Текст книги "Московское царство и Запад. Историографические очерки"

Кулишер, вероятно, склонен был считать вотчинников инициаторами выдачи грамот. По его выражению, вотчинники, присвоившее себе иммунитетные права, «заставляли (курсив мой. – С. К.) князей подтверждать их»[357]357
  Там же. Т. I. С. 97.


[Закрыть]. Здесь звучит отголосок челобитной теории, осмысленной в духе Шумакова, рассматривавшего жалованные грамоты в качестве хартий вольностей, «вырванных и завоеванных… в пылу классовой социально-экономической борьбы»[358]358
  Шумаков С. Указ. соч. Вып. IV. С. 3.


[Закрыть].

В трактовке существа иммунитета Кулишер тоже несколько отошел от Павлова-Сильванского и приблизился к Рожкову. Он оценивал не только податной, но и судебный иммунитет исключительно как доходную статью[359]359
  Кулишер И. М. Указ. соч. Т. I. С. 99 («Для игумена или архимандрита вся суть заключалась именно в этом»).


[Закрыть]. Павлов-Сильванский не отрицал эту роль иммунитета и даже говорил, что для мелкого феодала весь смысл иммунитета мог сводиться к получению дохода[360]360
  Павлов-Сильванский Я. Я. Соч. Т. III. С. 305.


[Закрыть], однако в целом он считал иммунитет прежде всего формой политического властвования[361]361
  Там же. С. 304.


[Закрыть]. Такого аспекта ни у Рожкова, ни у Кулишера нет. Их взгляды на сущность иммунитета восходят к концепциям Чичерина и Ключевского[362]362
  Ср.: Каштанов С.М. К историографии крепостного права в России. [Ч. II]. С. 282, 302.


[Закрыть].

В соответствии с идеями последнего, Кулишер уделил много внимания хозяйственному, эксплуатационному предназначению иммунитета.

По мнению автора, ограждение крестьян иммунитетных владений от поборов и наездов княжеской администрации способствовало предупреждению разорения крестьянства. Кулишер подчеркивал, что взамен освобождений, даруемых князьями, «вотчинники могли, конечно, требовать усиленных повинностей и платежей в свою пользу – эксплоатация в пользу князя и его людей заменялась эксплоатацией труда в интересах вотчинников духовных и светских. Иммунитет доставлял им реальные выгоды, выражаемые в росте их доходов»[363]363
  Кулишер И.М. Указ. соч. Т. I. С. 103.


[Закрыть].

Вопрос о значении жалованных грамот для усиления внутривотчинной эксплуатации был поставлен применительно к одному частному случаю еще Н. Никольским[364]364
  Никольский Н. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство до второй четверти XVII века (1397–1625). СПб., 1910. Т. I, вып. 2. С. 59–60.


[Закрыть], а в общей форме – В. А. Панковым. Панков высказал мысль, что положение крестьян в пожалованных вотчинах в XVI в. было не более легким, чем в других землях (всю разницу он усматривал только в способности богатых тарханщиков давать крестьянам кратковременные льготы)[365]365
  Панков В. Льготное землевладение в Московском государстве до конца XVI века и его политическое и экономическое значение. СПб., 1911. С. 176–186; ср.: Каштанов С.М. К историографии крепостного права в России. [Ч. II]. С. 135.


[Закрыть].

Это мнение Панкова соответствовало утверждению Н. И. Ланге о том, что вотчинное тягло и вотчинный суд были не лучше, «если не хуже» государственных[366]366
  Ланге Н. Древние русские смесные или вобчие суды. М., 1882. С. 21, 23.


[Закрыть]. Кулишер, напротив, полагал, что эксплуатация в частновладельческих вотчинах, принадлежавших как светским лицам, так и духовенству, «была все же меньше», чем «эксплоатация в пользу князя», поскольку задача «борьбы за рабочие руки» вынуждала частных землевладельцев к соблюдению «умеренности в эксплоатации крестьянского труда»[367]367
  Кулишер И. М. Указ. соч. Т. I. С. 103–104.


[Закрыть].

Автор не дал обоснованного решения этого вопроса[368]368
  Достаточно спорно его утверждение, что «вотчинники не разоряли своих крестьян в той мере, как это делали за пределами вотчин княжеские наместники, тиуны и волостели» (Там же. С. 104).


[Закрыть], но шел в интересном и малоизученном направлении.

Старому тезису буржуазной историографии, считавшей одним из мотивов выдачи жалованных грамот стремление заселить пустующие земли и превратить их «в цветущие луга и поля» (Соловьев, Горбунов, Дювернуа, Мейчик, Панков)[369]369
  Подробнее см.: Каштанов С.М. К историографии крепостного права в России. [Ч. I]. С. 279, 290, 296, 307; [Ч. II]. С. 134.


[Закрыть] Кулишер придал новый аспект, выделив тут проблему «борьбы за рабочие руки»[370]370
  Надо, впрочем, сказать, что аспект «борьбы за рабочие руки» был уже отчетливо намечен Сыромятниковым (Сыромятников Б. И. История русского государственного права: Лекции… М., [1909]. С. 72; ср.: Муравьев В.А. Указ. соч.
  С. 29–30).


[Закрыть] и связанную с ней проблему ограничения крестьянских переходов и закрепощения крестьян. Одновременно автор конкретизировал идею Сергеевича – Дьяконова о вхождении иммунитета в состав крепостного права. Он попытался вскрыть механику складывания крепостной зависимости на почве иммунитета, выводя из него, а вернее из жалованных грамот, как судебную власть землевладельцев, так и их податную ответственность «за исправное отбывание тягла проживающими за ними крестьянами», и резюмировал: «Следовательно, и в податном отношении создавалась зависимость крестьян от вотчинника, ответственность перед последним, возможность для него воздействовать на крестьян принудительными мерами для побуждении их к уплате податей»[371]371
  Кулишер П.М. Указ. соч. Т. II. С. 104.


[Закрыть].

Так преодолевалось давнее представление о том, что иммунисты, в отличие от позднейших крепостников, пользовались властью в отношении людей «свободных». Это представление было сформулировано еще Неволиным и поддерживалось многими исследователями, условно разделяющими историю русского крестьянства на период «свободы» (до конца XVI в.) и период «несвободы» (с конца XVI в.)[372]372
  Такое противопоставление есть, например, у Милюкова, Панкова и др.
  (см.: Каштанов С.М. К историографии крепостного права в России. [Ч. I]. С. 277;
  [Ч. II]. С. 131), хотя еще И.Е. Андреевский само получение грамот обусловливал фактической зависимостью «земледельцев от владельца земли» – возникавшим элементом крепости (Андреевский И. О наместниках, воеводах и губернаторах. СПб.,
  1864. С. 32; ср.: Каштанов С. М. К историографии крепостного права в России. [Ч. I].
  С. 293–294).


[Закрыть].

Таким образом, Кулишер сосредоточил основное внимание на социальных, классовых сторонах иммунитета, на его обращенности против эксплуатируемого большинства. И столь выразительно это было сделано в советской историографии впервые.

Автор попытался также в самых общих чертах проследить политику правительства в XVI–XVII вв. в отношении иммунитета духовенства. Он пришел к заключению, что, несмотря на ряд ограничений, иммунитетные привилегии монастырей, особенно судебные, устойчиво сохранялись[373]373
  Кулишер Π. М. Указ. соч. Т. II. С. 64–66.


[Закрыть].

В работе Кулишера дается не только трактовка проблем, но и содержится прямое обращение к источникам: жалованные грамоты нередко цитируются, хотя использование их носит ярко выраженный «иллюстративный характер», обычный для юридических исследований XIX – начала XX в.

Итак, новизна концепции Кулишера заключалась главным образом в установлении тесной связи между проблемой иммунитета и проблемой борьбы за «рабочие руки» и за ограничение крестьянских переходов. Основное противоречие его схемы – признание исконности иммунитета и вместе с тем рассмотрение его в качестве источника вотчинной власти – своеобразное сочетание взглядов Павлова-Сильванского и Сергеевича. При всей противоречивости и непоследовательности концепции Кулишера в ней наблюдается несомненное влияние марксизма-ленинизма, которое проявилось в показе классовой сущности иммунитета, несвободы крестьян в рамках иммунитетных отношений.

Если в сочинениях Покровского, Преснякова, Рожкова, Кушнера, Кулишера прослеживается известное «количественное» накопление наблюдений и мыслей, шедших вразрез с представлениями Павлова-Сильванского о происхождении иммунитета, то «качественный» взрыв или разрыв с этой концепцией был произведен в работах С. В. Юшкова и С. Б. Веселовского. Эта вторая волна открытого преодоления взглядов Павлова-Сильванского наступила через 20 с лишним лет после первой, на гребне которой находились В. И. Сергеевич и Π. Н. Милюков. Первая волна докатилась до 1918 г. (книга Панкова 1911 г., лекции Любавского 1915–1918 гг.) и замерла под натиском работ Покровского, Преснякова и др.

Следование советских историков концепции Павлова-Сильванского в течение первых семи лет развития нового общественного и государственного строя в России не было безоговорочным, и тем не менее возрожденная Павловым-Сильванским мысль о независимости происхождения феодального иммунитета от княжеских пожалований получила в это время широкую поддержку. Теория Павлова-Сильванского привлекала попыткой найти объективные истоки иммунитета и феодализма в целом, поставить историю России в рамки общеевропейских закономерностей.

Вместе с тем все более выяснялись и слабые стороны этой теории. Важную роль в отказе от концепции Павлова-Сильванского могло сыграть то обстоятельство, что теория политического феодализма рушилась под влиянием идей марксизма-ленинизма, отрицавшего возможность политической «свободы» крестьянства в условиях «внеэкономического принуждения».

В 1925 г. с весьма оригинальной работой выступил С. В. Юшков. В ней коренным образом пересматривалась теория самобытного происхождения иммунитета. Заслуживают внимания источниковедческие предпосылки автора. По его мнению, у нас нет данных ни в пользу того, что иммунитет был созданием государственной власти, ни в пользу того, что «право на иммунитет является исконным обычным правом крупных землевладельцев и дружинников»[374]374
  Юшков С. В. Феодальные отношения в Киевской Руси // Учен. зап. Саратовского гос. ун-та. 1925. Т. III, вып. IV. С. 85.


[Закрыть]. Юшков счел несостоятельной попытку Павлова-Сильванского объяснять вслед за Маурером происхождение иммунитета выходом крупного землевладельца из общины и освобождением от общинных уз: «… В древнейшей Руси не было следов общины и, тем более, общины того типа, который был бы сходен в основных чертах с германской маркой…»[375]375
  Там же.


[Закрыть]. В этом отрицании наличия территориальной (или сельской) общины в древней Руси Юшков не был одинок. Такую же мысль (фактически тоже направленную против теории Павлова-Сильванского) мы находим, например, у Μ. Н. Покровского[376]376
  Согласно Покровскому, до XVI в. на Руси не было главного признака сельской общины – переделов, существовало «печищное» или «дворищное» первобытное землевладение – «отнюдь не ассоциация свободных и равных землевладельцев, какою рисуется некоторым исследователям, например, община древних германцев». «Для того чтобы возникла и у нас община с ее переделами, мало было тех финансовых и вообще политических условий, о которых нам еще придется говорить ниже: нужна была еще земельная теснота, а о ней и помину не было в домосковской и даже ранней московской Руси» (Покровский М.Н. Русская история… Т. I. С. 73; Он же. Избранные произведения… Кн. i. С. ш).


[Закрыть]. Последний, как известно, усматривал истоки иммунитета не в землевладении, а во «власти старых родителей» и холоповладельцев, что означало неприятие концепции Маурера – Павлова-Сильванского.

Отвергал Юшков и возможность следовать мнению двух других немецких авторитетов, на которых отчасти опирался Павлов-Сильванский – Эйхгорна и Цепфеля, считавших иммунитет исконной принадлежностью всякого крупного землевладения[377]377
  Юшков С. В. Указ. соч. С. 85.


[Закрыть] (хотя и выводивших иммунитетные права из разных источников)[378]378
  Цепфель – из неприкосновенности частного жилища, Эйхгорн – из отношения дружинников к королю (подробнее см.: Павлов-Сильванский Н.П. Соч. Т. III. С. 293–294; Тихомиров Б. К вопросу о генезисе и характере иммунитета в феодальной Руси // Историк-марксист. 1936. Кн. 3 (55). С. 5).


[Закрыть].

Юшкову казались бесплодными попытки искать корни иммунитета в эволюции какого-то одного, отдельно взятого института. Он видел в иммунитете «порождение экономического и социально-политического строя эпохи, предшествующей феодализму» (курсив мой. – С. К.), но тут же заявлял, что на происхождение и развитие иммунитета влиял «целый ряд феодальных (курсив мой. – С. К.) институтов: и патронат, и вассалитет, и бенефиций, и основные черты хозяйственно-административного строя боярщины-сеньории и т. д…»[379]379
  Юшков С. В. Указ. соч. С. 86.


[Закрыть] Иммунитет, по определению Юшкова, являлся «одним из основных устоев феодальной (курсив мой – С. К.) системы и одним из характернейших и необходимейших ее признаков»[380]380
  Там же.


[Закрыть].

Признавая иммунитет типично феодальным институтом, Юшков не порывал с Павловым-Сильванским в главном. Понимание синкретической природы иммунитета было плодотворным и открывало пути для дальнейшего, более глубокого изучения его происхождения. Вместе с тем, оставалось неясным, что представляла собой механика возникновения иммунитета в дофеодальную эпоху и под влиянием феодальных институтов типа патроната, вассалитета и т. п. Особенно туманен тезис об иммунитете как порождении дофеодальных отношений. Или это пережиток концепции Сергеевича, или тут имеется в виду факт вырастания самого феодализма, а вместе с ним и иммунитета из предшествующих им социальных отношений?

Юшков оказался первым советским автором, давшим развернутую критику теории самобытного, независимого от княжеского пожалования происхождения иммунитета в древней Руси. Согласно Юшкову, здесь «процесс сеньоризации… почти полностью протекал на почве развития княжого землевладения и обусловливался фактом передачи княжеских земель церковным учреждениям и боярству. Почти все сеньориальные права были унаследованы новыми владельцами от князя, одним словом, княжое землевладение было организующим центром феодализации, основным очагом феодальных отношений… Отсюда естественнее всего предполагать, что иммунитет был принадлежностью не всякой вотчины, не всякого крупного владения, а только того, которое было передано князем и на которое уже распространялись и осуществлялись те права, которые обеспечивались иммунитетом»[381]381
  Там же. С. 87.


[Закрыть].

Ранний русский иммунитет Юшков практически сближал с кормлением, осмысливая его в духе Ключевского – как форму удовлетворения экономических потребностей княжеских бояр и слуг: «…Передача этих прав и обеспечение их иммунитетом первоначально обусловливалась[382]382
  Так в тексте.


[Закрыть] не столько административным, сколько экономическими моментами, так как эти права – право на суд и дань – были одним из главных источников доходов с пожалованных земель, а в некоторых случаях и единственным, именно, при пожаловании административных единиц, волостей и городов. Можно, пожалуй, предполагать, что пожалование дани и суда вместе с пожалованием земли было более обычным в ΙΧ-Χ вв., нежели в XII–XIII, когда были найдены и усвоены интенсивные способы эксплоатации земли и когда было обращено больше внимания на землевладение, дававшее новые источники дохода для владельца»[383]383
  Там же.


[Закрыть].

Из такого понимания иммунитета, рассматриваемого в качестве права на суд и дань, не порожденного спецификой земельной собственности, вытекало предположение о весьма раннем возникновении светского иммунитета на Руси. Юшков думал, что, несмотря на отсутствие каких-либо данных относительно существования светского иммунитета в XI–XIII вв., есть основания считать вероятным наличие его в этот период: «… Поскольку процесс феодализации имел свой основной очаг в княжеской дружине, можно предполагать, что светский иммунитет хронологически предшествовал церковному. И только в XIII в. этот институт стал развиваться на почве церковного землевладения… Развитие же боярского землевладения не поспевало за развитием церковного, почему не был отражен светский иммунитет в памятниках того времени»[384]384
  Там же. С. 88–89.


[Закрыть].

Ставя светский иммунитет хронологически раньше церковного, Юшков вступал в противоречие с взглядами Покровского, Преснякова и др., но представление о такой последовательности появления иммунитетов в принципе соответствовало теории Павлова-Сильванского.

«Исходными пунктами» развития церковного иммунитета на Руси Юшков считал постановления Устава Владимира, т. е. опять-таки «пожалование»[385]385
  Там же. С. 89. В дальнейшем «…право на суд осуществлялось церковью без особого пожалования со стороны князя и основывалось на общих постановлениях о церковном суде, выраженных в княжеских уставах» (Там же. С. 91).


[Закрыть]. Под церковным иммунитетом автор подразумевал всякие вообще судебно-административные или финансовые права церкви, хотя он понимал, что подобные привилегии вне связи с землевладением еще не создавали полного или полноценного иммунитета. Так, по Уставу Владимира, «иммунитет, предоставленный церкви, является частичным: 1) он касался только судебной области и не говорил об освобождении от финансовой администрации князя, 2) он не носил территориально-поземельного характера»[386]386
  Там же. С. 89.


[Закрыть].

Тенденцию недифференцированной характеристики полномочий церкви мы наблюдали уже в работах Покровского, Кулишера и др.

Нам кажется, что судебные права церкви в отношении лиц, не связанных с ней узами феодально-поземельной зависимости (например, бояр, купцов, крестьян, не живущих в пределах церковных вотчин), нельзя определять в качестве иммунитета[387]387
  Подробнее см.: Каштанов С.М., Клокман Ю.Р. Советская литература 1965–1966 гг. по истории России до XIX века // ИСССР. 1967. № 5. С. 167; ср.: Каштанов С.М. Феодальный иммунитет в свете марксистско-ленинского учения о земельной ренте. С. 198.


[Закрыть]. Юшков сознавал условность или спорность подведения этих привилегий под понятие «иммунитет», поэтому он назвал указанные привилегии «частичным» иммунитетом.

При рассмотрении «развития церковного иммунитета» Юшков уделил главное внимание усилению его социальной направленности и возникновению земельной базы: «…Перечень лиц, подлежащих епископскому церковному суду, все более растет, начинает захватывать уже и те элементы, связь которых с церковью основывается на хозяйственно-экономических отношениях»[388]388
  Юшков С. В. Указ. соч. С. 89.


[Закрыть]; «…первоначальные постановления о церковной юрисдикции стали носить и территориально-поземельный характер»[389]389
  Там же. С. 90.


[Закрыть]; расширение канонических прав церкви «имело целью обобщить иммунитетные формы[390]390
  Так в тексте; вероятно, надо «нормы».


[Закрыть] для церкви и придать им территориально-поземельный характер»[391]391
  Юшков С. В. Указ. соч. С. 90.


[Закрыть].

Юшков считал, что «иммунитет уже достаточно развивался (так! – С. К.) в XII в. и был уже обычным институтом на исходе рассматриваемой эпохи»[392]392
  Там же. С. 91.


[Закрыть].

Общую тенденцию эволюции иммунитета Юшков изображал как путь от полных изъятий к менее полным, но эту меньшую полноту позднейшего иммунитета он объяснял «не столько стремлением князей ограничить иммунитет, сколько расширением[393]393
  В тексте «расширению».


[Закрыть] публичных прав и установлением[394]394
  В тексте «установления».


[Закрыть] новых публично-правовых обязанностей, благодаря новым экономическим условиям и социально-политической перестройке»[395]395
  В тексте «перестройки».


[Закрыть] – напротив, «…крайняя несложность, малочисленность прав, которые могли обеспечиваться иммунитетом ΧΙ-ΧΙΙ вв., побуждает думать, что они обеспечивались им всецело, без тех ограничений, которые мы наблюдаем обычно в XIV–XVI в.»[396]396
  Юшков С. В. Указ. соч. С. 91.


[Закрыть].

Конечно, установление новых налогов и повинностей было само по себе формой ограничения иммунитета, ибо для освобождения от них требовалась жалованная грамота, но в то же время через жалованные грамоты XIV–XV вв. проводилась отмена именно старинных и «простейших» привилегий – свободы от дани[397]397
  Kashtanov S.M. The centralised State and feudal Immunities in Russia 11 The Slavonic and East European Review. 1971. April. Vol. XLIX, № 115. R 235–254.


[Закрыть] и полного судебного иммунитета[398]398
  Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV–XV вв. М., 1951. Ч. II. С. 116–225.


[Закрыть]. Поэтому трактовка Юшкова не исчерпала всей глубины вопроса и не перечеркнула тезис об ограничительной политике князей.

Юшков коснулся и проблемы сходства русского иммунитета с западным. Он в целом поддержал мнение Павлова-Сильванского, заявив, что «исходные пункты» русского иммунитета аналогичны с западными, «более или менее и объем прав по иммунитету как у нас, так и [на][399]399
  В тексте «на» пропущено.


[Закрыть] Западе, был одинаков»[400]400
  Юшков С. В. Указ. соч. С. 91.


[Закрыть].

Главную специфику русского иммунитета Юшков усмотрел в наличии грамот с «положительной» формулировкой иммунитетных норм. Если Покровский подразумевал под «положительным» признаком иммунитета существование вотчинной власти независимо от грамот, то Юшков называл «положительным иммунитетом» или «иммунитетом в широком смысле» такое пожалование, при котором иммунитетные права передавались в форме их утверждения за землевладельцем, а не в форме отрицания прав местных агентов князя. Пожалования последнего типа Юшков определял в качестве «отрицательного иммунитета» или «иммунитета в тесном смысле слова». При этом в обоих случаях имелись в виду словесные формулировки грамот. Поскольку «положительный иммунитет» встречается в древнейших грамотах, Юшков говорит, что «иммунитет положительный как бы предшествовал иммунитету отрицательному», отрицательный иммунитет возник из положительного[401]401
  Там же. С. 87–88.


[Закрыть]. Автор усиленно подчеркивал этот момент, но он ему мало что давал при его концепции государственного происхождения иммунитета в целом.

Сравнение с западными источниками навело Юшкова на мысль об особой архаичности «положительного иммунитета»: «Даже ранние меровингские дипломы всегда формулировались отрицательно… Возникает вопрос, не носит ли эта форма иммунитета (положительная. – С. К.) глубоко архаические черты, уже изжитые в раннем западноевропейском средневековье и сохранившиеся только у нас?»[402]402
  Там же. С. 91.


[Закрыть]. Ответа на этот вопрос наша историография пока не дала, хотя решение его может оказаться совсем не таким, каким оно рисовалось Юшкову.

Юшков игнорировал специфику феодальной собственности на землю и особенности ее функционирования на Руси в разные периоды развития феодализма. Это позволило ему возродить в правах гражданства «жалованную» теорию происхождения иммунитета. Но это возрождение старой теории проходило на иной основе, чем в трудах Сергеевича, Милюкова или Любавского. Автор признавал наличие феодализма на Руси, иммунитет он считал одним из важнейших устоев феодализма и солидаризировался с тезисом об однородности русского и западного иммунитетов. Другими словами, теперь опровержение Павлова-Сильванского сочеталось с глубоким усвоением кардинальных положений его концепции.

Через год после появления работы Юшкова, в 1926 г., вышла книга С. Б. Веселовского, где тоже проводилась мысль, что источник иммунитета – княжеское пожалование. Веселовский изложил здесь свои взгляды на происхождение и развитие иммунитета светских лиц, оставив вне сферы изучения монастырский иммунитет, но коснувшись некоторых вопросов истории иммунитета церковных учреждений. Под иммунитетом Веселовский подразумевал предоставление тому или иному лицу податных и судебных привилегий. Вслед за Сергеевичем он говорил о пожаловании иммунитета тяглым людям – рыболовам, сокольникам, кирпичникам[403]403
  Веселовский С. Б. К вопросу о происхождении вотчинного режима. М., 1926. С. 78–83.


[Закрыть], бортникам[404]404
  Там же. С. 86–87.


[Закрыть], ставя знак равенства между иммунитетом феодалов-землевладельцев и корпоративными привилегиями некоторых групп тяглецов[405]405
  Там же. С. 73.


[Закрыть], не имевших права феодальной собственности на землю и не владевших крестьянами.

Согласно мнению Веселовского, «судебные и другие иммунитетные права землевладельцев в XIV–XVI веках могли…основываться только на княжеских пожалованиях»[406]406
  Там же. С. 31.


[Закрыть], поэтому они «имели личный характер и вовсе не были связаны с землевладеньем частных лиц по обычному праву»[407]407
  Там же С. 27; ср. с. 26, 71.


[Закрыть]. Выясняя происхождение иммунитета светских вотчинников, Веселовский видел корни его в рабстве, когда господин являлся единственным судьей раба: «Самые глубокие корни иммунитета имели не земельный, а личный характер, вытекали из личных отношений сильных к слабым»[408]408
  Там же. С. 23; ср. с. 8, 20.


[Закрыть].

По Веселовскому получалось, что в основе иммунитета лежали две линии личных отношений: во-первых, личная зависимость раба или полусвободного человека от своего господина, зависимость должника от кредитора (долговое рабство), во-вторых, личные отношения между вассалом и сюзереном.

По мнению Веселовского, первая линия отношений превращалась в иммунитет путем ограничения полной неподсудности рабов государственным судьям. Происходило это не на базе установления феодальной формы земельной собственности, а в результате якобы «развившегося сознания, что известные преступления являются общественным злом, а не только убытком для потерпевших»[409]409
  Там же. С. ю.


[Закрыть]. Веселовский не отрицал совершенно роли земельной собственности, но в его схеме она играла второстепенную роль в оформлении феодального иммунитета: «Чтобы связать эти предпосылки (личную зависимость «сильного» от «слабого» – С. К.) с землей, дополнить их другими необходимыми элементами и придать всему определенность института землевладельческого иммунитета, нужно было пожалование князя»[410]410
  Там же. С. 23; ср. С. 13, 26.


[Закрыть].

Прослеживая дальнейшую судьбу иммунитета, Веселовский указывал, что прекращение выдачи жалованных грамот светским землевладельцам не означало ликвидации их феодального иммунитета. Свой вывод автор обосновывал данными о всеобщем распространении иммунитетных привилегий в среде феодалов в XVI в. и закончившимся, наконец, разграничением финансовых полномочий государства и феодалов в отношении вотчин и поместий[411]411
  Там же. С. 98–113.


[Закрыть]. По мнению Веселовского, установление четкого круга платежей и повинностей, которые должны были нести крестьяне светских землевладельцев в пользу государства, т. е. принуждение крестьян иммунитетных владений к уплате главных поземельных налогов, способствовало ухудшению положения крестьян. Автор объяснял это увеличением ответственности феодалов за уплату крестьянами податей в казну[412]412
  Там же. С. 104–105.


[Закрыть], не отмечая, однако, что рост финансового гнета государства, отмена некоторых податных привилегий феодалов вызывали, в свою очередь, усиление эксплуатации непосредственных производителей самими земледельцами с целью получения ренты.

Внутренне противоречивы суждения Веселовского о целях выдачи жалованных грамот. С одной стороны, он предполагал значительную активность государства в этом деле, считая жалованные грамоты универсальным средством государственного управления[413]413
  Там же. С. 82–83; ср. с. 24.


[Закрыть], экономической политики в первую очередь (задача разграничения «интересов княжеского хозяйства и частных землевладельцев»[414]414
  Там же. С. 37; ср. с. 35. С. Б. Веселовский в соответствии со своей концепцией писал о превращении «сборов из княжеских в вотчинные» (С. 42).


[Закрыть]). С другой стороны, эту политику он понимал в значительной мере модернизаторски – как систему хозяйственного регулирования, особенно переоценивал значение традиции и шаблона в выдаче жалованных грамот монастырям, которые приобретали их якобы «автоматически»[415]415
  Там же. С. 59.


[Закрыть], не учитывал ограничительной роли жалованных грамот, отводя ее только грамотам указным[416]416
  Там же. С. 35.


[Закрыть].

Веселовский применял старый метод отвлеченно-юридического анализа жалованных грамот. Однако, будучи прекрасным знатоком источников, как изданных, так и неопубликованных, он внес в этот метод довольно значительный элемент историзма. Иллюстрируя ту или иную юридическую норму памятниками XV, XVI, XVII вв., автор стремился показать разное значение ее в разных исторических условиях, отмечал архаизм формуляра жалованных грамот и указывал на необходимость сопоставления их с другими документами, более живо отражающими реальное положение вещей[417]417
  Там же. С. 104–105. Критический анализ книги С. Б. Веселовского см. также: Черепнин Л. В. Указ. соч. Ч. II. С. 105–106.


[Закрыть].

Сам автор считал свою работу основанной теоретически на концепции Сергеевича, противопоставленной взглядам Неволина и Павлова-Сильванского. Однако идейные истоки построений Веселовского сложнее.

Веселовский не указал или не заметил, что, пытаясь найти «самые глубокие корни иммунитета» в рабстве и вообще в отношении «сильных к слабым», он прямо повторяет Покровского, а по существу и Сыромятникова. Именно Покровский выводил «положительный» признак иммунитета из власти «старых родителей» и холоповладельцев. Развитие теории Покровского позволяло настаивать на личностном характере иммунитета и отрицать феодальное землевладение в качестве его основы. От Покровского, Преснякова и Сыромятникова шло и понимание вассально-сюзеренных отношений как одного из факторов складывания иммунитета. Не случайно Веселовский, подобно Покровскому, игнорировал проблему монастырского иммунитета, происхождение которого не вязалось с концепцией рабовладельческой природы иммунитета и – при отрицании определяющей роли земельной собственности – могло быть объяснено только пожалованиями.

Промежуточное положение земельной собственности в схеме Веселовского напоминает аналогичный момент в концепции Юшкова. Оба автора не считали земельную собственность источником иммунитета и в то же время сознавали, что без нее иммунитет не приобретает законченного вида. Так, Юшков называл «иммунитет», не построенный на территориальной основе, «частичным», а Веселовский воспринимал выдачу жалованной грамоты как следствие необходимости связать «предпосылки» иммунитета (личностные отношения) с «землей» и дополнить «другими элементами», чтобы «придать всему определенность института землевладельческого (курсив мой. – С. К.) иммунитета». Здесь сказалось влияние идущего от Гизо, Фюстель-де-Куланжа, Павлова-Сильванского и Покровского представления о «соединении» власти и земельной собственности при феодализме, но не происхождении власти из особенностей реализации феодальной формы земельной собственности, как это показал Маркс.

Сама идея возникновения иммунитета в результате пожалования не была вызвана только прямым обращением к трудам Сергеевича. Ранняя советская историография достаточно подготовила пересмотр схемы Павлова-Сильванского. Никто из советских авторов, чьи взгляды охарактеризованы выше, не поддержал теорию складывания иммунитета на почве освобождения барского двора от общинных уз. Более того, Юшков прямо ее отверг, а Покровский, формально не отвергая, предложил совсем иную трактовку. Тот же Покровский считал «отрицательный» признак иммунитета, т. е. пожалование, более важным, чем «положительный». Его теория «табу» открывала прямой путь к возрождению идеи пожалований. Кулишер, забыв на время принятую концепцию, писал, что право суда «передавалось» в грамотах вотчиннику из рук наместников и волостелей. Вполне соответствует этому мнение Веселовского о превращении «сборов из княжеских в вотчинные».

Доказательство Веселовским всеобщего распространения иммунитетных норм после прекращения выдачи жалованных грамот светским феодалам в XVI в. было дальнейшей конкретизацией тезиса Сергеевича о вхождении иммунитета в состав крепостного права, который разделяли Дьяконов и Беляев и переосмыслил Покровский.

Как и Кулишер, Веселовский связывал проблему распространения иммунитета с проблемой эксплуатации крестьянства. Отмечая ухудшение положения крестьян в результате отмены важнейших привилегий, Веселовский практически присоединялся к мнению Кулишера, что в пожалованных вотчинах крестьянам жилось легче, чем в непожалованных (Панков считал эту разницу несущественной, а Ланге вообще отрицал преимущества вотчинного суда и тягла).

Когда Веселовский говорил об «автоматической» выдаче жалованных грамот монастырям, то в этом проявилось его следование идеям Сергеевича, Рожкова (князь – «простой нотариус»), отчасти Покровского (учреждение «монополий»). Когда же автор усматривал в жалованных грамотах светским лицам средство государственного управления, то тут давала себя знать близость концепции Веселовского к взглядам П.И. Беляева («регулирование финансовых отношений населения»). Непризнание Веселовским ограничительной функции жалованных грамот созвучно аналогичному тезису Юшкова, хотя Веселовский в этом вопросе шел на уступку традиционным представлениям, отводя роль ограничителей иммунитета указным грамотам.

А. Е. Пресняков упрекал Веселовского в том, что он не упомянул своего главного и прямого предшественника – П.И. Беляева[418]418
  Пресняков А.Е. Вотчинный режим и крестьянская крепость // ЛЗАК. Л., 1927. Вып. 34. С. 175–176.


[Закрыть]. Действительно, для концепции Беляева характерен не только взгляд на жалованные грамоты как на акты государственного управления, но и тезис о неразрывной связи между средневековым иммунитетом и позднейшим крепостным правом. Пресняков считал обоснование этого тезиса наиболее ценным результатом работы Веселовского[419]419
  Там же. С. 180.


[Закрыть]. Однако, во-первых, рассматриваемый тезис – не исключительное изобретение Беляева. Он был уже у Сергеевича, на которого Веселовский опирался в первую очередь, затем его приняли Дьяконов, Покровский, Ольминский. Да и Павлов-Сильванский говорил о «сеньориальном режиме» XVI–XIX вв. Во-вторых, вполне сблизить концепции Беляева и Веселовского невозможно: они по-разному решали вопрос о происхождении феодального иммунитета. И, наконец, в-третьих, идейные источники концепции Веселовского были гораздо сложнее и гораздо современнее, чем это казалось самому Веселовскому, выступавшему под знаменами Сергеевича – Дьяконова, и его оппоненту Преснякову, ставившему автора в прямую зависимость от Беляева.

Веселовский испытал на себе влияние прежде всего современной ему советской историографии, в которой центральной фигурой был Μ. Н. Покровский. Разрушая концепцию самобытного происхождения иммунитета, Веселовский, как и Юшков, не выступал против теории существования феодализма в России, хотя, в отличие от Юшкова, не делал акцента на феодальной природе изучаемых явлений. Возрождение взглядов

Сергеевича в труде Веселовского имело целый ряд ограничений, и новые веяния сыграли в формировании его концепции весьма важную роль.

Критикуя Веселовского за формально-юридический подход к исследованию «вотчинного режима»[420]420
  Там же. С. 186.


[Закрыть], Пресняков не внес, однако, ничего методологически нового в постановку этого вопроса. Вслед за Павловым-Сильванским он не видел в «феодализме» общественно-экономической формации. Поэтому он противопоставлял «феодализм» (до XVI в.) «крепостному режиму» (после XVI в.), а боярство – дворянству как различные «классы»[421]421
  Там же. С. 175–176,188.


[Закрыть]. Подобно Веселовскому, Пресняков абстрагировался от внутренней структуры феодальной собственности на землю, из-за чего он и не смог выяснить подлинную природу иммунитета, идя в своей критике Веселовского на постоянные уступки его концепции.

Эта компромиссность позиции Преснякова видна даже в основном вопросе, разделявшем двух авторов, – в вопросе о происхождении иммунитета. С одной стороны, Пресняков отрицал княжеское пожалование в качестве источника иммунитета, с другой – он весьма непоследовательно связывал иммунитет с землевладением. Для него было «бесспорно» положение Веселовского, что «корни иммунитета имели не земельный, а личный характер»[422]422
  Там же. С. 179.


[Закрыть]. По его мнению, «нельзя выводить из землевладения не только „предпосылок иммунитета“ в отношениях подсудности, но также повинностей хозяйственного характера, а вернее представлять себе дело так, что власть над трудовой силой была предпосылкой для организации как вотчинного, так и дворцового землевладения, с постепенным разграничением их прав и интересов»[423]423
  Там же. С. 185–186.


[Закрыть].