Текст книги "Кавказ под управлением князя М. С. Воронцова (1844–1854 гг.)"

Вопрос оставался за малым – найти способ, как осуществить высказанное императором повеление. Над этим размышляли не только в Отдельном Кавказском корпусе, но и Военное министерство пересылало на Кавказ разнообразные планы, которые исходили от разных известных и знатных особ, близких императорскому двору.

Некоторые горячие головы предлагали рвать горы порохом, а против «хищников» растягивать проволочные сети по берегам Терека и Кубани.

Что касалось до мирных способов усмирения непокорных горцев, то предлагали усмирять их торговлею, «водворением между ними роскоши, пьянства – и, наконец, музыкой, посредством заведения у горцев музыкальных школ»[140]140
  Торнау Ф. Воспоминания кавказского офицера. М.: АИРО–XX, 2002. С. 191.


[Закрыть].

Не оставался в стороне и сам император, которому кто-то подсказал меру, якобы обещавшую принести много пользы. Предлагалось черкешенок, отбиваемых у турок российскими военными судами, «вместо обычного размена на русских пленных выдавать замуж за солдат, и этим путем породнить и сблизить черкесов с русскими. Мусульманский закон ведь строго запрещает проливать кровь родного человека: значит, кровопролитие прекратится, и черкесская вражда перейдет в родственное расположение к русскому человеку»[141]141
  Там же. С. 310.


[Закрыть].

Кроме таких экстравагантностей выдвигались проекты, не лишенные реальной пользы. Так, генерал А. А. Вельяминов «склонялся к сбережению сил», предлагал продвигаться в горы медленно, от деревни к деревне. «Нужно убедиться в верности покоренных, прежде чем углубляться в неизвестность»[142]142
  Осли Э. Указ. соч. С. 179.


[Закрыть]. Он полагал единственным средством «достигнуть прочного спокойствия и совершенной безопасности покорить и обезоружить горцев. Постоянное занятие неприятельских земель укреплениями и казачьим населением будет мало-помалу утеснять горцев в средствах к набегам и со временем может довести до совершенного покорения сих народов. Но для достижения сей цели означенным способом потребно около 30-ти лет времени, даже при средствах значительных»[143]143
  Короленко П. П. Закубанский край. Проекты и планы о покорении горцев на Западном Кавказе // Кавказ и Российская империя. С. 112.


[Закрыть].

О задачах покорения непосредственно восточного побережья Черного моря А. А. Вельяминов писал: «Опыт показал, что военные суда наши, крейсирующие около восточных берегов Черного моря, не могут с желаемым успехом ловить турецкие купеческие лодки, приходящие для торга с горцами, коим доставляют жизненные потребности и другого рода товары, а от них берут пленных, которых потом продают в разных местах Турецкой империи с большою выгодою»[144]144
  Там же. С. 113.


[Закрыть].

И далее продолжал: «Лодки сии ходят большей частью около берегов и имеют верное пристанище в устьях рек, впадающих в Черное море. Наши суда по величине не могут так близко держаться берега, а вход в устья рек совершенно для них невозможен. Единственное средство решительно возбранять доступ сим лодкам к черкесам состоит в том, чтобы построить укрепления при устьях рек, впадающих в Черное море, между Кубанью и Рионом»[145]145
  Там же.


[Закрыть].

Князь Бекович-Черкасский, имевший этнические корни в адыгской среде, считал, что наилучшим выходом было бы только применение оружия, которое может заставить кавказские народы сдаться, в частности тех, кто живет за Кубанью и известны своей дерзостью и антипатией к России.

Однако одних «блистательных» побед будет недостаточно. Он призывал организовать для закубанцев жесткую экономическую блокаду, так как «занятие войсками всех тех пунктов, кои заключают в себе главные способы существования закубанских народов», подтолкнут последних к покорности[146]146
  Цит. по: Блиев М. М. Россия и горцы Большого Кавказа. На пути к цивилизации. М.: Мысль, 2004. С. 640.


[Закрыть].

Император склонился к последней рекомендации. Военный министр граф А. И. Чернышев, разъясняя тогдашнюю позицию императора, заявлял: «Предначертанный Г. И. план общего усмирения Кавказских племен, основанный на той главной мысли, что оно возможно только посредством постепенного овладения всеми, или большею частью способов, какие теперь имеют горцы к своему существованию, дабы, стеснить их чрез то в общественном и частном их быте до возможной степени, вынудить их к безусловной покорности воле правительства. Единственным средством к достижению этой двоякой цели признана, как то иначе и быть не могло, сила оружия»[147]147
  АКАК. Тифлис, 1884. Т. IX. С. 244.


[Закрыть].

При этом подчеркивалось, что «всякая мысль об экспедициях и частных воинских поисках» неприемлемы, так как «опыты предшествовавших лет положительно доказали, что подобные действия, бесполезно раздражая горцев, не могут иметь ни малейшего влияния на их усмирение, по маловажности и ничтожности наносимого им вреда, который в полудиком состоянии горских племен слишком удобно и легко вознаграждается»[148]148
  Там же.


[Закрыть].

Но уже в упомянутой записке генералу А. И. Нейдгарту император собственноручно писал, что необходимо покорение враждебного нам населения Кавказа, «но это покорение следует исполнить не одним оружием, напротив того, действовать осторожно, неторопливо и так, чтоб куда достигнем, оттоль не возвращаться, не став твердой ногой»[149]149
  ГАРФ. Ф. 672. Оп. 1. Д. 84. Л. 18–26; Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. Начало XIX–XX вв. СПб., 2005. С. 380.


[Закрыть].

Прежние усилия и план страдали оперативной бесплодностью, проявлявшейся в том, что достигавшиеся ценой серьезных жертв и издержек тактические успехи «не приводили к коренным изменениям общей обстановки на театре войны, не обеспечивали стратегического выигрыша. Война, не знавшая крупных сражений и состоявшая из длинной серии расчлененных во времени и пространстве действий мелких подвижных отрядов <…> такая война не обещала скорой победы. Она принимала форму упорной и затяжной борьбы на истощение»[150]150
  Фадеев А. В. Россия и Кавказ в первой трети XIX в. М.: Изд-во Академии СССР, 1956. С. 348–349.


[Закрыть].

Само наличие большого количества проектов и записок, наводнивших имперскую канцелярию и другие, причастные к кавказским делам государственные ведомства, было следствием отсутствия у властей ясной и выверенной программы действий, направленной на обеспечение желаемого результата. Правительство шло за событиями, а не направляло их. Решение той или иной задачи изменяло ситуацию и определяло поле деятельности, на котором часто прибегали к экспромту.

С другой стороны, нельзя было априори создать выверенный чертеж действий, поскольку все столкнулись с тем, чего никогда точно не знали – условиями и особенностями Кавказа. По этой причине Кавказ сделался для всех учителем. Он давал уроки тем, кто воевал, тем, кто управлял, тем, кто там поселялся и жил, а также и в том числе – императору. Углубление понимания и опыт в продолжение многих лет постепенно могли определить необходимые задачи и средства их решения, а вместе с ними и общие очертания целей.

После пережитых российской стороной цепи военных неудач 1842–1843 гг. все большее число, и в первую очередь военных начальников, стало участвовать в поисках более конструктивной политики на Кавказе.

К середине 40-х гг. XIX в. императору Николаю I стала очевидной правота барона Ф. Ф. Торнау, который еще в 1839 г. во время их встречи в Аничковом дворце, отвечая на его настоятельную просьбу оценить перспективы победного завершения кавказских дел для России, заметил, что ни «в три года, да и в тридцать лет с горцами не совладают»[151]151
  Осли Э. Указ. соч. С. 183.


[Закрыть].

Несмотря на тогдашнее несогласие со своим офицером разведки, император уже через три года был вынужден признать, что в столкновении двух военных тактик, двух разных армий – российской, действующей по европейским военным правилам, и горской, непредсказуемой и ведущей партизанскую войну, Россия имела мало шансов на скорую военную победу и надо было изыскивать новые приемы военных действий[152]152
  Чернуха В. Г. Поиски равновесия // Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. Начало XIX–XX вв. СПб., 2005. С. 237.


[Закрыть].

Император Николай постепенно стал осознавать особенный характер Кавказской войны, «то необыкновенное соединение всякого рода материальных и нравственных препятствий, о которое в продолжение полувека сокрушались усилия могущественной империи. Упорство сопротивления превзошло все ожидания»[153]153
  Фадеев Р. А. Кавказская война. М.: Эксмо, 2003. С. 127.


[Закрыть].

Кроме того, «русские встретили на Кавказе соединение всех препятствий в людях и в природе, какие только можно представить, точно Кавказ был нарочно устроен на северном рубеже Азии, чтобы навеки оградить эту часть света <…> Покорение кавказских гор, как восточных, так и западных, требовало великого таланта, необычайной энергии со стороны руководителей, и не только мужества и опытности, но еще безграничного самопожертвования со стороны войск»[154]154
  Там же. С. 129.


[Закрыть].

Николай I колебался. Он не желал отменять уже принятые к исполнению свои решения, что неминуемо отразилось бы как на авторитете его самого, так и вообще имперской власти как таковой, чего допустить при здравом уме было немыслимо. В этой связи император считал, что «необходимы только постоянство и твердая решимость в их исполнении, и тогда почти безошибочно можно определить годами время, когда Черкесия будет покорена»[155]155
  Блиев М. М., Дегоев В. В. Кавказская война. М.: Росет, 1994. С. 451.


[Закрыть].

Но поиск велся, как и прежде, в сфере организации управления войсками и территорией, а также в сфере кадровой политики. Надо же было искать в существе философии проблемы, чтобы потом создавать новые способы на новых основаниях. Не меняя общей философии проникновения на Кавказ, но постоянно меняя людей, шли по кругу к прежним неудовлетворительным результатам.

Не была сформулирована в высших сферах имперского руководства и та цена, которую там готовы были заплатить за Кавказ. Не продумали еще и всех способов и средств – ближайших и отдаленных, – которые будут необходимы для всесторонне успешной колонизации вновь приобретаемого края.

В этой связи потому и существовали, и конкурировали между собой множество проектов и предложений, как дельных, так и фантасмагорических, активно призывавших петербургские власти стать на свою сторону[156]156
  Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. С. 252–639.


[Закрыть].

Между Петербургом (Кавказским Комитетом) и главнокомандующими Отдельным Кавказским корпусом, одновременно бывшими представителями высшей российской власти в Грузии, часто возникали противоречия из-за выбора мер и способов к «покорению Кавказа», что также может служить подтверждением наличия импровизации и спонтанности в разработке стратегии и тактики «русского дела»[157]157
  Лисицына Г. Г. «Гражданское управление краем, самое трудное…»; Чернуха В. Г. Поиски равновесия // Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. Начало XIX – начало XX вв. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2005. С. 203–236; 237–251.


[Закрыть].

Кавказская цитадель оказалась намного прочнее, нежели это виделось из Петербурга: не удалось скорым приступом разбить ни ее духа, ни ее традиционной социальной структуры. Там же, где Кавказ оставался вне русского элемента или этот элемент был малочисленным, там русское влияние было минимальным или вообще трудно было заметить его присутствие. Условия Кавказа оказались непоколебимы, а значит, сохраняли свои сущность и веру, препятствуя российским успехам, и потребовали переменить стратегию: от штурма перейти к осаде.

От способности разработчиков политической стратегии, от их политического воображения и способности к всесторонней оценке обстоятельств и рисков, с которыми столкнется или может столкнуться работа по достижению основных целей, в немалой степени зависела полнота и последовательность осуществляемой стратегии, и ее конечный успех.

По тому, как российские власти структурировали пространство Кавказа, как вплетали его в состав империи, как вводили и отменяли те или иные формы управления отдельными административными единицами и регионом в целом, как расширяли или урезали объем автономии в их деятельности – можно было видеть подтверждение недостаточной подготовленности имперских институтов и властей к взятой на себя миссии.

Такие метания вели к неуспеху того или иного подхода, вынуждая все время создавать и пробовать эффективность очередного проекта в процессе военного противостояния и колонизации, обрекая все предыдущие проекты на столкновения с новыми, способствуя появлению в исполнителях государственной воли неуверенности, а в делах – хаоса.

Положение усугубляли многочисленные ошибки российских военных властей, по указаниям которых войска, как свидетельствовал Ф. Ф. Торнау, «беспрестанно занимали места без всякой необходимости, строили укрепления, неприспособленные ни к местности, ни к роду войны, помещали в них гарнизоны слишком слабые, для того чтобы держать в страхе жителей, раздробляли таким образом свои силы, войска подвергали без всякой пользы болезням и всевозможным лишениям, а горцам доставляли этими фальшивыми мерами только случай обкрадывать и убивать русских солдат»[158]158
  Секретная миссия в Черкесию русского разведчика барона Ф. Ф. Торнау. Воспоминания и документы. Нальчик, 1999. С. 59.


[Закрыть].

В то же время объективности ради стоит отметить, что в конечном счете Петербург преодолел сопротивление среды, и будущее доказало его способность находить решения сложным задачам.

Военные действия постоянно производились только на северной стороне Кавказа, а в южной, где непосредственным начальником был корпусной командир, они возникали только случайно и не имели особенной важности. «Там была задача более мирная, но не менее трудная: сплотить разные народности Закавказского края, слить их в одну массу под управлением, которое бы не противоречило ни общему строю империи, ни вековым обычаям и историческим преданиям каждого племени. Сверх того, нужно было охранять границу от полудиких, но коварных и изменчивых соседей, персиян и турок»[159]159
  Выскочков Л. В. Указ. соч. С. 287.


[Закрыть].

Кроме того, после победоносных для России войн с персами и османами ситуация имела характер напряженного ожидания при относительной стабильности существовавших границ.

Южный Кавказ виделся из Петербурга в качестве важного геополитического региона, форпоста российского влияния на Ближний и Средний Восток, но с позиций внутриимперских он не выдвигался не далее, как аграрно-сырьевой окраины российской промышленности и торговли.

Выражавший проправительственную точку зрения, проводивший ревизию в Закавказье в 1837 г. сенатор П. В. Ган, как и ранее фельдмаршал И. Ф. Паскевич, считал, что Закавказье должно поставлять для российских фабрик шелк, хлопчатую бумагу и другие грубые материалы, получая взамен фабричные изделия из российских фабрик. Заведение же фабрик и мануфактур не окажет выгоды для данного края, и только будет вредить промышленности и торговле России[160]160
  Филипсон Г. Кавказская война // Стрижамент. Историческое наследие. Приложение к газете «Кавказский край». Ставрополь, 1991. Вып. 1. С. 453–454.


[Закрыть].

В то же время большие проблемы российской короне в Закавказье приносили сепаратистские выступления бывших правителей азербайджанских ханств и представителей бывшей грузинской правящей династии, инспирировавших выступление ряда княжеских фамилий, стремившихся вернуть престол в Грузии Багратидам.

Был раскрыт целый ряд заговоров, в которых участвовали представители именно тех слоев, на которых делалась ставка в деле содействия укреплению российской власти в регионе.

Раздосадованный этим император писал в Польшу И. Ф. Паскевичу: «В Тифлисе у нас пошли большие пакости, но, благодаря Богу, вовремя все открылось. Был заговор фамилии Арбелианов и Эристовых и некоторых других из дворян – перерезать господина Розена и всех русских и Грузию сделать независимою. <…> Все почти схвачены, и делается следствие. <…> Зачинщик всего дела царевич Окропир, живущий в Москве, женившийся на графине Кутайсовой и которому полтора года назад позволил съездить в Грузию; и он этим воспользовался для начатия заговора»[161]161
  Император Николай Павлович в его письмах к Паскевичу. 1832–1847 // Русский архив. 1897. Кн. 1. № 1. С. 9.


[Закрыть].

Фундаментальную причину, питавшую грузинский сепаратизм, который никогда так и не был преодолен окончательно, а только ослаблен, следовало искать в составлявшей существо философии отношений грузинской элиты к России. О своеобразном характере этой элиты ярко высказался современный исследователь А. А. Епифанцев[162]162
  Епифанцев А. А. Будет ли новая русско-грузинская война? М.: Яуза, 2010. С. 10–28.


[Закрыть].

Грузинская элита долгие годы добивалась российского покровительства не из какого-то особенного мистического благорасположения к единоверной стране. Надо сказать, что и православной страной Грузия была своеобразной. По свидетельству З. Д. Авалова, грузины «сами они, при всем их православии, были пропитаны насквозь той самой культурой, с которой желали порвать, т. е. персидской»[163]163
  Авалов З. Д. Присоединение Грузии к России. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2009. С. 35.


[Закрыть].

Грузия выбрала Россию в покровители не из любви или особенной симпатии, а потому, что «от держав Запада Грузию отделял сплошной барьер мусульманства»[164]164
  Авалов З. Д. Присоединение Грузии к России. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2009. С. 71.


[Закрыть].

Грузинская элита, просившая о покровительстве, одновременно желала сохранить право свободы действий и самостоятельности, что само по себе настораживало и поселяло среди российских администраторов подозрительность.

Попав под протекторат Российской империи, «грузины – народ, состоявший из дворян, духовенства и крестьян – всех одинаково порабощенных всяческой рутиной – так привык к формам и явлениям жизни, не изменявшимися веками, этот консервативный народ не мог предвидеть какая коренная и всесторонняя ломка его ожидает. Поэтому не удивительно, что грузины почувствовали себя на первых порах очень жутко, когда очутились лицом к лицу с государственностью иного масштаба и иного пошиба, чем привычные для них. Народ во всех отношениях иррегулярный, они не могли сразу сжиться со строгостями такого полицейского государства, каким была Россия»[165]165
  Там же. С. 143.


[Закрыть].

В то же время «впервые за несколько столетий все грузинские княжества оказываются в составе одного государства. Но территориальный вопрос на этом не останавливается: начинает сбываться многовековая грузинская мечта – собирание земель. Российское государство понемногу собирает старые грузинские земли, утерянные картвелами за несколько столетий до того, – Месхетию, Саингило, Джавахетию, Аджарию и др. и вводит их в состав грузинских губерний. <…> Во чреве России начинает вызревать то, чего раньше в истории никогда не существовало, – единая грузинская нация»[166]166
  Епифанцев А. А. Указ. соч. С. 29–30.


[Закрыть].

Картину социально-политической нестабильности дополняли выступления крестьянских масс, недовольных усилением крепостничества в регионе Южного Кавказа и потерей части свобод, которыми они пользовались до установления российской власти. В 1837 г. произошли аграрные беспорядки в Кубинском уезде, в 1837–1838 гг. восставали армяне-переселенцы из Османской империи, которых разместили вокруг озера Севан.

С весны и до осени 1841 г. волновались крестьяне Гурии из-за введения денежной формы налогообложения, злоупотреблений местных помещиков и лихоимствующих чиновников, не только из русских, но и грузин на русской службе (известный образчик тому – дело князя Дадиани).

Не меньше проблем возникало из-за неудовлетворительной системы административного управления в Закавказье. Злоупотребления в российской кавказской администрации только усугубляли дело. После посещения Грузии в 1837 г. император жаловался своему доверенному другу А. Х. Бенкендорфу на то, что «в администрации разные закоренелые беспорядки, превосходящие всякое вероятие»[167]167
  Рассказ Николая Павловича о поездке на Кавказ // Николай I: Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 488.


[Закрыть].

В поисках выхода к середине 40-х гг. в правление Николая I в Закавказье были проведены две административные реформы. Начиная с 1840 г. главные и наиболее важные вопросы управления в Закавказском крае рассматривались в межведомственном Кавказском комитете, сначала во главе с военным министром графом А. И. Чернышевым, а потом с генералом А. Ф. Орловым.

В конце концов было принято решение распространить общеимперское законодательство и имперские порядки на подконтрольные России территории Южного Кавказа. Это вызвало острое недовольство местного населения, причем как крестьян, так и дворян. Но уже к 1842 г. реформа была признана неудовлетворительной. Император все более убеждался в необходимости искать кризис-менеджера, способного в относительно короткое время выправить ситуацию в Кавказском крае.

После не приносивших успеха рокировок среди руководства кавказской администрации, после пережитых неудовольствий и досады от неумения всеобъемлюще понять и сносно исполнить высшую волю по скорейшему водворению Кавказа в состав империи, Николай I решил вернуться к проверенной опытом форме руководства проблемными территориями – наместничеству (генерал-губернаторству). В структуре наместничества «опытный военачальник и администратор, имея в своих руках военную и гражданскую власть, обеспечил бы победоносное завершение войны и спокойствие на всех присоединенных и завоеванных территориях Кавказа»[168]168
  Лисицына Г. Г. Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. Начало XIX – начало XX вв. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2005. С. 222.


[Закрыть].

Сложность управления и обременительность руководства Кавказом вынудили императора вспомнить опыт его предшественников, использовавших эту особенную административную форму, показавшую свою эффективность. 29 ноября 1844 года на Кавказ с чрезвычайными полномочиями наместника было предложено стать графу М. С. Воронцову, который получил личное послание императора[169]169
  АКАК. Тифлис, 1885. Т. X. Введение. с. II.


[Закрыть].

Подводя итоги вышесказанному, необходимо остановиться на нескольких моментах, проясняющих общее состояние дел на Кавказе к середине 40-х гг. Следует констатировать, что российское военное командование вместе с главным военным ведомством упустили стратегическую инициативу Имамату. Влияние и авторитет имама Шамиля в горах достиг своего апогея. Период с 1842 по 1845 гг. ознаменовался крупными успехами мюридов, каких у них не было ни до, ни после указанного времени. Имам Шамиль перешел в наступление, в результате которого российская сторона утратила контроль почти над всем Дагестаном, а также вынуждена была перейти к обороне в районе Северо-Западного Кавказа после того, как черкесские общества решили открыть свою войну против русских. Основным условием, обеспечившим успех Шамилю, явилась способность имама укрепить солидарность среди многих горских обществ, призвав их под знамена мюридизма и газавата.

Европейские державы, прежде всего Британия, вместе с Оттоманской Портой расширяли проблемное поле для России, провоцировали черкесов вести против нее войну. Британская политическая элита поднимала вопрос о существовании некоей «свободной Черкесии», которой необходима была помощь цивилизованной Европы, способной защитить черкесов от притязаний «русского тирана».

Император Николай проявлял обеспокоенность. В Петербурге царило неудовольствие из-за того, что перманентные в горах волнения и поражения русских войск не получали должного и вразумительного объяснения. Все прежние меры силового и все средства иного воздействия на горские общества вдруг потеряли свою действенность. Появилась настоятельная потребность обобщить опыт всей военно-гражданской деятельности, внести коррективы в средства, чтобы найти верные способы и стратегию борьбы с наступающим мюридизмом и его воинствующими приверженцами. Кризисная ситуация вдруг выявила, что высшие политические круги и высшее военное командование не имели единых подходов в отношении реализации «русского дела» в Кавказском крае. Показателем данного положения были многочисленные проекты, планы и записки, исходившие от частных лиц или уполномоченных чинов, которые направлялись в военные штабы и высшие государственные канцелярии Петербурга.

Немало тревог принес Петербургу и Южный Кавказ, сохранявший в означенный период относительную видимость стабильности. Подспудная политическая борьба там не прекращалась. Из-за того, что политические элиты, просившие ранее Петербург о покровительстве, выказали желание сохранить не только свой социально-политический статус неизменным, но под протекторатом России желали восстановить свой политический суверенитет, российские власти не могли быть вполне уверенными в их лояльности и вынуждены были предпринимать предупредительные меры по закреплению своих позиций в регионе. В то же время Кавказ давал уроки всем, в том числе императору Николаю, который умел учиться вместе со всеми причастными к кавказским делам ответственными персонами. В конечном итоге обратились к проверенной временем системе руководства проблемными территориями – наместничеству.