Текст книги "Русские распутья или Что быть могло, но стать не возмогло"

И была основная податная группа – смерды, крестьяне…

Их правовое положение разные историки определяют по-разному, но, пожалуй, наиболее верно подошёл к проблеме академик Б.Д. Греков, считавший, что «нужно обращаться к терминам не юридическим, а экономическим, стараться найти место смерда в определённой исторической системе производства»…

Очень верно! Общественно-экономическая роль того или иного социального слоя должна интересовать нас в первую голову – эта роль определяет смысл и значение этого слоя. Греков писал, что с этой точки зрения смерд, крестьянин, «есть непосредственный производитель, владеющий своими собственными средствами производства, вещественными условиями труда, необходимыми для реализации его труда и для производства средств его существования, самостоятельно ведущий своё земледелие, как и связанную с ним деревенско-домашнюю промышленность».

В правовом и политическом отношении это была неполноценная часть общества – права рядового смерда и рядового свободного горожанина серьёзно различались, но…

Но вспомним княжескую дискуссию между великим киевским князем Святополком и его двоюродным братом Владимиром Мономахом о сроках похода на половцев… Святополк считал, что идти в поход надо летом, потому что весной смерды воевать не смогут – им надо пахать и сеять.

Владимир же резонно возражал, что как раз во время пахоты и сева могут прийти половцы, убьют смерда, возьмут в плен его жену и детей, и «всё именье» смерда «возьмёть».

Уже один факт такого спора обнаруживает и понимание князьями важности смерда как общественной фигуры, и то, что смерд был отнюдь не бессловесной личностью вроде описанных Тургеневым крепостных XIX века. Социальный слой, умеющий обращаться не только с оралом, но и с мечом, не мог не играть в общем строе государственной жизни своей немалой роли.

Как видим, князья зависели не только от горожан с их вечем, но и от смерда с его двойным умением и готовностью как пахать, так и воевать…

И, пожалуй, здесь же имеет смысл коснуться просто быта раннесредневековой Руси.

Духовные и культурные основы его уходили в праславянство – это ясно уже из того, что даже в XIX-м, и даже в ХХ-м веке этнографы прослеживали связь, например, узоров народных вышивок с праславянским культом Рожаниц. Однако новые времена приносили и новые веяния в общественную жизнь. В 2009 году увидела свет книга Вадима Викторовича Долгова «Потаённая жизнь Древней Руси: Быт, нравы, любовь» – не во всём равноценная, однако ценная уже охватом фактов и дающая хорошие импульсы для размышлений…

Так, автор утверждает, что «древние и средневековые обитатели Франции, Англии, Германии, России подчас не более понятны их постиндустриальным потомкам, чем родовые сообщества тихоокеанских архипелагов…».

Ну, что касается «постиндустриальных потомков», то успешно проводимая мировой Золотой наднациональной Элитой де-интеллектуализация общественной жизни человечества ведёт к тому, что эти потомки перестанут понимать самих себя… Однако нельзя не согласиться с автором «Потаённой Руси…» в том, что проникновение в сознание людей далёкого прошлого – дело сложное, но задача эта вполне разрешима, ибо в любом обществе его члены хотя бы на бытовом уровне как-то отражают в себе социальные и политические реальности своего времени…

При этом верно и то, что одними летописями здесь не обойтись уже потому, что их писали не только с вполне определёнными политическими и социальными установками, но и сами летописцы резко выпадали из общей массы как в силу образованности, так и в силу выключения из «обычной» жизни – летописанием занимались ведь монахи.

Синтез же того, что можно извлечь из летописей, из фольклора, из результатов археологических раскопок, позволяет понять, что русский повседневный быт был, как и всякий быт, всяким – в разных социальных слоях, в разное время…

И в целом это был не унылый быт.

Ключевский цитировал Карамзина, которому период после Ярослава Мудрого представлялся временем «скудным делами славы и богатым ничтожными распрями многочисленных властителей, коих тени, обагрённые кровию бедных подданных, мелькают в сумраке веков отдалённых», и Соловьёва, у которого русские люди в те времена «действуют молча, воюют, мирятся, но ни сами себе не скажут, ни летописец от себя не прибавит, за что они воюют, вследствие чего мирятся; …все сидят запершись и думают думу про себя…»… А затем Ключевский возражал собратьям-историкам, что такие эпохи имеют «своё и немаловажное историческое значение» как эпохи переходные, когда «развалины погибшего порядка» перерабатываются «в элементы порядка, после них возникающего»…

Однако это ведь историки потóм делят историю на периоды – «бурные» или «бесплодные», а народ живёт в рамках своей и мировой истории непрерывно… Он сохраняет привычки и традиции и заменяет их лишь тогда, когда они изживут себя, а если они себя не изживают, то и переходят из века в век, оставаясь с народом, их породившим.

При всём при том, Киев конца XII века действительно умалялся, а былые окраины – Новгород, Галич, и особенно – Владимир, вырастали в самостоятельные единицы, претендовавшие на самоуправление, или уже добившиеся его. Особое будущее при этом было у Северо-Восточной Руси, в пределах которой уже жила, ещё не помышляя о ведущей роли, Москва.

Суздальскую землю начал строить, по сути, Юрий Долгорукий, а Андрей Боголюбский хвалился, что населил Суздальскую землю городами и большими сёлами. Но если бы это его стремление не совпадало с устремлениями и планами народной массы, ни о каком многолюдстве Владимиро-Суздальской земли говорить не приходилось бы. Как и до этого, и после, сильный властитель просто оказывался катализатором цивилизационного прогресса.

После убийства Андрея Боголюбского с 1174 по 1176 год во Владимиро-Суздальской земле бушевали усобицы, и лишь в 1176 великое княжение во Владимиро-Суздальской земле принял брат Андрея – 22-летний Дмитрий-Всеволод Юрьевич, известный в русской истории под прозвищем «Большое Гнездо».

Считается, что прозвище он получил по большой семье, и детей у него было, даже по русским меркам, не так уж и мало – восемь сыновей (среди них – будущий новгородский князь Ярослав, отец Александра Невского), да три дочери со звучными русскими именами Всеслава, Верхослава, Сбыслава, и одна с греческим – Елена.

Однако прозвище «Большое гнездо» стóит отнести скорее к политике Всеволода. Она имела вполне общерусский характер, и владимирский князь нередко диктовал свою волю как Южной Руси – Смоленску, Киеву, Рязани, так и «господину Великому Новгороду».

Как отмечал в «Кратком Российском летописце» Ломоносов, Всеволод «вёл войну с Глебом, князем рязанским, с обеих сторон разорительную. Половцев победил неоднократно и был от прочих князей почитаем».

В раннем детстве трёхлетний Всеволод Юрьевич был изгнан единокровным братом Андреем Юрьевичем Боголюбским и вместе с матерью – византийской принцессой Ольгой, нашёл приют в Византии, но вскоре возвратился и с юных лет был вовлечён в политическую деятельность Боголюбского. Когда Боголюбский был подло убит, Всеволод не сразу смог занять владимирский стол, но он его-таки занял позднее.

Вначале на смену Боголюбскому Суздальская земля избрала в преемники его племянников Ярополка и Мстислава Ростиславовичей, а те пригласили своих дядьев Михаила и Всеволода Юрьевичей. Началась распря, во Владимире сел Михаил, отдав Всеволоду Переяславль-Залесский. Но после смерти Михаила владимирцы пригласили на княжество Всеволода.

Как и его погибший брат Андрей Боголюбский, Всеволод опёрся на горожан и «младшую дружину». Он был жёсток со знатью, совершил успешные походы на волжских булгар и мордву и стал сильнейшим русским князем, высоко подняв авторитет владимиро-суздальского великого стола. Одно время он был хорош с будущим князем Галицко-Волынской земли Романом – в «Царственном летописце», сочинении XVI века, изображено, как Роман заставляет своего тестя Рюрика Ростиславовича целовать крест Всеволоду Большое Гнездо и его детям. К сожалению, этот союз, как и вообще все княжеские союзы на Руси, не перерос в государственную унию на базе объединения Владимира, Киева и Галича.

Пожалуй, показательно, что ко времени правления Всеволода относится создание знаменитой русской литературно-исторической эпической поэмы «Слове о полку Игореве», датируемой 1185–1187 годами.

Основу её сюжета составляет неудачный поход новгород-северского князя Игоря Святославича и его брата Всеволода Буй-Тура на половецкого хана Кончака. Само по себе дело было вполне обычным – превентивные походы на степняков имели целью предотвратить их разорительные набеги, но и военная добыча среди целей походов тоже была. В апреле 1185 года Игорь решил попытать счастья и заодно «поискати града Тьмутороканя», однако поход постигла неудача, князь и его брат попали в плен, из которого Игорю в том же году посчастливилось бежать.

Автор «Слова» остался неизвестным, хотя не исключено, что написано оно самим Игорем. В любом случае автор был отлично знаком с общерусской и европейской ситуацией, с княжескими взаимоотношениями, и обладал широким взглядом на события.

Идейным рефреном «Слова» становится, с одной стороны, мысль о гибельности раздоров и усобиц, а с другой стороны – мысль о необходимости единства князей в деле защиты и развития Русской земли.

Автор сетовал, что брат говорит брату: «се моё, а то моё тоже», что князья начинают называть великим малое, а в это время «поганiи со всѣх странъ приходяху съ побѣдами на землю Русскую»…

«Слово…» поимённо обращалось к наиболее могущественным русским князьям, начиная с Всеволода Большое Гнездо, и призывало их «вступить в златые стремена за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы», «загородить Полю ворота своими острыми стрелами за землю Русскую, за раны Игоревы»…

Сожалея об отсутствии во главе русских войск в походе на Кончака владимирского великого князя, автор «Слова» восклицал: «Великий княже Всеволоде! Ты же можеши Волгу веслы раскропити (вёслами разбрызгать. – С.К.), а Донъ шеломы выльяти (шлемами вычерпать. – С.К.)…», и заключал: «Аже бы ты былъ, то была бы чага по ногатѣ, а кощей по резанѣ…».

«Чага» – это рабыня, «кощей» – раб, а «ногата и резань» – мелкие монеты… Деталь вполне в духе того времени, которое нам никак нельзя идеализировать, но которое нам надо понимать не только в его грубости и низменности, но и в его величии.

Причём надо говорить не только и не столько о величии большинства русских князей – они-то как раз чаще всего его не проявляли, а о величии народа, жившего повседневной жизнью, но именно этой повседневной жизнью создававшего силу и благосостояние Русского государства

Не князья создавали историю великого народа, а сам этот народ… И великой её делал народ, поскольку великим оказывался масштаб его деяний – материальный, географический, исторический.

Если великий князь оказывался и впрямь великим не только по титулу, но и по историческому калибру – как Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Мономах, Боголюбский, Всеволод Большое Гнездо, то успехи Руси и её народа оказывались особенно яркими и значимыми.

Если великий князь был фигурой исторически мелкой, что ж – народ всё равно жил и самим фактом своей жизни продолжал русскую историю.

Князья строили, а потом сами же нередко и разрушали выстроенное при них же, поскольку переходили из удела в удел, и город, ранее бывший во владении, мог оказаться враждебным, подлежащим разграблению.

Народ же только строил: возводил храмы, детинцы, каменные палаты и бревенчатые избы, ковал топоры и пики, амбарные замки и гвозди, мял кожи, шил кафтаны, ткал холсты, плёл лапти, бортничал, выжигал уголь, резал деревянные ложки, обжигал горшки, пахал, сеял, жал…

Слагал былины, легенды и песни…

Как часто мы говорим и пишем: «Владимир взял…», «Ярослав построил…», «Мономах основал…», «Всеволод присоединил…» и т. д. А ведь закладывали каменный фундамент Софийского собора и возводили его стены, готовили раствор для каменной кладки, обтёсывали камни, безымянные сыны русского народа… И они же грудью вставали на заслон степняков, и грудь эту защищала скованная не князем, а русским кузнецом кольчуга.

Они, эти давным-давно обратившиеся в прах люди – наши соотечественники, пусть и разделяет нас почти тысяча лет… У них не было айфонов и Интернета, но ходили они по той же земле, что ходим и мы, под тем же небом.

По этим землям прошли, конечно, многие – и воины Батыя, и гвардия Наполеона, и белокурые арийцы из «Ваффен-СС», но все они были чужды той земле, на которую пришли издалека, и которую любил автор «Слова о полку Игореве».

А те, к кому обращалось «Слово…» – это ведь были не только князья, но и вообще русские люди. Они жили и умирали в городах, носящих названия, родные им и дорогие с рождения… Но эти же названия дороги и нам: Киев, Овруч, Чернигов, Суздаль, Полоцк, Торжок, Владимир, Новгород и прочая, и прочая, и прочая…

Автор «Слова…» не говорит обо всём подобном прямо, но его не местнический, а общерусский патриотизм и любовь к русскому народу несомненны… Это была политическая публицистика, но – в отличие от фактографии летописей, она содержала анализ положения дел и, что самое существенное, – рекомендации князьям использовать свои «златы шеломы, и сулицы и щиты» не для отбивания друг у друга волостей, а для отпора внешнему врагу.

Были в «Слове» и упрёки князьям за то, что они «своими крамолами» наводят «поганыя на землю Русскую»…

В системном смысле всё это било не в бровь, а в глаз, однако практических последствий не имело – если иметь ввиду вещественные, реально осязаемые положительные последствия. Отрицательных же последствий хватало: в текущем масштабе времени – в виде половецких набегов, а в достаточно близкой уже перспективе – в виде монгольского нашествия.

Говоря о княжении Всеволода Большое Гнездо, Ломоносов отметил и то, что «в его время киевское княжение весьма обессилело и другой престол был основан был в Галиче»…

Последний момент надо осветить хотя бы кратко…

Галицкое княжество было одним из древнейших на Руси и входило в состав достаточно самостоятельной части Киевской Руси – Червонной Руси (возможно – по городу Червеню) с Галичиной, Перемышлем, Владимиром-Волынским, Теребовлем…

Земли были пограничными с Польшей и входили в состав то Польши, то Руси. Так, в 981 году великий киевский князь Владимир отвоевал Перемышль, Червень «и иные грады»… Позднее их захватил польский король Болеслав I Храбрый, а в 1031 году Ярослав Мудрый вернул их под власть Киева.

Через сто лет перемышльский князь Владимирко Володáревич, княживший с 1141 по 1153 год, объединил галицкие земли под своей рукой и стал независимым от Киева. Он даже столицу свою перенёс подальше от Киева – в более западный Галич, почему и княжество стало называться Галицким. Пытался Владимирко присоединить и волынские земли, но успеха не имел. Тем не менее сыну Владимирко – Ярославу, достались в наследство огромные владения от верховьев Сана и Горыни до среднего течения Днестра и Дуная.

Ярослав получил характерное прозвище «Осмомысл», то есть, имеющий восемь «смыслов», умов. И прозвали его так по заслугам – при нём Юго-Западная Русь достигла наибольшего расцвета – развивались города, ремёсла, торговля, образование… Осмомысл умело использовал своё срединное положение и обеспечил себе если не дружественность, то относительную лояльность всех соседей, опасавшихся того, что Осмомысл примкнёт к кому-то одному. Он сажал своих ставленников на киевский великокняжеский стол, был в хороших отношениях с чешским королём и польскими князьями, успешно сдерживал венгерского короля Белу III.

В «Слове о полку Игореве» автор обращался и к Осмомыслу, говоря: «Галичкы Осмомыслѣ Ярославе! Высоко сѣдиши на своемъ златокованнѣмъ столѣ, подперъ горы угорскыи (Карпаты. – С.К.) своими желѣзные пълки (железными полками. – С.К.), заступивъ королеви (Беле III. – С.К.) путь, затворивъ Дунаю ворота, … суды рядя до Дуная…». Далее же автор «Слова» писал: «Стрѣляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Русскую, за раны Игоревы…».

Увы, подобные призывы были тщетны и, как уже сказано, не имели желаемого результата – княжеские раздоры продолжали блокировать единство Руси.

Осмомысл был женат на дочери Юрия Долгорукого Ольге и имел от неё законного сына Владимира, однако ни жену, ни сына не любил, обращался с ними грубо, и в 1173 году они бежали вначале в Польшу, а затем на Волынь. Умерла Ольга в 1181 году, приняв пострижение в одном из суздальских монастырей во Владимире-на-Клязьме.

1 октября 1187 года Осмомысл скончался, началась смута, и в итоге Роман Мстиславич, второй из сыновей великого князя киевского Мстислава Изяславича, после упорной борьбы с боярами Галича в 1199 году захватил Галицкое княжество и объединил его с Владимиро-Волынским княжеством в единое Галицко-Волынское княжество.

Трудно поверить в то, на каких протяжённых пространствах в те немоторизованные и бездорожные времена разворачивались драмы и трагедии русской истории. Трудно понять и переплетения княжеских усобиц… Так, юный Роман был посажен отцом в 1168 году на новгородское княжение с согласия новгородцев. А в 1170 году на Новгород двинулось суздальское войско во главе с сыном Андрея Боголюбского Мстиславом. Боголюбский, изгнав в 1169 году из Киева отца Романа – Мстислава, теперь вознамерился изгнать из Новгорода Романа. Однако жестокую осаду удалось отбить…

Впрочем, осенью того же 1170 года Роман ушёл из Новгорода во Владимир-Волынский и пятнадцать лет занимался обустройством этого княжества, входя периодически в конфликт с Всеволодом Большое Гнездо, который претендовал на верховную власть на Руси.

После же смерти Осмомысла Роман Мстиславич при поддержке польского короля Лешка Белого, захватил Галич и Волынь, сосредоточив в своих руках огромные территории.

Княжение Романа Галицкого, вскоре захватившего и киевский великокняжеский стол, проходило в острой внутренней и внешней борьбе, хотя с ним считались Византия, Польша, Венгрия, а папа римский Иннокентий III предлагал ему королевскую корону на условиях перехода в католичество, от чего Роман отказался.

Имея планы продвинуться в Саксонию, Роман в 1205 году вмешался в польско-немецкий конфликт на стороне Лешка. Однако последний вскоре помирился с немцами, и тогда, обозлённый отказом бывшего союзника вознаградить его помощь землями в Польше, галицкий князь двинул войско на Лешка. 14 октября 1205 года, отделившись от основных сил, Роман попал с небольшим отрядом в засаду у Завихостья на Висле и был убит.

Галицко-Волынское княжество тут же стали разрушать смуты, распри и вскоре оно распалось, а его земли начали подпадать под власть чужеземных владетелей. Второе, но очень неровное дыхание Галицко-Волынская земля получила при сыне Романа Данииле, но – не сразу.

Вне всяких сомнений, тогдашний «галицкий» изгиб русской истории не лишён «бифуркационного» аспекта…

Роман Галицкий был русским князем, и его владения по большей части относились к исконно русским землям. Всеволод Большое Гнездо тоже был русским князем, и тоже обладал огромной властью. А если бы эта власть, а точнее – земли, подвластные Роману и Всеволоду, объединились?

Увы, ни один из двух могучих князей не был готов уступить другому роль верховного вождя единой могучей России. Но эта идея не была популярна и среди всей массы более мелких русских владетельных князей, да и среди «верхов» русского общества вообще.

Местническая свобода была князьям слаще.

Объединительные настроения автора «Слова о полку Игореве» оттого и были не очень-то оптимистическими, что они оказывались не главенствующими в русском пред-монгольском обществе. Если бы было иначе, возможно, Роману и Всеволоду пришлось бы искать взаимоприемлемый компромисс, тем более, что Роман позднее склонялся к союзу с Всеволодом.

Тем не менее, объединение «Червонной» Юго-Западной, Западной «Белой», Южной, Северо-Восточной и Северной Руси в одно общее Русское государство в первые десятилетия XIII века было отнюдь не невозможным. В историческом, национальном и геополитическом плане такое объединение оказывалось даже неизбежным – прошли века, и так и случилось…

Лишь отвратительное своекорыстие нынешней элиты – всех этих кравчуков, ельциных, шушкевичей, порошенок и тимошенок с яценюками, медведевыми, чубайсами, путиными и коломойскими, вновь раздробило единое, непросто собранное…

Поймём ли мы всю преступность антинациональных и антисоциальных деяний как той давней, так и нынешней элиты? Поймём ли, что нынешняя якобы «элита» становится возможной только на почве социальной глупости народных масс, избирающих себе во властители откровенно бездарных, бессовестных и бесперспективных мошенников?

Вернёмся, впрочем, в домонгольскую Русь… Если бы русские раннесредневековые «верхи» и русские вожди проявили тогда историческую дальновидность и государственную зрелость, общерусское объединение могло стать фактом уже в начале XIII века. И тогда даже мощный монгольский напор не смог бы разметать великие русские перспективы.

Ломоносов, отмечая, что в начале XIII века «киевское княжение весьма обессилело и другой престол основан был в Галиче», далее резюмировал: «Владетели (Роман Галицкий. – С.К.) писались самодержцами всея Руси, чем она, разделясь на северную и южную, пришла в слабость».

Роман действительно претендовал на всероссийскую власть и польский хронист Стрыйковский, расхваливая его, сообщал, что «он себя королём русским именовал». Тем временем подступали времена, когда разделившиеся Южная Русь и Северная Русь будут одинаково преданы монгольскому огню и мечу.

И эту давнюю историю не мешало бы помнить как Киеву, так и Москве – не столько в лице сидящих ныне на киевском и московском «столах», поскольку что с них взять, сколько в лице тех нынешних интеллектуальных и интеллигентских «верхов», которые проявляют сегодня не большую историческую ответственность и дальновидность, чем их далёкие предки.

Распри и развитие шли рука об руку, и распри мешали развитию. Вот сюжет из жизни Всеволода Большое Гнездо и его сыновей…

Старший сын Всеволода Константин Всеволодич в конце 90-х годов XII века – подростком, был назначен на княжение в Переяславль Русский (Южный), стоящий на реке Трубеж, левом притоке Днепра (ныне Переяслав-Хмельницкий на Киевщине). Затем отец отправил Константина на княжение в Новгород Великий, где он пробыл с 1205 по 1208 год, после чего отец дал ему во владение Ростов Великий с Ярославлем и Угличем… Константин занялся расширением первых двух городов и вёл там крупное строительство.

В это время Юрий Всеволодич – ещё один сын Всеволода, младше Константина на два года, находился при отце и зимой 1208/1209 года был послан вместе с Константином и младшим братом Ярославом к Торжку и Твери, проводя демонстрацию силы для устрашения Новгорода.

В 1205 году, Ярослав Всеволодич сел, после женитьбы в 15 лет, в Переяславле Русском, сменив Константина. Через год Ярослав был приглашён галичскими боярами на княжение в Галич, незадолго до этого лишившийся Романа Галицкого. Однако галичский стол перехватил сын новгород-северского князя Игоря Святославича (героя «Слова о полку Игореве»).

А вскоре великокняжеский киевский стол знял черниговский князь Всеволод Святославич Чермный и изгнал Ярослава: «Иди ис Переяславля к отцю своему в Суждаль, а Галича под моею братьею не ищи, аще (если. – С.К.) не пойдешь добром, то иду на тя ратью»…

Ярослав вернулся во Владимир к отцу, и тот в 1208 году дал ему Переяславль-Залесский, а через год послал княжить в Рязань. В 1209 году рязанцы восстали и хотели выдать Ярослава черниговским князьям. Всеволод Большое Гнездо предпринял карательную экспедицию, разорил и сжёг Рязань, Белгород-Рязанский, а людей вместе с рязанским епископом Арсением вывел в суздальскую землю.

В 1211 году между Всеволодом Большое Гнездо и Константином произошла ссора из-за земель, которые старший сын должен был наследовать после отца. Константин просил Ростов Великий и Владимир, но отец отказал и велел Константину прибыть во Владимир для «ряда», то есть – переговоров. Константин не явился, и тогда Всеволод Большое Гнездо объявил наследником второго по старшинству сына – Юрия.

В 1212 году Всеволод скончался и великим князем владимирским стал Юрий II (первым был Долгорукий), но Константин собрался на него походом. Юрий мирно предложил старшему брату сесть на великий стол во Владимире в обмен на стол для него в Ростове. Константин же намечал Ростов Великий для своего сына Василька и был готов отдать брату лишь Суздаль. В итоге Юрий соединился с Ярославом против Константина, но кровопролитная сеча на реке Ишня не дала перевеса ни одной стороне.

Тогда в распрю вмешался сидевший в Новгороде Мстислав Мстиславич Удатный (Удалой или Удачливый). Юрий и Ярослав угрожали Новгороду, и Мстислав выступил против них в союзе с псковскими, смоленскими князьями и сидевшим в Ростове Константином. В битве 1216 года на реке Липице у Юрьева-Польского верх взял Мстислав, и его союзник Константин занял великий владимирский стол.

После кончины Константина в 1218 году Юрий II вернул себе великое владимирское княжение и правил до 1236 года, совершив немало полезного и значительно расширив территорию Владимирского великого княжества. Так, в начале 20-х годов XIII века он основал в земле мордвы один из крупнейших в будущем русских городов – Нижний Новгород. И сегодня на высоком берегу Волги здесь стоит Печерский Вознесенский монастырь, заложенный великим князем владимирским Юрием II Всеволодичем.

Брат же его Ярослав – отец будущего Александра Невского, то княжил в Новгороде, то ссорился с новгородцам и его изгоняли, а потом вновь призывали…

Во всей этой княжеской «чересполосице» и «калейдоскопе» тщеславий легко запутаться – тут сам чёрт ногу сломит.

Но так было…

И мы должны об этом знать, и об этом помнить.

Из средневекового «парада» «суверенитетов» и княжеских тщеславий выросло и особое явление уже постмонгольской государственной жизни Московской Руси – местничество. Его определяют как «условное» распределение служб между лицами в зависимости от степени их родовитости, а также связанное с родовым статусом право отказаться от предлагаемого великим князем (позднее – царём) поста или должности. Если боярин считал, что ему «невместно» делать то или это, то принудить его к службе никто не мог.

Ещё бы – обойдённый чином «терпел поруху».

На «место» в государственной иерархии влияла древность рода, но со временем имели своё значение и заслуги предков; «отечество», унаследованное сыном от отца, и т. д., и это приводило к крайней запутанности системы местнических «разрядов». Вряд ли будет преувеличением сказать, что местничество как факт постмонгольской жизни Руси принесло ей добрую половину её внешних невзгод.

Истоки появления местничества – чисто русского государственного (собственно – антигосударственного) института, объясняют по-разному, в том числе – «семейными застольными обычаями»… Однако, весьма вероятно, что свою роль сыграл здесь и монгольский период жизни Руси, поскольку у монголов вопросы чинопочитания и подчинённости приобретали гипертрофированный характер.

Но, всё же, основы этого разрушительного для русского единства явления были заложены, надо полагать, ещё в домонгольский период.

В домонгольский период сложилось и такое явление русской жизни, как ушкуйничество. Оно процветало и до монголов, и при монголах, и позднее, и не упомянуть о нём в обзоре русской истории нельзя.

Ушкуйники – это русские речные пираты, а точнее – новгородские пираты. Новгород был и родиной ушкуйничества, и его питательной средой – ни в одной другой русской провинции ушкуйничество не достигало такого размаха, как в Новгороде. Уже к 1032 году относится поход ушкуйников на Югру, но летописи отмечали далеко не всё…

Возникновению ушкуйничества (слово происходило от названия судна – ушкуя) способствовала вся атмосфера Новгорода – торговая, богатая, «калейдоскопическая», мало сдерживаемая княжеской властью, зато наполненная борьбой боярско-купеческих партий с разных «концов» Новгорода.

Всё это и породило в Новгороде особую социальную группу, члены которой не приписывались ни к одной из городских общин, как того требовали новгородские установления для гражданской полноправности, а примыкали к той или иной партии, и в руках «сильных», богатых людей становились орудием смуты.

Власти стремились освободиться от постоянного присутствия вольницы в городе и указывали ей дело вне его – расширение пределов Новгородской земли. Второй побудительной причиной становились разбой и грабёж, но, естественно – тоже вне Новгорода. Оба момента были новгородским «верхам» выгодны и ими поощрялись.

Так походы и набеги ушкуйников стали элементом русской жизни на века. Новгородские бояре и купцы использовали ушкуйников – а их число всегда было немалым – как для захвата и колонизации новых земель, так и для организации торгово-разбойничьих экспедиций на Каме, Волге и т. д.

Ушкуйники – как и вообще любые пираты, представляли собой серьёзную военную силу, но, как и любые другие пираты, были силой, по сути, вненациональной, космополитической. Ушкуйники грабили волжских булгар, но так же они грабили и суда русских купцов, и русские города. В летописи отмечено, что в 1088 году камские булгары взяли Муром, и Татищев и Соловьёв считают, что это было сделано в отместку за разбои ушкуйников по Оке и Каме, вредившие булгарской торговле.

Ушкуйничество было явлением неоднозначным и разноликим. Скажем, в 1174 году дружина ушкуйников основала самостоятельную Вятскую землю, а это уже – некоторая оседлость, администрация, развитие городов.

В период становления ушкуйники оказались элементом борьбы в Новгороде различных политических противников, но затем приобрели и самостоятельное значение, а разбои ушкуйников нередко становились причиной неприятностей для Новгорода и претензий к нему со стороны других русских земель, особенно – Москвы.

Приход на Русь монголов и возникновение в Поволжье Золотой Орды не изменили преимущественно разбойничьего характера ушкуйничества и даже усилили в нём элемент чистого разбоя. Походы ушкуйников – они и на монгольскую столицу Сарай-Бату набеги совершали – подрывали экономические ресурсы Золотой Орды, но, в то же время, осложняли и развитие русской торговли по рекам Волжского бассейна.

Показательно, что активность ушкуйников усилилась с ослаблением Золотой Орды. Но она была обременительна и для Руси. В 1360 году ушкуйники во главе с боярином Анфалом Никитичем взяли город Жукотин на Каме и перебили там множество татар и армянских купцов. В результате князья Суздальский, Нижегородский и Костромской были вынуждены, по приказу хана, предпринять против ушкуйников репрессии и изловленных направлять в Орду. Имел неприятности из-за ушкуйников с монголами и московский великий князь Дмитрий Иванович Донской.