Текст книги "Московское царство и Запад. Историографические очерки"

Мейчик правильно отметил, что местные особенности грамот коренятся в специфике внутреннего строя и делопроизводства отдельных княжеств[145]145
  Там же. С. ю.


[Закрыть]. Вместе с тем, приведя образцы рязанских, новгородских и белозерских грамот, он не выяснил существенного различия между ними[146]146
  Там же. С. 10–12.


[Закрыть].

Мейчик впервые уделил специальное внимание указным грамотам, дал их описание и опыт классификации. Автор не учитывал отличие указных грамот от жалованных как документов делопроизводственных от актов и поэтому довольно искусственно применял к ним методы дробления формуляра по образцу аналогичных приемов, закономерных в актовом источниковедении. Когда дело коснулось указных грамот, яснее всего обнаружилась произвольность деления текста грамоты на существенные и несущественные части. Несущественной частью указных грамот Мейчик считал, например, «повествование или изложение обстоятельств дела, по которому повеление состоялось»[147]147
  Там же. С. 20.


[Закрыть]. Таким образом, согласно методике Мейчика, в основу источниковедческого анализа грамот следовало положить принцип чисто формального деления текста источника.

В 1886 г. вышел курс истории русского права Μ. Ф. Владимирского-Буданова. Его трактовка жалованных грамот явилась в значительной мере выводом из концепции Мейчика. Однако вся теория Владимирского-Буданова окрашена резко выраженными монархически-националистическими чертами славянофильского толка. По мнению автора, для развития жалованных грамот как формы закона условия создались лишь в «Московском государстве», «когда власть сосредоточена была в лице великого князя, который стал единственным источником правовых норм»[148]148
  Обзор истории русского права по лекциям проф. Μ. Ф. Владимирского-Буданова. Киев, i886. С. 178.


[Закрыть]. Отмечая «равновесие закона и обычая» в XIV–XV вв., Владимирский-Буданов писал: «…почти вся юридическая жизнь народа предоставлялась в продолжении двух столетий действию обычного права и частной воли князей…»[149]149
  Там же.


[Закрыть]. Отсюда деление автором иммунитетных грамот на грамоты, фиксирующие исключительно законодательную волю князей («льготные» или «иммунитеты»), и грамоты, не создающие нового права, но подтверждающие общие нормы «в применении к частному случаю и лицу» (охранные и указные)[150]150
  Там же. С. 175.


[Закрыть]. Впрочем, и за последними в силу недостаточной четкости общих норм права Владимирский-Буданов признавал значение частных законов (privae leges)[151]151
  Там же. С. 178.


[Закрыть]. Учет автором обычного права вовсе не означал его приближения к материалистическому пониманию природы некоторых иммунитетных прав (заключенных в охранных или бережельных грамотах). Владимирский-Буданов, подобно более ранним последователям славянофильства, толковал обычное право по существу целиком в духе Пухты[152]152
  Там же. С. 62–64. Уже М. А. Дьяконов заметил, что облеченная в новую фразеологию концепция обычного права, предложенная Владимирским-Будановым, «является… воспроизведением целиком теории Пухты» (Дьяконов М. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. Юрьев, 1907. Т. I. С. 13).


[Закрыть] (как национальное убеждение, чьим выразителем оказывался потом законодатель).

Консервативность схемы Владимирского-Буданова отчетливее всего проявилась в трактовке автором позднейшей судьбы иммунитета. Как и многие его предшественники, начиная с Неволина, Владимирский-Буданов утверждал, что иммунитет был уничтожен. Однако Владимирский-Буданов не просто присоединился к этому выводу. Он поставил его на фундамент лозунга православия, самодержавия и народности. В целях доказать преимущества самодержавной России перед «разлагающимся» Западом со всеми свойственными ему «язвами» (классовой борьбой прежде всего) автор утверждал, что в «Московском государстве» не могло быть и не было классовых противоречий. В «Московской» Руси классовые противоположности, согласно схеме автора, стирались на почве национального единства и службы государству, а власть великого князя или царя по отношению к подданным имела «патриархальный характер», проистекая «из древних оснований власти домовладыки и отца». Самодержавное государство «не допускало развития сословных прав в ущерб общегосударственным»[153]153
  Владимирский-Буданов М. В. Указ. соч. С. 93, 132.


[Закрыть]: поэтому, если на Западе иммунитеты из частных исключений превратились в общие права господствующего сословия, то в России этого не произошло: «из грамотчиков не успело выработаться привилегированное сословие»[154]154
  Там же. С. 175.


[Закрыть].

Работы 80-х годов занимают определенное место в источниковедении жалованных грамот. Здесь нужно различать два направления: первое – чисто буржуазное с экономическим уклоном (Ланге, Сергеевич), второе – буржуазно-националистическое, с уклоном в сторону культа монархической власти (Владимирский-Буданов). Промежуточное течение, представленное Мейчиком, в некоторых своих существенных положениях было ближе ко второму направлению. Обе концепции сходились на почве признания государства источником иммунитетных привилегий.

Положительное значение исследований Ланге и Сергеевича состояло, во-первых, в том, что в противовес историографии середины 50-х – начала 70-х годов, они попытались выяснить объективные причины выдачи грамот, не сводя все дело к воле и милости князей, к правотворчеству государства. Во-вторых, вместо идеи случайного характера жалованных грамот они выдвинули идею их всеобщего характера, основанного на известных закономерностях. В-третьих, была впервые высказана правильная мысль, что право вотчинного иммунитетного суда вошло в состав крепостного права. В-четвертых, отказ от идеи благочестия князей как стимула выдачи грамот сочетался с ростом интереса к жалованным грамотам светским лицам. В-пятых, в рассматриваемое время уже не наблюдалось двух крайностей историографии периода подготовки и проведения реформы: стремления видеть в феодальных привилегиях только частную собственность и попытки считать феодала не собственником, а наместником.

Вместе с тем историография 80-х годов больше тяготела к чичеринскому взгляду на иммунитет как частную собственность. Для буржуазной историографии периода господства капиталистических отношений характерен интерес к явлениям, имевшим значение институтов «закономерных» и «всеобщих». Это связано с экономическими теориями эпохи зрелого капитализма, когда буржуазная нация начинает осмысливаться как известное экономическое целое, и буржуазные идеологи пытаются усмотреть подобную же экономическую общность в феодальном обществе, которое в действительности было еще экономически раздробленным. Под влиянием дальнейшего развития капитализма в России буржуазная историография 80-х годов трактовала феодальную собственность на землю модернизаторски, не могла понять ее коренного отличия от буржуазной частной собственности и поэтому оказалась не в состоянии оценить иммунитет как неизбежное следствие и атрибут феодальной формы земельной собственности. Историография 80-х годов считала иммунитет по существу лишь довеском, прибавкой к землевладельческим правам, а всеобщий характер его объясняла либо финансовыми интересами правительства, либо «челобитной» теорией.

Таким образом, подобно историографии времени реформы, она усматривала источник феодальных привилегий в государственном законодательстве, осуществлявшемся в форме жалованных грамот.

Если первое направление обогатило науку новым тезисом о включении вотчинного суда в состав крепостного права, то второе течение в историографии жалованных грамот 80-х годов повторило в концентрированном виде как неправильный взгляд на происхождение иммунитета, так и неверное представление об его уничтожении. В схеме Мейчика и Владимирского-Буданова положительным моментом была мысль, что жалованные грамоты совсем не обязательно выдавались всем и каждому, однако из нее делались ошибочные выводы («не успело выработаться привилегированное сословие» и т. п.). Оба рассмотренных направления в историографии 80-х годов в значительной степени объединялись теорией надклассового характера русского самодержавного государства.

Глава 2
Проблема иммунитета в связи с вопросом о феодализме в России (конец XIX – начало XX в.)

Развитие российской историографии в 80-х годах XIX в. привело к новой постановке вопроса об издании жалованных грамот. Получив признание актов, устанавливающих не случайные изъятия, как это полагали исследователи периода реформы, а общие порядки (концепции Н. Ланге, В. И. Сергеевича), жалованные грамоты снова оказались в центре внимания археографов. Издания второй половины 90-х годов поражают своей многочисленностью[155]155
  См., например: Вахрамеев И. А. Исторические акты Ярославского Спасского монастыря / изд. И. А. Вахрамеевым. М., 1896. Т. I; Шумаков С. Тверкие акты. Тверь, 1896; Он же. Угличские акты. М., 1899; Он же. Обзор «грамот коллегии экономии». М., 1899. Вып. I.; М., 1900. Вып. II, и др.


[Закрыть]. Особенный интерес представляет сборник А. Юшкова, в котором помещалась основная масса ранее неизвестных жалованных грамот светским лицам[156]156
  Акты XIII–XVII веков, представленные в Разрядный приказ представителями служилых фамилий после отмены местничества / изд. Александром Юшковым. М., 1898.


[Закрыть]. В сборнике М.А. Дьяконова было напечатано значительное число указных грамот, касающихся иммунитета светских лиц[157]157
  Акты, относящиеся к истории тяглого населения в Московском государстве / изд. М. Дьяконовым. Юрьев, 1897. Вып. II.


[Закрыть]. Это вполне согласовалось с тематикой исследовательских работ рубежа ΧΙΧ-ΧΧ вв., занимавшихся главный образом обсуждением проблемы светского иммунитета, внимание в которому стало усиливаться уже в 80-х годах. В годы, предшествовавшие революции 1905–1907 гг., и во время революции печатались жалованные грамоты как духовным феодалам, так и светским лицам[158]158
  Материалы для истории Владимирской губернии / собрал А. В. Смирнов. Владимир, 1901–1907. Вып. I–V; Акты исторические / описан. И.М. Катаевым и А. К. Кабановым; под ред. М. В. Довнар-Запольского. М., 1905,и др.


[Закрыть]. После поражения революции, воцарения реакции, в обстановке массового увлечения буржуазной интеллигенции богоискательством наблюдается большой уклон в сторону издания жалованных грамот духовным учреждениям[159]159
  Веселовский С. Б. К вопросу о пересмотре и подтверждении жалованных грамот // Чтения ОИДР. 1907. Кн. 3. Смесь; Добронравов В. Г. История Троицкого Данилова монастыря в г. Переяславле-Залесском. Сергиев Посад, 1908. Прил.; Попов Η. П. Собрание рукописей Московского Симонова монастыря. М., 1910 (То же // Чтения ОИДР. 1910. Кн. 2) и др.


[Закрыть].

В конце XIX – начале XX в., в связи с переходом от капитализма к империализму, в русской буржуазной историографии возникло течение, пытавшееся выяснить специфику феодального строя, чтобы не смешивать его с буржуазным, как это делалось в работах предшествующего периода. Однако представители нового течения (П. И. Беляев, Η. П. Павлов-Сильванский) увидели специфику феодализма только в его политическом характере и по существу отбросили вопрос о роли экономической основы феодализма – феодальной собственности на землю.

П.И. Беляев, оставаясь на почве концепции, считавшей иммунитетные грамоты формой «изъятия, lex priva», начал рассматривать их как документы, преследовавшие чисто управленческие цели («регулирование финансовых отношений населения» и «упорядочение судопроизводства»). Подобно Сергеевичу и Ланге, он писал, что жалованные грамоты «отменяли государственное нестроение, усовершенствовали правовой порядок», но аспект у него получался иной. Если Сергеевич и Ланге делали акцент на выполнении правительством экономических требований грамотчиков, то Беляев отмечал здесь лишь форму политического управления с оттенком льготности. Поэтому Беляев зачислял жалованные иммунитетные грамоты в одну группу с уставными, земскими и губными[160]160
  Беляев П.И. Источники древнерусских законодательных памятников // ЖМЮ. 1899. Ноябрь. С. 136, 139.


[Закрыть].

Шире подошел к этому вопросу Павлов-Сильванский[161]161
  Павлов-Сильванский Н.П. Иммунитеты в удельной Руси // ЖМНП. 1900. Декабрь. С. 318–365. Эта работа вошла в его книгу «Феодализм в удельной Руси».


[Закрыть]. Будучи одним из немногих историков, отстаивавших мысль о существовании феодализма в «древней» и «удельной» Руси, Павлов-Сильванский обратил особое внимание на однородность содержания русского и западноевропейского иммунитетов[162]162
  Павлов-Сильванский Η. П. Феодализм в удельной Руси. СПб., 1910. С. 281–282.


[Закрыть]. Этот правильный тезис он сочетал с выводом «о самобытном происхождении иммунитета» светских землевладельцев. Автор неоднократно подчеркивал «принадлежность светским вотчинникам иммунитетных привилегий по обычному праву, независимо от пожалований»[163]163
  Там же. С. 298; см. также с. 291–298.


[Закрыть].

Комментируя одну из грамот, Павлов-Сильванский вынужден был провести ее взгляд на иммунитет как на «естественный придаток к праву собственности на село»[164]164
  Там же. С. 296.


[Закрыть]. Однако мысль о том, что иммунитет – атрибут феодальной формы земельной собственности, не нашла в его труде никакого развития. Павлов-Сильванский считал феодализм определенной совокупностью политических феодальных учреждений. Одним из таких учреждений был, по его мнению, иммунитет. Павлов-Сильванский не искал корней иммунитета в производственных отношениях, он присоединялся к точке зрения К. А. Неволина, объяснявшего «самобытное» происхождение вотчинной юстиции светских землевладельцев слабостью великокняжеской или королевской власти в раннефеодальную эпоху[165]165
  Там же. С. 298.


[Закрыть].

Автор целиком соглашался с Фюстель-де-Куланжем, считавшим иммунитет монастырей и церкви результатом королевской милости, обусловленной любовью к вере[166]166
  Там же. С. 282.


[Закрыть]. Неволин был в этом отношении более последователен, чем Павлов-Сильванский, концепцию которого правильнее возводить к взглядам В. А. Милютина[167]167
  Милютин В. О недвижимых имуществах духовенства в России. М., 1862.
  с. 193–195.


[Закрыть]. Ставя иммунитетные привилегии в зависимость от размеров землевладения, Павлов-Сильванский подчеркивал только политическое значение иммунитета, но, по словам автора, для мелкого вотчинника это политическое значение «могло сводиться к нулю»[168]168
  Павлов-Сильванский Η. П. Феодализм в удельной Руси. С. 305.


[Закрыть].

Мелкий феодал, согласно концепции Павлова-Сильванского, интересовался иммунитетным судом лишь как доходной статьей. Автор, таким образом, игнорировал основное содержание иммунитета – отношения между феодалом и феодально-зависимым населением сеньории. Он рассматривал две производные стороны иммунитета: отношения между феодалом и феодальным государством, отношения между населением феодальной вотчины и государством[169]169
  Значение иммунитета, поясняет Павлов-Сильванский, «зиждется на том, что он разрывает связь подданства между государем и населением» (Павлов-Сильванский Η. П. Феодализм в удельной Руси. С. 304).


[Закрыть], т. е. вся постановка вопроса была перенесена им в чисто политическую, юридическую плоскость. Отсюда у Павлова-Сильванского сближение с историографией середины XIX в.: объяснение княжеским благочестием выдачи грамот монастырям, толкование иммунитета как доходной статьи (для части феодалов). Наоборот, игнорирование так называемых «экономических причин» выдачи жалованных грамот усиливало разрыв концепции Павлова-Сильванского с теориями 80-х годов (вместо челобитной теории он возрождал теорию обычного права и княжеского благочестия).

Мы видим здесь ярко выраженное проявление «отрицания отрицания» в развитии взглядов на иммунитет – челобитная теория, зачеркнувшая компромиссную теорию обычного права и княжеской воли, в свою очередь зачеркивается на новой основе старой компромиссной теорией. Челобитная теория, модернизировавшая феодальный строй по буржуазному образцу, отражала мировоззрение сторонников чисто буржуазного развития России. Отчетливо проявившийся на рубеже ΧΙΧ-ΧΧ вв. военно-феодальный характер русского империализма обусловил реакцию на эти иллюзии, показав их беспочвенность.

Мнение Павлова-Сильванского об иммунитете как атрибуте землевладения (а не результате пожалования) поддержал Н.А. Рожков, хотя и с оговорками, связанными с влиянием идей Сергеевича (отрицание феодализма «в удельной Руси»; следование челобитной теории: выдача грамоты – нотариальный акт, князь – «простой нотариус»)[170]170
  Рожков Н. Происхождение самодержавия в России. М., 1906. С. 20, 21, 24, 27.


[Закрыть].

Сторонники экономической теории 80-х годов не сложили оружия. Сергеевич выступил с критикой взглядов Павлова-Сильванского. Льготы в отношении уплаты налогов он считал возникшими исключительно в силу пожалований со стороны носителей верховной власти[171]171
  Сергеевич В. Древности русского права. СПб., 1903. Т. III. С. 291, 292, 297.


[Закрыть]. Иммунитетные привилегии автор отрывал от частнофеодальной собственности на землю. Апеллируя к тому факту, что жалованные грамоты выдавались не только феодалам, но и слободчикам, отдельным группам торгово-ремесленного населения и др., Сергеевич утверждал: «Различие черных и белых сох не стоит ни в какой связи с сословным различием лиц»[172]172
  Там же. Т. III. С. 313.


[Закрыть], «тягло могли тянуть всякие люди, начиная с владык и бояр и кончая крестьянами. Льготами могли пользоваться также всякие люди». «Наше льготное владение далеко не укладывается в рамки западных иммунитетов»[173]173
  Там же. С. 308 и примеч. 2.


[Закрыть].

Эта путаница произошла у Сергеевича от формального подхода к так называемому «льготному владению». Сергеевич смешивал всех лиц, получавших жалованные грамоты, не вникая в содержание последних. Вместо изучения вопроса об иммунитете феодалов, он делал упор на пожаловании льгот лицам, не имевшим права феодальной собственности на землю, т. е. не являвшимся феодалами. Жалованные грамоты льготникам подобного рода нужно рассматривать как акты государственного или дворцово-вотчинного управления[174]174
  Подробнее см.: Памятники русского права. М., 1956. Вып. IV. С. 101–102 (далее – ПРП).


[Закрыть]. Некоторые из них (относящиеся главным образом к дворцовым селам) аналогичны тем льготным и уставным грамотам, которые выдавали монастыри своим крестьянам.

Считая иммунитет королевским пожалованием, исключением из правила, Сергеевич приходил к выводу, что общее правило предполагает «действие королевской власти на всех подданных, которые платят ей повинности и состоят под судом ее чиновников»[175]175
  Сергеевич В. Указ. соч. Т. III. С. 471.


[Закрыть]. Однако при феодализме, указывал далее Сергеевич, «государственный суверенитет был поделен между королем и его вассалами», узурпировавшими дарованные им королем привилегии[176]176
  Там же. С. 471–472.


[Закрыть]. Потеряв, таким образом, право сбора дани и суда в отношении населения феодальных сеньорий, король потерял и право иммунитета, т. е. освобождения от налогов и юрисдикции королевских чиновников.

Отсюда Сергеевич делал вывод, что иммунитет предшествовал феодализму, а с установлением последнего исчез[177]177
  Там же. С. 472.


[Закрыть]. Но так как на Руси иммунитетные льготы продолжали предоставляться вплоть до XVIII в., ни о каком феодализме в древнерусском государстве и речи быть не может: «У нас были некоторые предвестники феодализма, но очень слабые: феодализма же не развилось»[178]178
  Там же. С. 474–475.


[Закрыть]. Следовательно, трактовка иммунитета послужила для Сергеевича одним из способов отрицания феодализма на Руси, что, в свою очередь, давало возможность обосновать теорию бесконфликтного течения русского исторического процесса. Рассуждения об одинаковом предоставлении льгот всем сословиям подкрепляли теорию надклассовости феодального государства, сеяли буржуазные иллюзии относительно сущности русского самодержавия.

Не остался в стороне от обсуждения природы иммунитета и Π. Н. Милюков. В первых четырех изданиях его «Очерков по истории русской культуры» (1896–1900 гг.) термин «иммунитет» как будто еще не фигурирует. Появляется он в пятом (1904 г.) и повторяется в шестом (1909 г.) издании. Но уже в первых изданиях Милюков ясно сформулировал свою мысль о принципиальном отличии социально-политического положения русского землевладельца от статуса его западного собрата: «русский землевладелец» в противоположность западному «феодалу» не превратился в промежуточную власть между государем и подданными. «В своей вотчине он никогда не был тем полным государем, судьей и правителем, каким был западный барон в своей баронии. Чиновники местного князя, его судьи, сборщики податей всегда беспрепятственно проникали в пределы владений русского вотчинника»; только поступив на службу к князю, вотчинник «мог рассчитывать получить в свое пользование хотя бы часть тех государственных прав, которых он был лишен как простой хозяин вотчины»[179]179
  Милюков П. Очерки по истории русской культуры, [ι-2-е изд.]. СПб., 1896. С. 164–165; 3-е изд. СПб., 1898. С. 168–169; 4-е изд. СПб., 1900. С. 177–179; 5-е изд. СПб., 1904. С. 206–208; 6-е ИЗД. СПб., Ι9Ο9. С. 220–222.


[Закрыть].

В первых четырех изданиях Милюков по существу сводил возможные политические права землевладельца к правам кормленщика. В пятом и шестом изданиях он различает «иммунитет» и «кормление», но оба комплекса прав считает результатом пожалования: «Свой князь мог передать ему часть своих верховных прав в его собственной „боярщине“, т. е. установить для него более или менее широкий „иммунитет". Чужой князь… давал особенно важным и сильным „слугам“ часть своих доходов, связанных с управлением и судом в каком-нибудь городке или волости, во временное „кормление". Итак, те права, которыми западный землевладелец пользовался как самостоятельный хозяин и как обязательный вассал своего обязательного сюзерена, наш землевладелец мог получить только как чиновник на службе выбранного им князя»[180]180
  Милюков П. Указ. соч. 5-е изд. С. 208–209; 6-е изд. С. 222–223.


[Закрыть].

Особый путь России Милюков объясняет тем, что государственность сложилась здесь раньше, чем к этому привел процесс внутреннего экономического развития (в этом он видит коренное отличие России от Запада и сходство с Турцией): на Руси «присвоение государственных земель частными владельцами не привело к феодализму, потому что государственная власть была уже настолько сильна, что заставить ее поделиться верховными правами с крупными землевладельцами было невозможно. Самое большое, чего они кое-как добились, – это введение феодального элемента в свои отношения к низшим слоям населения, т. е. закрепощение крестьян и дворовых слуг»[181]181
  Там же. 5-е изд. С. 142–143; 6-е изд. С. 147–148.


[Закрыть]. Затем, согласно Милюкову, был закрепощен государством и класс служилых землевладельцев[182]182
  Там же. 5-е изд. С. 209; 6-е изд. С. 223.


[Закрыть].

В построениях Милюкова повторилась на новой стадии развития общественной мысли концепция закрепощения сословий, отрицание (хотя и небезоговорочное) феодализма в России, отождествление иммунитета с кормлением, рассмотрение иммунитета в качестве простого пожалования государственных прав частному лицу. Милюков возродил в основных чертах схему Градовского, придав ей новую политическую направленность.

Схема Милюкова не рождалась как антитеза концепции Павлова-Сильванского (первое издание «Очерков» появилось до выхода статьи Павлова-Сильванского об иммунитетах), но фактически оказалась таковой, что особенно заметно в изданиях 1904 и 1909 гг., в которых автор, видимо, учел новую литературу.

В 1907 г. вышла в свет книга М. А. Дьяконова. В своей классификации жалованных грамот (дарственные, льготные или иммунитетные, заповедные) Дьяконов целиком повторил схему Μ. Ф. Владимирского-Буданова[183]183
  Дьяконов М. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. Юрьев, 1907. Т. I. С. 210–213.


[Закрыть], однако его толкование иммунитетных грамот разошлось с концепцией Владимирского-Буданова. В этом вопросе Дьяконов исходил в основном из теории Сергеевича рубежа 80-90-х годов. Рассматривая иммунитетные грамоты как документы, содержащие «какие-либо изъятия… от общих порядков суда и податных обязанностей»[184]184
  Там же. С. 211.


[Закрыть], автор считал, что этими пожалованиями московские великие князья и цари «создают указную практику, на почве которой могут выработаться мало-помалу общие нормы»[185]185
  Там же. С. 209.


[Закрыть]. Дьяконов писал: «Хотя у нас почва для возникновения сословных привилегий оказалась менее благоприятной (чем на Западе. – С. К.), но все же некоторые из пожалований получили характер общих норм. Например, предоставляемое по жалованным грамотам землевладельцам право судить население своих имений и взимать с них подати вошло готовым элементом в состав крепостного права на крестьян вотчин и поместий»[186]186
  Там же. С. 212.


[Закрыть]. Таким образом, Дьяконов развил здесь мысль Сергеевича. Он изложил ее в такой форме, которую было довольно нетрудно примирить с положением об иммунитете как праве определенного сословия.

Попытка соединить концепции Владимирского-Буданова и Сергеевича в рамках классификационной схемы Владимирского-Буданова делалась также в курсе А. Н. Филиппова, однако автор гораздо больше, чем Дьяконов, находился под влиянием Владимирского-Буданова. Во всяком случае вывода о вхождении вотчинного суда в состав крепостного права у него нет[187]187
  Филиппов А.Н. История русского права: Конспект лекций. Юрьев, 1906. Ч. I, вып. II. С. 8–12.


[Закрыть].

Зато сословное право видел в иммунитете А. Е. Пресняков. Посмертная (1938 г.) публикация его лекций дает представление о концепции иммунитета, выдвинутой им в 1907/08-1915/16 гг.

Пресняков подчеркивал древность «иммунитетной автономии церкви», ограничивавшейся лишь по мере усиления княжеской власти.

Из лекций не вполне ясно, считал ли в это время Пресняков иммунитет атрибутом землевладения или результатом пожалования. Во всяком случае, он говорил, что в XII в. «предметом пожалования (курсив мой. – С. К.) были земли с населением их и с административно-судейскими правами и доходами над этим населением зависимых людей»[188]188
  Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. М., 1938. Т. I: Киевская Русь.
  С. 194–195.


[Закрыть].

Наличие боярского иммунитета в ΧΙ-ΧΙΙ вв. Пресняков отрицал: «В ΧΙ-ΧΙΙ вв. в Киевской Руси не видим еще признаков существования в боярских вотчинах вотчинного суда, вотчинной власти. Время иммунитета, уже народившегося для церкви, для боярства впереди, в удельной эпохе»[189]189
  Там же. С. 195.


[Закрыть].

Б. И. Сыромятников, лекции которого, читанные в 1908/09 г., были опубликованы в 1909 г., рассматривал иммунитет как «политическую привилегию крупного землевладения». Вместе с тем он выводил его из власти над несвободными, т. е. из рабовладения: «Благодаря приложению несвободной рабской силы к земле, в эту эпоху у нас начинает развиваться крупное правительственное и частное землевладение на рабовладельческой основе»[190]190
  Сыромятников Б. И. История русского государственного права: Лекции, читанные в Московском Коммерческом институте в 1908/09 академическом году. М., [1909]. С. 72.


[Закрыть]. Сыромятников говорил о всеобщей зависимости в эпоху феодализма: «Свободный, вольный человек уже исчез»[191]191
  Там же. С. 74–75.


[Закрыть]. Однако эту несвободу он больше относил не к периоду «политического» («удельных» времен) феодализма, когда иммунитет зародился, а к периоду «социального» феодализма (с XVI в.)[192]192
  Там же. С. 74.


[Закрыть]. Источник несвободы крестьян Сыромятников усматривал не в специфике производственных отношений, а в иерархической структуре общества. Автор отрицал существование «личной» несвободы крестьян в «удельный» период, сводя дело к «земельной» или территориальной, т. е. политической зависимости: «Холопство – личная зависимость, крестьянство – земельная»; «крестьяне – вольные арендаторы (цензива) княжеских или частновладельческих земель»[193]193
  Сыромятников Б. И. История русского права: Удельный период (с конца XII до начала XVI ст.) // Вести. Высших женских юридических курсов в Москве, 1907/08 акад. год. М., 1908. № 5/6. С. 13–14.


[Закрыть]. Выводя иммунитет из власти над холопами, трудно было объяснить его распространение в первую очередь на «свободных» крестьян. В этом состояла внутренняя противоречивость концепции Сыромятникова.

Писавший в те же годы М. С. Ольминский признавал независимое от жалованных грамот происхождение иммунитета[194]194
  Александров [Ольминский] М. Государство, бюрократия и абсолютизм в истории России. СПб., 1910. С. 9–10,13–17.


[Закрыть]. Он отмечал, что крестьяне были «подчинены» иммунистам «в отношении суда и управления», но при этом, по его мнению, крестьянин «удельного» времени «сравнительно легко мог избегнуть власти своего помещика». Речь у него идет о «державных правах» бояр-землевладельцев, но не о личной зависимости и внеэкономическом принуждении крестьян[195]195
  Там же. С. 10–13.


[Закрыть]. В этом отношении взгляды М. С. Ольминского были близки к концепции Б. И. Сыромятникова[196]196
  О концепциях Η. П. Павлова-Сильванского, Б. И. Сыромятникова, Μ. Н. Покровского и М. С. Ольминского см. также: Муравьев В. А. Теории феодализма в России в русской историографии конца XIX – начала XX в.: Автореф. дисс… канд. ист. наук. М., 1969. С. 16–33. Ср.: Тихонов В. В. В. А. Муравьев как исследователь теории русского феодализма в отечественной историографии // Историографические чтения памяти профессора Виктора Александровича Муравьева: Сб. ст: В двух томах. М., 2013. Т. I. С. 61–69; Дурновцев В. И., Тихонов В. В. Жизнь и труды историка Б. И. Сыромятникова. М., 2012.


[Закрыть].

В 1910 г. начала выходить «Русская история» Μ. Н. Покровского, который подверг решительной критике мнение «националистической историографии» об отсутствии феодализма в России[197]197
  Покровский Μ. Н. [с участием Я. М. Никольского и В. Н. Сторожева]. Русская история с древнейших времен. М., [1910]. Т. I. С. 64–65 (Покровский М. Я. Избранные произведения в четырех книгах. М., 1966. Кн. I. С. 103).


[Закрыть]. Согласно Покровскому, на Руси, как и в Западной Европе, «всякий самостоятельный землевладелец был „государем в своем имении“»[198]198
  Покровский М. Я. Русская история… Т. I. С. 86; ср. с. 94 (Он же. Избранные произведения… Кн. I. С. 123; ср. с. 131).


[Закрыть]. Попытку вывести права землевладельца из пожалований Покровский высмеивает: «…С обычной в нашей историко-юридической литературе „государственной“ точки зрения эти права всегда представлялись как особого рода исключительные привилегии, пожалование которых было экстраординарным актом государственной власти»[199]199
  Покровский М.Я. Русская история… Т. I. С. 84 (Он же. Избранные произведения… Кн. I. С. 121–122).


[Закрыть].

Покровский соглашается с той частью концепции Сергеевича, которая провозглашала привилегию не исключением, а общим правилом, и считает привилегию правом целого сословия[200]200
  Покровский М.Н. Русская история… Т. I. С. 85 (Он же. Избранные произведения… Кн. I. С. 122).


[Закрыть]. В жалованной грамоте он видит только юридическую формальность, способ размежевания прав князя и частного землевладельца[201]201
  Покровский Μ. Н. Русская история… Т. I. С. 86–87 (Он же. Избранные произведения… Кн. I. С. 124).


[Закрыть]. Политическое значение Покровский придает лишь ханским ярлыкам и говорит, что они устанавливали «самый полный иммунитет церкви, каким только она пользовалась в средние века где бы то ни было в Европе»[202]202
  Покровский Μ. Н. Русская история… Т. I. С. 220 (Он же. Избранные произведения… Кн. I. С. 218).


[Закрыть].

Иммунитеты определяются автором как «особая подсудность для особых разрядов лиц и учреждений»[203]203
  Покровский Μ. Н. Русская история… М., [1910]. Т. II. С. 253 (Он же. Избранные произведения… Кн. I. С. 438–439).


[Закрыть]. Одновременно признается и существование «финансового иммунитета»[204]204
  Покровский М.Н. Русская история… Т. II. С. 241 (Он же. Избранные произведения… Кн. I. С. 427).


[Закрыть]. «Иммунитеты» в понимании Покровского оказываются принадлежностью и церкви, и светских землевладельцев, и «капиталистов», правивших «земством», и др. Автор, вероятно, в значительной мере разделял представление Сергеевича о всесословности иммунитетов.

Что касается источников иммунитета, лежавших глубже юридической формальности, то этого вопроса Покровский касался лишь применительно к светским вотчинникам. Природу их власти он усматривал не в структуре землевладения, а в пережитках патриархального права: вотчинное право «было пережитком патриархального права, не умевшего отличать политической власти от права собственности»[205]205
  Покровский М.Н. Русская история… Т. I. С. 86 (Он же. Избранные произведения… Кн. I. С. 123).


[Закрыть].

Следовательно, для Покровского иммунитет – чисто юридический институт, в области светского землевладения закрепляющий независимо от него существовавшую власть вотчинника. Как и почему возник иммунитет церкви и других сословий, автор в 1910 г. не объяснял, оставляя тем самым место для теории пожалований. В концепции Покровского нашло выражение своеобразное сочетание идей Павлова-Сильванского (наличие феодализма в России, независимость вотчинного иммунитета от пожалования) и Сергеевича (иммунитет – право различных сословий и разрядов населения). Особенность его схемы заключалась в признании источником вотчинной власти «патриархального права». Этот специфический момент можно расценить как попытку приложить к частному землевладению представление о патерналистском характере княжеской власти, проистекавшей, по мнению Владимирского-Буданова, «из древних оснований власти домовладыки и отца»[206]206
  Владимирский-Буданов Μ. Ф. Обзор истории русского права. Киев, 1886. С. 93.


[Закрыть].

Покровский проводил прямую линию от вотчинной власти раннего периода до «уголовной юрисдикции помещика» и «подданства» ему крестьян в условиях «нового феодализма» XVIII – первой половины XIX в.[207]207
  Покровский Μ. Н. Русская история… М., 1912. Т. IV. С. 55, 57, 61 и др. (Он же. Избранные произведения… М., 1965. Кн. II. С. 57, 59, 62 и др.).


[Закрыть]Здесь проявилось следование автора плодотворной идее Сергеевича – Дьяконова о вхождении иммунитета в состав позднейшего крепостного права.

В книге В. А. Панкова, вышедшей в 1911 г., проблема иммунитета также рассматривалась в довольно тесной связи с проблемой крестьянской крепости. Эта взаимосвязь, конечно, не была случайной в условиях столыпинской реформы, когда в буржуазной историографии резко возрос интерес к крестьянскому вопросу (в изучаемое время началась, в частности, энергичная разработка дипломатики актов крестьянской и холопской зависимости)[208]208
  Удинцев Вс. История займа. Киев, 1908; Самоквасов Д.Я. Архивный материал. М., 1909. Т. II. С. 79; Дьяконов М. К вопросу о крестьянской порядной записи и служилой кабале // Сборник статей, посвященный В. О. Ключевскому. М., 1909. Ч. I. С. 321–326 и др.; Лаппо-Данилевский А. С. Служилые кабалы позднейшего типа // Там же. Ч. II. С. 719–764; Сводный текст крестьянских порядных XVI века / сост. слушательницами С.-Петербургских Высших женских курсов. СПб., 1910; Греков Б. Новгородские бобыльские порядные // Чтения ОИДР. 1912. Кн. 2, отд. 2. С. 1–6.


[Закрыть]. Останавливаясь на проблеме происхождения иммунитетных грамот, Панков указывал в качестве мотивов их выдачи благочестивые побуждения, желание устроить духовенство, помогавшее великим князьям в борьбе с удельными, а также стремление заселить пустующие земли для получения казенных доходов, переманить людей из других княжеств[209]209
  Панков В. Льготное землевладение в Московском государстве до конца XVI века и его политическое и экономическое значение. СПб., 1911. С. 1–29 (гл. I).


[Закрыть].

Повторение тезиса о благочестивых целях выдачи жалованных грамот предопределялось общим возрождением схемы Милютина – Горбунова в концепции Павлова-Сильванского. Дополнительным объяснением роста внимания к этому тезису в годы реакции может служить факт распространения богоискательских настроений в среде буржуазной интеллигенции в изучаемый период. Тогда же в русской историографии возродился специальный интерес к ханским ярлыкам русским митрополитам[210]210
  Веселовский Н. И. Несколько пояснений касательно ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству // Сборник в честь семидесятилетия Григория Николаевича Потанина. СПб., 1909. С. 525–536.


[Закрыть].

Схема Панкова важна новым раскрытием старого тезиса о благочестивых мотивах. Автор рассматривал грамоты как награду духовенству за помощь в борьбе с удельными князьями. Отсюда уже был один шаг до признания самих грамот орудиями междукняжеской политической борьбы. Однако этот шаг означал бы огромный качественный скачок, переход на позиции Н. Г. Чернышевского. Панков лишь показал тот поворот, который следовало придать тезису о благочестии, чтобы поставить его с головы на ноги, но сам остался на идеалистических позициях, считая жалованные грамоты актами благодарности, т. е. пассивными свидетелями, а не активными орудиями политической борьбы. Более того, он буквально переписал аргументацию Мейчика, доказывая не политические, а юридические причины «слабой исполнительной силы» жалованных грамот[211]211
  Панков В. Указ. Соч. С. 27–28.


[Закрыть].

Дальнейшую судьбу иммунитета Панков трактовал в духе К. А. Неволина, Д.М. Мейчика, М.Ф. Владимирского-Буданова. Вслед за Неволиным он считал, что централизованное государство в ходе постепенного ограничения иммунитета ликвидировало его совсем (иммунитет светских землевладельцев – в XVI в., духовных – в XVIII в.)[212]212
  Там же. С. 112–113, 134 и др.


[Закрыть]. Все основные предпосылки для ликвидации церковно-монастырских иммунитетов, по мнению Панкова, были уже в XVI в. (сокращение казенных платежей с земель духовных корпораций, уменьшение заинтересованности правительства в монастырях в связи с уничтожением уделов и др.). Однако задержка секуляризации произошла, согласно Панкову, в силу мировоззрения тогдашнего общества, которое считало необходимым материально обеспечивать «устройство душ» и вообще испытывало благоговение перед духовенством[213]213
  Там же. С. 128–129 и др.


[Закрыть]. Не совсем четко объяснял Панков фактическую разницу между владениями, имевшими жалованную грамоту, и владениями, не имевшими таковой. В XVI в., полагал он, положение крестьян в пожалованных вотчинах было не легче, чем в других землях, но крестьяне туда стремились лишь в надежде получить кратковременную льготу: монастыри давали ее вследствие большей своей материальной обеспеченности по сравнению с бестарханными светскими феодалами.