Текст книги "Жизнь глазами пессимиста. Рассказы"

Жизнь глазами пессимиста
рассказы
Сергей Николаевич Куприянов

© Сергей Николаевич Куприянов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Гей-парад

Маленький шахтерский городок, затерявшийся реди терриконов и отвалов некогда громкой стахановской славы, дремал на раскаленном июльском солнце. Мирный сон городка изредка нарушался грохотом мчавшейся по ухабам машины, прозванной в народе «говновозкой», с красивой, прописью в стиле «Жигулевское», выведенной на боках бочки надписью – «Отсосем» и телефонами Лехи и Тохи Шимко. Братья – близнецы, отслужив в ВДВ и вернувшись в родной город, из металлолома, оставшейся от автоколонны шахтоуправления, собрали «Газон» и стали оказывать услуги населению. Бизнес оказался довольно прибыльным. Дома в городке, в основном, были частными, а потребности населения «до ветру» не прекращались даже в самые нелегкие времена. Хотя бизнес братьев пах не очень респектабельно, почет и уважение у них были заслуженные. Да и у девушек они были на особом счету. Веселые и бесшабашные братья пользовались бешенным успехом у женского населения городка, за что заработали прозвище, которое при детях старались не произносить.

Небольшая передышка между отопительными сезонами несколько расслабила городского Голову Ивана Степановича Пузикова. Невысокий, лысый, немолодой мужчина мысленно уже планировал, как будет проводить свой очередной отпуск, который проводил традиционно, по-семейному, одну часть на даче, а вторую, ездил в Крым. Никакой Турции и Египта не признавал, отчасти потому, что боялся, что могут пойти разговоры, отчасти по привычке. Головой он был уже давно. Пережив несколько выборов и, видимо, поскольку в городишке не осталось никакой сколько-нибудь привлекательной промышленности или других лакомых кусков, конкуренцию, ни из области, ни из местных ему никто не желал составлять, кроме предводителя местных коммунистов и зама в одном лице Петра Сергеевича Куницына, с которым проработал еще в райкоме партии. Все было достаточно предсказуемо. И дни тянулись один за другим, неотвратимо приближая Ивана Степановича к долгожданной пенсии. Звонок из области застал Голову в кабинете.

– Иван Степаныч, доброго здоровья, дорогой, – баритонил областной начальник – Тут вот какая, понимаешь, задача. К тебе приедет делегация, иностранная, человек пять. Ты встреть их, ну, как полагается….. вот…

Нехорошее предчувствие заставило Ивана Степановича приподняться. Что – то эти паузы в трубке и многозначительное «Понимаешь, задача», с его – то опытом и чутьем на разные политические веяния и колебания, несколько обеспокоили. «За каким чертом они к нам едут? Может родственники погибших немцев во время войны?», – промелькнуло у Ивана Степановича.

– Общим так. Тебе необходимо организовать… гей-парад в это воскресенье…, – резанул напоследок начальник, не желая держать необычное предложение в себе.

– Не понял, – Николай Викторович… парад…. Так день освобождения еще… – не совсем понимая, что от него требуется, произнес Иван Степанович.

– Ты меня хорошо слышишь? Гей – парад. Ты что телевизор не смотришь? Мы движемся в Европу и, как её… гомофобия, там наказуема. Там президенты педи…., эти, геи и ничего, процветают.

– А где я тебе их возьму? Вы чё там? Какой гей – парад? Вот у себя и проводите, в области, – взял себя в руки Иван Степанович.

– Да ты не ерепенься. Общественность организуй, наверняка есть у тебя, эти, геи, понимаешь, только скрываются. Вот проведешь парад и увидишь сколько их. А у нас нельзя, не время, народ будоражить зря, еще инциденты могут быть, а там иностранцы. А у тебя тихо, спокойно. Кто там, что скажет.

– Я всего ожидал от тебя, Николай Викторыч, но такой….

– Вот проведешь парад и в отпуск. Все. Это решение губернатора, так, что я тут бессилен.

Иван Степанович медленно опустился в кресло, повесил трубку и уставившись в одну точку бормотал: «Гей – парад, гей – парад…» Растянув еще и так болтающийся галстук, он нажал кнопку селектора:

– Наташа, собери ко мне всех замов на …. 16 часов, милицию тоже. И директора института, как её …. Элеонору…. Ну ты поняла.

– Хорошо, Иван Степанович, – ответила девушка в динамике.

Ровно в 16—00 в кабинет зашел Петр Сергеевич, высокий, седой, несколько ссутулившийся мужчина, вечный зам и оппонент Головы:

– По какому вопросу совещание, Иван Степаныч?

– Проходи, сейчас все соберутся, все расскажу.

Через минуты три собрались все приглашенные.

– А где наша наука?

– Элеонора Николаевна в отпуске, я вместо неё, – вскочил носатый мужчина лет 35, с жирными слипшимися волосами зачесанными на бок.

«Гоголь…», – подумал Иван Степанович. Показал рукой, что бы тот садился. Набрал воздуха и начал совещание.

– Сегодня позвонили из области с необычным заданием, – Иван Степанович приостановился и набрал воздуха, – Мы должны провести у нас в городе… гей – парад…

В воздухе повисла тревожная пауза. Иван Степанович окинул присутствующих и увидел в глазах не просто удивление, а как будто вместо городского Головы сидел инопланетянин. Иван Степанович, промокнул пот, предательски выступивший на лысине и не давая опомниться продолжил:

– Не удивляйтесь, это… считайте, решение окончательное и возражения не принимаются…

– Иван Степаныч?! Это что?! Провокация? – опомнившись первым, возмущенно вскочил коммунист. Все зашевелились, поднялся шум.

– Тихо, тихо, – пресек Голова, – Мы организуем мероприятие, приедут иностранцы. Проведем торжественное шествие, ну как День города… кстати он у нас в июле, вот и совместим. Ответственным за проведение буду сам. Милиция… – Начальник городской милиции кивнул, – порядок, понятно, образование… понимаю, что каникулы…. совместно с… – Иван Степанович посмотрел на «Гоголя», тот встал, – только не надо кричать на всех углах тихо проведем и всё. Больше сознательной молодежи…

– Когда мероприятие? – спросил начальник милиции

– В это воскресенье.

Встал Петр Сергеевич, не дождавшись поручений, решительно швырнул на стол ежедневник, тот, громким шлепком упал на стол. Присутствующие вздрогнули.

– Я, Иван Степанович, категорически заявляю о своей принципиальной позиции, коммунисты города не пойдут на этот шабаш распутства, а будут активно противодействовать этому сборищу. Это же, как можно…, – возмущенно протянул руки к небу Петр Сергеевич, – Мы соберем митинг против этой провокации…

– Сядь, Петр Сергеевич, – Голова скорчил мину как при зубной боли, – Как коммунист митингуй сколько угодно, в рамках закона, а как мой зам… будь добр… организуй проживание, питание, ну, культурную программу они сами себе организуют. А принципиальная позиция это хорошо, а вот когда церковь открывали, где была твоя принципиальность? В первых рядах? – Петр Сергеевич хотел возразить, но Голова замахал руками не терпящих возражений, – Как-то гибче надо…. Мы, как ни как в Европу идем, к демократии, а там знаете…. права человека, в общем понятно….

«Гоголь» – преподаватель философии и психологии в местном филиале областного университета, организованного отсутствующей Элеонорой Николаевной, на базе, руководимого ею ПТУ горных специальностей. Когда единственную шахту закрыли, да и набор учеников становился с каждым годом все сложней, Элеонора Николаевна быстро сориентировалась в новых пристрастиях молодежи к знаниям и организовала филиал с модными специальностями, новыми, труднопроизносимыми названиями и, по большому счету, малопригодными в местных условиях. Так, городок стал наполняться молодыми специалистами в области менеджмента, юриспруденции, международной экономики.

Эдуард Петрович, как звали «Гоголя, был в юности довольно прилежным студентом, не имевший особых дарований или наклонностей, вел себя скромно, даже несколько замкнуто. Не участвовал в студенческих бурных попойках, не ходил на дискотеки, шарахался от девушек как от прокаженных. По своей глубокой наивности, искренне надеялся, что к нему, однажды, подойдет красавица и предложит сама с ним познакомится. Время шло, красавицы все не подходили и комплексы уходили все глубже внутрь Эдуарда Петровича. И даже, будучи уже преподавателем, несколько терялся, когда к нему обращались девушки, его бросало в пот, походка становилась неуверенной. Ему, почему-то, казалось, что все они как-то издевательски смотрят на него. Его это жутко раздражало, он замыкался, уходил в себя и наблюдал за ними только с расстояния. Закончив университет, Эдик попытался закрепиться в области, поменял несколько работ, но случай свел его с Элеонорой Николаевной, энергичной и пробивной бабенкой и он остался в городке.

Совещание у Головы стало для Эдика знаковым. Не то, что его тянуло к мужчинам, нет. Скорее к женщинам, но с ними у него складывалась, вернее, не складывалась история. И он решил, что, назло им, станет геем. Не так чтоб настоящим, а борцом за права гомосексуалистов, общественным деятелем. В воображении рисовалась перспектива одна интересней другой. Он возглавит движение в городке и может, даже пострадает, но потом о нем узнают его заметят… Его будут приглашать на разные мероприятия, будут на перебой брать интервью… И девушки увидят каким он стал знаменитым и сами станут искать с ним знакомства. Но он останется холоден и не приклонен. Эдику даже стало немного жалко девушек. «Но, – успокоил он себя, – посмотрим по обстоятельствам». «Главное, – думал Эдик, – надо проявить себя в организации парада». Решая не откладывать в долгий ящик эту безумную идею, Эдик решил: «Завтра же пойти на прием к Голове и предложу ему свою кандидатуру». Всячески обдумывая варианты предстоящего разговора, Эдик так разволновался, что уснул только к часам двум ночи, ворочаясь и мысленно споря то с Головой, то с родителями.

Утром, какая-то тревожная мысль разбудила Эдика. Он почувствовал себя каким-то резиновым, его, как бы растягивали в разные стороны. Страх общественного мнения, разговор с Головой, держал его в кровати, а мысли, что этим он может изменить свою жизнь и перед ним откроются новые горизонты, тянули вперед. И все же Эдик решился помочь вторым. Он встал, начал судорожно собираться, и с криками матери: «Куда ж ты не емши!» выскочил со двора. Широко шагая по пыльной дороге, он не услышал звук приближающейся машины и, только просигналив, Эдик отскочил в сторону. Мимо пронесся «Газон» Шимкив, обдав Эдика густой пылью. Выругавшись и отряхнувшись, Эдик пошел с еще более решительным шагом. Этот эпизод окончательно рассеял сомнения и «резиновость» Эдика прошла.

«Вечно эти братья», – с досадой и злостью подумал Эдик. Он жутко завидовал братьям за их, такую вот, легкость и ясность в отношении с людьми. И злорадно хотел, что бы у них возникли какие-нибудь трудности.

В приемной Головы уже было человек пять. Просители сидели словно прибитые к стульям гвоздями и подозрительно, недружелюбно поглядывали на Эдика, который с нетерпением ходил взад-вперед по приемной. Предчувствуя, что он может пройти без очереди, довольно грузная тетенька, с кучеряшками «а-ля Олимпия» на голове, поерзав на стуле, чтобы придать уверенности в голосе и обратить на себя внимание, решительно заявила:

– Вы, молодой человек, будете за вот этим мужчиной, – протянув руку в сторону пожилого мужика. Указанный мужик вздрогнул, недовольно взглянул на тетку, словно она выдала самый главный его секрет. Эдик, понимая, что доказывать о найважнейшести его миссии, бессмысленно, подошел к секретарше и заговорческим голосом прошептал:

– Передайте, пожалуйста, Иван Степанычу, что у меня дело по поводу парада.

Секретарша при слове «парада», слегка вздрогнула, но молча кивнула. Посетители несколько вытянув шеи и напрягши уши, пытались понять о каком параде идет речь. Обстановку разрядил вошедший в приемную Иван Степанович.

– Наташа, всех посетителей к Петру Сергеичу и сегодня приема не будет, – развернувшись в строну своего кабинета чуть не наткнулся на Эдика, возникшего у него на пути.

– Иван Степаныч, Э… это я. Я был у Вас вчера, в связи с… парадом, – сдавленно пролепетал Эдик. Иван Степанович поднял глаза туда, откуда ему доносился голос.

«Гоголь, опять», – подумал Голова и как-то насторожился. Показывая путь в кабинет, Голова и Эдик скрылись за дверями, успев впустить в кабинет зависшую фразу тетки: «Мы тут с самого утра, а он без очереди….» Конец фразы отрезала захлопнувшаяся дверь.

Иван Степанович с кислой физиономией слушал сбивчивый рассказ Эдика о значительности для города предстоящего события, почему-то не смотрел прямо на него, будто боялся обнаружить свою неприязнь к собеседнику.

«Вот проведешь парад и увидишь сколько их», – почему-то вспомнилось Голове, – «Вот они, начинают обнаруживаться», – заключил Иван Степанович. Оставив без внимания пафос и патетику Эдика, коротко и деловито распорядился, поскольку Элеонора Николаевна в отпуске, организовать студентов на мероприятие. Эдик, вроде бы и добился, чего хотел, Голова принял и поручение дал, но как-то не было ощущения, что он «за главного».

«Может зря я высунулся со своим предложением», – подумал с досадой Эдик, – «Мне и так бы это поручили, а так….подумают еще… да, наверняка уже подумал», – Эдик, как-то виновато посмотрел на Ивана Степановича и спросив разрешения, вышел из кабинета.

Центр цивилизации городка находился в районе автостанции. Здесь был и небольшой рынок и несколько мелких магазинчиков. Сюда стекались все последние новости, а потом расползались по всем уголкам городка, несколько изменив, порою, первоначальный смысл. Так городок хоронил, некоторых своих горожан, пребывающих в добром здравии, женили и разводили, ничего не подозревающих супругов, а бывало, что пересказывали историю какого-нибудь сериала, где действующими лицами были их же соседи. Этому источнику информации было больше доверия, чем какому-либо еще, поэтому красочно написанное объявление о предстоящем «мероприятии», было проигнорировано, но по городку поползли слухи о каких-то иностранцах, приезжающих в городок, с целями самыми разнообразными. Кто-то «доподлинно зная», рассказывал о том, что иностранцы приедут выбирать себе жен и для этого, даже, организуют парад незамужних и разведенных жительниц городка. От чего последние пребывали в возбужденном состоянии, не зная, что ожидать от такого внимания к их провинциальным персонам. Некоторые дамы говорили, что смотр будет в купальниках, другие сильно возмущались, досадно понимая, что их шансы в таком виде более чем призрачны. Были предположения, что это религиозные миссионеры, и бабульки, навостривши весь свой слух, все пытались узнать, к каким течениям они относятся.

Так городок, постепенно насыщаясь самыми разнообразными слухами, продолжая жить своей повседневной жизнью, приближался ко дню проведения парада.

– Вот, Лешка, приедут немцы и заберут самых красивых баб к себе в Германию, – с нескрываемым злорадством вещала рыжая Любка, упитанная молодуха, с полной пазухой «женского счастья». В надежде на то, что каким-то образом она таки очарует кого – нибудь из братьев. Любка заказывала машину чуть не каждую неделю, принаряжавшись, демонстративно не застегивая халат до конца, выпячивала свой бюст, в плотную приближаясь к кому-то из братьев.

– И тебя заберут? А какие это немцы? Что им у нас-то делать? – Лешка, зная заветную мечту Любки, приезжал, раскладывал шланг, засовывал его в люк и, не глуша двигатель, делал вид, что откачивает дерьмо. За что брал символическую сумму.

– Может и меня заберут, – кокетливо поправляя рыжую копну, томно сказала Любка, – ты что не слышал? К нам немцы приедут, будут жен себе выбирать, останутся одни бабки. Любка звонко рассмеялась.

– Это уже они везде были, осталось только к нам приехать, да у нас этого добра…, – рассмеялся Лешка.

– Вот потом не до смеха будет, – загадочно сказала Любка, – не цените вы нас, а для иностранцев мы самая находка….

Лешка, не снимая ухмылку, свернул шланг, сунул в карман деньги, и открыв дверцу машины, крикнул:

– Ну, Любаня, будешь фрау Любхен и наши услуги будут ни к чему, забудешь нас…

Любка глубоко вздохнула, скрестивши руки на груди, и взглядом проводила уезжающую машину.

В кафе у Тофика было уже довольно много народу, как-никак была суббота и многие жители городка традиционно ходили сюда поесть шашлык, выпить пива, обсудить новости, да и просто покалякать после трудовых дней, сменить собственные четыре угла на более большие, пахнущие дымом и жаренным мясом, наполненные гомоном и смехом, углы кафе. Леха и Тоха Шимко сидели в компании ребят и девченок за большим столом, пили пиво, громко смеялись, рассказывали всякие небылицы.

– Слышь, пацаны, а чо это делегация к нам едет? Кто знает? Мне сегодня Любка рыжая говорила, вроде немцы… говорит, замуж девок выбирать? – стараясь перекричать общий шум, спросил Леха.

– Да кто, что говорит, – уже с несколько плавающей дикцией ответил, сидящий напротив Лехи здоровый, коротко стриженый парень в камуфляжной майке, с надписью на спине «U.S.Army»

– Я знаю, – крикнула девица, сидящая рядом с Тохой в обнимку, – к нам сёдня в общагу приходил Эдик, препод, сказал, что будет (девица хихикнула) … как это… Гей-парад. Ну, чо не видели, как мужики в бабских колготах зажигают, намалеванные такие….

– Да, да, – подтвердила подружка, отхлебывая пиво, – нам тоже говорили.

Мужики смотрели на подруг стеклянным взглядом, надеясь, что их разыгрывают, и розыгрыш вроде бы удачный, но что-то в голове не стыковалось и от этого изумление усиливалось. В пору бы рассмеяться удачной шутке, но девицы не подавали и виду. Переглянувшись друг с другом, ребята в один голос на выдохе, крикнули:

– Шооооо!?

– Ленка, тебе больше не наливаем, – сказал Леха, – ты, думаешь мы тут… о? (и постучал ладонью себя по уху) … типа, лохи? Не-е а. Леха поводил пальцем.

– Блин, я чо? – вспылила Ленка, – думаешь развод? Аха. Завтра в одиннадцать приедут. Говорил, что это очень важное мероприятие, что, мол, даже начальство из области приедет, что мы должны всячески проявлять понимание, а они понять, что мы тоже часть Европы… ну, типа, такие, как они….

– Хрена! – Леха треснул, что было дури по столу, от чего зал притих и на него устремились взгляды посетителей. Понизив голос, Леха продолжал, – Хрена…. Не, ну пацаны, это что?

Все одобрительно закивали головами, поддерживая Леху, Сидели молча, каждый обдумывая новость, запивая ее пивом, дергая головой, как бы говоря: «ни чего себе».

Вечер катился к концу. Посетители, уже изрядно набравшись хмеля и впечатлений, подпевая поющему из динамика М. Кругу, постепенно разбредались из кафе, не твердо ступая на темную землю городка, растворяясь в его улочках, унося частицу общего веселья, теперь уже, в свои четыре угла. Хоть многие улицы не освещались, но движение посетителей всегда можно было отследить по громким крикам и лаю собак. Городок из дневного сна постепенно погружался в сон ночной под аккомпанемент цикад и лягушек из местного пруда. Черный бархат неба, расшитый миллионами страз, огромным куполом накрыл городок и он уснул безмятежным, детским сном…

Звук сигнала Шимковского «газона» разбудил Митрича. Он еще не вернувшийся в действительность, всклокоченный, вскочил с кровати не понимая, смотреть ли в окно или сразу бежать во двор, несколько раз повторив попытку сделать и то и другое одновременно, все же выскочил во двор. Сигнал был требовательным и настойчивым.

– Вы что? Сегодня ж воскресенье… перепутали что ли? В такую рань… что случилось? – кричал Митрич, запуская машину во двор, – Я вас завтра ждал…

– А у нас акция, последнее воскресенье месяца пенсионеров обслуживаем бесплатно, – крикнул Тоха. Чем привел Митрича в ступор, еще не оправившись от неожиданного появления братьев, новая неожиданность.

– Да ну? Ну спасибо рябятки, ой спасибо, – расчувствовался Митрич.

Братья споро развернули свою «установку», как при сдаче норматива опытными бойцами, опустошили яму Митрича и, так же быстро и слаженно, свернулись. Норматив был бы сдан на «отлично». Проехав по поселку, братья наполнили бочку до половины, затем долили воды, покатались по ухабам и ямам, чтобы содержимое бочки приняло однородный характер, поставили машину в тенек не далеко от «белого дома», наблюдая за «мероприятием».

Эдуард Петрович, набегавшись по общежитию и домам студентов накануне, совершал контрольную пробежку с утра, призывая и убеждая студентов и абитуриентов в важности их присутствия, неоднократно повторяя, что всех не пришедших ждут серьезные проблемы в будущем.

К часам десяти, на площади перед горсоветом собралось с десятка три молодых ребят и девчонок. Они стояли небольшой толпой, громко обсуждая предстоящее событие, дурачились и смеялись. На крыльце горсовета тоже толпились, но уже «горсоветовские», в основном женщины, нарядно, по-праздничному одеты и начесаны. В конце здания горсовета небольшой группкой, человек пятнадцать стояли бабульки и дедульки, а над ними возвышалась седая голова Петра Сергеевича, гневно жестикулируя, что-то внушал стоящим. Слушатели, как на сеансе массового гипноза, то отрицательно мотали головами, то утвердительно кивали в такт словам Петра Сергеевича. Все городские участники «мероприятия» заняли свои позиции и ждали только гостей.

Большой белый автобус, похожий на яхту, раскачиваясь на ямах, плыл в сопровождении милицейского «уазика». Увидев приближающийся автобус, люди на площади зашевелились. Молодежь перебегала то на одну сторону площади, то на другую. Коммунисты и сочувствующие развернули красное знамя и пару, написанных на ватмане плакатов. «Горсоветовские», спустившись со ступенек к краю дороги, выстроились колонной, которую возглавляли две упитанные дамы, держа на полотенце каравай, и сам Иван Степанович в светлом костюме и шляпе. Автобус остановился напротив «караваянесущих», открылась дверь, и из автобуса вышли с десятка полтора-два молодых людей и три девушки. Автобус освободившийся от бремени, закрыл дверь и уехал. А на площади плотной кучкой, прижимаясь друг к другу остались стоять те самые гости, приезд которых ждали жители городка с самыми разными чувствами. Гости опасливо и тревожно озирались по сторонам, видимо надеясь увидеть наряженных матрешек, медведей и пьяных мужиков в папахах с красным околышком, а горожане, также пытливо вглядывались в гостей, удивляясь, совершенно обычно одетым, ну может несколько ярче, чем они сами, людям. Пауза зависла довольно длинная, пока Иван Степанович, не подтолкнул, даму, держащую каравай, со словами: «Тамара, давай» и сам пошел навстречу гостям. Он даже повеселел, от того, что увидел, в принципе, обычных людей. Все как-то сделали большой выдох. Коммунисты, оправившись от неожиданности, пели песни и выкрикивали какие-то речёвки, молодежь, ни кем не руководимая, поскольку Эдуард Петрович старался находиться ближе к караваю, сновала беспорядочно по площади, зеваки стоявшие по ту сторону площади, в большинстве женщины, поверившие, что едут женихи, разочарованно, судачили друг с другом и не долго постояв, расходились. Постепенно толпы, кучки, одиноко шатающиеся, сформировались в какое-то подобие колоны и возглавляемая Эдуардом Петровичем и некоторыми парнями из гостей двинулись по улице. Сам же Иван Степанович, в виду того, что не встретил никого из областного начальства, решил не присоединятся к демонстрации, а, немного пройдя, развернулся и пошел в здание Горсовета. Уже готовый скрыться в распахнутой двери, Иван Степанович заметил несущейся по улице, через площадь, братьёвый «газон». Он проводил его взглядом и, не отпуская дверь, смотрел ему вслед. Какое-то нехорошее, тревожное предчувствие вдруг охватило его. Он замер на месте. Что его особенно насторожило, так это то, что один из братьев, он точно не знал, кто из них кто, сидел на бочке задом на перед и держал в руках шланг.

«Вот шалопаи», – промелькнуло в голове Ивана Степановича. Он разжал пальцы, тяжелая дверь плавно закрылась, Иван Степанович не отрывая взгляда от машины, вышел на проезжую часть и стал наблюдать за происходящим.

Колонна, между тем, удалялась, ведомая Эдиком, который гордо шагал впереди, держа в руках радужный флаг. «Газон» благополучно обогнал, плетущийся сзади демонстрации милицейский «уазик», колонну и, проехав вперед метров тридцать, остановился. Эдуард Петрович, видя сидящего на бочке «брата», замедлил шаг.

– Поздравляем с праздником! – крикнул Тоха. Из шланга полилась вонючая жижа. Он размахивал им из стороны в сторону, стараясь залить всю ширину улицы. За несколько секунд образовалась приличная лужа, а горячий асфальт ускорил испарение. Резкая вонь стала быстро наполнять воздух. Колонна с визгом и криками кинулась назад, натыкаясь на «уазик», на подножке, которого стоял начальник милиции и махал руками, чтобы освободили проезд. От злости и отчаяния Эдик бросил флаг и понесся за братьями.

– Сволочи! Ублюдки! – кричал Эдик. Он бежал за машиной, пробегая через лужу, поскальзываясь, теряя равновесие, но не падая. А широкая улыбка Тохи, сидящего на бочке усиливала свирепость и, вместе с тем, отчаяние Эдика. Пробежав некоторое время, поняв всю безнадежность этой погони. Он остановился, присел, стараясь отдышаться, увидел свои туфли вымазанные в дерьмо и побрел на обочину дороги вытирая их об траву. Мимо промчался «уазик», вселяя в Эдика надежду в неотвратимость наказания. Обида душила его и все надежды и мечты утонули, казалось, в этой зловонной луже.

«Сволочи, сволочи», – повторял Эдик, в отчаянии разбивая траву ногами, представляя под ними братьев, воплощение причины всех своих бед.

Городок еще неделю, во всех подробностях, смаковал историю с «мероприятием», наперебой рассказывая, что было, а еще красочней, чего не было, дорисовывая картину выдуманными смешными деталями. Иван Степанович, в силу своего отношения к параду, не жаждал расправы над братьями и они, отделавшись штрафом за «несанкционированный слив нечистот в не предназначенном для этого месте», стали героями. Слава братьев и их безнаказанность, да и нелепое, смешное поведение самого Эдуарда Петровича, окончательно добило его и он уехал в область, растворившись в многочисленном мегаполисе, где на него не показывали пальцем и не дразнили мальчишки, не хихикали, проходя мимо, девушки, где не видел, полные жалости и тоски, глаза матери…

Июль 2012