Текст книги "Ворожея"

«Если мыслить в угоду…»

 
Если мыслить в угоду
Золотому тельцу —
Потеряешь свободу
Да она не к лицу.
 
 
Если мыслить в угоду
Свободе одной,
Что ты скажешь народу,
Что идёт за тобой.
 

«Нет на вас управы…»

 
Нет на вас управы,
что не говори,
колыбель отравы
тает от зари
солнечной, неясной,
что в тумане слёз,
где родятся сказки,
будто бы всерьёз.
Где растёт под снегом
голубой цветок, —
грустный, как сомненье,
скромный василёк.
Нет на вас управы,
И защиты нет.
Лишь причуда славы —
скромненький букет.
 

«С Николаевской сопки вид как будто из рая…»

 
С Николаевской сопки вид как будто из рая,
Где мы жили, пока из него не изгнали.
С Николаевской сопки далеко-далеко
Открывается мир, где прожить нелегко.
Где от Каина мы происшедшие дети
Молим: Авель, прости —
от рожденья до смерти.
Молим, Господи, грех первородный забудь,
Укажи нам смиренным единственный путь
Для спасенья души, для её просветленья,
Чтобы Слово Твоё принесло искупленье.
А потом у престола мы как дети, как дети
Будем в ласке твоей находиться вовеки,
И в твоей доброте, и в твоей благодати,
Как Адам в первый день,
благоверный создатель.
С Николаевской сопки вид как будто из рая,
Мы вернёмся туда, наш Спаситель, я знаю.
По молитве твоей, по твоим обещаньям,
Освященным голгофским
великим страданьем.
 

«Утренняя молитва…»

 
Утренняя молитва
необходима как бритва,
как щётка зубная.
Я знаю.
 
 
Но редко молюсь,
потому что ленюсь,
лишь когда приспичит.
У вас нет спичек?
 
 
Стою под душем
отмачиваю душу.
Станет мягче
вместе поплачем.
 
 
Курить хочется
От одиночества
или по привычке,
так, где же спички?
 

«Корни уходят в небо…»

 
Корни уходят в небо,
Тянутся в стратосферу,
Как за буханкой хлеба
Руки пенсионеров.
И, обретая твёрдость,
Словно металл в закале,
Робко мечта о звёздах
Грезится им вначале.
Корни уходят в небо
И расправляют кроны,
Каждому свой молебен,
Каждому его стоны.
Каждому по причастью
Перед его кончиной.
Только мгновенье счастье
Дождём на скупую глину.
Выдержат ли, не знаю,
На высоте безумной.
Корни уходят в небо
Так неблагоразумно.
 

«Снова осень. Терпеть холода…»

 
Снова осень. Терпеть холода
Собирается город. Ненастье
Каждый день. Под ногами вода.
И случайное солнце на счастье.
 
 
Кто-то рад, что уходит жара,
Кто-то рад в ожидании снега.
А кому-то по сердцу хандра
И невнятная поступь разбега.
 
 
Улететь бы сейчас в облака
И умыться осеннею влагой.
Чтобы строчка на сердце легла
Судьбоносной и редкой наградой
 

«Болью трепетного сердца…»

 
Болью трепетного сердца
Надвигается тоска,
Радость как-то неуместна,
К рюмке тянется рука.
 
 
От тебя ушла невеста,
Неба низкий потолок
Из ржаного будто теста
Недожаренный пирог.
 
 
Над землёй туман как вата,
Влага вечного дождя,
Все на свете виноваты,
Кроме рыжего вождя.
 
 
Он лежит себе уныло —
Дом кремлёвский мавзолей, —
И мечтает о могиле
Рядом с матерью своей.
 
 
От тебя ушла невеста,
А ты думаешь о нём.
Не нашли вы оба места,
Оба вроде не при чём.
 
 
И века несутся мимо,
Словно в небе облака.
Хам, рождённый после Сима
Не уважил старика.
 
 
Был он молод, лет трёхсот,
А ему всё нет прощенья.
Из-за облачных высот
Не приходит утешенье.
 
 
Ну а ты не Хам не Сим,
От тебя ушла невеста,
Как же мир невыносим
И вблизи, и повсеместно.
 

«Октябрь. Остатками бабьего лета…»

 
Октябрь. Остатками бабьего лета
Ещё управляет природа.
Деревья с весёлой своей позолотой
Проститься не могут. Но где-то
Уже собираются тучи и ветер
Как щёки малыш надувает,
И день всё скорей убывает,
И снег недалёк по примете.
Покров приближается. Завтра,
Наверное, в Церковь схожу.
Поставлю там свечку, на царство
Красивых Икон погляжу.
Молитвой очищу душу,
И снова, в который раз
Святую печаль нарушу
Невнятным шептанием фраз.
Да сбудутся эти речи,
Помилуй меня Господь,
Дай жизни нам человечьей,
Да так чтоб из рода в род.
 

«Полыхает закат, завтра быть непогоде…»

 
Полыхает закат, завтра быть непогоде,
Уже в воздухе пахнет дождём,
Не угодно ли вам тосковать по природе,
Не угодно ли вам заглянуть в окоём
 
 
Диких глаз, опечаленных тайной и сказкой,
От которых спасения нет наяву.
Где живет лучезарная глупая ласка,
И тревожная исповедь, что не зовут.
 
 
По предательски ласковый вечер
Зажигает усталые звёзды опять,
И душа моя хочет нечаянной встречи,
Долгожданной такой, что уводит назад
 
 
Мои мысли, как будто я в детство
Возвращаюсь и вижу: спасения нет.
Непонятное чудо живёт по соседству,
Что за чудо? Скажите. Не слышу ответ?
 

Из Эвенкийской тетради

Тунгусия

 
Там, где Суринда течёт,
Словно кровь по жилам лося,
Мой хороший друг живёт
И другой судьбы не просит.
Он эвенк, потомок дальний
Тех тунгусов, что пришли
В эту землю, где печальны
Летним вечером дожди.
Где приветливы рассветы,
А в ночном полёте звёзд
По языческим приметам
Можно видеть то и это:
То, что будет, что сбылось,
Как вымаливать пришлось
Поколениям шаманов,
Что камлали день и ночь,
Вопрошая неустанно
Духов предков, духов кланов,
Как себе и нам помочь
Сон сознанья превозмочь…
 

1.

 
Тунгусия, простор земли и неба,
Где след оленей, как печальный зов
Туда, где жизнь ушедших поколений
Давно замёл снегов седой покров.
Поистине я верую в слова,
Что мне зима таинственно шептала,
Их различал сначала я едва
За гулом ветра из-за перевала.
Там духи предков пели о любви
и плакали, бродя по редколесью,
Просились в чум, ты только позови,
Придём и снова будем вместе.
И слышал я ещё далёкий стон
Земли рождающей, как мать дитя, рассветы,
И каждый вечер, ждущий похорон,
И саван ночи им кладя на плечи.
Так день за днём ликуя и скорбя
Земля Тунгусии живёт, не понимая,
зачем ей снег в начале сентября,
и лёд на реках до исхода мая.
Здесь в родовых кочевьях Чингисидов
Кипела жизнь, стада, что в небе звёзд.
И снегом заметённые обиды
Здесь никого не трогали всерьёз.
В распадках гор тут ставили чумы,
детей рожали, хоронили предков,
А уходили, возвращались редко.
И до прихода следующей зимы
Всё аргишили, то есть кочевали,
Под звёздным небом, разводя костры.
И необъятный мир, неведомые дали
Покорно им служили до поры,
А годы шли, менялись поколенья,
Тайга кормила и давала кров.
Чего ж ещё? Паси своих оленей,
Да почитай языческих богов.
 

2.

 
По берегам таёжных рек,
Стремительных, как пуля карабина,
Здесь жизнь текла из века в век.
И от отца передавались сыну
Поверия, в которых изначально
Жила любовь, её важнее нет,
К родной земле, для них совсем не крайней,
Где благодатен призрачный рассвет;
Где сполохами северных сияний
Расшиты кумаланы снежных зим,
И над землёй парящие туманы,
И над чумами восходящий дым, —
Как объясненье лучезарной тайны
Рождения народа, в ком жива
И до сих пор она, как бабки повивальной
Над колыбелью странные слова,
В которых звуки лишь предвестье речи,
Грядущему из прошлого завет.
Здесь всё по-прежнему и потому здесь вечен
Один мотив – дыханье сотен лет
Неуловимых и нерасторжимых,
Как бисерная на унтайках вязь,
И древних сказок, словно пуповиной
Дитя и матери живительная связь.
Какая-то прекрасная наивность
В обнимку с мудростью совиной
Эвенку моему передалась.
Он у костра задумчивый сидит,
Быть может, детство вспоминает,
Недвижимый, как тот замшелый камень.
Вокруг тайга, как водится, без края,
Где лунный свет деревья серебрит.
Свет от костра в его глазах мерцает,
О чём он думает, когда молчит?
 

3.

 
– Всему свой срок.
И вот пришла пора,
Тунгусия, гляжу я с перевала
Как Суринда извилисто течёт
И вспоминаю, как мне напевала,
Укрыв меня оленьим одеялом
Твоя заря, что расплескалась ало
По небесам, где марево плывёт
От тех костров, что разжигали предки,
Храня неукоснительно тепло.
Там бабушка, подкладывая ветки
Под сэктэвун, чтоб не замерзли детки,
Нашёптывала сказки малышам,
Которые когда-то слушал сам
И замирал от тишины, которой
Делился лес, спускавшийся с угора
Походкой следопыта еле слышной —
Так по тропинкам не проходят мыши.
И лишь олений тихий храп ночной
Покоем в чум входил, и грезилось весной,
Теплом дождей, размытыми ручьями
Пригорками, где духи нас встречали
И песней предков звали за собой.
Там жизнь и смерть дружили по-соседски,
И ставили по снегу свои метки,
Чтоб знал эвенк, куда ему идти;
Где зверь жирует, где пусты леса,
Где приоткроют тайну небеса,
Как жить ему с природою в ладу —
Пасти оленей и ловить майгуш,
И чтобы чум стоял не замерзая,
Когда лютует стужа, заползая
За край одежды, зло предупреждая:
Смотри, эвенк, не всё к тебе с добром,
Храни тепло и радуйся потом,
Когда придёт весна, что слушался наказа
Премудрых предков, что имели разум,
Построив первый в Эвенкии чум —
Всего-то надо несколько жердей,
Да сверху шкуры добытых оленей:
Спасёт тебя от снега и дождей,
И от жары и от ненастной стужи,
Тебе и детям с внуками послужит
И даже не оставит их детей
Без крова на просторах Эвенкии,
Твоей страны, где реки голубые,
Тайга без края, будто кумалан,
Лежащий над заначкою России,
Где нефти непочатый океан…
 

4.

 
– Твой чум – твой дом,
Ведь ты родился в нём,
Здесь произнёс несвязанные звуки,
Здесь маут первый раз узнали твои руки,
Здесь вместе с материнским молоком,
Ты впитывал нежнейшие напевы
Старинных сказок, стороживших сон.
И под присмотром снежной королевы
Учил слова мальчишка – бэяткон,
Которые дороже всей вселенной,
Где ты эвенком был рождён.
И если верить старому поверью
Молва об этом тронула деревья,
Да так, что каждой веткой
Они приветствовали нового эвенка.
И даже ветер до того угрюмо
Пытавшийся забраться внутрь чума
Пустился в пляс вокруг костра,
Да так, что искры в небо полетели
И превратились в звёзды над тайгой.
 

5.

 
– В январе поеду в отпуск,
Летом, знаешь сам, дела…
Не отпустят. – Где их носит? —
Об оленях мысль пришла.
– Иногда далёко ходят,
Нынче славные грибы,
То ли чёрт по лесу водит,
Не медведь бы, а кабы
и он, так что же,
не указ нам и медведь,
отточу острее ножик,
надо будет посмотреть
кто из нас порасторопней,
кто хозяин здесь в лесу,
он, конечно, ножкой топнет,
но и ты, брат, не пасуй.
Деды с пальмою ходили,
не боялись никого,
мы не слабже, тоже в силе,
там посмотрим: кто кого.
Ты не хвастаешь, Серёга?
С роду не был хвастуном,
чуть чего, так в руки ноги
и по просеке бегом…
Рассмеялся. Вижу, шутит.
Как без шутки у костра.
Рассказал бы он мишутке,
Посмеялись бы тогда.
Посерьёзнел: «Ладно, к делу,
Я к оленям, что да как?
Пробегусь. Со мной ли, Смелый?»
Пёс вильнул хвостом: наверно,
Без меня, хозяин, как?
Солнце зарево стелило,
Словно к ночи сэктэвун,
Над рекой луна всходила,
ветер с севера подул.
От костра тепло струилось,
Тихо чайник закипал.
До чего же здесь красиво,
Кто бы знал…
 

6.

 
Плакала осень над старым кладбищем,
где над могилами вместо крестов
разноцветные ленты на обелисках
и на ветвях низкорослых кустов
повязаны в память ушедших отцов.
Рядом в кривой колее вездеходной
Лужа, как в блюдечке чай
Черный наваристый, где невзначай
с кедра упавшая шишка,
плавает будто весёлый мальчишка
только что прыгнувший с крыши
смелость свою показав.
Тучи всё ниже, но ветер под вечер
видно устал – поутих;
грустная зорька едва лишь просвечивает
над горизонтом, где ели как свечи
в небо вонзились, как камни в печень
или как рифма в стих.
Дождь моросит уже третьи сутки
и ничего не приходит на ум
кончились сказки и байки и шутки
и погрустнел наш чум.
В печку сырые кладутся дрова
кеды просохнут едва ли.
На языке лишь плохие слова
вы их конечно, слыхали…
Только щенок по кличке Чипкан
весел, игрив, шаловлив,
да над речушкой нависший туман
тих, как тунгусский мотив.
Да в отдаленье звенит колокольчик —
Это олени пасутся в тайге,
Ведь не боятся, что дождь их промочит,
Их не печалит плаксивая осень,
Разве что волки нежданные гости
Вдруг напугают, когда их не просят.
Ну а пока их не видно нигде,
Можно осеннею этой порою
Даже любовной заняться игрою.
Гон начинается здесь в сентябре,
Вон уж рога заострились у хоров,
Чтоб показать свою силу и норов
И отстоять своих самок в борьбе.
У молчаливых допрежде оленей
Вдруг прорезаются их голоса,
Трубные звуки – не звуки свирелей —
Это воинственный клич, неужели,
Свадебный праздник начался в лесах?
Вот уж по треску ломаемых веток
Мы догадались: сохатый идёт.
Как бы случайно его однолеток
Возле реки в перелеске, что редок,
Гордо и смело соперника ждёт.
Чем же закончится встреча гигантов?
Кто-то из них победит.
Станет один обладателем «гранта»,
Ну а другой будет бит.
Так уж природа давно рассудила —
Сильному всё, побеждённому – шиш…
Ну, а что дальше? Ночь наступила,
Спит наш таёжный «Париж»…
Три среди кедров стоящие чума
Накрыла как пологом сонная тишь.
Лишь моросит опостылевший дождь,
Так и живёшь, так и живёшь.
 

7.

 
Те дали, где чумы когда-то стояли
Теперь мы обходим с своими стадами.
Здесь песни звучали во время суглана,
А там вековое кочевье шамана —
Нетронутый лес, заповедные чащи,
Где белки не встретишь, не птицы летящей.
Там лишь голоса наших предков далёких,
Там тени их мрачно снуют по осокам.
Там слёзы ручьями бегут по стволам,
И плач там со смехом звучат по ночам,
Там даже медведи порой забредая,
Звериную смелость и ярость теряют,
И как медвежата становятся глупы.
Взбираясь на горы по снежным уступам,
Олени и лоси ломают рога,
И их укрывает как пледом тайга.
Там ягель олений от сырости преет
И пятнами крови брусника краснеет.
Там в чёрных завалах поваленных сосен
Нет лета, одна только вечная осень.
 
 
А здесь, где Суринда звонко поёт,
«Веселится и ликует весь народ»…
Он помнит преданья седой старины,
И видит красоты зимы и весны,
Детей приучает к таёжному быту,
Как путь различать по оленьим копытам,
Как землю суровую эту любить,
Не так это просто эвенками быть.
Рыбалка не отдых, охота не блажь,
Работа до пота, совсем не кураж.
Мы здесь по рожденью хозяева леса,
Над нами не властны ветра и снега,
Мы люди тайги и крутого замеса,
И силою духа гордились всегда.
Нас жизнь научила в тайге выживать,
В морозные ночи в снегу ночевать
Мы там, где олени, олени, где мы.
Мы дети Венеры и этим сильны,
Хоть это, возможно, и выдумка чья-то,
Что мы прилетели оттуда когда-то.
 
 
Мать нам Малая Медведица, или Большая?
Мы, наверное, этого никогда не узнаем.
Знает только Суринда, да река Тунгуска
Мы века здесь жили задолго до русских.
На старинных картах есть страна Тунгусия,
И теперь на карты не смотрю без грусти я,
Эвенкия-матушка, часть большого края,
Самая любимая, самая родная.
 

8.

 
Суриндинские плёсы рыбой богаты.
А уж как богаты её перекаты!
На крючок твой хариус так и просится,
Так танцует, что плеск до скалы доносится.
 
 
На скале присел бабайка – медведь
Вышел на реку посмотреть:
Не пора ли спуститься
Да подкормиться.
 
 
Тут увидел на реку вышел олень,
Была бы кепка, одел набекрень,
Приосанился, лапы в лапы,
Даром что ли зовут косолапым.
 
 
Стал неспешно с горы спускаться,
Сам как валун, шерсть черна, как вакса.
Вдруг донёсся табачный дым,
Принюхался: вот ещё не хватало…
Делить оленя на двоих не стану.
Рыкнул по-хозяйски. Олень застыл,
Повернул голову на звук, повёл рогами,
И в три прыжка ушёл на середину реки,
А там и в лес, только его и видали.
 
 
Ушла добыча, не велика потеря,
Много в тайге ещё разного зверя.
Вернулся на скалу, присел, как прежде.
А что человек? Как шёл своей дорогой,
Так и идёт, только поглядывает на медведя,
Долго ли тут собрался сидеть,
Дал же бог такого соседа.
А тот будто мысли его прочитал,
Повернулся и вскачь в лес побежал,
Будто вспомнил о срочном деле.
 
 
– Был случай, – говорил
мне Гаюльский Саша —
Танцевал с медведем возле сосны,
Изломал тыевун, еле-еле спасся,
Думал сначала: пришли кранты.
 
 
А тот поозорничал для острастки
Рявкнул напоследок: не серчай.
И пошёл в развалку в свою чащобу.
А у меня кожа прилипла к рубашке,
Пот был горячим, хоть заваривай чай.
Долго потом избавлялся от озноба…
 
 
– Он как будто заново родился, —
Кивая на брата, сказал Сергей, —
Долго ему этот танец снился,
Забыть такое не просто, поверь.
 
 
Александр поправил угли в гулувуне,
Отодвинул чайник, тот уже вскипел.
Ярко светят звёзды в месяце июне,
Чум стоит на взгорке, словно оробел.
 
 
Ветер не колышет брезентовую крышу,
А вдали чуть слышно плещется река,
И сроднясь с туманом,
над горой нависшим,
Пепельные перья теряют облака.
 
 
Вздорный полумесяц выглянул и скрылся
За кедровым кряжем, словно на ночлег.
От костра клубами в небо дым струится,
Чтобы знали звери – рядом человек.
 

9.

 
Хорошо бегут олени
По заснеженной реке,
Где кустов ложатся тени,
Словно лёгкие сомненья:
А туда ли, друг, мы едем?
Далеко ли до селенья?
Солнце прячется за ели,
Разглядишь ли санный путь?
Мы давно уже не ели,
Не пора ли нам свернуть?
По реке пошла позёмка,
Ветер в спину, хорошо ль?
Это что за плач ребёнка? —
Объяснить-ка мне, изволь.
Обернулся: скоро будем,
Чуешь, мясо жарят в чуме.
Пригляделся: где тот чум?
В ноздри бьёт морозный воздух,
Мой возница, как колдун
Приосанившийся возле,
Шепчет что-то про себя,
Или песню вымогает…
Ну да Бог ему судья,
Верно, он дорогу знает…
 

10.

 
Едва различимые звуки мелодий
В эфире нащупал кум.
Охрипшая рация в день новогодний
Доносит нам вести в завьюженный чум.
Колан на печурке, в нём варится мясо,
Готовится праздничный стол,
А Колька, кухлянку свою подпоясав
Опять за дровами ушёл.
За вечер, поди, уж, четвёртая ходка,
Но парню мороз не мороз.
Стоит на столе багдарин – наша водка,
Наструган озёрный лосось.
Поджарка из лося с картошкой дымится,
Грибы, как просил, под лучком.
И хлебною коркой хрустит лакомница,
Девчонка с лунным лицом.
В тарелку насыпана с горкой брусника,
здесь любят с сгущённым её молоком
Не только по праздникам, блажь невелика:
– Нам хватит до лета, собрали с отцом.
А мамка, гляди-ка, достала помаду,
Зачем ей помада в тайге?
Она подмигнула: дочурка, так надо,
Ведь праздник, не быть же, как бабе Яге.
Улыбки на лицах, приехали гости,
Гостинцев с собой привезли.
– Входите скорее, милости просим,
Олени вас шибко несли,
Приехали быстро, мы завтра вас ждали.
– А мы торопились сейчас.
Конечно, олени немножко устали,
Зато не начнёте без нас.
К двенадцати время всё ближе и ближе,
Пора бы уже наливать.
А Колька теребит: «Где мои лыжи?
Я к Ваське пойду ночевать».
– До чума соседей три километра,
Куда ты в такую тьму?
– Да что там, бежать же не против ветра,
К тому же видать луну.
– Беги, но только возьми винтовку,
Мало ли что… тайга.
Вчера в огороде видели волка,
Да он ушёл от стрелка…
– Не бойся, отец, я аккуратно,
Пойду по твоей лыжне.
Дня через два прибегу обратно…
А не приду, так не ждите уже.
Сказал, будто сон развеял —
Вздрогнул тревожно Чум,
И каждый подумал про зверя,
И тихо промолвил кум:
– Когда уходишь из дома —
Назад не смотри, сынок,
Но не бросайся словом,
Слово – оно не волк.
Против него нет пули,
Оно сильнее пурги,
Оно не прокараулит
В спячке твои мозги.
Помни о том, что слышал
С детства от стариков:
Не шелуха от шишек,
Слова, а живая кровь.
Шаманы им знали цену,
И нам её надо знать.
Иди, возвращайся целым,
Да больше не смей болтать.
Крылом глухаря хлопнула дверь,
Дрогнул огонь свечи новогодней.
– Ну, где же подарки? – А вот-ка, примерь,
Унтайки как раз по погоде.
Вернулось веселье в завьюженный чум.
– И долго нам ждать? Наливай, что ли, кум.
 

11.

 
Въезжаю на стойбище, будто въезжаю
В потерянный рай. Одиночества страх
По капле в меня, как табак проникает
Прогорклую слизь,
оставляя на стылых губах.
 
 
Полярное солнце не светит, не греет,
Но чувствую каждою фиброй своей,
Как где-то за озером небо алеет,
И тает и тает, не делая землю, светлей
 
 
Испугом ложатся усталые тени деревьев
На снежный нанос между
двух низкорослых берёз,
На листьях которых застыла
роса ожерельем
Покорных судьбе
эвенкийских завьюженных слёз.
 

12.

 
На таёжных просторах эвенкийской земли,
Слышал много историй я седой старины,
Их шептала река, их нашёптывал лес,
Они тихо звучали с белёсых небес,
Опускаясь на землю с бесконечным дождём,
Сколько струй, столько сказок,
сказаний и притч.
Иногда их дарил журавлиный мне клич
Иногда их дарил мне раскатистый гром,
Их луна посылала в сиянье своём,
Да и ворон, летящий на трапезу тоже
Хрипло каркая; дятел, стуча по берёзе;
И кедровки-болтуньи средь веток кедровых,
И хвастливые белки, что ели с ладони,
И медведи, и волки, что до слов не охочи,
Мне истории эти несли среди ночи.
Когда правит лесами одна тишина,
Заходила как гостья ко мне старина
И садясь у печурки растопленной жарко
Раздавала несметно такие подарки,
От которых от счастья спирало в груди.
Говорила: ты строго меня не суди,
Я ведь разной бывала, бывало и так,
Что сегодня понять ты не сможешь никак:
На таёжных просторах эвенкийской земли,
Как брусничник весною когда-то цвели,
Как умытый росою серебряный мох,
Те истории были свежи и чисты
И дышали туманом, и каждый их вздох
Отзывался как эхо. И каждый сполох,
Что морозными днями расцвечивал небо
Повторял с замиранием правду и небыль
И хранили веками и маут и чум
Этих древних историй и мудрость, и ум.
 
 
На таёжных просторах эвенкийской земли
Много разных историй под снегом легли.
Утонули в озёрах, заблудились в лесах,
И порой оживают ещё в детских мечтах.
Но приходят, бывает, к тем,
кто сердцем не глух,
Из бесед стариков и ворчанья старух,
Что и сами не помнят, откуда взялись,
Но, пока ещё помнят – продолжается жизнь.