Текст книги "Философия возраста (возраст и время)"

Часть 2
Феноменология возраста

Глава 1
Феноменология детства. Истоки временения

Детское время – совершенно особое, оно не похоже на взрослое. Это совсем другое время. Оно вязкое, почти неподвижное, почти не время еще, в нем нет главного свойства времени – необратимости.

Водолазкин Е. Г.[98]98
  Водолазкин Е. Г. Идти бестрепетно: между литературой и жизнью. – М.: Изд-во ACT, 2020. С. ио.


[Закрыть]

Предметом философского интереса детство стало не слишком давно, работ, рассматривающих его в метафизической перспективе, немного [99]99
  Косилова Е. В. Философия возраста: Взаимосвязь эмоционального и познавательного взросления человека. – М.: ЛЕНАНД, 2014. С. 22–114; Малахов В. Детство «моё» и детство Другого: опыт «ближнего мира» // Детство в христианской традиции и современной культуре. – К.: ДУХ IЛ ЕГЕРА, 2012. С. 276–286; Голубович И. Метафизический опыт детства в автобиографических нарративах // Детство в христианской традиции и современной культуре. – К.: ДУХ I Л1ТЕРА, 2012. С. 316–373; Грякалов А. А. Космос детства // Космос детства. Антология. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2009. С. 345^_3545 Грякалов А. А. Философия и транспедагогика детства // Инновации и образование. Сборник материалов конференции. Серия “Symposium”, выпуск 29. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. С. 53–62; Философия детства: тезисы докладов и сообщений Ш-й Международной конференции «Ребенок в современном мире». – СПб.: С.-Петербургское философское общество, 1996; Пигров К. С., Секацкий А. К. Бытие и возраст. Монография в диалогах. – СПб.: Алетейя, 2017.


[Закрыть], а трудов по отдельным его периодам еще меньше[100]100
  Здесь мы можем назвать только две работы В. В. Бибихина, посвященных раннему детству: Бибихин В. В. Детский лепет // Бибихин В. В. Слово и событие. – М., Изд-во Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. URL: http://bibikhin.ru/detskii_lepet (дата обращения 16.05.2020); Бибихин В. В. Общение без индивида // Бибихин В. В. Указ, соч. URL: http://bibikhin.ru/obshenie_bes_individa (дата обращения 16.05.2020).


[Закрыть]. Бедность философской литературы особенно заметна, если сравнить ее с массивом публикаций по психологии детства. Дети и подростки – давний предмет внимания и возрастной психологии. Психология детства – самая обширная ее область. За полтора столетия собран огромный эмпирический материал, проведено множество психологических экспериментов, созданы теории, описывающие разные этапы детского развития. К психологическим исследованиям примыкают работы по педагогике, социологии, этнографии и истории детства.

Принимая во внимание результаты научных исследований нежного возраста, философия возраста должна следовать логике собственного, философского (не специального) вопрошания о природе детства.

Прежде чем перейти к описанию детства в разных его периодах, необходимо описать его в целом, как возраст отличный от взрослости.

Детство и взрослость. Описать детство как возрастную расположенность – значит эксплицировать экзистенциальную конституцию детства.

Для фундаментальной онтологии выражение «Dasein ребенка» звучит странно. Оно не из словаря аналитики Dasein Мартина Хайдеггера. У Хайдеггера Dasein не имеет ни пола, ни возраста. Он анализирует экзистенциальную структуру Присутствия не ради ее самой, а ради Бытия, которое обнаруживается в Присутствии. По факту Хайдеггер, выявляя структуру Dasein, анализирует тот способ быть, который характерен для взрослого. Но если от фундаментальной онтологии перейти к антропологии как региональной онтологии, потребуется описать те отличия в модусах Присутствия, которые сопряжены с различиями людей по возрасту, полу, культуре, социальному положению, etc. Задача философии возраста как раз и состоит в том, чтобы описать, когда, как и за счет чего присутствие-размерное сущее обретает способность быть в самом начале, в детстве, а затем проследить, как эта способность трансформируется «по ходу жизни», по мере того, как меняется баланс предстоящего и бывшего.

Если исходить из понимания человека как сущего, чье своеобразие определяет его способность быть «в» (быть в пространстве и времени, быть посреди сущего, вне себя), то аналитика детства – это описание метаморфоз, которые проходит ребенок на пути к бытию от первого лица. О себе как о «я» дети – впервые – заявляют примерно с з лет. Они обнаруживают способность учитывать в своем поведении другого как обладающего сознанием (он нечто знает, хочет и потому делает/говорит то-то и то-то). С этого возраста дети способны ставить и достигать мини-целей, отвечать за свои слова и поступки (пока еще не перед собой, а перед взрослыми). Однако бытие от первого лица в этом возрасте лишь намечается к реализации, оставаясь не вполне развернутым.

Для исполнения своих желаний ребенок обращается к близкому взрослому. Сам он еще не может ни отказаться от его исполнения, ни отложить его реализацию на будущее. Исполнение/неисполнение желания зависит не от него, а от взрослых, от окружающей среды, которые одни желания удовлетворяют, а другие – нет. Он заявляет о желании и просит исполнить его взрослых. Просьба подкрепляется выражением любви к родителям/близким, от которых зависит исполнение желания. «Хочу» ребенка заранее отнесено к другому, опосредовано его волей. «Хочу» имеет форму определенного, яркого, не терпящего отлагательств желания. Конечно, ребенку нередко приходится – и чем он старше, тем чаще – ждать его удовлетворения, но ждать он не умеет. Желание жжет его, не дает покоя до тех пор, пока внимание не переключится на что-то другое (интересное, желанное, необходимое). Если препятствий для исполнения желания нет, оно должно быть исполнено немедленно. Ребенок не может желать чего-то и – параллельно – заниматься другими вещами, жить воспоминаниями, планировать будущее, разделять внимание между разными предметами в настоящем, прошлом и будущем; он не умеет работать над исполнением то одного, то другого желания, планируя исполнение сначала одного, потом – другого, затем – третьего и т. д. Детское Присутствие – это полнота погружения в то, что происходит здесь и теперь. С этим связана мучительность даже небольшого ожидания. Желание не может долго длиться, удерживаться. Детское желание или исполняется, или гаснет. Оно может вновь охватить ребенка. Это будет новое, но такое же желание. Взрослый способен иерархизировать желания, он умеет жертвовать – на время или навсегда – одними желаниями ради других, более существенных, желаний, может жертвовать желанным ради должного. Процесс взросления – это, не в последнюю очередь, формирование способности ждать, откладывать желанное.

Неспособность распределять внимание, работать с желаниями, коррелирует с неспособностью овременять существование. Способность временения – не что-то, что всегда есть, что само собой разумеется. Человек владет ей в разной мере в зависимости от возраста. Различия в темпоральных горизонтах экзистирования ребенка и взрослого обусловлены а) способностью или неспособностью к временению, б) способностью к временению в надситуативном режиме. Взрослый способен и на первое, и на второе, а ребенок или не способен ни к тому, ни к другому, или способен к временению в ситуативном режиме.

Первоначально (в младенчестве и в ясельном возрасте) жизнь ребенка не овременена, ее овременяют близкие. Они организуют его жизнь и пространственно (манеж, детская, ясли) и темпорально; это они знают, где он родился, как его зовут, где он проживает и т. д.; они заботятся о его будущем, ведут счет его индивидуальному времени, отслеживают, как он, «со временем», меняется. Его жизнь до «кризиса трех лет», до перехода в игровое детство он не владеет собой, его «(о)соба», его «я» еще не сформировались, не кристаллизовались в детском теле. Но даже когда самость нарождается, когда апроприируется способность временения, она не выходит за рамки ситуации, оставаясь впаянной в текущую ситуацию.

Предмет заботы взрослого – его жизнь, жизнь близких и, как максимум, судьба человечества. Взрослыми люди становятся, когда открывают большое, но не бесконечное по протяженности биографическое будущее, которое принимается ими «под свою ответственность». Будущее заботит взрослого как бытийная возможность. Его открытие – не происходит изолированно, оно сопровождается открытием прошлого и настоящего в границах индивидуального века.

Надситуативно-биографическое временение не актуализировано ребенком[101]101
  Необходимо различать надситуативное биографическое время и время историческое. Надситуативное время в трансперсональном, историческом измерении начинает осваиваться детьми уже в школе (пусть и поверхностно, пусть и в отрыве от исторического настоящего и будущего), а надситуативное биографическое время – только в подростковые годы и в юности. История по учебникам истории – это теоретическое время. Историчность в осмыслении своей жизни – нечто другое, нечто практическое. Такая историчность предполагает действие и ответственность. К надситуативному временению не перейти, посещая уроки истории. «Усвоить» его – значит структурировать свою жизнь в биографическом времени, соотнося «сегодня» с отдаленным прошлым.


[Закрыть]. Он не вовлечен в собственные, рассчитанные на отдаленное будущее (в пределе – на жизнь в целом) жизненные планы, его не мучают воспоминания и сожаления о несбывшемся, его не терзают мысли о бесплодности настоящего. Во взрослую жизнь он только играет, но его игры не связаны с «планами на жизнь». Ситуативному времени ребенка соответствует неготовность (неспособность) нести ответственность за свою жизнь, потому что жизнь и живущий почти тождественны друг другу. Лишь много позднее может появиться ощущение, что «жизнь проходит мимо», что «я живу не свою жизнь». И если ситуативное время и ситуативная ответственность – и связанная с ней озабоченность – в годы детства постепенно расширяются, то большое (возрастное) будущее раскрывается уже во взрослые годы.

Этос ребенка адаптивен, тогда как этос взрослого конструктивен. Ребенок не может создавать ситуацию «под себя», как не может самостоятельно из нее выйти. Он не умеет формировать карту своих желаний, не способен определиться с приоритетами. Отрок, как и взрослый человек, способен к бытию от первого лица, но в рамках, очерченных другими (взрослыми). Конструктивное отношение к происходящему возможно, когда «я» подходит к нему из другого – отдаленного – времени или из того, что вневременно. Освобождение от господства текущей ситуации возможно, когда человек имеет точку опоры в том, чего нет в происходящем. Повзрослев, он становится зависим от времени, но, благодаря выходу за ситуативные рамки, он – в какой-то мере – обретает власть над собой.

Взрослым называют человека, взявшего существование на себя и исходящего не столько из того, чего желают другие (взрослые) или чего требует текущая ситуация, а из ценностей, образцов и целей, которые он считает своими. Взрослый преодолел всевластие текущей ситуации и действует, исходя из жизни в целом.

Взрослый дополняет стратегию адаптации к тому, что есть, стратегией производства обстоятельств и «работой над собой», работой на изменение себя, обстоятельств, отношения к происходящему в соответствии с сознанием истинного блага. Он знает, что сохранение, изменение, создание желательной ситуации зависит от его усилий, и принимает ответственность за то, чтобы они были. Усилия, борьба, накопление ресурсов (материальных, интеллектуальных, социальных и др.) – прямое следствие озабоченности, ориентации на отдаленное будущее, озабоченности происходящим. Этос взрослого определяет то, что отсутствует теперь, в наличности, но что возможно и должно. Его определяет также то, что есть, в качестве того, что можно потерять[102]102
  «То, чем я владею, еще недавно было мечтой. Я достиг желанного. Но если не прилагать усилий, достигнутое можно утратить».


[Закрыть]. Возможности взрослого (его желания) не замкнуты, как у ребенка, на волю других (родителей, воспитателей, учителей). Они побуждают действовать самому, они замкнуты на него. Практика реализации возможностей – результат вовлеченности «в то, чего нет»: в отдаленное будущее и прошлое, в большое настоящее. То, что возможно и при этом желанно, требует исполнения, становится чем-то должным, императивным. Желанное соотносится с возможным и становится императивом, обязанностью по отношению к своей жизни[103]103
  Даже в том случае, если человек сознает, что есть то, что для него невозможно, невозможное может стать чем-то желанным, тем, к чему он будет стремиться, не ожидая достижения конечного результата на протяжении жизни (будь то уподобление Христу, достижение Истины, безусловная честность, правдивости, создание совершенного произведения и т. д.).


[Закрыть]. Взрослость предполагает надситуативное целеполагание; целеполагание предполагает систематические усилия в заданном направлении. В исполнении желаемого взрослый исходит из равнодушия или враждебности среды, из того, что она не озабочена его желаниями, что она не интенциональна[104]104
  По этой теме см. аналитику Е. В. Косиловой: Косилова Е. В. Указ, соч. С. 51–65.


[Закрыть]. Эта позиция диаметрально противоположна позиции ребенка: мир, родители, взрослые думают обо мне, о моем благополучии и ждут от исполнения определенных требований, правил: будь послушным, и все будет хорошо.

Ответственность за сохранение пригодной для жизни ситуации связана с расширением масштаба временения до пределов надситуативного (биографического) времени.

Переходный возраст. Граница между детством и взрослостью – это граница между ситуативным и надситуативным временением. Отсюда решение вопроса о «переходном возрасте», который в разных периодизациях возраста именуют по-разному. Чаще всего используется термин «подросток», но порой этот же период именуют «отрочеством» или «юностью». Кто-то рассматривает подростковость как последнюю фазу детского возраста, кто-то – как первую фазу взрослости, кто-то говорит о подростковости как об особом возрасте, расположенном между детством и юностью (молодостью).

Разграничение взрослости и детства по критерию полноты/неполноты освоения темпоральной структуры жизни дает основания для более четкого определения возрастного статуса подросткового возраста. Появляется возможность отделить, несмотря на множество переходных моментов в его поведении, характере, образе жизни подростка как взрослого от ребенка. Если в актах временения человек не выходит за пределы ситуативного времени (за пределы игрового и адаптивного поведения), перед нами ребенок. Если свое настоящее он содержательно «застраивает» из представлений о большом (надситуативном) будущем, если детство для него – прошлое (если он категорически не хочет, чтобы к нему относились как к ребенку), мы вправе сказать, что человек вступил во взрослый период жизни. Первый период молодости — время подростка (от 13–18 лет), последний период детства – время отрочества (чаще всего – по годам – это возраст от 7 до 12–13 лет).

Мы определяем взрослого человека как того, кто способен изменять 1) жизненную ситуацию, 2) изменять свое отношение к ситуации и/или к своему желанию[105]105
  Изменение себя может включать в качестве цели чистое созерцание, отказа от самореализации, бытие в отнесенности к другому. Подробнее см. в главе, посвященной анализу старости.


[Закрыть]. И первое, и второе предполагает выход за пределы текущей ситуации, ее помещение в контекст жизни как целого, что предполагает выход за пределы жизни и ее осмысление в трансперсональном измерении «до» и «после»[106]106
  Трансперсональное измерение может иметь разную конфигурацию: отнесенность к предкам, к богам (в архаике), к Богу, народу, к пролетариату, «которому нечего терять, кроме…» и т. д.


[Закрыть].

Детское время. Особенности и периодизация. Исследование возрастных формаций детского Dasein предполагает экспликацию их экзистенциального устройства, а ближайшим образом – выявление того, как возникает и изменяется от возраста к возрасту способность ребенка овременять свое существование.

Детство – это возраст, в котором временение из возможности становится действительностью. Из внешней, охватывающей существование ребенка формы (временение за ребенка) оно становится формой его существования. Эта форма имеет разные характеристики в разные периоды детства.

В детстве временение имеет пунктирный, прерывистый (ситуативный) характер. Горизонт временения ограничен (связан) текущей ситуацией. Величина векторов временения ограничена происходящим и тем, что ему непосредственно предшествует (началось и продолжается), и тем, к чему оно ведет (что происходит и еще не завершилось). Ребенок не соотносит положение дел в настоящем с отдаленным (надситуативным) прошлым, с далеким будущим, большим – надситуативным – настоящим. Его заботы задаются ситуацией, в которой он находится. «Я» ребенка спеленуто в коконе ситуативного времени и еще не вышло из малого, родственного мира. Туманная даль беспокоит молодого взрослого, но не ребенка. Детство беззаботно.

Изменения в характере временения у отроков по сравнению с дошкольниками определяется расширением темпоральных границ ситуаций, которые они упорядочивают самостоятельно. В дошкольном возрасте временение по собственному почину осуществляется в рамках игрового времени. В отрочестве ребенок временит и в игре, и «после школы», когда приходится распоряжаться собой через темпоральное упорядочивание действительного мира, в котором перед тобой поставлены миром задачи и ты знаешь, что мир спросит с тебя, решил ли ты их.

Ситуативность детской заботы свидетельствует о неготовности отвечать за свою жизнь. Ответственность за большое будущее лежит на родителях. Это позволяет ребенку играть во взрослую жизнь[107]107
  Думать о будущей жизни всерьез – значит выстраивать последовательность задач, которые требуют решения на пути к отдаленной цели. Их решение – предмет заботы в структурированном целью настоящем. Взрослый с трудом способен отдать себя происходящему, жить в соответствии с ситуацией, а не со своими планами. Если задачи, которые человек решает, определены исключительно текущей ситуацией, это означает, что генератор заботы еще не заработал на полную мощность.


[Закрыть]. Ребенок свободнее относится ко времени, чем взрослый, часто забывает о нем и меньше от него зависит. Нет времени – нет и проблемы его нехватки. Оборотная сторона свободы от времени – зависимость от ситуации, от взрослых, от обстоятельств, в которые погружен ребенок.

Периодизация детства. Детство вмещает в себя несколько возрастов. Прояснив в общих чертах конститутивные отличия детства от взрослости, наметим его структуру.

По нашему убеждению детство логично разделить на младенчество (до 12–18 месяцев), ясельное детство (от 1–1,5 до 2,5–3,5 лет), игровое детство (от 2,5–3,5 до 7 лет) и отрочество (от 7 до 12–13 лет).

Специфика младенческого возраста определяется тем, что бытие-в еще не актуализировано. При-другом-бытие имеет здесь форму бытия-в-другом. Младенец присутствует, но не сам (не для себя), он есть в других: в сознании матери и близких взрослых, в их отношении к нему как к маленькому человеку.

В ясельном детстве ребенок обретает способность присутствовать (он сознает происходящее, овладевает речью), но не от первого, а пока что от третьего лица. Отсутствие субъектности (или, как говорят психологи, я-сознания) делает невозможным временение, в котором происходящее соотнесено с временящим (с Я, с внутренним Другим). Временение в этом возрасте (как и в младенчестве) остается на стороне взрослого. Именно взрослый ориентирует ребенка во времени и задает темпоральные рамки его Присутствию (устанавливает последовательность действий, их длительность и т. д.).

В игровом детстве бытие ребенка обретает форму бытия от первого лица. Ребенок способен к реактивному временению в ответ на вопросы взрослых («Сейчас день или еще утро?», «Что мы делали вчера вечером?», «Куда мы собирались с тобой пойти завтра?»). Элементы активного временения дошкольники отрабатывают по ходу сюжетно-ролевых игр, устанавливая порядок действий, учитывая уже произошедшее, планируя результат игровых действий.

В отрочестве происходит переход от ре-активного к активному временению вне игры. Вместе с неигровым временением начинает работать генератор заботы. Запускают его взрослые: к определенному времени отрок должен сделать то-то и то-то. Выполнение задания контролируют родители и учителя. В промежутке между «заданием» и «спросом» ему приходится связывать то, чем он занят теперь, с тем, что было («задание»), и с тем, что будет (пусть и в ближайшее время). Все происходящее делится для него на то, что «хочется», и то, что «надо». В ситуации «без присмотра» ему приходится актуализировать динамическое единство прошлого-настоящего-будущего и отрабатывать навыки подчинения сиюминутного «хочу» тому, чего теперь нет, но что будет. По мере взросления «детская непосредственность» обнаруживает себя все реже. Отрок учится «держать себя в руках», то есть держать свои мысли и желания «при себе», планировать свои действия, контролировать их исполнение и т. д. Впрочем, активное временение в неигровой ситуации осуществляется под воздействием извне и отроческий этос в основе своей остается адаптивным.

Подведем итоги. Детство – это возраст, в котором Я (Другое) исполняется в «я», находит себя в мире как сущее с именем и фамилией. Инкарнирование Другого и освоение базовой инфраструктуры бытия от первого лица составляют экзистенциальное содержание детства.

Вневременность – райское качество, а детство – маленький личный Рай. Человек выходит из него, как выходят из равновесия, ибо Рай обладает абсолютным равновесием и полнотой. Покинувший рай сталкивается с проблемами питания, плотской любви, квартиры, денег, но главное – времени.

Водолазкин Е. Г.[108]108
  Водолазкин Е. Г. Идти бестрепетно: между литературой и жизнью. – М.: Изд-во ACT, 2020. С. 109.


[Закрыть]

В работах по философии возраста детство занимает вторую по популярности позицию, уступая лишь старости. Причем речь в них идет или о детстве как особом возрасте, или о каком-то его аспекте[109]109
  Существенные инвестиции в философскую аналитику детства, но без тематизации экзистенциального профиля отдельных его периодов, можно найти в двух книгах: Пигров К. С., Секацкий А. К. Бытие и возраст. Монография в диалогах. – СПб.: Алетейя, 2016; Косилова Е. В. Философия возраста: Взаимосвязь эмоционального и познавательного взросления человека. – М.: ЛЕНАНД, 2014.


[Закрыть]. Специфика отдельных периодов детства, которые мы определили как возраста второго порядка, не тематизировалась[110]110
  К работам такого рода можно (отчасти) отнести две статьи В. В. Бибихина, где он исследует феномены детского лепета и досубъектного общения (Бибихин В. В. Детский лепет // Бибихин В. В. Слово и событие. – М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. URL: http:// bibikhin.ru/detskii_lepet (дата обращения 26.05.2020); Бибихин В. В. Общение без индивида // Бибихин В. В. Слово и событие. – М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. URL: http://bibikhin.ru/ obshenie_bes_individa (дата обращения 26.05.2020)).


[Закрыть], что заметно отличает философские работы от исследований по возрастной психологии, где по каждому из возрастов детства существует обширная библиография.

Исходя из предварительного наброска возрастной структуры и понимания «детства в целом», мы дадим аналитическое описание младенчеству, ясельному детству, игровому детству (дошкольный возраст) и отрочеству.

Младенчество как в-другом-бытие. Младенчество – самый непродолжительный период жизни. В то же время – этот период радикально отличен от всех прочих возрастов детства и взрослости. Обособленность младенчества определяется тем, что ребенок в этом возрасте (от рождения до 12–18 месяцев[111]111
  Точная датировка завершения младенческого возраста остается дискуссионным вопросом. Как, впрочем, и датировка хронологических рамок возрастов в целом. Тем не менее, границы между возрастами, хотя и размыты по причине индивидуальных и культурных различий между людьми, все же ощутимы, относительно определенны.


[Закрыть]) еще не овладел осмысленной речью и не находит себя в мире. «По рождению», «по телу» как сущее, способное обрести дар речи, войти в Присутствие, дистанцироваться от самого себя (иметь с собой дело), его опознают другие. Как Dasein-размерное (присутствие размерное) сущее младенец способен — в будущем – вместить Другое и сохранять онтологическую дистанцию по отношению к тому, что есть.

Человеческая жизнь, если рассматривать ее в целом, проходит в двух режимах: в режиме Присутствия (Dasein) и в режиме отсутствия. Режим Присутствия регулярно (глубокий сон) или иррегулярно (обморок, алкогольные «выпадения», глубокий наркоз и т. д.) прерывается, но только в младенчестве человек отсутствует постоянно. Возможность человека отсутствовать определяется его присутствиеразмерностью, способностью понимать в мире, располагаться в нем, владеть речью, временить. Младенец – это человек, который еще не вошел в режим понимающего существования, но способен к нему (присутствиеразмерен). Отсутствие понимания, которого от него как от человека ожидают, обнаруживает его отнесенность к Присутствию. Для его матери он располагается в размытом пространстве между полным непониманием и пониманием (режимом Dasein). Для нее он совсем не то, что подручное или наличное сущее, он из него выделен, он – маленький человек. Он «уже все понимает», а если нет, то вот-вот – совсем скоро – поймет. Материнская позиция двойственна: мать разговаривает со своим ребенком как с понимающим существом, а ухаживает за ним как за «неразумным дитятей». В практическом смысле для вхождения ребенка в режим Присутствия необходимо, чтобы мать руководствовалась и первым, и вторым предположением.

Детство как возраст – это при-другом-бытие (бытие-при). Разные возраста детства – разные модусы бытия-при-другом. В младенчестве зависимость ребенка от взрослых и в физическом, и в метафизическом отношениях безусловна. Младенческое бытие-при проходит в форме в-другом. Младенец есть в Присутствии (Dasein) обращенных к нему взрослых (родителей, близких), но сам по себе (не владея речью, не понимая, не располагаясь «в») он отсутствует. Отделившись от матери телесно, младенец качается в колыбели ее Присутствия.

Выйдя из материнской утробы, он существует как особое тело, но не как особое Присутствие. Младенец есть в Присутствии матери. После рождения мать питает младенца грудью и своим Присутствием, пеленает его речью, делится миром. Подражая матери, ребенок бессознательно подражает явленному ей (в ней и через нее) Другому и настраивается на него как на метафизическое начало собственного Присутствия. Общаясь с матерью, он готовится, не зная о том, присутствовать.

Режим в-другом-бытия (как во многом и режим бытия-через-другого, о котором речь пойдет ниже) выражается, в частности, в феномене речи за младенца (в «мы-говорении»). Такая речь симптоматична для периодов, в которых ребенок еще не заявил о себе как о самости (от рождения до 2,5–3,5 лет). За ребенка говорит взрослый. Многие матери, разговаривая с другим о своем младенце или разговаривая с ним, используют местоимение первого лица множественного числа («мы сегодня хорошо спали», «у нас вчера зубик прорезался» и т. д.). Говоря «мы», мать дает слово тому, кто сам его взять не может, кто делает первые шаги в речевом общении. Произнося объединяющее «я» и «ты» местоимение «мы», мать признает младенца субъектом, дает ему место через собственную речь.

Итак, первая форма бытия-при – это бытие-в-другом. Соответственно, взрослые овременяют существование младенца для него и за него. Мать временит и за него, и за себя. Она – или замещающие ее близкие – организует его жизнь, следит за его ростом, сознает и переживает то, что с ним происходит, чтобы потом, когда он «войдет в разум», вернуть ему время, когда он присутствовал в ней (младенчество) и через нее (ясельное детство). Младенчество становится частью нашего прошлого благодаря другому, благодаря его обращенности к нам. Происходившее с нами, но не для нас мы помним со слов близких (со слов матери и родственников), которые овременяли нашу жизнь за нас.

Присутствие без присутствующего (не-при-себе-бытие). Младший дошкольный (ясельный) возраст (от 1–1,5 лет до 2,5–3,5 лет) – это период, когда ребенок входит в режим Присутствия, начинает понимать в происходящем, овладевает речью и выражает свое «так есть» в форме бытия-через (через то/того, что/кого он встречает в мире). Такой способ Присутствия можно также определить как не-при-себе-бытие.

Происходящее происходит, но малыш не связывает его ни с собой как с субъектом ни с другими как субъектами. Самость ребенка ясельного возраста остается неопределенной; он не озабочен тем, чтобы отделять происходящее с ним от того, что происходит с другими. Ясельный ребенок лишен субъектности, его самость размыта. Как справедливо заметил В.В. Бибихин, «он сам может и готов сыграть чью угодно роль. Его вселенная, так сказать, насквозь одушевлена, и лицо во всей этой вселенной <…> скорее всего одно-единственное; как бы оно ни было сложно, будь оно даже слитным и переливающимся лицом матери, отца, бабушки, дедушки, еще кого-нибудь и самого ребенка, вместе взятых, ребенок всегда сильно отождествляет себя с ним»[112]112
  Бибихин В. В. Общение без индивида.


[Закрыть].

Все, что останавливает на себе внимание малыша, становится для него «самым главным», даже, пожалуй, «всем». У мира, в котором живет младенец, центр везде, следовательно, у него нет центра. Воспринимая сущее, малыш ничего не имеет «за» душой, у него не сформировалось «я» и нет удерживаемых им воспоминаний, предрассудков, предпочтений, ожиданий. Люди и вещи овладевают ребенком, и он с ними бессознательно отождествляется.

Сущее открылось, но то, из чего оно открылось (Другое), еще не опознано как неизменный центр собственного, имеющего отношение к этому-вот телу, присутствия, как «я», для которого есть сущее. То, что дано, наполняет ясельного малыша собой, становится содержанием его сознания; он поочередно становится бабочкой, кошкой, цветком в зависимости от того, какой предмет входит в его душу. В мире, открытом ребенку такого возраста, день не начинается с восхода солнца, не завершается его закатом, в нем «вечереет», «светлеет», «брезжит». В нем не так важно, кто, кому и что дарит и передает. На первый план выходит само «дарение», сама «передача»[113]113
  Там же.


[Закрыть]. Здесь не только отсутствуют субъекты, здесь причины не отделены от следствий. Нечто происходит.

Центр происходящего находится вне воспринимающего и понимающего: он растворен в сущем и, в первую очередь, в родных и близких ребенка, которых малыш старается не упускать из виду. Другое уже закрепилось в нем и обеспечивает его Присутствие, но еще не опознано в качестве «я», которому противостоят другие (другие и другое, сущее, как «не-я»).

Только с момента, когда самость опознается и именуется личным местоимением, возникает окружающий мир, сущее воспринимается как «мое» или «не мое», появляется возможность противопоставить то, что делаю «я», тому, что делает мама.

Отсутствие субъектности (или, как говорят психологи, я-сознания) делает временение невозможным. Временение становится способом бытия, когда появляется Я (внутреннее Другое, надвременная сингулярность), способное удерживать единство прошедшего, происходящего и предстоящего для этого-вот тела, именуемого «я» и имеющего собственное имя. Временение в ясельном возрасте (как и в младенчестве) остается делом взрослого, берущего на себя заботу о ребенке и его времени. Именно взрослый ритмизирует жизнь малыша, задает последовательность ситуаций, в которых он находится, их длительность и т. д. Но в отличие от младенца ясельный малыш хотя и не овременяет своего существования, но уже присутствует способом, в котором присутствие еще не центрировано, не централизовано.

Манера говорить о себе в третьем лице («Маша хочет кашу!», «Петя гулять» и т. д.) – один из симптомов, выражающих своеобразие возрастной расположенности в ясельном детстве. Малыш говорит о себе, о желаниях и настроениях не из себя, сущее открыто, но у него нет центра. Ребенок говорит о происходящем, о желательном, не сообразуясь с тем, для кого происходит то, что происходит, не выделяя того, кто, собственно, желает желаемое. Стало быть, дело не в том, что ясельный ребенок воспроизводит модальность обращенных к нему речей взрослых («Маша будет кашу?») простым переводом вопроса в утверждение («Маша будет кашу!»). Дело в том, что ребенок в этом возрасте еще не проводит различий между тем, кто обращается и к кому обращаются. Он не сознает себя центром и без заминки артикулирует свое желание в той же грамматической форме, которую использовали в общении с ним другие[114]114
  Когда родители обращаются к ребенку ясельного возраста на «ты», желая побыстрее пробудить в нем личностное сознание, он воспроизводит ту же речевую модель, что и в речи от третьего лица, говоря про себя (вместо ожидаемого «я») «ты». В одном из блогов молодая мама делится своими наблюдениями: «У подруги мальчик 3 года, очень развитый, знает все цифры, цвета, ещё много всяких понятий… а говорит про себя чаще всего «ты», ну как мама ему говорит «ты сидишь… пойдем с тобой… мама тебя заберет…». Я его недавно везла на велосипеде, а он говорит «тётя Инна тебя везёт»» (URL: http://2009-2012.little0ne.ru/ archive/index.php/t-4423246.html (дата обращения 21.05.2020). Вот еще один пример из того же блога: «У Anyone Полинка почти в 2,5 говорила исключительно «Ты хочешь сока?» (с вопросительной интонацией), имея в виду «Я хочу сока», и все остальное в таком же духе». На этих примерах мы видим, как ребенок с готовностью воспроизводит «взгляд другого», в какую бы вербальную форму ни облекали свое обращение взрослые. Если ему говорить «ты», то и о себе он будет говорить «ты», не видя принципиальной разницы между «ты» и «я».


[Закрыть]. Для него важна ситуация, а не «действующие лица».

Присутствие ясельных детей не-лично. В режиме не-при-себе-бытия малыш уже исходит из Другого (есть в окружающем мире), но собственное тело еще не опознано как личное место для всего, кто/что имеет место быть в окружающем мире. Его этос можно назвать распорядительным[115]115
  О распорядительном («царственном») поведении ребенка от года до двух писал В. Бибихин (Бибихин В. В. Общение без индивида).


[Закрыть]. Ребенок распоряжается тем, что ему открыто, используя слова и послушных словам взрослых для обустройства мира в соответствии с желанным. Отсутствие границ между «я» и «другим» в ситуации любящей, расположенной к малышу среды (родительская забота) позволяет малышу распоряжаться окружающим сущим, что позволяет определить ясельный этос как этос анонимного распорядителя.

От первого лица (игровое детство). В старшем дошкольном возрасте (от 3–3,5 до 7 лет) Dasein индивидуализируется и принимает форму бытия от первого лица (из-себя-бытия). Рождение «я» сопровождается деструкцией мира без центра. Это трудный для родителей, кризисный момент в жизни ребенка, когда трехлетний малыш восстает против анонимного режима существования. Кризис сопровождается непослушанием, отталкиванием от взрослых, стремлением «настоять на своем».

Около трех лет происходит приватизация Другого, Другое воплощается, а ребенок получает возможность приписать все происходящее к «я», воспринимая его как нечто с ним происходящее. Момент отделения себя как «Я» (как отличного от всего, что есть, включая собственное тело) от окружающего сущего – это и момент перехода к я-говорению и я-поведению. Осознавая себя центром мира, дошкольник принимает происходящее как происходящее с ним и апробирует действие как самостоятельное действие.

Вне-себя-бытие (Присутствие, Dasein) – это дистанцированная от сущего самость, находящая себя в пространстве и времени[116]116
  Находить себя во времени, располагаться в нем – значит упреждать и удерживать происходящее с сущим в надвременности Другого, внутреннюю данность которого принято именовать «Я».


[Закрыть]. Вне-себя-бытие обеспечено Другим и имеет форму самости, форму отнесенности происходящего с телом к субъекту-суверену. Другое («Я») обеспечивает дистанцию от всякого сущего, включая сущее, в котором оно обнаруживает себя. То, в чем «Я» обнаруживает себя, идентифицируется с ним и именуется «я» («я» как это вот чувствующее и мыслящее тело), то, что, используя кантовские термины, можно назвать эмпирическим «я» в отличие от «Я» ноуменального. Самость – это способность иметь дело с собой, как с другим, и с другим, как с собой. Самость – это «Я», которое, отождествляясь с телом, никогда с ним не совпадает, что позволяет эмпирическому «я» меняться, становиться другим, наполняться (пре-исполняться) содержанием.

Другое в человеке (его «ноуменальное Я») осуществляется благодаря конституируемому им и неотделимому от него эмпирическому «я»; судьба «я» (вот-этого сущего) определяется не только тем, что с ним (как сущим) делается, но и тем, что оно, оглядывая себя из Другого, делает с собой.