нас, в России, обнаруживающееся… марксистское пленение человеческой мысли и можно было сказать, что у этой теории осталось только прошлое, но нет ни настоящего, ни будущего». Так, в университете читали параллельные курсы по политэкономии «реакционер» Георгиевский и марксист Туган-Барановский.


[Закрыть]:

Краткое изложение политической экономии / А.А. Карелин. СПб.: Л.Ф. Пантелеев, 1894. 311 c.

Краткий учебник по политической экономии / П.И. Георгиевский. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Тип. Мор. м-ва, 1903. 268 c.

Но история сообщества дореволюционных российских экономистов имеет академический интерес. Главные противоречия обнаружились после реформы 1861 г., когда на политическую арену вышло крестьянство и ее «русское гражданское общество» – община. Главное столкновение вызрело по двум векторам: первый – преобразовать земельные отношения с помещиками в уравнительное трудовое право землепользования; второй – не дать разрушить общину и не допустить господство капитализма. Основная масса населения полвека обдумывала и обсуждала свою политэкономию, и в начале XX века процесс построения образа благой жизни резко ускорился.

Сделаем короткие вводные данные о народном хозяйстве Российской империи. Сначала изложим вспомогательное представление – промышленности, там определились проблемы с капитализмом.

До промышленной революции в Европе Россия по типу производства мало чем отличалась от других стран – мануфактуры ремесленного типа с традиционными технологиями. Заводы строились в лесах около рек и озер, двигателем служило водяное колесо, топливом – древесный уголь. Как отрасль промышленность оформилась при Петре I, когда для армии и флота было построено около 100 крупных по тем временам заводов и фабрик. Часть их была казенной, но их охотно продавали или передавали частным хозяевам (тогда еще не научились бороться с коррупцией и казнокрадством). Но эти заводы, став частными, были обязаны выполнять казенные заказы по согласованным ценам. В 1718 г. казенные заводы произвели около 15 % меди и чугуна. Промышленность защищалась протекционистскими мерами (как и во всех других странах, начавших индустриализацию)[23]23
  Исторические сведения приводятся по четырехтомному труду Р.А. Белоусова [68]. Данные приводятся в основном от Л.Б. Кафенгауза [69], труд которого был написан на основании «Сборников статистических сведений фабрично-заводской промышленности в России» (Изд-во Министерства торговли и промышленности Российской империи).


[Закрыть].

Военно-политические проблемы уже рано потребовали создать государственный военно-промышленный комплекс, а народное хозяйство стало мобилизационным. Даже в мирное время Московское царство держало в войске 8 % всего мужского населения. В период Петра I на военные нужды расходовались около ¾ государственного бюджета. Для поддержания мобилизационного потенциала требовалась государственная экономика – не только военного характера, но и для защиты внутреннего рынка в условиях экспансии западного капитала, а также для освоения природных ресурсов.

Реально, с самого начала и до существования Российской империи развитие промышленности происходило в тесном взаимодействии с государством, и классическая английская политэкономия с ее принципом laissez faire, laissez passer была совершенно чужда доктринам российской промышленности. Слово капитализм имело в России иной смысл.

Каков был характер собственности в промышленности? Вот данные истории: «До 1861 г. все неказенные промышленные предприятия, исключая вотчинные, функционировали на посессионном праве… Условность посессионного землевладения переходила и на объекты, располагавшиеся на этой земле, поэтому условием владения и пользования имуществом становилось жесткое регламентирование хозяйственной деятельности. В результате настоящим хозяином промышленных объектов была Мануфактур-коллегия, а позже ряд других государственных ведомств. Они давали разрешение на открытие предприятий, осуществляли контроль за их деятельностью, могли использовать секвестр и конфискацию. Фактически государство рассматривало объекты промышленности как имущество казны. Путем посессионного владения государственный сектор расширял свои границы, включая в них даже объекты, не являвшиеся казенной собственностью и исключая возможность возникновения “вечной” и независимой от государства собственности. С 1861 г. впервые законодательно проводится деление промышленных заведений на казенные и частные» [67, с. 697–698][24]24
  Однако в мае 1914 г. в «Уставе о Промышленности…» деление предприятий на казенные и частные исчезло, как и вопрос собственности в характеристике предприятия.


[Закрыть].

В конце XIX – начале XX века большую роль в промышленности играли государственные монополии. Они и в докапиталистический период преобладали в экономике [16, с. 347–352]. Историк К.Ф. Шацилло объяснял, как действовали казенные заводы: «Совершенно ясно, что в крупнейшей промышленности, на таких казенных заводах, как Обуховский, Балтийский, Адмиралтейский, Ижорский, заводах военного ведомства, горных заводах Урала капитализмом не пахло, не было абсолютно ни одного элемента, который свойствен политэкономии капитализма. Что такое цена, на заводах не знали; что такое прибыль – не знали, что такое себестоимость, амортизация и т. д. и т. п. – не знали. А что было? Был административно-командный метод» [70].

Эти представления и практика управленцев экономических ведомств царского правительства позволили советскому правительству сразу начать проектировать хозяйственные планы, смягчая травмы преобразования.

Вообще, в отличие от западного капитализма, где представители крупной буржуазии начинали как предприниматели, российский капитализм с самого начала складывался в основном как акционерный. Крупные капиталисты современного толка происходили не из предпринимателей, а из числа управленцев – директоров акционерных обществ и банков, чиновников, поначалу не имевших больших личных капиталов. Крупные московские («старорусские») капиталисты вроде Рябушинских, Морозовых или Мамонтовых начинали часто как распорядители денег старообрядческих общин. По своему типу мышления и те, и другие не походили на западных буржуа-индивидуалистов.

Вернемся к истокам. Вольнонаемных работников найти было нельзя, и в 1721 г. Петр разрешил купцам покупать крепостных крестьян целыми деревнями, «дабы те деревни были уже при заводах неотлучно». На ремесленном производстве специализировались и деревни, не приписанные к заводам, крестьянский труд в этих сельских поселениях совмещался с промышленным.

К началу XIX века Россия в машиностроении отставала от Англии на 10–15 лет. В 1792 г. был пущен первый машиностроительный завод, чуть позже казенная прядильная фабрика – оба с паровой машиной. Быстро развивалось текстильное производство – с 1812 по 1860 г. импорт хлопка вырос в 52 раза. К концу века эта отрасль заняла первое место по объему продукции и численности персонала.

Большой стимул для развития промышленности дало строительство транспортной системы России. В 1813 г. на Волге стал работать первый пароход, а к началу XX века их в России было более 2,5 тыс., 56 % их работало в бассейне Волги. Развитие морского торгового флота задержалось, в 1898 г. имелось 604 парохода, они обеспечивали лишь 8 % внешнеторговых перевозок. Судостроение было загружено заказами на военные корабли.

С середины XIX века началось быстрое строительство железных дорог. К 1860 г. общая протяженность линий была 1,6 тыс. км, к 1890 г. – 30,6 тыс. км. К 1914 г. капиталовложения в строительство ЖД составили 7,7 млрд золотых руб., из них 5,6 млрд (73 %) – государственных. С начала 1890-х годов государство почти полностью взяло на себя расходы по строительству ЖД. Доля казны в финансовом обеспечении эксплуатации частных дорог составляла в 1873 г. 63,8 %, в 1883 г. 90,2 %, в 1893 г. 80,4 %. Частные дороги выкупались в казну, и их доля снизилась с 93 % в 1883 г. до 32 % в 1913 г. Это позволяло эффективно управлять всей сетью и не допускать завышения тарифов. Российские ЖД были огромной системой современного промышленного типа.

Развитие промышленности вплоть до конца XIX века было подготовительным периодом для рывка 1891–1899 годов. Перед этим было несколько спадов. Первый – после реформы 1861 года – крестьяне, приписанные к заводам, стали в массовом масштабе возвращаться к земле, даже переселяясь в другие губернии. М.И. Туган-Барановский писал: «Бывших заводских рабочих так тянуло бросить постылые заводы, что усадьбы, дома и огороды продавались совершенно за бесценок, а иногда и отдавались даром». Некоторые предприятия потеряли половину рабочих. Второй – из-за резкого сокращения импорта хлопка из США (гражданская война). В 1860–1863 гг. в России было закрыто около 40 % прядильных и ткацких предприятий.

Самый глубокий кризис возник в начале 1880-х годов, когда после Русско-турецкой войны резко сократились казенные заказы. Кризис закончился в 1887 г., а с 1891 г. начался быстрый рост. В 1899 г. относительно 1890 года объем продукции вырос на 88 %, а число занятых – на 46 %. Этот период завершился кризисом, вызванным биржевыми спекуляциями и накоплением огромного фиктивного капитала. В 1899 г. лопнула Петербургская биржа, и произошел трехлетний сбой в производстве. За 1900–1903 гг. остановили производство до 3 тысяч крупных и средних предприятий. Резко сократилось строительство железных дорог и спрос на металл, выросли ставки по иностранным кредитам, а застой в сельском хозяйстве сократил платежеспособный спрос на текстиль и машины.

Рост в 1900–1913 гг. тоже прерывался моментами нестабильности. Частично они были вызваны колебаниями на финансовых рынках Европы, от которых сильно зависел российский капитал, частично коррупцией и биржевыми спекуляциями и мошенничествами. Финансовые затруднения возникли в результате войны с Японией и революционных событий 1905 г., которые вызвали отток денег за рубеж. Напряженность, вызванная реформой Столыпина, вызвала сбой 1908 года.

В абсолютных показателях производства и в социальной организации промышленности Россия сильно уступала промышленно развитым странам. Отметим лишь, что в 1913 г. в промышленности России было занято 3 млн рабочих, причем 8,8 % из них были подростки и 2,8 % малолетние. 60 % рабочих относились к категории малоквалифицированных. Социальные условия труда были исключительно тяжелыми.

В 1913 г. Россия уступала Германии в добыче угля в 5,3 раза, выплавке стали в 3,5 раз, в машиностроении в 11,4 раза. Добыча угля находилась в большой мере под контролем иностранного капитала (синдикат «Продуголь»), который завышал цены и ограничивал добычу, что обусловило «угольный голод». При наличии больших запасов угля Россия была вынуждена покрывать до 20 % своих потребностей импортом угля (в основном из Англии). В 1908 г. 40 % потребностей промышленности в топливе покрывались дровами, древесным углем и торфом.

Финансовое положение государства было крайне неустойчивым. При сумме государственных доходов России в 1906 г. 2,03 млрд руб. государственный долг составил 7,68 млрд, причем на 3/4 это был внешний долг. Дефицит госбюджета в России составлял почти 1/4 доходов и покрывался займами.

В марте 1906 г. Председатель Совета министров С.Ю. Витте писал министру иностранных дел В.Н. Ламздорфу: «Мы находимся на волоске от денежного (а следовательно, и общего) кризиса. Перебиваемся с недели на неделю, но всему есть предел». В апреле 1906 г. правительству удалось получить у западных банкиров заем в 843 млн руб. (за вычетом процентов было получено 677 млн чистыми). Как писал Витте, «заем этот дал императорскому правительству возможность пережить все перипетии 1906–1910 годов, дав правительству запас денег, которые вместе с войском, возвращенным из Забайкалья, восстановили порядок и самоуверенность в действиях власти».

Западные банкиры спасли тогда царизм от финансового краха. Но уже в начале сентября 1906 г. министр финансов В.Н. Коковцов жаловался П.А. Столыпину на нехватку 155 млн руб. Европейские банки при таком положении продолжили экспансию в Россию, полностью ставя под контроль ее экономику.

Вот выдержка из письма синдика фондовых маклеров Парижа В. Вернейля Коковцову от 13.12.1906: «Я предполагаю образовать здесь, с помощью друзей, разделяющих мой образ мыслей, мощную финансовую группу, которая была бы готова изучить существующие уже в России коммерческие и промышленные предприятия, способные, с помощью французских капиталов, к широкому развитию… Само собой разумеется, речь идет только о предприятиях вполне солидных, на полном ходу и предоставляемых французской публике по ценам, которые позволяли бы широко вознаграждать капиталы, которые ими заинтересуются». Из ответа Коковцова от 21.12.1906 сказано: «Я принимаю вашу мысль вполне и обещаю вам самую широкую поддержку, как и поддержку правительства… Я разделяю также вашу мысль присоединить к французским капиталам главнейшие русские банки».

Вот каково было положение к 1910 г. В металлургии банки владели 88 % акций, 67 % из этой доли принадлежало парижскому консорциуму из трех банков, а на все банки с участием (только участием!) русского капитала приходилось 18 % акций. В паровозостроении 100 % акций находилось в собственности двух банковских групп – парижской и немецкой. В судостроении 96 % капитала принадлежало банкам, в том числе 77 % – парижским. В нефтяной промышленности 80 % капитала было в собственности у групп «Ойл», «Шелл» и «Нобель». В руках этих корпораций было 60 % всей добычи нефти в России и 3/4 ее торговли.

В дальнейшем захват российской промышленности и торговли иностранным капиталом не ослабевал, а усиливался. В 1912 г. у иностранцев было 70 % добычи угля в Донбассе, 90 % добычи всей платины, 90 % акций электрических и электротехнических предприятий, все трамвайные компании и т. д.

Потребность России в народно-хозяйственном планировании осознавалась и государством, и промышленниками. В 1907 г. Министерство путей сообщения составило первый пятилетний план строительства и развития железных дорог. Деловые круги «горячо приветствовали этот почин». В 1909–1912 гг. работала Междуведомственная комиссия для составления плана работ по улучшению и развитию водных путей сообщения. Она применяла при разработке плановых документов широкий комплексный подход. В качестве главного критерия Комиссия приняла «внутренние потребности государства». Таким образом, за основу перспективных пятилетних планов развития бралась не система электрификации, а система путей сообщения. Была разработана программа на 1911–1915 гг., а затем пятилетний план капитальных работ на 1912–1916 гг. [71]. Реализации этих «первых пятилеток» помешала Первая мировая война, однако изначально большие ограничения накладывались отношениями собственности в хозяйстве Российской империи.

К началу мировой войны уже стало почти очевидно, что такой уровень присутствия иностранного капитала уже лишает Россию и политической независимости. Вот документ, который нам сегодня очень близок и понятен. Это выдержка из рапорта прокурора Харьковской судебной палаты на имя министра юстиции от 10 мая 1914 г., № 3942:

«В дополнение к рапорту от 25 апреля с.г. за № 3470 имею честь донести вашему высокопревосходительству, что в настоящее время продолжается осмотр документов, отобранных в правлении и харьковском отделении общества “Продуголь”, причем выясняется, между прочим, что это общество, являясь распорядительным органом синдиката каменноугольных предприятий Донецкого бассейна, находится в полном подчинении особой заграничной организации названных предприятий – парижскому комитету».

Далее в письме прокурора приводятся выдержки из документов, которые показывают, что парижский комитет диктует предприятиям объемы производства угля и цены, по которым уголь продается на российском рынке. К началу войны в России был искусственно организован «угольный голод» и повышены цены на уголь.

А вот справка из книги М. Галицкого «Иностранные капиталы в русской промышленности перед войной» (М., 1922): «Добыча угля в 1912 г. на рудниках 36 акционерных обществ Донбасса составляла 806,78 млн пудов. 25 АО имели почти исключительно иностранный капитал, они добывали 95,4 % угля от добычи АО. Правления 19 АО из этих 25 находились в Бельгии и Франции. В руках иностранных обществ было свыше 70 % общей добычи угля в Донбассе… Около 90 % добычи платины в России находится в руках иностранных компаний… Помимо концентрации свыше 3/4 торговли нефтью в России, иностранные финансовые синдикаты располагали в 1914 г. собственной добычей нефти в размере около 60 % общеимперской добычи» и т. д. по всем отраслям.

С этим положением царское правительство справиться не смогло. В России при активном участии западного капитала, теневых предпринимателей и коррумпированных чиновников формировалась специфическая экономика периферийного капитализма. Но известно, что когда западный капитализм вторгается в иную культуру и превращает ее в свою периферию, происходит резкий разрыв между хозяйственной и социальной структурами общества – и ни о каком здоровом национальном развитии при этом не может быть и речи.

В.В. Крылов пишет: «В экономической сфере традиционные уклады развивающихся стран исчезают так же, как это было и в Европе XIX века, но в сфере социальной происходит нечто иное. Разоряемые трудящиеся не вбираются во всей своей массе в современные сектора, но продолжают существовать рядом с ними теперь уже в виде все возрастающего сектора бедности, незанятости, пауперизма, социального распада. И это нечто более грозное, нежели обычная резервная армия безработных в бывших метрополиях.

В перспективе капиталистический путь развития должен привести развивающиеся страны не к такому состоянию, когда капиталистические порядки, вытеснив прочие уклады, покроют собою все общество в целом, как это случилось в прошлом в нынешних эпицентрах капитала, но к такому, когда могучий по доле в национальной экономике, но незначительный по охвату населения капиталистический уклад окажется окруженным морем пауперизма, незанятости, бедности.

Такого взаимодействия капиталистического уклада с докапиталистическими и таких его результатов европейская история в прошлом не знала. Это специфический продукт капиталоемкого, позднего, перезрелого капитализма» [14, с. 144].

Именно такой капитализм развивался в России. Западные «инвесторы» прибавочного продукта получали немного, но в России имелась огромная «буферная емкость», из которой добывали средства для содержания анклавов промышленности, практически бесплатно. Эта «емкость» – крестьяне, они производили большое количество зерна. Выколачивали из них зерно податями и денежными налогами и рентой арендаторов-помещиков. Примерно половина хлеба крестьян шла на экспорт, превращаясь в твердую валюту (при этом сами крестьяне получали от экспорта в среднем около 10 руб. в год на двор). При этом хлеботорговлей из России занимались банки, в основном с западным капиталом (точнее, доля иностранного банкового капитала в экспорте хлеба составляла 35–40 %).

Что промышленные анклавы «питались» за счет крестьянства, видно из таких данных. Средняя зарплата рабочего в Петрограде в 1916 г. составляла 809 руб. (у металлистов 1262 руб., у текстильщиков 613 руб.) за год, а все пропитание крестьянина в начале XX века обходилось, при переводе в рыночные цены, в 20–25 руб. в год на члена семьи.

Достоверная информация о жизни крестьян доходила от военных. Они забили тревогу, что наступление капитализма привело к резкому ухудшению питания призывников в армию из крестьян. Генерал А.Д. Нечволодов (разведка) приводит данные из статьи академика И.Р. Тарханова «Нужды народного питания» в «Литературном медицинском журнале» (март 1906), согласно которым русские крестьяне в среднем на душу населения потребляли продовольствия на 20,44 руб. в год, а английские – на 101,25 руб.

Вкладывая деньги в развитие в России промышленного капитализма, иностранный капитал одновременно создавал рынок для продукции своих отечественных заводов. Импорт машин всегда превышал производства машин на территории России ([72]).

Промышленность, которая находилась под контролем западного капитала, не стала двигателем всего народного хозяйства, не вступила в кооперативное взаимодействие с крестьянством. Прежде всего она не дала селу средства, которые позволили бы интенсифицировать хозяйство и повысить его продуктивность (машины и минеральные удобрения). С другой стороны, она не предоставила крестьянству рабочих мест, чтобы разрешить проблему аграрного перенаселения, которое все сильнее определяло положение в европейской части России.

Для нас важно, что система промышленности периферийного капитализма принципиально отличалась от той промышленности XIX века, парадигмой которой была классическая политэкономия – от А. Смита и до «Капитала» Маркса. Учебники политэкономии и постулаты истмата и трудов Маркса были неадекватны структуре народного хозяйства России.

Возможность русской общины встроиться в индустриальную цивилизацию еще до народников предвидели славянофилы. А.С. Хомяков видел в общине именно цивилизационное явление – «уцелевшее гражданское учреждение всей русской истории» – и считал, что община крестьянская может и должна развиться в общину промышленную. О значении общины как учреждения для России он писал: «Отними его, не останется ничего; из его развития может развиться целый гражданский мир».

Еще более определенно высказывался Д.И. Менделеев, размышляя о выборе для России такого пути индустриализации, при котором она не попала бы в зависимость от Запада: «В общинном и артельном началах, свойственных нашему народу, я вижу зародыши возможности правильного решения в будущем многих из тех задач, которые предстоят на пути при развитии промышленности и должны затруднять те страны, в которых индивидуализму отдано окончательное предпочтение» [19, с. 169, 343–344].

В этой структуре и произошла частично индустриализация Российской империи и полностью – советская.