Текст книги "Философия возраста (возраст и время)"

Способность управлять собой, направлять жизнь к определенной цели коррелятивна способности к овременению жизни. Возникновение себя и своего (опознание тела, переживаний, представлений, желаний как своих), а затем их упрочение предполагают овременение существования. Человек обнаруживает субъектность в той мере, в какой способен – на уровне сознания и этоса – владеть своим телом и желаниями через руководство идеями, принципами и через хронопоэзис.

Своим (собственным) называют то, что определимо и/или измеримо, то, что имеет определенные качественные и/или количественные характеристики. Субъект, взятый сам по себе, то есть как Другое сущему (как лежащее в основе, как подлежащее, как его «Я»), не определим, но как воплощенный, инкарнированный субъект – определим, открыт для описания и понимания. Другое определимо лишь постольку, поскольку выражено, проявлено, воплощено. Человек – Другое-в-мире, понимающее и овременяющее свое существование существо. Разные формы жизнедеятельности, поступки, состояния, переживания, мысли – поскольку они осознаны – это формы обнаружения Другого (ноуменального «Я»). Субъект не сводим к тому, в ком и в чем он выражается, не сводим к «эмпирическому субъекту»[120]120
  В данном случае не так важно, понимается ли субъект как производный от первосубъекта (от космоса, от Единого или от Бога авраамических религий), как автономный субъект Нового времени или как дробный (дивидный) субъект постмодерна. Но в других случаях – это важно, поскольку сборка эмпирического субъекта зависит от точки сборки.


[Закрыть].

Бытие от первого лица предполагает повышенное внимание к возрастному качеству жизни («Кто ты? Мальчик? Юноша? Старик?»). Поскольку «я» сознает себя ограниченным во времени, оно вынуждено учитывать, какая часть существования уже прошла и на какое время еще можно рассчитывать, реализуя свои цели, если повезет и жизнь не прервется «до срока». В годы взрослости все происходящее, все, что делаю «я сам» и что делается со мной, включается в границы жизни как целого[121]121
  Исключение составляет феномен дробной зрелости, знаменующий переход от гуманизма (и модерна) к пост-гуманизму. Множественная субъектность человека постмодерна, его дивидизация не предполагает временения в границах жизни в целом. Об этой форме возрастного самосознания взрослых мы будем говорить в разделе, посвященном зрелости.


[Закрыть]. Удерживаемое в контуре трехфазного времени существование структурируется индивидом в форме возрастного самосознания, зависящего от биохронопоэзиса[122]122
  Логос возникновения, существования, преобразования сущего – это определенный его хронос, то есть последовательность, длительность, темп и ритм, согласованность одного процесса с другими процессами. Можно говорить, например, об астрохронопоэзисе, о геохронопоэзисе, о хронопоэзисе того или иного растения, насекомого, млекопитающего, человека… Каждому живому организму – свой срок, свой век, свой темп и определенная последовательность фаз в осуществлении его природы. Своя хронологика, свой хронопоэзис есть у народов, культур, сообществ (есть она у революции, у войны, у поэтического произведения, у любви и дружбы). Нечто меняется не по чьей-то воле, не по желанию, а, как принято говорить, в силу времени, по логике того или иного хронопоэзиса. На биохронопоэзис младенца накладывается временение, осуществляемое за него его родителем. Детство в целом – это тот период, в котором властвуют биохронопоэзис и временение взрослых, прежде всего – родителей. Ребенка подготавливают к тому, чтобы с какого-то момента он стал взрослым и смог взять наполнение жизни содержанием и регулирование ее темпа и ритма на себя. Временение, осуществляемое человеком, – это персональный хронопоэзис. Внутрибиографическое временение может быть понято как наложение хронопоэзиса, осуществляемого человеком в качестве субъекта, на био– и социо-хронопоэзис. Производство индивидуального времени в рамках, очерченных биохронопоэзисом тела, насыщает жизнь неприродным содержанием и в определенных пределах корректирует и индивидуализирует биохронопоэзис: длительность прохождения через те или иные фазы биохронопоэзиса, способы иметь с ним дело, ускорять или замедлять его и т. д.


[Закрыть] и от темпоральной расположенности Dasein.

Если человек способен воздействовать на происходящее, руководствуясь принципами, целями и обязательствами (тем, что отсутствует в текущей ситуации), его можно назвать взрослым. Взрослость – это максимизация субъектного начала в человеке. Тот, для кого жизнь разворачивается темпорально, способен преодолевать диктатуру обстоятельств, руководствуясь тем, чего нет в текущей ситуации. Трансцендентным ситуации является то, что отделено от происходящего во времени, или то, что мыслится как вневременное, вечное. Взрослый подчиняет (пытается подчинить) своей воле текущую ситуацию, исходя из надситуативных будущего, прошлого и настоящего или из абсолютных ориентиров, именуемых Богом, Истиной, Благом, Красотой.

Обретая дистанцию по отношению к себе как эмпирическому «я», взрослый отделяет сущность от существования, а чаемое «я» от наличного в данный момент. В разные культурно-исторические эпохи человек видит свою сущность по-разному. Она может мыслиться как то, к чему он чувствует призвание, предназначение (традиционное общество), может устанавливаться субъектом в качестве образа, к которому он надеется прийти через реализацию формирующих его целей и принципов. И в том, и в другом случае представление о своей сущности определяет взрослую жизнь, дает ей содержание, наполняет смыслом, побуждает к поиску путей реализации того, что хорошо и что должно. Ориентация на реализацию своей сущности влияет на формирование возрастных этосов в каждом возрасте взрослости. На вопрос, что значит «быть собой», взрослый отвечает с поправкой на возраст.

Его удовлетворенность жизнью зависит от меры, в которой ему удалось актуализировать свою сущность на деле: в поступках, в предметных объективациях, в образе, приданном жизни в процессе ее исполнения.

Экзистенциальная динамика взрослости, ее драматургия определяется отношением сущности к существованию. Взрослый постоянно соотносит возраст с тем, что он считает своей сущностью, и это побуждает его действовать не только в логике адаптации, но и в логике изменения обстоятельств и самого себя в ориентации на образ, который им движет, то есть телеологически.

Если структура временения, развернутая в игровом детстве, остается стабильной на протяжении жизни, то величина временных направлений меняется. Количественные изменения приводят к качественным, возрастным сдвигам. Соотношение векторов временения по величине меняется и в локальных ситуациях, и в границах века. Но для осмысления возрастной структуры взрослости значение имеют изменения величины временных векторов, которые накапливаются в границах века и меняют временение возрастов взрослости[123]123
  Ноуменальное «Я» (Другое), воплощенное в этом-вот теле (в том, что, следуя традиции, можно назвать эмпирическим «я») позволяет человеку не только овременять свое существование, но и отслеживать перераспределение соматического хроноресурса между тем, что завершилось, сбылось (не сбылось, забылось), тем, что не завершено, и тем, что возможно.


[Закрыть].

Изменение векторов временения в рамках частных ситуаций на возраст и возрастной этос влияния не имеют. В локальных ситуациях размерность векторов меняется, во-первых, в зависимости от их размерности[124]124
  Незначительная коррекция ситуативного временения по величине имеет место и в детстве, и в период взрослой жизни. До наступления зрелости величина внутриситуативного временения по причине увеличения размерности ситуаций, в которых пребывает человек, увеличивается. В годы зрелости она достигает максимума. В старости (особенно в поздней старости) можно наблюдать постепенное сокращение длительности ситуаций и внутриситуативного временения (прогулка длится не два часа, а час, приготовление пищи, когда детей в доме нет, занимает меньше времени и т. д.). С размерностью временения в границах ситуации в этот период происходит то же, что происходило в детстве, но в обратном порядке: там размерность ситуаций год от года увеличивалась, здесь она, напротив, сокращается (подробнее см. раздел, посвященный старости).


[Закрыть], во-вторых, оно меняется по ходу проживания ситуации: в начале преобладает будущее, потом – настоящее (мы исполняем то, чего требует ситуация), а затем ситуация переходит в завершающую фазу, после чего ситуативное время стекает в резервуар прошлого. В завершившейся ситуации прошлое тождественно (по своей величине) ее настоящему[125]125
  Внутри ситуации настоящее переживается и как скользящее «теперь», то есть как подвижная точка, отделяющая прошлое внутри ситуации от будущего, и как длящееся время, как время исполнения того, что начато (ситуация в целом). В последнем случае прошлым будет предшествующая ситуация, будущим – следующая.


[Закрыть] и будущему (все, что было возможно, все, что происходило, свершилось, перешло в прошлое). Завершение одной ситуации (насущное дело, насущный день) указывает на вхождение в другую ситуацию, повторяющую темпоральную динамику прошедших ситуаций.

Однако изменения в соотношении времен в рамках ограниченной (локальной) ситуации – не влияют на понимание жизни как целого, не требуют перестройки возрастного этоса. Длительность актуальной ситуации может быть больше или меньше предыдущей и последующей, но отсчет времени в ней будет начат заново, так что накопления прошлого (и, соответственно, уменьшения будущего) при переходе от одной ситуации к другой не происходит. Новая ситуация – маленький эпизод со своими настоящим, прошлым и будущим. Если текущая ситуация больше по размерности, чем предыдущая (подготовиться к очередному экзамену и сдать его – не то же самое, что встать, одеться, пойти в магазин, купить продукты, вернуться, положить их в холодильник), то ее будущее, настоящее и прошлое увеличатся на одну и ту же величину.

Внутриситуативный переток времени от будущего к прошлому прекращается в момент перехода от одной ситуации к другой. Ситуация – маленькая жизнь: что-то началось, развернулось, завершилось. Время сохраняется и накапливается в значимой для самосознания мере лишь в границах жизни как мега-ситуации, то есть в границах индивидуального века. Взрослая жизнь как раз и начинается с ответственности за жизнь в целом, а не только за ситуацию, в которой человек находится теперь. В ней все завершившиеся ситуации «накапливаются» и переходят в категорию биографического прошлого, которого по ходу жизни становится больше, а будущее тает вместе с индивидуальной жизнью. Индивидуальная память собирает и сохраняет победы и поражения, знает о сбывшемся и несбывшемся, о достигнутых целях и допущенных ошибках.

Именно в горизонте надситуативного временения, соотнося завершившиеся ситуации с еще не реализованными возможностями, осмысляют настоящее, собирая жизнь в последовательность событий, в нарратив, в персональный миф.

Поскольку на земле другой жизни ждать не приходится[126]126
  Вера говорит о «жизни будущего века», но эта жизнь предполагает радикально иную онтологию и не похожа на жизнь, которую проживают смертные.


[Закрыть], она не воспринимается как одна из ряда жизней-как-ситуаций. Жизнь (в культурах, сформированных авраамическими религиями, где нет места череде перерождений) мыслится как «единое и единственное» бытие-событие (М.М. Бахтин), как нечто неповторимое, однократное. Если текущие ситуации воспроизводятся – на протяжении взрослой жизни – без существенного изменения временных векторов по величине, то в границах века соотношение времен меняется радикально и осознается через термины возраста, указывающие не только на число прожитых лет, но и на качественные отличия в способах присутствия.

Перераспределение времени и возраста взрослости. (Количество и качество времени в границах индивидуального века). У времени имеются как качественные, так и количественные характеристики. Направление времени – качественная характеристика. Содержательно-смысловое доминирование одного из направлений времени лежит в основе изменения возрастного этоса[127]127
  Для внешнего наблюдателя переток времени из будущего в прошлое происходит на протяжении всей жизни, но ребенок его не замечает, он не имеет для него такого значения, как для взрослого.


[Закрыть]. Время молодых, зрелых и старых отличается качественно. И хотя его можно определить через количество (через число прожитых лет), но качественно модус взрослости зависит от того, какое из направлений времени доминирует.

Величина направлений времени в границах века по ходу жизни меняется. Протяженность биографического прошлого, открывшегося молодости в образе детства, увеличивается, а глубина будущего (как «расстояния» до конца жизни) сокращается. С началом молодости настоящее растет, достигая максимума в зрелости, потом оно сокращается. Взрослый соотносит происходящее с биографическими будущим, настоящим и с тем, что позади, что прожито. Его ситуативные заботы помещены в рамку заботы о жизни, генерирующей энергию, необходимую для преодоления препятствий, для исполнения жизни в ее возможной полноте. Один из предметов внимания взрослого человека – темпорально-возрастное качество жизни: «Как мне быть теперь, когда я молод: когда я достиг зрелости? когда я состарился?»

Овремененность индивидуальной жизни в границах века предполагает осознание актуального на данный момент распределения времени между прошедшим, происходящим и предстоящим. Жизнь, начавшаяся с построения тела в материнской утробе и обладающая определенным потенциалом времени, прекращается, когда соматический хроноресурс полностью исчерпан. Изменение баланса между исполненным (прожитым), исполняемым (проживаемым) и неисполненным (непрожитым) временем становится – в годы взрослости – предметом постоянного внимания, переживания и рефлексии, определяющим форму возрастного этоса.

Переток индивидуального времени от будущего к прошлому – при неизменности структуры[128]128
  Исключение составляет старость, в которой надситуативное временение может – в двух ее этосах – редуцироваться.


[Закрыть] внутрижизненного временения – приводит к изменению экзистенциально-смыслового веса временных направлений. Суммирование прошедших ситуаций при ограниченной продолжительности жизни означает сокращение размеров будущего и накладывает определенные ограничения на планы, расчеты и на представления о важном и неважном. Усыхание будущего ведет к обеднению возможного в пользу ставшего и неставшего (несбывшегося).

Решающее значение для возрастного самосознания имеет dead-line как граница жизни, как ее мера (смерть – временная мера потомков ветхого Адама). От близости или отдаленности конца зависит определяющее время и возрастное сознание. Когда «все еще будет», мы молоды и качество жизни определено предстоящим. Когда «все» («почти все», «все самое главное») в прошлом, это другое качество: наступила старость. Когда «то, что возможно», свершается в большом длящемся настоящем – мы достигли зрелости.

Дела-в-работе, если они имеют долгосрочный характер, расширяют настоящее. Реализация большого замысла от начала работ до их завершения, от вхождения в ситуацию, состоящую из множества частных ситуаций, до выхода из нее – это большое настоящее, длящееся настоящее. Расширенное настоящее зрелости подчиняет времена, бывшие «до» начала большого дела, и время, которое наступит потом, по его завершении. Человек среднего возраста располагает большим прошлым (тем, что завершилось) и запасом неизжитого будущего как внутри зрелости, так и за ее рамками.

Когда нераспакованного будущего в границах текущего возраста становится меньше (как это бывает в старости), уменьшается и внутривозрастное настоящее. Над ситуативное временение старых – обычно, но не всегда – практикуется преимущественно на внутривозрастном уровне или (в некоторых модусах старости) и вовсе сходит на нет[129]129
  Исчерпанность будущего подталкивает к отказу от временения в надситуативном режиме в пользу вертикализации базовой экзистенциальной установки и переходу к жизни в режиме эсхатологического времени (подробнее см. ниже, в разделе 5.2.4: Эсхатологическая старость). Сворачивание надситуативного временения замещается вертикальноориентированным существованием, когда времена сворачиваются в длящуюся точку (на)стоящего настоящего.
  В том случае, когда надситуативный уровень временения сохраняется, его структура не изменяется (будущее мыслят как «то, что будет после меня»), но на внутрибиографическом уровне она меняется, поскольку из структуры персонального времени выпадает возрастное будущее как мое будущее.
  Что касается ситуативного временения, то в старости оно может утрачиваться или осуществляться с ошибками по причинам, связанным с биохронопоэзисом старости, в частности, в связи с амнезией (подробнее см. Приложение 7: Старость и детство. Время ad marginem).


[Закрыть].

Редуцирование надситуативного временения высвобождает ситуативное время из-под оков большой заботы. Старые люди погружаются в заботы «малого радиуса действия» (их жизнь протекает в границах бытовых забот и ситуативного временения) или пытаются подчинить ситуативное настоящее метафизической вертикали (настоящему настоящему). Чем старше становится человек, тем уже набор возможностей, которыми он располагает (сиреневый туман, скрывавший будущее в годы молодости, рассеивается; в холодный день поздней осени легче, чем когда-либо прежде, достичь ясности и отчетливости в понимании собственной жизни и того, что вокруг). Единственное, что остается неясным до конца, – это вопрос о том, что ожидает нас там, за «последней чертой». Темнота посмертного таинственна.

Глава 3
Жизнь на просторе. Феноменология молодости

На золотом крыльце сидели:

Царь, царевич,

Король, королевич,

Сапожник, портной.

Кто ты будешь такой?

Говори поскорей,

Не задерживай добрых

И честных людей.

 
То и это затевать,
Порывая с тем и этим…
 

Ю. Мориц

Общий знаменатель детского Dasein – зависимость от среды, ситуативность и адаптивность. Размерность ситуаций год от года расширяется, но это ситуации, в которые ребенка ставят взрослые. Ситуации, в которые он входит по своей воле, не преследуют никакой цели вне себя: это игровые ситуации. Игра замкнута сама на себя[130]130
  Дети играют, потому что интересно. О том, что будет после игры и чему она служит, играющие в нее не думают. То, что игра чему-то учит, интересно для озабоченных развитием ребенка родителей, но не для него самого.


[Закрыть]. Но и в неигровой жизни ребенка временение не выходит за рамки обстоятельств, в которые он поставлен обстоятельствами, а ближайшим образом – родителями и учителями. Меняется ситуация – меняется, приспосабливаясь к ней, ребенок. С определенного момента он сознает себя и свои желания, но не способен их без помощи или разрешения взрослых удовлетворять. Он не умеет пока что ограничивать, контролировать свои желания[131]131
  Внимание ребенка можно переключить на исполнение другого желания. Сам он откладывать исполнение желаний, замещать одно желание другим, контролировать степень удовлетворения желания еще не умеет. Этому его учат в годы отрочества, когда ему приходится иметь дело не только с «хочу», но и с «надо», когда контроль над исполнением заданного переносится в будущее, в котором должен быть результат, проверяемый взрослыми.


[Закрыть]. Ребенок лишен пред-убеждений, а потому восприимчив к тем «правилам игры», которые ему предлагаются. Он гибок, адаптивен, открыт для воспитания и обучения[132]132
  У взрослого есть что-то свое: свои «устоявшиеся», привычные предпочтения, приоритеты, цели. У него есть прошлое, оно к чему-то предрасполагает и от чего-то отталкивает. Ситуация, которая его не устраивает, может быть им изменена.


[Закрыть]. Его будущее обеспечивают его законные представители: родители, родственники, социальные институты. Они отвечают за создание доброкачественной среды, с которой сообразовывается ребенок, стремясь сформировать его в соответствии со своим представлением о «хорошей жизни» и о тех обязанностях, которые ему предстоит взять на себя в будущем.

Переход к взрослости – это отказ от экзистенциальной модели при-других-бытия и переход к бытию от первого лица и, одновременно, к полноформатному (надситуативному) временению, охватывающему жизнь в целом, не упускающему из вида ее временности. Соотнесение происходящего теперь с представлением о жизни как целом необходимо для установления контроля – в той мере, в какой это возможно, – над текущими ситуациями. Повседневная жизнь взрослого сопряжена с надситуативным временением. Последнее является условием рефлексивной позиции в отношении того, что теперь, дистанции по отношению к нему.

Благодаря надситуативному овременению жизни, сформированным принципам (экзистенциальным ориентирам) и намеченным целям взрослый способен входить в ситуации и выходить из них по своей инициативе. Благодаря дистанции по отношению к происходящему теперь он способен создавать желательные ситуации, направляя жизнь к реализации определенных целей и задач, к определенному образу себя будущего, наполняя жизнь содержанием, придавая происходящему теперь смысл.

Только надситуативное временение дает возможность проектировать свое персональное будущее в границах века, быть субъектом. Открытие биографического будущего ставит вопрос о собственной сущности, ставит вопрос о целой жизни, о ее наполнении содержанием: «Что я собой представляю? Кто я, по своей сути? Чего я хочу?». Забота о жизни в целом предполагает соотнесение того, что происходит здесь и теперь, с образом себя, который не совпадает с тем «я», которое теперь. Взрослый соотносит происходящее теперь (текущие ситуации) с индивидуализированным образом Человека. Переход от детства к взрослости требует самопознания и соотнесения «я» с человеком как таковым и с миром как таковым. Имея дело с существованием как длительностью и последовательностью ситуаций, поступков, событий, взрослый нуждается в образе собственной сущности (пусть смутном, неотчетливом, не артикулированном концептуально) в качестве ориентира, в соотнесенности с которым жизнь приобретает осмысленность. Образ себя позволяет собирать фрагменты жизни (отдельные ситуации) в нечто целое.

Взрослый действует от первого лица в размерности жизни в целом, принимая на себя ответственность за будущее. По этой причине его этос определен не только логикой адаптации, самосохранения, удовлетворения текущих потребностей, но также принципами и целями, собирающими настоящее, прошлое и будущее в одно целое. Индивидуальный век в горизонте понимания, доступном взрослому, воспринимается как время, «отведенное» под реализацию (актуализацию) своей сущности. Но свою сущность надо еще найти, осознать, авторизовать, испытать себя в движении к ней. И это – задачи молодости.

Образ сущности не возникает на пустом месте, он социально, культурно, исторически обусловлен. Индивид живет как общей – социальной, родовой – жизнью, так и своей, особой жизнью. Чтобы стать основой персонального этоса, бытующие в социуме вариации Человеческого образа (архетипы человека) должны быть осознаны, усвоены, опробованы. Ведь из нескольких вариантов образа нужно выбрать, авторизовать и принять к исполнению только один[133]133
  В коллективном сознании всегда в наличии разные модели миропонимания, но даже когда различия отсутствуют, одни и те же образы, принципы, установки могут пониматься и понимаются по-разному.


[Закрыть].

Рефлексия взрослого тем и отличается от рефлексии ребенка (а в отрочестве рефлексивная способность на базовом уровне уже сформирована), что она не ограничена текущей ситуацией. Ситуация раздвигается до границ жизни и выходит за них («чем я обязан моим предкам?», «что я оставлю своим потомкам?»). Предметом рефлексии оказывается жизнь как целое. В традиционном обществе понимание человека вытекает из понимания мира, в посттрадиционном наоборот: понимание человека, его сущности обусловливает понимание мира. Осознание своей сущности обусловливает принципы и отдаленные цели, исполнение которых оказывается исполнением образа себя. Наличие принципов и отдаленных целей создает потребность в формировании желательных для их реализации ситуаций (достигни цели и «стань тем, кто ты есть»).

Поведение ребенка определяют обстоятельства и неотложность детских желаний: ребенок не умеет и не хочет ждать. Человек, взявший на себя ответственность за свою жизнь и жизнь другого, нуждается в длинной воле и способен ждать, вновь и вновь возвращаться к начатому, продолжая работать над ним ради достижения отдаленной цели, ради следования принципам. Без надситуативных целей и длинной воли жизнь индивида будет производной от жизни социального тела (семьи, рода, народа, человечества), она не становится особенной жизнью, не станет поэмой, не сложится в индивидуальную судьбу. Сотворцом судьбы (судьба отлична от доли, разделяемой с другими) человек становится, когда мотив его деятельности (цель, целое) вынесен в отдаленное прошлое или будущее (а в пределе – в вечность). Жизнь ребенка еще неотделима от семьи, рода, народа (языка), которому он принадлежит. Дети отличаются друг от друга тем, как хорошо (исправно) исполняют волю взрослых, как развиваются, какие обнаруживают способности, черты характера и т. д., а не своими целями и жизненными ориентирами.

От взрослого же мы вправе ожидать, хотя ожидания не всегда оправдываются, авторства, точнее, со-авторства в придании содержания собственной жизни. Мера самостоятельности, ожидаемой от взрослого, от эпохи к эпохе, от культуры к культуре меняется. Со времен архаики эти ожидания постоянно росли. В эпоху Просвещения регулятивной идеей стал принцип автономии человека как субъекта: «…имей мужество пользоваться собственным умом самостоятельно»)[134]134
  Кант И. Ответ на вопрос: что такое просвещение? // Соч. в 6 т. ⁄ И. Кант. Т. 6. – М.: Мысль, 1966. С. 25.


[Закрыть] – вот чего требует от совершеннолетнего И. Кант.

Темпоральной основой самостоятельности и индивидуальной ответственности за жизнь является переход к авто-биографическому (надситуативному) временению[135]135
  Термину «автобиография» мы придаем особое значение, толкуя его как событийно-смысловую форму жизни, создаваемую Dasein; привычное значение слова «автобиография» (описание собственной жизни как литературный жанр) производно от способности человека «сочинять» свою жизнь, воплощая в образе жизни и в свойствах души представление о том, какой должна быть человеческая жизнь.


[Закрыть]. На разных этапах взрослости человек решает разные задачи. Причем их состав и порядок может меняться и внутри каждого из возрастов.

По ходу аналитического описания молодости мы раскроем ее образ через последовательное рассмотрение трех ее модусов: подростковости, юности и возмужалости (поздней молодости). Прежде чем мы рассмотрим возраста молодости по отдельности, бросим взгляд на ее темпоральную организацию в целом.

Главным временем молодости является будущее. Осознание конечности жизни требует осмыслить ее в целом (в сущности), поставить цели, исполнение которых (как процесс и как результат) способно наполнить жизнь содержанием, сделать ее осмысленной[137]137
  Следует отметить (хотя данный вопрос заслуживает специального рассмотрения), что проект как форма заботы о жизни для молодости не универсален. Ответственность за будущее взрослый принимает на себя с необходимостью, но не всегда это предполагает «поиски себя», осознанное формирование идентичности. В традиционном обществе такой потребности у людей не было. Идентичность задавалась извне, со стороны целого (народа и его богов, народа, Бога Творца).


[Закрыть]. Будущее генерирует заботу и определяет отношение к настоящему и прошлому. Что делать в настоящем и что удерживать и культивировать из прошлого – определяется предстоящим.

Прошлое в молодости. У молодого появляется возрастное прошлое. Это его детство. Это время богатое на впечатления и переживания, но в нем нет опыта принятия самостоятельных решений, опыта самостоятельной жизни. А это то, в чем больше всего нуждается молодость. Воспоминания детства мало чем могут помочь в устроении взрослой жизни. При этом влияние детства на жизнь в целом велико. Бытовые привычки, спонтанные реакции на стрессовые ситуации (уклоняться/бороться), фобии и психологические комплексы, способность к самоорганизации, обучаемость, пассионарность и множество других характеристик самости впервые заявляют о себе и формируются в устойчивые схемы реагирования на происходящее уже в детстве. Детский опыт, психофизически закрепленные схемы поведения – это та материя жизни, из которой молодой человек строит свое будущее и настоящее. Молодой человек пользуется тем, что сформировалось в детстве, но при этом отталкивается от него как от несамостоятельного возраста. Детство и детское – то, что необходимо преодолеть.

Отсчет времени, в котором человек сталкивается с последствиями своих действий, начинается с подросткового времени. И здесь отношения с прошлым – наиболее напряженные, пристрастные, болезненные. Присвоение будущего, его приватизация оказываются связаны с отрицанием прошлого (детства), с выстраиванием взрослости как антитезы к нему. В дальнейшем – в годы юности и возмужалости – в детстве будут искать и находить предпосылки решений, принимаемых в настоящем, в нем найдут знаки, указывающие на правильность решений, принимаемых теперь, в молодости. Сопоставление значимых событий и впечатлений детства с образами возможного будущего помогает кристаллизации в сознании образа самого себя и своего будущего. Прошлое подтверждает или ставит под вопрос образы возможного будущего. Прошлое работает на будущее, служит его конституированию. При этом образ прошлого больше зависит от образа будущего, чем образ будущего от образа прошлого.

Для молодости периода юности и возмужалости значимо и конструктивно внутривозрастное прошлое. Опыт подросткового возраста, связанные с ним победы и поражения. Потому что это опыт своих побед и поражений. С ним – в большей мере, чем с детством, – работают юность и возмужалость, когда они соизмеряют образ будущего с собственными возможностями.

Настоящее в молодости. Надситуативное настоящее молодости отличает неустойчивость, переходность. Настоящее здесь не само по себе, оно отнесено к будущему и служит ему. Настоящее окрашено в цвета будущего. Поиски, увлечения, замыслы, начинания, ожидания определяют молодежный этос.

Настоящее молодых богато на события, богато на новое, но им кажется (в силу высокой скорости восприятия и отсутствия материала для сравнения), что не происходит ничего важного, значительного, что они живут скучно, пресно, однообразно и упускают что-то важное. Так происходит потому, что настоящее воспринимается как переходное к будущей – подлинной – жизни время. Настоящее «не дотягивает до подлинности, проходя сквозь фильтры ожиданий, планов и надежд, которые всегда превосходят то, что есть теперь. То «я», которое «теперь», воспринимается как предварительный набросок подлинного «я», отнесенного в будущее. Настоящее не переживается – за редкими исключениями – как самодостаточное, самоценное. Главное, как кажется молодым, впереди. «Впереди» – это будущее и внутри молодости, и за ее пределами. Помещение основного содержания жизни в будущее не позволяет оценить по достоинству настоящее («это только начало, главное – впереди!»). Осознание ценности того, что дает молодость, приходит, что закономерно, когда она становится прошлым: «Почему я не ценил по достоинству то, что у меня было? Почему не пользовался возможностями, которые тогда у меня были? На что я тратил прекрасное время?»[138]138
  Прекрасное описание недооценки настоящего мы находим во многих новеллах А.П. Чехова (например, в «Рассказе госпожи NN»).


[Закрыть].

Происходящее «здесь и теперь» (в том числе, в над ситуативном «теперь») проигрывает будущему по причине своей определенности, а значит – по своей ощутимой ограниченности, неполноте («хорошо, конечно, но мало, недостает чего-то главного»). Полноте присутствия, неясному представлению о подлинной жизни и о своем настоящем «я» вольготнее в отдаленном будущем или, как в ностальгирующей старости, в прошлом. Будущее, прошлое (а в философском поиске и религиозной вере – Истина и вечность) вмещают в себя чаемую полноту существования, то, чего – за редкими моментами – недостает человеку в настоящем как во времени трехфазного временения. Как время, в котором нас нет, будущее воспринимается как время осуществления полноты возможностей «я».

С будущим в молодости могла бы конкурировать бесконечная вместимость Другого, того, что вечно, того, в чем «я» может увидеть свой про-образ, рассматривая будущее как время для актуализации в «я» и в образе его жизни. Но сегодня измерение вечности для европейца труднодоступно. И не в том дело, что небеса перед ним закрылись, а в том, что он смотрит вокруг себя и ориентирован на горизонтально-временную разметку существования.

С переходностью настоящего связаны идеализм и максимализм молодых, их большая, чем у зрелых, готовность поднять восстание против сложившегося порядка вещей. Отношение к настоящему изменится только в зрелости, когда внутривозрастное будущее утратит неопределенность и станет восприниматься как расширенное продолжение того, что сложилось, а возрастное будущее (старость) предстанет перед внутренним взором как время угасания, время утрат.

Будущее в молодости. Определяющее возрастную расположенность молодых будущее переживается и застраивается по-разному. В обществах модерна и постмодерна его осваивают в двух формах: как определенное и неопределенное будущее (будущее, не закрывшееся для переопределения)[139]139
  В традиционном обществе будущее также неопределенно, но не по содержанию, а по неясности того, как оно будет исполнено («каким будет мой муж/жена? сколько у нас будет детей? сколько из них доживет до взрослых лет? какими они будут? будет ли моя жена/мой муж любить меня? хорошим ли я буду хозяином/воином/мастером/крестьянином?» и т. д.). Временение молодых и их отношения со своим будущим в архаическом и традиционном обществах имеет специфику и заслуживает специального рассмотрения. И хотя темпоральный профиль молодости в разных культурах один и тот же (жизнь из будущего), но его восприятие и, соответственно, типология возрастных этосов могут быть разными. В этой книге мы сосредоточим внимание на молодости человека посттрадиционного общества.


[Закрыть].

Определенное будущее в современном обществе имеет две формы.

Первая форма – это проект (набросок) будущего, принимаемый к исполнению в качестве пробного, то есть проходящего испытание на площадке настоящего. Таких набросков за годы молодости может быть несколько. Проекты, прошедшие «обкатку» успешно, будут приняты к исполнению. Но до тех пор, пока окончательное решение не принято, молодые тестируют разные версии будущего на привлекательность и исполнимость, то есть занимаются практической футурологией. Каждый из испытываемых образов будущего – это вполне определенный его образ, но он не закреплен, он находится под знаком вопроса и не исключает перехода к иному образу будущего.

Фоном для пробных проектов будущего служит неопределенное будущее. Это будущее как поле возможностей, которые не определены, подвешены. Это будущее, которое открыто как уже известным, так и неизвестным возможностям. «Отрабатывая» одну возможность, вы помните, что имеются и другие. Неопределенное и обширное, с глубоким горизонтом будущее молодости располагает к «пробам пера» (в «поисках себя» без черновиков не обойтись), к испытанию себя, к обогащению опытом, питающим память и воображение зрелых и старых людей.

Вторая форма определенного будущего – это закрепленный его образ. Будущее, которое принято к исполнению на многие годы вперед. Выбранное, в отличие от выбираемого, будущее предполагает отказ от стратегии открытого будущего и переход к режиму исполнения выбранного. Будущее в этом случае предстает не как область неопределенных возможностей, а как время исполнения определенных возможностей. Долговременные замыслы требуют для своего исполнения большого времени, пределе – жизни как целого. Такие замыслы (например, «семья и дети», «моя профессия», «политика», духовное совершенствование) предполагают «игру в долгую». С закрепленным образом будущего человек связывает представление о себе, о том, «кто я». Избранные к исполнению замыслы мобилизуют, причем мобилизуют для движения в определенном направлении. Неудача в их исполнении воспринимается как свидетельство несостоятельности. Даже если замысел не оглашен публично, но при этом человек сжился с ним, отказаться от него трудно. Если же о «заявке на будущее» известно другим людям и она находится в стадии реализации, отказ от нее – тяжелый удар. Страх перед провалом долговременного проекта мобилизует несравненно больше, чем пробные проекты. Большая цель дает силы, но она же становится предметом беспокойства, тревоги.

Помимо неопределенности будущего как фона, на котором разворачиваются поиски себя и своего будущего, эта его неопределенность может восприниматься и переживаться – в точке метафизического события – как чистая возможность иного. Наиболее подходящий образ для такого опыта, если обратиться к эстетике направлений – необъятный простор, а в эстетике времени – опыт юного[140]140
  Об эстетике юного в отличие от эстетики молодого см.: Лишаев С. А. Эстетика Другого. 2-е изд-е, испр. и доп. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008.


[Закрыть]. Когда будущее переживается не как какое-то будущее, а как образ Другого, мы выходим за рамки временения-на-три-времени, а с ним и за рамки заботы. Такой опыт событиен. В опыте будущего как чистой возможности иного имеют дело (соприкасаются) с началом временения. Явленное в таком опыте будущее преодолевает само себя и выходит на границу временения, обогащая жизнь опытом полноты присутствия (опытом настоящего настоящего).

Коррелятивная переживанию будущего как чистой возможности иного метафизическая беспечность освобождает Присутствие (Dasein) для (на)стоящего настоящего [141]141
  Подробнее о настоящем настоящем см. подраздел: «(На)стоящее настоящее vs время трех измерений» в разделе 5.2.4. Эсхатологическая старость (отрешенность, простота, мудрость).


[Закрыть]. В этом состоянии человек наполнен тем, что не имеет отношения ни к определенному будущему (к тому, что надлежит исполнить), ни к прошлому (обещания, воспоминания, ошибки и достижения), ни к настоящему, он соединен с Другим. Когда возможное дано в его полноте, человек не переживает себя как эмпирического субъекта, который нуждается (самореализация, самовыражение, долженствование). Он «просто живет», не оглядываясь на будущее, бывшее и соответствующее им настоящее. Такое настоящее свободно от переходности. Оно не подшито к определенному будущему, к самореализации[142]142
  (На)стоящее настоящее – это не одно из времен ситуативной или надситуативной размерности. В чистом настоящем мир не воспринимается как пространство самореализации. Если для ребенка (особенно маленького) верность настоящему, происходящему теперь, связана с тем, что он еще не живет от первого лица, то для молодого человека – это особая, событийная (кайротичная, непроизвольная) расположенность.


[Закрыть]. Такого рода опыт способен оказать важное, иногда – решающее воздействие на выбор своего образа, на выбор пути, но сама по себе чистая возможность иного не определяет возрастных этосов молодости[143]143
  Вокруг события данности будущего как чистой возможности иного молодежный этос не выстраивается как молодежный. Жизнь как процесс, в котором актуализируется человеческая сущность, была бы не нужна и невозможна, если бы настоящее настоящее не было событием, мгновенным проколом времени вневременным. В этом проколе приоткрывается иной, нежели смерть, предел эмпирического «я». Кайрос будущего как чистой возможности иного – это мета-физический горизонт существования. Вот почему в молодости, когда жизнь только начинает исполняться, безусловная полнота возможностей (Другое) лишь в очень редких случаях может определить будущую жизнь. Например, о таком случае повествует житие Сергия Радонежского.


[Закрыть].