Текст книги "Философия возраста (возраст и время)"

Взрослость, в свою очередь, разделяется на молодость, зрелость и старость. Критерий разделения прост: это экзистенциально-временная доминанта человеческого существования.

Молодость живет будущим. Через него молодые упорядочивают и проверяют на доброкачественность то, что было, и то, что есть. Что из бывшего пригодится в будущем? Что из происходящего приближает его? На чем из того, что есть теперь, можно его построить?

В зрелости живут большим настоящим. Зрелый вовлечен во множество предприятий (профессиональная карьера, семья, дети, положение в обществе и т. д.), он в заботах и тревогах, которые «не вчера» начались и «не завтра» закончатся. Время зрелости – это расширенное (возрастное) настоящее, через которое зрелый соотносит себя с внутрибиографическим прошлым и будущим. Возрастные «было» и «будет» он принимает в расчет, но живет происходящим теперь, в зрелости.

Надситуативно-временная доминанта старости – это, чаще всего, возрастное прошлое. От старости с такой доминантой отличается старость, ориентированная на Другое, переводящая внимание с горизонтали времени-на-три-времени на вертикаль вневременного. В старости, ориентированной прошлым, настоящее наполняется – содержательно – из прошлого. Жизнь осмысляют и завершают. Но есть и такие модусы старости, в которых надситуативное временение деактивируется. В одном из них темпоральной меркой старости становится ситуативное время повседневности («день да ночь – сутки прочь»). В другом – Другое, вневременное. В последнем случае старость ориентирована эсхатологически и устремлена к простому присутствию, к бытию в открытости Другому, к временению в режиме (на)стоящего настоящего.

Возраста третьего уровня. К возрастам третьего уровня относятся возраста, на которые делятся молодость, зрелость и старость. Их вычленяют, когда в этом есть необходимость. В этой книге мы анализируем возраста третьего уровня.

В молодости доминирует будущее, но отношение молодых к будущему меняется в зависимости от того, с каким будущим они имеют дело. Так, например, говоря о молодости, мы выделяем периоды подростковости, юности и возмужалости.

Есть основания и для вычленения возрастов третьего уровня в рамках зрелости. Состав возрастов третьего уровня зависит от характера внутривозрастной динамики зрелых лет. Если она линейна, можно говорить о зрелости восхождения и зрелости удержания. Если строение зрелости нелинейно, она может вмещать в себя два, три и более периодов.

Возрастное членение старости в значительной мере зависит от осмысления возраста и от отношения к нему. Она может быть долгой и не делиться на возраста третьего уровня, но может делиться на несколько периодов. Мы выделяем разные типы бытия старым (этосы старости): мужественную старость, старость завершения, бытовую старость, и, наконец, старость эсхатологическую (ветхую), мудрую. Этосы старости (и, соответственно, периоды внутри старости) могут сменять друг друга в разном порядке.

Набросок возрастной структуры жизни, предложенный вниманию читателя, схематичен, абстрактен. В дальнейшем мы постараемся наполнить отвлеченную схему смысловым содержанием и конкретизировать ее.

Наш интерес к философии возраста и анализу возрастных этосов вырос из попыток разобраться в том, что – эстетически – влечет нас к созерцанию чувственных образов времени. Внутренняя связность разных областей философского мышления – важная и интересная тема.

Вопреки тенденции к специализации в познавательной деятельности философия и сегодня сохраняет свое единство. Такова ее природа. Философов интересует целое, потому что она всегда от него отправляется. Философы сознают себя, прежде всего философами и только потом – онтологами, эпистемологами, социальными философами, эстетиками и т. д. Ее трансдисциплинарное единство обусловлено предельным характером философского мышления. Обсуждая один метафизический вопрос, мы с необходимостью вовлекаемся в обсуждение всех прочих философских вопросов[89]89
  Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Время и бытие: Статьи и выступления ⁄ М. Хайдеггер. – М.: Республика, 1993. С. 16.


[Закрыть]. Распад философии на множество отдельных наук обусловлен логикой ее институционализации. Жесткие дисциплинарные границы между философскими науками существуют лишь на бумаге, под воздействием организационной логики, которой подчиняются высшие учебные заведения и академические структуры (факультеты, кафедры, защиты дипломов, диссертаций, etc.). Необходимость управлять обучением, подготовкой кадров и т. д. ведет к фиксации границ между «философскими науками». И хотя вопросы в философии ставятся разные, но философия как таковая не дробится на «философские науки», потому что во всех ее вопросах конечным предметом вопрошания является целое.

И хотя философия делится на разные школы, традиции, направления, философы сознают условность дисциплинарных перегородок[90]90
  В философском сообществе не вызовет удивления, когда философ, много лет занимавшийся онтологией, переключается на проблемы социальной философии, философии техники или эстетики.


[Закрыть].

Внутренняя связность разных философских наук в данном случае интересует нас не сама по себе, а применительно к вопросу о связи философии возраста с эстетикой времени. Внутренняя связность разных областей философского знания позволяет перебросить мост между эстетикой времени и философией возраста. В нашем случае так и произошло: к анализу типологии возрастных этосов мы пришли через феноменологию эстетических расположений. Мы исходим из того, что у феноменов эстетики времени есть (в какой мере – вопрос особый) соответствия в моделях возрастного этоса.

«Это звучит странно, – скажет читатель. – Эстетика не занимается временем». Да, не занимается, если мы исходим из концептуального горизонта, задаваемого классической эстетикой, сводившей эстетический опыт к идеям прекрасного и возвышенного. Но для неклассической эстетики время – это один из центральных предметов[91]91
  Исходным мотивом в наших занятиях эстетикой было желание разъяснить опыт, который осознавался как эстетический, но при этом не вписывался в категориальное пространство классической эстетики.


[Закрыть]. Исходные принципы эстетики Другого включают феномены чувственной данности времени как предмет эстетического анализа.

Эстетика времени. Условная и безусловная данность Другого. В феноменологии эстетических расположений «так есть» Присутствия приобретает (благодаря чувству особенного, Другого) эстетическую и экзистенциальную ценность. Эстетическое событие при таком подходе мыслится как чувственная данность условно или безусловно особенного (Другого). На условном (онтическом) уровне дано сущее, которое в качестве особенного отсылает к Другому и тем самым свидетельствует о нем, знаменует его. На безусловном (онтологическом) уровне Другое дано (открыто) как иное сущему, как сверхсущее. Эстетический опыт понимается как опыт утверждения или отвержения онтологической дистанции[92]92
  Несколько слов о феноменологии эстетических расположений. Эстетическое рассматривается здесь как то в нашем чувственном опыте, что удивляет. Удивляет то, чего не может быть (для этого нет достаточных оснований), но что, тем не менее, есть. Удивляет все самопричинное, все не поддающееся объективации, сведению к набору свойств, все, что не ухватывает логика причин и следствий, все особенное. Беспричинное — это Другое (не-сущее), приоткрывающее себя через сущее, которое удивляет.
  Данность Другого – то, что изумляет и направляет философскую мысль на осмысление и описание различных форм его данности. Одним из регионов самообнаружения Другого является «эстетическое». Область мета-физического в чувственным опыте ограничена данностью «того, что само», или – иначе – данностью Другого как метапредмета познания, желания, чувства и веры. Мета-физическое очерчивается тем, что удивляет, и философия – вместе с религией и искусством – конституируется у-дивительным.
  Эстетика описывает встречи с Другим, поскольку они относятся к сфере чувства, а не воли, познания или веры. «Эстетическое» – это область чувствования, в которой дано «то, что само».
  В такой перспективе эстезис с присущей ему непроизвольностью можно определить как чувственную данность условно и безусловно особенного. Эстетическое – событийно. На условном (онтическом) уровне сущее отсылает — в качестве особенного (другого) – к безусловно особенному (Другому). Собственно Другое открывается, когда воспринимаемое, воспринимается как что-то безусловно особенное, ни с чем не сравнимое.
  Герменевтика чувственной данности Другого проясняет онтологическую и оптическую «составляющие» эстетических феноменов, типологизирует их и работает над составлением (апостериори) карты эстетических расположений. Такой опыт не основан на априорных категориях, и область эстетически значимого может расширяться по мере культурной легитимации тех или иных эстетических событий.
  Предмет внимания эстетики – те расположения Dasein, в которых оно имеет дело с чувственной данностью Другого (метафизического). Эстетическое имеет границы, они очерчены данностью Другого как того, «что» («что» поставлено в кавычки, потому что Другое никогда не есть никакое «что») мы чувствуем в ситуации, когда в чувстве есть нечто таинственное. Эстетическая расположенность – это особый режим человеческого существования. Однако эстетику интересует не человек, захваченный Другим, а эстетическая данность Другого (в чем, через что, каким образом?).
  Типологизация такого опыта позволяет, в частности, выделить регионы, внешним референтом которых являются разные формы (образы) пространства и времени. Поскольку из невнятности повседневного существования способно извлечь нас не только прекрасное. Образы времени, образы старого или ветхого, юного или мимолетного делают это ничуть не хуже красивого, прекрасного или возвышенного.
  Эстетика Другого перестает быть эстетикой исключительно прекрасного и становится феноменологией эстетической данности Другого, и не в последнюю очередь – в ее временных модусах (подробнее см.: Лишаев С А. Эстетика Другого. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 2008).


[Закрыть].

В ходе описания эстетических феноменов артикулировалось то, как являет себя Другое в зависимости: а) от материала эстетического восприятия, б) от онтологического уровня его чувственной данности. Внешним референтом эстетического события могут быть тела, воспринятые в аспекте их формы (эстетика прекрасного), модусы существования вещей (феномены эстетики времени, эстетики пространства). В контексте философии возраста нас интересует, прежде всего, эстетика времени.

Время становится предметом эстетического переживания, когда временная определенность сущего воспринимается и переживается как что-то чувственно особенное. В феноменах эстетики времени Другое открывается не через чтойность вещей, а через восприятие их возможности/невозможности быть иными.

Мы различаем условные и безусловные эстетические расположения. В кругу основных феноменов эстетики линейного времени предметом восприятия оказываются прошлое, настоящее и будущее, данные восприятию в образах молодого, зрелого и старого. Эти образы времени отсылают к Другому, но не дают опыта Другого. Здесь время привязано к чтойности, хотя восприятие сместилось с формы как обнаружения сущности вещи на ее существование. Особенное здесь – темпоральный модус вещи, а не ее чтойность. Начало временения (Другое) в эстетике прошлого, настоящего, будущего присутствует косвенно: через событийность (непроизвольность) эстетического опыта и в его отделенности от повседневного «средне-чувствия», когда образы прошлого, настоящего, будущего воспринимаются как что-то особенное.

В эстезисе старого, зрелого и молодого нас очаровывает тот или иной темпоральный модус сущего. Особенное здесь – время. Существование того или иного сущего по его хроно-характеристикам, во-первых, измеримо и, во-вторых, со-измеримо с другим сущим. Эстезис молодого и старого знаком многим (в то время как эстетический опыт зрелого – проблематичен). То, что молодо (ново), молодо относительно, поскольку всегда есть то (тот), что (кто) еще моложе. Также и старое более или менее старо. Старым называют то, что может еще постареть.

Особенное в этих расположениях – образная данность одного из векторов времени. В старом (древнем) прошлое дано в отнесенности к настоящему и будущему, в молодом (новом) будущее отнесено к настоящему и прошлому, в зрелом явлено соотнесенное с бывшим и будущим настоящее.

Но есть еще и такие эстетические события, в которых то или иное направление времени (а с ним и прочие времена и сама временность) эстетически «запределивается». Если такое происходит, то переживается уже не одно из времен в его отнесенности к другим временам, а их вневременное начало (начало временения). Такое возможно в том случае, если образ одного из направлений времени переживается на самой его границе. Граница вещного (чувственно данного) существования сущего – это и граница его овремененности, подвластности времени. Если будущее, прошлое или настоящее трансцендируются в акте восприятия вещи как юной, ветхой или мимолетной, тогда тем, что переживают будет уже один из трех модусов времени, не временное качество сущего, но само начало временения (вневременное, Другое).

Вневременное дает о себе знать в тот момент, когда время сущего развернуто до его – сущего – конца (до образа конца, то есть до эсхатона времени), и это освобождает восприятие от зачарованности чтойностью созерцаемой вещи. Когда мы переживаем сущее в аспекте его временной определенности, чтойность отступает на второй план, но тем не менее остается «в поле зрения» («Какое старое дерево! Интересно, каким оно было двести лет назад? Кто проходил под его ветвями?»). Но когда темпоральные модусы сущего редуцируются к их началу, мы переживаем не «что-то» (не существующее), не какое-то время, а исток временения, Бытие сущего. Именно это и происходит в эстетических расположениях юного, мимолетного и ветхого.

Предел в восприятии будущего – чистая возможность иного, юное как эстетический феномен. В расположении юного Другое раскрывается в переживании неограниченной (неопределенной) возможности. Если возможность не переживается как такая-то и такая-то, но переживается как что-то безусловно особенное, она открывается на пределе; такая возможность уже не связана с чтойностью сущего. Юное – это эсхатон определенного будущего.

Предел настоящего как длящегося теперь – мимолетное. Сущее мимолетно, когда оно – в нашем его восприятии – не способно ни накапливать время, переводя настоящее в прошлое, ни обещать нам что-то по ту сторону «теперь». В расположении мимолетного Другое являет себя через редукцию временения к исчезающе малому мгновению, к безусловной переходности в точке настоящего, к исчезающему мгновению между прошлым и будущим. Мимолетное – эсхатон настоящего. Вместо протяженного «теперь», как отличного от прошлого и будущего, мы переживаем временность как мимолетность. По отношению к мимолетному временение не срабатывает. Для мимолетного нет времени. Все времена стянуты в точку эсхатологического «теперь».

Предел прошлого — ветхое. Ветхая вещь присутствует не как какая-то вещь, а как еще существующая, существующая на грани небытия, как вещь не способная постареть. Что для нее возможно? Не быть, и ничего больше. В расположении ветхого Другое открывается через образ того, что, исчерпав свой век, обнажило временность как свою судьбу. Образ ветхого – эсхатон прошлого.

Чистая (неопределенная) возможность в опыте юного (все возможно), конечность существования в опыте мимолетного и ветхого

– это эстетические расположения, в которых человек встречается с Другим. Здесь мы имеем опыт онтологической дистанции в форме дистанции между временем-на-три-времени и началом или концом временения.

Конец/начало времени, открываемые в этих феноменах, отделены, дистанцированы от прошлого, настоящего и будущего в качестве изменений внутримирового времени, в триедином горизонте которых человек воспринимает и понимает сущее, в котором он живет.

Феномены эстетики времени и возрастные этосы. Анализ данности образов времени как референтов эстетического опыта показывает, что одна и та же вещь может быть референтом эстетических расположений разного уровня. Встречаемся ли мы с чем-то подобным, когда речь идет о возрастных этосах? Возможно ли использование понятий, описывающих феномены эстетики времени, в аналитическом описании возраста и возрастных этосов? Полагаю, что это возможно. В обоих случаях речь идет о данности времени и о реакции на нее, хотя напрямую возрастной этос с эстетическим восприятием образов времени не связан. Общность феноменов эстетики времени и возрастного (антропологического) времени лежит глубже – на экзистенциальном уровне: их связывает способность к овременению. И в том, и в другом случае мы имеем дело с проявлением этой способности. Как экзистенциал временение связывает эстетику времени с философией возраста.

Время – это предмет эстетического переживания и одно из определений человеческого существования, отношения с которым определяют его этос и образ жизни.

Переживание присутствия как временного, со временем изживаемого, опознается и в возрастных модусах Dasein, и в эстетических расположениях (в экзистенциально заинтересованном созерцании). Сознание и переживание времени – это условие восприятия молодого и юного, зрелого и мимолетного, старого и ветхого как эстетических феноменов. Но выдвинутость в Другое – это и условие возрастного сознания и этоса. Возрастное самочувствие и самосознание формируются одновременно с восприятием и сознанием временной определенности сущего на внешнем контуре вне-себя-бытия.

Темпоральное «так есть» по-разному соотнесено со временем как экзистенциалом в его эстетическом и жизненно-практическом измерениях. И в эстетическом[93]93
  Под эстезисом понимается особая расположенность Dasein, специфика которой обусловлена чувственной данностью Другого. Эстезис непроизволен, он не является прямым результатом целенаправленной деятельности, даже когда таковая осуществляется. Мы можем настроиться на эстетическое событие, но не можем его гарантировать. Данность Другого превращает объект восприятия в предмет эстетического переживания, а человека – в его субъект.


[Закрыть], и в возрастном «так есть» внимание приковано к существованию вещи (тела), к тому, как у нее/y меня обстоит дело со временем[94]94
  Нас интересует исключительно восприятие и реакция человека на собственный возраст. Восприятие возраста другого (вне его эстетического переживания) – это особая тема, которой мы здесь касаться не будем.


[Закрыть].

Особенность эстезиса в том, что в нем опыт времени самоценен. Эстетическое переживание замкнуто на себя. Если эстезис времени и побуждает к чему-то человека, то к теоретической и/или эстетической деятельности, к осмыслению и воспроизводству такого опыта[95]95
  Связь между эстезисом и этосом может быть предметом внимания и в концептуальном горизонте дисциплинарной эстетики. В этом случае внимание будет концентрироваться на разных формах эстетически ориентированного этоса. Эстетическими можно назвать этосы художника, меломана, театрала, человека, ориентированного на эстетическое восприятие природного и городского ландшафта и т. д. Исследуя связь эстезиса с эстетическим этосом, мы не выходим за рамки дисциплинарной эстетики и смещаем внимание с описания эстетических феноменов на анализ связанного с ними поведения и соответствующего им типа субъектности.


[Закрыть]. На этос он воздействует косвенно, через осмысление опыта.

Возрастная расположенность (возрастное «так есть»), напротив, предполагает практические выводы из переживания возрастной фактичности, воздействуя на формирование возрастного этоса[96]96
  Напомним, что этос – это нравственный характер, определяющий поведение и образ жизни человека. Если эстетика описывает события, то этос описывает относительно устойчивые параметры нравственного характера. Этос складывается постепенно. Он формируется и непроизвольно, и произвольно, определяется базовыми экзистенциальными установками и постоянно возобновляемыми усилиями по их реализации. Поскольку субъект с возрастом меняется, меняется и его этос.
  Место возрастных аспектов в персональном этосе особенно весомо (если оставить в стороне детство) в старости, когда часть определяющих поведение установок (профессиональных, гендерных и др.) отходит на второй план.


[Закрыть], на переопределение жизни «с поправкой на возраст» (перефразируя классика: «вот возраст, что мне делать с ним?»). В противоположность эстезису возрастная расположенность не только воспринимается и переживается, она и взывает к воле. Возраст настойчиво дает о себе знать, как бы «требуя», чтобы с ним считались, чтобы его учитывали в выборе целей, приоритетов, в образе жизни. Переживание времени, поскольку оно дано и поскольку с ним можно иметь дело, требует от человека самоопределения. Через возрастной этос человек самоопределяется в границах индивидуального века.

Посмотрим теперь, можно ли обнаружить в философии возраста, в вариациях возрастного этоса параллели с концептуальными разграничениями эстетики времени. В этой книге мы покажем, на примере старости, что разграничения, аналогичные разграничениям между феноменами эстетики времени, могут работать в анализе возрастного этоса.

Возрастной этос на двух уровнях. В антропологическом исследовании возраста может быть весьма продуктивным разграничение между условными и безусловными эстетическими феноменами, их парность и разноуровневость.

Если в рамках эстетического анализа речь идет об уровнях данности Другого в образах времени, то при рассмотрении возрастного этоса внимание фокусируется на темпоральных настройках Dasein. Эти настройки могут быть оптическими (задающими конфигурацию экзистенциально-возрастного профиля заботы) или онтологическими (определяющими конфигурацию бытия по ту сторону заботы). Первые нацеливают на обретение своего места в кругу сущего, вторые связаны со специфической для данного возраста формой отнесенности к Другому.

Мы полагаем, что человек способен, пребывая в определенном возрасте, выходить (в разных возрастах по-разному) за пределы временного горизонта к Другому как вневременному началу времени или, что случается чаще, использовать возможности, которые заданы специфической для того или иного возраста раскадровкой сущего в горизонте прошлого, настоящего и будущего.

Режим полноты присутствия выводит человека по ту сторону трехфазного времени, но в возрастном этосе этот режим осуществляется как особый (для данного возраста) нравственный характер, направленный на то, чтобы держаться открытости Другому. Этос, ориентированный на Другое, надо отличать от эстетического события, в котором трансцендируется время-на-три-времени. Этос – это характер, воплощенный в определенном жизненном строе, в способах взаимодействия с собой и миром.

Эстетическая встреча с Другим возможна как сингулярность события, в то время как возрастной этос упорядочивает жизнь, устраивая ее в зависимости от экзистенциальных ориентиров, от того, на что он ориентирован: на сущее или на Другое. Тем не менее, связь между возрастным этосом, ориентированным на Другое, и событием встречи с Другим (время, в котором мы забываем о времени) имеется. В одном случае мы имеем эстетический опыт Другого, в другом – соотнесены с ним через направленность воли, через определенную установку (практически). Возрастной этос можно сопоставить с проводившимся в эстетике Другого разграничением эстетического события и эстетической деятельности, которая не есть событие, не есть переживание данности Другого как событие, но такая деятельность является эстетической, поскольку имеет своей целью эстетическое событие и делает его возможным[97]97
  Исследование типологии эстетической деятельности позволило выделить три ее формы: эстетическое паломничество, эстетическое действо и художественно-эстетическую деятельность (см.: Лишаев С. А. Эстетика Другого: эстетическое расположение и деятельность. 2-е изд, испр. – СПб: Алетейя, 2012. С. 26–101).


[Закрыть].

Различие между эстезисом времени и возрастным этосом – это различие между эстетической расположенностью и нравственным характером, определяющим человеческое поведение и образ жизни. Возрастной этос – результат работы с возрастной расположенностью, реакция на нее.

В эстезисе мы имеем дело с восприятием времени другого. Практическая реакция не является здесь необходимой. Созерцание образов времени приносит радость встречи с особенным, Другим, а вопросы жизненно-практического плана («как мне жить? к чему стремиться?») остаются в стороне. Эстетический опыт не требует изменения жизненных установок. Прошлое, настоящее, будущее, вневременное (Другое) переживаются теоретически (созерцательно) и эстетически (чувственно). Эстезис Другого отделен от повседневности.

Возрастная расположенность предполагает биографически-возрастную рефлексию, которая ведет к возрастной категоризации существования («я ребенок или взрослый?»; «я все еще молод?»; «уж не старость ли это?») и требует приведения жизни в соответствие с осознанием темпоральных кондиций тела. Возрастной этос отвечает на возрастные изменения тела и на перемены в раскладе времен надситуативного временения. Автореферентная данность временной фактичности тела («я маленький», «я молодой», «я – человек среднего возраста», «я – старик»), фиксируемая в возрастных понятиях, требует осмысления и сообразования с ней возрастного этоса.

Вариативность возрастных этосов. Одна и та же вещь может эстетизироваться как молодая или юная, зрелая или мимолетная, старая или ветхая. Это зависит от того, что именно находится в фокусе внимания, что переживается: определенное будущее или чистая возможность иного, долгое прошлое или отсутствие будущего… Но и в возрастном этосе один и тот же возраст может преломляться по-разному.

Типологические различия этосов одного возраста определяются тем, как человек воспринимает свое возрастное «так есть». Возрастное самосознание зависит, во-первых, от восприятия и переживания темпоральных параметров тела, во-вторых, от жизненных приоритетов конкретного человека (от его веры, ценностей, принципов, установок и т. д.) и, наконец, в-третьих, от того, в какую возрастную категорию его помещают окружающие его люди, общество. При концептуализации возрастных этосов мы обнаружим, что в них имеются различия, схожие с различиями между условными и безусловными расположениями эстетики времени.

В книге мы будем анализировать связь феноменов эстетики старого и ветхого с возрастными этосами старости, будем проводить различие между старостью завершения и ветхой (эсхатологической) старостью.

* * *

Какие же выводы можно сделать из сопоставления эстезиса времени и возрастного этоса? Понятия эстетики времени, если спроецировать их на философию возраста, помогают осмыслить вариативность возрастных этосов в пределах одного возраста. Различие между условными и безусловными эстетическими расположениями, описание эстезиса молодого и юного, зрелого и мимолетного, старого и ветхого дает концептуальную основу для описания разных типов возрастных этосов.

Эстетика времени показывает, что разнообразие эстетических феноменов связано с тем, как, на каком материале и на каком уровне – условном или безусловном – обнаруживает себя относительно (условно) или абсолютно (безусловно) Другое. В условных эстетических расположениях предметом переживания оказываются направления времени-на-три-времени, в безусловных расположениях – начало временения (Другое). Различие между условной и безусловной эстетикой времени может (и должно) направлять внимание и в ходе анализа возрастных этосов.

Если эстетическое событие разрывает ровное течение будней, возрастной этос, напротив, направляет течение повседневной жизни, кристаллизуясь в образе жизни. Если в детстве возраст располагает ребенком, так что он являет свою детскость в разных ее модусах непроизвольно, то взрослый человек в той или иной мере располагает своим возрастом. Автореферентное «так есть» возраста взывает к сознанию и воле, требуя действовать сообразно возрасту.