Текст книги "Русские распутья или Что быть могло, но стать не возмогло"

Глава 2. IX век – 1054 год: От Гостомысла и Рюрика к святому Владимиру

Не один век до наступления новой (нашей) эры, пра-русская история шла по вполне, казалось бы, однозначному пути, не имея не то что чётко обозначенных точек «бифуркации», но и вообще развилок и распутий. Поколение за поколением рождались, жили, восприняв опыт старших, накапливая и развивая собственный опыт, передавая его молодым… Затем одни старились и умирали, а жизнь племени, а с какого-то момента – объединения племён, а ещё с какого-то момента – уже и народа, продолжалась. Но перед чётко обозначенным историческим выбором восточные славяне не стояли – казалось бы…

Так ли это?

Вдумчивый анализ начальных веков прарусской истории, о которых мы знаем лишь по данным археологических раскопок, по искажённым сведениям восточных и византийских авторов, да ещё – из этнографических исследований народной культуры и преданий, позволяет взглянуть и на эти века под углом русских альтернатив, первая из которых возникла задолго до «рюриковых» времён.

У племенных общностей народов в те очень давние времена имелось две возможности – или жить там, где жили прошлые поколения, или искать лучшей доли за тридевять земель. Кто-то снимался с места, но кто-то так и оставался жить на земле пращуров. Об этом уже говорилось, но к этому аспекту истории народов имеет смысл вернуться…

К IV–VII нашей эры относят так называемое Великое переселение народов – этнические перемещения в пределы Римской империи. В конце IV века из Приуралья на запад двинулись гунны, переправившись через Волгу. Вместе с покорёнными ими аланами они прошли по землям готов в Северном Причерноморье, а потом эта волна покатилась – не в один, конечно, год и не в одно десятилетие, ещё западнее…

В VII веке на Балканы пришли южные славяне, но – не русские славяне…

Русские, восточные славяне, так и остались на землях, обжитых ими за тысячелетия. И это ведь тоже был выбор – первый, не определённый сжатыми временными рамками, но реальный исторический выбор на цивилизационном распутье.

Если уж гунны и готы двинулись на Рим с Урала и Дона, то с Днепра до Рима было ещё ближе. Тем не менее прарусские племена не изменили родным могилам, проявили истинный патриотизм в точном смысле этого слова, означающего «любовь к Родине».

Не лишне повторить: той силой любви к Родине, тем чувством рода, которые выказывали век за веком восточно-славянские народные массы – именно массы, не может похвалиться ни один другой народ мира… Националистические чувства – это совсем другое, они отгораживают один народ от другого. А патриотизм – из высшей сферы человеческих чувств, он рождает великую формулу любви к своей Родине при уважении к чужому патриотизму: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим»!

Этот первый, растянувшийся на века, не зафиксированный ни в каких летописях, а отмеченный только в живых преданиях, исторический выбор русского народа – выбор неизменности любви к родной земле, и стал определяющим во всей последующей русской истории, развивающейся уже как история Русского государства.

А самым первым письменно зафиксированным русским распутьем (зафиксированным, так сказать, официально и документально – в летописной «Повести временных лет») стал выбор Русью той или иной верховной власти. И хотя на поверку этот «выбор» оказывается в системном смысле не существовавшим, а распутье – кажущимся, рассмотреть сложившуюся тогда ситуацию не только не помешает, а попросту необходимо…

Как известно, писанную историю Руси начинают с призвания на княжение в Новгород пресловутых варягов Рюрика, Синеуса и Трувора… Причём создатели так называемой «норманской теории» придавали акту призвания Рюрика гипертрофированное значение как началу российской государственности.

Первая (точнее – первая сохранившаяся) русская летопись Нестора – «Повесть временных лет», повествовала, «откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве начал первым княжить, и откуда Русская земля стала есть». Вот как раз с призвания Рюрика всё – по Нестору – якобы и началось…

За сложный в восприятии оригинальный древний текст, приводимый ниже, прощения у читателя не прошу – так писали наши пращуры. Однако напоминаю, что старорусская буква «ѣ» («ять») читается как «е», а твёрдые знаки ставились в конце слов, оканчивающихся на согласную, в русском правописании до 1918 года, когда это правило, вместе с буквами «ѣ» и «i» было отменено по решению Советского правительства.

Что же до «Повести временных лет», то там сказано так (счёт вёлся от «сотворения мира», и для перевода на новое летоисчисление следует из летописной даты вычесть 5508, что даёт для 6370 года летописи 862 год по новому летоисчислению):

«В лѣто 6367. Имаху дань варязи изъ заморья на чюди и на словѣнехъ, на мери, …и на кривичах…

В лѣто 6370. Изъгнаша Варяги за море, и не даша имъ дани, и почаша сами в собѣ володѣти, и не бѣ (не было, – С.К.) в нихъ правды, и въста[л] род на род, и быша в нихъ усобицѣ, и воевати почаша сами на ся (друг с другом, – С.К.). И рѣша сами в себѣ: “поищем собѣ князя, иже бы володѣлъ нами и судил по праву”. И идоша за море къ Варягом, к Русi; … Рѣша (сказали, – С.К.) Руси чюдь, и Словѣни, и Кривичи и вси (весь, – племя, – С.К.): “земля наша велика и обилна, а наряда (порядка, – С.К.) в ней нѣтъ: да поидите княжить и володѣти нами”. И избрашася 3 братья с роды своими, и пояща по собе (взяли с собой, – С.К.) всю Русь и приидоша: старѣйший, Рюрик, сѣде Новѣгородъ, а другий, Синеусъ, на Бѣлѣ-озерѣ, а третий [в] Изборстѣ, Труворъ. И от тѣхъ варягъ прозвалася Руская земля, новугородьци, от рода въряжьска, прежде бо бѣша словѣни…».

Дмитрий Иванович Иловайский, приведя эти слова в 1890 году, далее горько и саркастически замечал: «В целой исторической литературе, наверно, ни одной легенде не посчастливилось, как той, которую мы сейчас выписали. В течение нескольких столетий ей верили и повторяли на тысячу ладов. Целый ряд почтенных тружеников науки потратил много учёности и таланту на то, чтоб объяснить, обставить эту легенду и утвердить её на исторических основаниях; напомним уважаемые имена Байера, Струбе, Миллера, Тунмана, Стриттера, Шлецера, Лерберга, Круга, Френа, Буткова, Погодина и Куника. Тщетно являлись им некоторые противники и с большим или меньшим остроумием возражали на их положения; каковы: Ломоносов, Татищев, Эверс, Нейман, Венелин, Каченовский. Морошкин, Савельев, Надеждин, Максимович и др.».

Среди этих «др.» надо указать прежде всего самого Иловайского, которого считали «корифеем» анти-норманистской теории.

Причём Иловайский перечислил ещё и не всех своих оппонентов – по состоянию на конец XIX века.

Далее он продолжал:

«В области русской историографии поле оставалось доселе за системой скандинавоманов; назовём труды Карамзина, Полевого, Устрялова, Германа, Соловьёва. Не говорим о трудах более дробных, трактующих о норманском периоде и о скандинавском влиянии на русскую жизнь. Что касается западной литературы, там скандинавская система царит без всякой оппозиции; так что если речь заходит о Русском государстве, о начале русской национальности, то они неизбежно связываются с призванием Варягов…».

Когда Иловайский писал это, историкам было известно очень немногое из того, что знаем мы о праславянских археологических культурах сегодня. Тем более не знал о них Нестор, описывавший по прошлым летописям момент призвания Рюрика…

Знания же о праславянских культурах позволяют – при привлечении логики и здравого смысла – от «норманнской», «варяжской» теории русской государственности не оставить камня на камне.

Те защитные сооружения, которые прарусский народ строил век за веком, не построишь без прямой, распространяющейся на немалые территории, верховной власти! Здесь нужна и организация, и авторитет, а при необходимости – и аппарат принуждения.

Собственно, за века до призвания Рюрика земли восточных славян от Полоцка до Киева и дальше к Новгороду были буквально усеяны множеством селений и городов… Могли ли они обходиться как без местной компетентной власти, так без верховного координирующего и управляющего центра, каким был, например, Полоцк для Полоцкой земли?

При этом находившийся за сотни километров от Новгорода Полоцк по мнению ряда исследователей был древней колонией Новгорода. И нельзя ведь исключать, что, наоборот, полочане пришли на озеро Ильмень и реку Волхов, где поставили Новгород! Относительно достоверна лишь сама «до-рюрикова» связь Полоцка и Новгорода, а это доказывает, что «порядок» на русских землях русские были вполне в состоянии устанавливать и поддерживать сами.

Нестор, передавая не раз до него переписанное предание, не мог, конечно, и представить себе, какую историческую мину он закладывал, приводя легенду о призвании варягов – даже через тысячу лет эта легенда используется враждебными России силами. Так, в 2001 году профессор Лондонского университета Джеффри Хоскинг, которого представляют как специалиста по истории России, издал книгу «Россия и русские», где цитируется «Повесть временных лет», а затем делается вполне провокационный вывод, смысл которого заключается в том, что «относительно неразвитые»-де народы «для искоренения распрей» приглашали иноземного правителя – «носителя более высокой культуры», чтобы «положить конец междоусобным распрям, наладить торговлю и обеспечить защиту от внешних врагов».

И это после того, как тот же Иловайский целые книги написал, доказывая очевидную истину: не мог русский народ просто так – за здорово живёшь, отдаться под владение чужого рода и чужого народа – варягов.

И Иловайский был, конечно же, прав. К тому же говорить о варягах как о носителях более высокой культуры просто не приходится.

А вот Николая Михайловича Карамзина, автора знаменитой «Истории государства Российского», в истории Рюрика привлекло то, что она хорошо укладывалась в карамзинскую концепцию благодетельности русского самодержавия для русского народа. Сильная самодержавная власть действительно оказалась для России жизненно необходимой – как мы позднее увидим – на протяжении ряда эпох. Однако к царствованию Александра I, которому Карамзин посвятил свой труд, самодержавный режим стал устаревшим и избыточным.

Карамзин, повествуя о призвании Рюрика, писал: «Начало российской истории представляет нам удивительный и едва ли не беспримерный в летописях случай. Славяне добровольно уничтожают своё древнее народное правление (как видим, древнее народное правление, то есть, с использованием вече, признаётся, – С.К.) и требуют себе государей от варягов…». Свой рассказ Карамзин заключал заявлением: «Память Рюрика, как первого самодержца российского, осталась бессмертною в нашей истории…».

Эти и другие верноподданные пассажи дали Пушкину основания для следующей едкой, но точной эпиграммы на Карамзина:

 
В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
И прелести кнута.
 

Исторический Рюрик самодержцем, конечно же, не был – к русскому самодержавию Россия пришла через почти семьсот лет после появления Рюрика в Новгороде. Но есть ли вообще правда в сообщении летописца Нестора в «Повести временных лет» о варягах Рюрике, Синéусе и Трувóре как о первых русских верховных вождях?

Судя по всему, исторически реален лишь первый персонаж, скорее всего – мелкий датский конунг, враждовавший со шведами, с которыми враждовали и северные славянские племена. Как личность Рюрик не мог не быть незаурядным человеком, умевшим сделать верный выбор. Он явно обладал решительностью и дипломатическими способностями, что и определило его как личную, так и историческую судьбу.

Система власти у восточных славян сложилась иначе, чем у других народов. В Новгороде, как и в других русских землях, власть принадлежала князьям, однако традиционно существовали и народные собрания – вече (от «вещать» – говорить)… К слову, если принимать теорию об этрусках, как о мигрировавших к Средиземному морю пра-славянах, то логично будет предположить, что древнегреческая агорá – собрание полноправных граждан, на котором решались все важнейшие дела общественной жизни, это перенесённая в Средиземноморье традиция праславянского социума.

Взаимоотношения князя и веча не могли быть всегда гладкими – это понятно. Во время одного из текущих конфликтов – разные летописные источники описывают ситуацию по-разному, что тоже понятно, – новгородская верхушка и решила испробовать нейтральный вариант.

Варяги-викинги жили в землях скудных, и вместо того, чтобы елозить сохами неплодовитые скалы, они массово освоили всеевропейское ремесло профессионального грабителя – позднее на сей счёт будут приведены конкретные примеры. Варяги умели и любили хапать, но как воины варяги были компетентны. Восточные славяне тоже умели при нужде воевать, но делать войну ремеслом им нужды не было – более удобным вариантом оказывалась оплата наёмной дружины из варягов.

Так что Рюрик был просто нанят новгородцами как «военный специалист», а не приглашён на роль некоего европейского культуртрегера, которую ему через тысячу лет приписали «норманисты»…

Два же последних «брата» и «сподвижника Рюрика» – просто исторический анекдот, вроде знаменитого тыняновского «подпоручика Киже». Сей последний персонаж никогда в реальности не существовал, а возник на бумаге в результате писарской описки. Нечто подобное произошло и с мифическими Синéусом и Трувором – они оказались русским воспроизведением шведских слов… О Рюрике в летописи было сказано, что он пришёл в Новгород «с роды своими» (по-шведски Sine use – Сине ус) и «верной дружиной» (по-шведски Tru war – Тру вор)… Летописец, фиксируя этот момент по пересказам, превратил незнакомые заморские слова в братьев конунга.

Впрочем, ряд историков, ссылаясь, в том числе, на ту же «Повесть временных лет», считает Синеуса и Трувора реальными лицами. Синеус якобы получил от Рюрика вотчину в Белоозере, а Трувор – в Изборске. Вот только странно, что летопись похоронила обоих младших братьев Рюрика в одночасье – ровно через два года после их появления на русских землях, и обоих – бездетными. Наиболее вероятно эта «странность» устраняется как раз версией о мифичности «братьев».

А вот что не подлежит сомнению, так это тесное переплетение исторической и экономической деятельности русских племён в раннее средневековье с деятельностью средневековых викингов – датских и шведских морских разбойников, торговцев и наёмников. Варяги проникали по Днепру до Чёрного моря и по Волге – до Каспийского, селились, роднились и быстро растворялись среди русского населения, внося свой вклад в формирование знаменитого тогда пути «из варяг в греки»…

Этот водный путь объединял русских славян и способствовал образованию и развитию не просто единого, но централизованного славянского государства надёжнее и вернее, чем любые Рюрики…

Трижды прав был академик Н.Н. Моисеев, утверждая, что именно этот путь и создал Киевскую Русь! Хорошо определил суть первых киевских князей Рюриковичей и Ключевский: «Это был первоначально наёмный вооружённый сторож Руси её торговли, её степных торговых путей и заморских рынков, получавший за это корм с населения». Весьма точная оценка и в историческом, и в системном смысле.

Есть и ещё одна версия «призвания» Рюрика, к которой мы обратимся несколько позже.

Путь «из варяг в греки» протяжённостью в 2200 километров пролёг через все русские славянские земли с Севера на Юг и обратно. Он существовал уже в IV–VI веке нашей эры – мы знаем это достоверно по данным археологических раскопок. Скорее всего, эта водная артерия с рядом волоков вначале обслуживала внутреннюю торговлю русских славян, но затем продолжилась с обеих концов и связала Северную Европу с Византией и арабским Востоком. В IX-м веке о Пути упоминалось в иностранных письменных источниках, в русской летописи о нём говорилось так: «Бе путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру и верх Днепра по Ловоти, внити (входит, впадает. – С.К.) в Ильмер озеро великое, а из него же озера потечёт Волхов, и вытечет в озеро великое Нево, того озера внидеть устье в море варяжское…».

Если посмотреть на карту, то видно, что «Путь из варяг в греки» был проложен почти идеально. Это был удобный путь, но найден он был, конечно, не сразу. Однако после того, как он был найден и пройден, он не мог не стать торным в короткие сроки, причём на него выходили и пути от Балтийского моря вглубь Руси по Западной Двине.

Из Северного моря через Датские проливы в Балтику – к Финскому заливу. Потом – по Неве, соединяющей море и Ладожское озеро. По озеру – к Волхову, впадающему в Ладогу, затем вверх по Волхову к Новгороду и озеру Ильмень, через Ильмень к Старой Руссе и далее вниз по вытекающей из Ильменя реке Ловати. Путь к Днепру от Ловати – через приток Ловати – реку Кунью, протекающую восточнее нынешних Великих Лук, Западную Двину и реку Касплю – приток Западной Двины восточнее Витебска. В верховьях Днепра – волок по суше на приток Днепра реку Хмость. На северо-западе Смоленщины Каспля и Хмость отстоят друг от друга очень близко – считанные километры. Пройти их по суше, а дальше – всё путь водой, к Днепру, по Днепру и вдоль западного берега Чёрного моря – до Царьграда-Константинополя.

Путь от Киева до Царьграда проходили за 30–40 дней. С севера везли меха, мёд, воск. С юга – вино, пряности, дорогие ткани, украшения, стеклянную посуду.

И на этом пути стояло два главных центра русской культуры и государственности, две старорусские столицы – Новгород и Киев. В тёмной и бедной тогда варяжской Скандинавии Русь называли «Гардáрики» – «страна городов», и во времена зрелой Киевской Руси их насчитывалось более четырёх сотен! Однако и в более ранние времена городских поселений на Руси хватало, включая и Новгород…

Так, например, чуть западнее Смоленска находился важный торговый центр и перевалочный пункт Гнездово, возникший не позднее рубежа IX–X веков. Место было удобным – между речками Свинец и Ольша, впадающими в Днепр. В Гнездове переоснащали суда, отдыхали. Население состояло из местных славян, представителей верхнеднепровских балтских племён, скандинавов-варягов, в Гнездове образовались отдельные кварталы ремесленников, торговцев, воинов…

Под тем же 862 годом, которым датируется «призвание» Рюрика», в Лаврентьевской летописи сообщается об основании на левом берегу Оки, на территории финно-угорского племени муромы, нового русского города Мурома. Он быстро стал крупным торговым центром.

Повторю: без достаточно зрелого самоуправления здесь было не обойтись, и особой необходимости в призвании на княжение именно заезжих варягов у русских славян, конечно же, не было. Варяг Рюрик – успешный воитель, известный на Балтике, был приглашён знатью северных славянских племён, судя по всему, как некая фигура усреднения. Фактически, он пришёл к нам – на богатые русские меды и хлеба – наниматься на службу, как это делали несколько столетий спустя в Италии наёмные полководцы-кондотьеры, но оказался «эффективным менеджером» и смог овладеть личной властью… Надо полагать, Рюрик хорошо знал русский язык, а, значит, и местные условия.

Но сказать, что Русью правили варяги на том основании, что с 862 года в Новгороде сел князем варяг Рюрик, это примерно то же, что заявить, что Советской Россией правили грузины, поскольку во главе СССР стоял грузин Сталин. Спору нет – Рюрик и его потомки на Руси закрепились, но они потому и закрепились на Русской земле, что стали русскими. Причём именно рюриковичи стали русскими, а не русские стали так называться по варягам – «руси»…

Одна строчка из «Повести временных лет»: «И от тѣхъ варягъ прозвалася Руская земля… от рода въряжьска, прежде бо бѣша словѣни…» стала источником жарких споров на века, начиная с того XVIII века, когда возникли «норманская теория» и оппонирующие ей «анти-норманисты». По смыслу этой строчки, ранее – до Рюрика, на земле уж непонятно как называвшейся, жили славяне… Потом-де пришли варяги-«русь», и земля по ним стала называться Русской, а славяне стали, соответственно «русскими» – утверждали «норманисты», утверждаясь на сообщении Нестора.

Как быть, кто прав?

Как и во многих других случаях, надёжнее писаных летописей и учёных дискуссий оказывается живой народный язык. На русском Севере по сей день самое светлое место в доме называют «русью», а о светловолосом человеке и по всей Руси говорят, что он русый…

То, что скандинавов называли «рос» и «рус», вне сомнений. Макс Фасмер – учёный вполне авторитетный, сообщает, что арабское «Rûs» означает название норманнов в Испании и Франции, а греческое «ρωσιστι» (росисти) означает «по-скандинавски»… Но открываем пушкинского «Евгения Онегина», и эпиграфом ко второй главе обнаруживаем:

«O Rus!

Hor.^*

О Русь!» —

с примечанием: «^*О деревня!.. Гораций (лат.)».

Пушкин остроумно обыграл созвучность двух разных слов из двух разных языков. Да, слова на удивление созвучны, и каламбур удачен, однако суть слов различается, всё же, принципиально… Но если смотреть формально, то на основании строчки из Горация – автора, жившего пораньше викингов, можно утверждать, что викинги-«русь» – это не неистовые воины-берсерки, а мирные поселяне, известные римлянам именно в качестве таковых…

Впрочем, может быть римляне называли варягов «rus», имея в виду, что они – «варвары», «деревенщина»?

Пути языковой фонетики настолько причудливы и запутаны, что, оперируя летописной строчкой, на основании сходства звучания лишать русских права на самоназвание, возникшее среди них самих на их исконных землях, это, пожалуй, чересчур!

Слово «славяне», безусловно, древнее слова «русские», но ведь и народ русский как сложившаяся национальная общность, моложе общеславянского племени, не так ли? При этом он – как отдельный славянский народ, начал формироваться намного раньше появления в Новгороде варягов-«руси».

Различные источники – и западные, и арабские хронисты, упоминают о племени русов, как о жившем на землях от Днепра до озера Ильмень и пришедшем из Скандинавии. Надо полагать, в таких сведениях есть реальное историческое зерно, однако и в этом случае нет основания отделять русов от славян, поскольку в любом случае, живя в обширном славянском окружении, пришельцы могли сохраниться лишь в случае быстрой ассимиляции среди местных племён. Тогда ведь всё было в движении, национальности лишь формировались, и сейчас просто невозможно выявить факторы, определившие итоговое самоназвание того или иного народа… Французы по сей день именуют себя также галлами, а Англия нередко считает себя Британией…

Собственно, Иловайский, исследовавший вопрос капитально, считает, и очень основательно, название «Русь» гидронимом, то есть, происходящим от названия рек. Реки же от народов, населяющих их берега, получали имена раньше, чем эти народы обретали самоназвание.

Иловайский верно отмечает, что имена славянских народов весьма часто связывают с реками: моравы, полабы, полочане… Название бодричей он выводит не от слова «бодрый», а от реки Одры (Одера), и считает, что первоначально они именовались поодричи… А в областях обитания русских славян название рек «Рось» и «Русь» встречаются часто.

Однако это всё сказано больше к слову. На основной же вопрос по теме: «Что было бы, если бы новгородцы не “призвали” Рюрика?», можно спокойно и уверенно ответить: «Ничего бы не было, поскольку всё, что было необходимо для государственного развития Руси, уже существовало на Руси не один век, как и сама прарусская государственность».

Рюрик не создал русскую государственность, а поднял её на бóльшую высоту исключительно за счёт личного управленческого таланта, но – не предыдущего более совершенного государственного опыта.

Более того, вполне правдоподобно сообщение новгородской Иоакимовской летописи, сохранившейся в пересказе-цитировании В.Н. Татищева… В соответствии с ним «призвание» Рюрика было делом старейшины новгородских словен, первого новгородского посадника Гостомысла… По той же Иоакимовской летописи Гостомысл был сыном Буривоя (Боривоя), легендарного новгородского князя.

Здесь летопись – и без того не всегда надёжный источник, впадает в тон сказания, хотя, как известно: «сказка – ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок». Вначале уводящие в воистину глубокую древность строки Иоакимовской летописи повествуют о Славене, внуке Яфета… Славен якобы основал на Руси город Славенск, где сам же и княжил. Позднее князем в Славенске был некто Вандал (Винуль), сыновья которого звались Избор, Столпосвят и Владимир Древний.

От последнего и пошла та ветвь, 9-е поколение которой представлял легендарный Буривой, владевший Биармией – легендарной же областью на крайнем северо-западе европейской части России. Область эта, именуемая в скандинавских сагах Бьярманланд, находилась на побережье Белого моря в Двинской земле и издавна входила в сферу влияния Новгорода.

Буривой вёл тяжёлую войну с варягами, не раз побеждал, но затем потерпел от них поражение у «Кумени-реки» и едва спасся, укрывшись в крепости города Бьярмы, стоявшего на острове.

Новгородские словены, притесняемые варягами, обратились к Буривою за помощью, и он послал им сына Гостомысла, а было это примерно в начале IX века.

Имя Гостомысла в древних списках летописей не упоминается, и запись о нём отыскивается лишь в 1-й Софийской летописи XV века. Это – одна из новгородских летописей, которые велись при Софийском соборе в Новгороде, и там сказано, что новгородские словене поставили город Новгород и посадили в нём старейшину – «посадника» «первого Гостомысла».

Иоакимовская летопись сообщает также, что дочь Гостомысла Умила была замужем за Годославом, одним из западно-славянских князей с острова Руген или Руян (современный Рюген).

У Гостомысла была также старшая дочь Прекраса и ещё одна, по имени оставшаяся неизвестной (эта маленькая деталь делает полусказочную историю более достоверной). Было у Гостомысла и четверо сыновей, погибших в междоусобных войнах… Не имея наследников, Гостомысл, умирая, послал на Руген за внуком, которого звали… Рюрик.

Такова история призвания Рюрика в её хотя и легендарной, но очень привлекающей своей логичностью версии Иоакимовской летописи. Здесь нет ни странного самоуничижения новгородцев, ни их признания своей государственной и управленческой несостоятельности, зато эта версия исторично иллюстрирует тесное переплетение династических и общественных связей русских северных славян как с более западными славянскими, так и с балтийскими и скандинавскими племенами.

Между прочим, эта версия очень напоминает намного более позднюю историю «призвания» российской императрицей Елизаветой в Петербург внука Петра Великого – голштинского принца Карла Петера Ульриха, будущего императора Петра III.

Вот ещё одна иллюстрация в том же духе, косвенно работающая на версию Иоакимовской летописи.

Исландский скальд и летописец, а также составитель саг Снорри Стурлесон (1179–1241) известен знаменитой книгой «Круг земной». Так вот, в саге об Олафе Святом Стурлесон описывал, как Олаф и его сын Магнус бежали из Норвегии и были приняты в Новгороде Великом и Киеве. Писал Стурлесон и о счастливой стране на севере Руси Бьярманланде, о Старой Ладоге…

Иными словами, между скандинавами и русскими славянами давно установились разнообразные контакты – от обмена ударами до обмена визитами, и жизнь прарусского Севера вялой не была.

Дают информацию к размышлению и некоторые новгородские названия: Старая Русса, Старая Ладога, но – Нов-город. По логике названия следует, что был и более старый город на месте Нов-города, то есть – Стар-город. Ряд источников об этом прямо и свидетельствует, удостоверяя давнее присутствие на Севере русских славян, продвинувшихся сюда из центральных прарусских областей Поднепровья. В частности, Михаил Васильевич Ломоносов – кроме прочего, ещё и блестящий историк, считал, что Новгород «исстари слыл Славенск», что вполне возможно.

В пользу просто династического смысла появления Рюрика в Новгороде говорит и тот факт, что Рюрик прибыл в Новгород спокойно и без эксцессов. А ведь в то время норманны – варяги, викинги, ощущая свою силу, действовали мечом. Так, например, они совершали успешные походы во Франкскую державу и в 834–838 годах опустошили Фрисландию… Периодически разрушались крупные торговые центры побережья, такие как Дорестад и Вальхерен… В 841 году викинги дотла выжгли Руан, захватили Нант, в 845 году пали и были разрушены Гамбург и Париж, в 848 году – Бордо. В 860 году флот викингов, под водительством Хастинга вошёл в Средиземное море и вторгся в Италию…

В пределах Руси ничего подобного не было, хотя норманны проникали по торговым путям до Волги и Каспия. Войны, конечно, случались, но шли с переменным успехом, и ничего подобного опустошению Франции викингами на прарусских землях не наблюдалось. Подобное «миролюбие» может быть объяснено одним – наличием в основных центрах русских славян достаточно сильной и централизованной власти и до Рюрика.

От Рюрика, скончавшегося в 879 году, летописные источники перебрасывают мостик на юг – в Киев, где с 80-х годов IX века княжил Олег по прозванию Вещий.

О происхождении Олега существует ряд версий, однако наиболее убедительной представляется версия о нём, как о норвежском (или шведском) ярле – знатном воине, хорошо знавшем северные русские области по походам в Биармию и далее – в глубь Гардáрики, прарусской «страны городов».

Сестра Олега Ефанда (Алфвинд) была выдана замуж за Рюрика. То есть Олег был шурином Рюрика. Умирая, Рюрик передал власть в Новгороде Олегу как старшему в роде, поскольку единственный сын (возможно – внук) Рюрика Игорь был ещё мал. Но вскоре Олег предпринял поход на юг, и, дойдя до Киева, принял там княжение.

Существует легенда о княжении до этого в Киеве Аскольда и Дира… Олег же якобы получил приглашение от хазарского царя разгромить и уничтожить «Русский каганат» Аскольда и Дира, но согласился не сразу. Лишь собрав большую рать, Олег двинулся из Новгорода, вначале завоевал Смоленск, а дойдя до Киева, заманил Аскольда и Дира обманом на свою ладью и убил, чтобы сесть на киевский княжеский стол.

История эта довольно легендарна, на происхождение Аскольда и Дира разные источники указывают по-разному, но как их происхождение, так и обстоятельства появления в Киеве правителя из Новгорода для нас должны быть мало существенными. Существен факт роли Киева как центра южных прарусских земель, так или иначе связанного с центром северных прарусских земель – Новгородом.

Опять-таки по легенде, изложенной в «Повести временных лет», Киев основали три брата – князья полян Кий, Щек и Хорив (была у них ещё и сестра Лыбедь)…