Текст книги "Живой товар"

Глава восьмая

Когда Лора была маленькой, Никонов не мог насмотреться на нее, не мог надышаться ею. Правда, по-настоящему нежные и теплые чувства проснулись в нем, когда дочке было годика два и она начала не только ходить и лепетать, но и связывать слова в предложения. До этого он испытывал лишь приступы любви, перемежаемые вспышками раздражения и периодами тупой усталости от детского крика, необходимости развлекать ее, мыть девочку, кормить, переодевать, ухаживать за ней и следить, чтобы она ничего не натворила, не взяла в ручонки лишнего, не поранилась, не обожглась, не упала.

Он старался приходить пораньше, и Алла, вымотавшаяся за день, оставляла Лору на его попечение, а сама выходила в магазин, запиралась в ванной или понемногу занималась спортом, восстанавливая форму. По выходным Никонов оставался с малышкой вдвоем. Так он учился любить ее. Не только за то, что она маленькая, миленькая и беззащитная, не только потому, что она плоть от плоти его, а потому, что между ними устанавливалась иная, почти телепатическая связь.

Мы любим то, во что вкладываем труд. Воспитание девочки было трудом, не то чтобы тяжелым, но постоянным, изнуряющим. Зато и награда была соответствующая. Лет до четырнадцати Лора была типичной папиной дочкой, признающей только авторитет отца и готовой принимать его сторону при разногласиях с матерью. Это не означало, что она, как все девочки в нормальных семьях, не воспринимала маму как старшую и очень близкую подругу. Но Никонову казалось, что его отношения с Лорой были особенными, теплыми и дружескими. А потом ее как будто подменили. Она стала принимать любое его замечание в штыки, дерзила и язвила. На ее лице появлялось отсутствующее выражение, когда он к ней обращался. Оказалось, что ладить с девочкой-подростком куда сложнее, чем с малышкой, не только требующей внимания, но и щедро отдающей его.

И Никонов отступил. К своему стыду, он не нашел в себе достаточно терпения, мужества и самоотверженности, чтобы преодолеть возникший барьер. Он сдался. Пустил их отношения на самотек. И теперь, несмотря на то что они с Лорой были очень близкими людьми, на деле таковыми не являлись. Годы охлаждения не прошли даром. Отец и дочь превратились во взаимоотталкивающиеся магниты, которые просто не в состоянии приладиться друг к другу.

Алла являлась тем стержнем, на котором держалась их нехитрая конструкция семейных отношений. После ее ухода Никонов и Лора стали отдаляться еще сильнее. Дочь была взрослой девушкой со своими потребностями и секретами, о которых он имел самое смутное представление. Никонов чувствовал, что раздражает ее уже тем, что он мужчина. Она злилась на мать, но главным виновником произошедшего все же считала отца. И сторонилась его, как будто он был ей чужим. С этим ничего нельзя было поделать. Во всяком случае, он не знал, как подступиться к Лоре и стоит ли вообще делать такие попытки. Может, было бы правильнее оставить ее в покое, чтобы дать время залечить душевную рану и свыкнуться с новым положением вещей? Дело осложнялось тем, что дочь явно не собиралась идти ему навстречу. Держалась так, что казалось, будто они носят невидимые скафандры и находятся на автономном жизнеобеспечении.

– Ужинать иди, – позвал Никонов, заканчивая жарить картошку.

Он нарезал ее слишком мелко и держал на чересчур сильном огне. Местами она была сыровата, а местами начала подгорать. Кроме того, запоздало брошенный лук никак не хотел поджариваться. Никонов стоял над сковородой с жирной лопаткой и переворачивал картошку, то и дело роняя кусочки на печку и пол.

– Слышишь? – повысил он голос. – Сейчас буду накладывать. Мой руки – и за стол!

– Я не хочу, – отозвалась Лора из своей комнаты.

– Для кого тогда я стараюсь?

– Не знаю. Для себя, наверное.

– Не вредничай, Лора, ладно? – попросил он, сдерживаясь. – Другая дочь вошла бы в положение. И уж точно помогала бы по хозяйству.

– Так заведи себе другую дочь!

Дверь Лориной комнаты захлопнулась. Никонов размахнулся лопаткой, чтобы швырнуть ее, но опять сдержался и аккуратно положил в раковину.

Навалив себе гору дымящейся картошки в тарелку, он полез в холодильник за помидорами. Остановился. Их солила Алла. И вон тот перец в банке мариновала она. И баклажаны.

– Перебьешься, – сказал себе Никонов.

Сел за стол, пожевал немного, дыша обожженным ртом, и достал банку с помидорами. Какого черта, в самом деле! Может быть, стиральным порошком теперь не пользоваться, раз его Алла покупала? Посуду выбросить? Подсолнечное масло?

Так говорил себе Никонов, а на самом деле попросту не мог воспротивиться желанию поесть помидоров жены. В этом-то и состояла их особая привлекательность. В том, что она мыла и запихивала их в банку собственными руками.

Под картошку он приговорил две бутылки пива, но большего себе не позволил. У него была дочь, и следовало соблюдать себя хотя бы ради нее.

Допивая пиво, Никонов вернулся мыслями к сегодняшнему опросу свидетельницы похищения Илоны Мезенцевой. Впервые кто-то видел со стороны, как это происходило. Дело было ранним утром. Илона направлялась к троллейбусной остановке, чтобы ехать на молокозавод, где она работала упаковщицей. О похищении сообщила ее родная тетка, у которой Илона жила по причине разрыва с родителями. Тетка тоже просыпалась рано, потому что торопилась в свой табачный киоск. Сегодня утром, как будто предчувствуя неладное, Людмила Борисовна подошла к окну, чтобы посмотреть вслед уходящей на работу племяннице. И ее взору предстала совершенно дикая, пугающая картина.

– Их было двое, – вспоминала женщина. – Здоровенные такие мужики. Каждый выше моей Илоночки на голову, а то и на полторы. Настоящие гангстеры. Знаете, как эти грабители банков, каких в кино показывают. В темных чулках.

Никонов, который западными боевиками не увлекался, не сразу понял, о чем идет речь.

– В чулках? То есть вы хотите сказать, что это были извращенцы?

Людмила Борисовна смерила его осуждающим взглядом.

– Чулки у них на головах были. Чтобы лиц нельзя было разглядеть.

– Вы уверены?

– Конечно. Светает-то рано. До них было метров сто, а может, и меньше. Я их хорошо видела. Большие, хорошо одетые. Сначала один к Илоне подошел, потом второй подоспел. Подхватили под руки и в автобус запихнули. А у нее голова болталась, как неживая…

Женщина всхлипнула и полезла в сумку за салфеткой.

– Номер запомнили, Людмила Борисовна?

– Зрение-то у меня отличное, но так далеко циферки я не вижу.

– А насчет чулок уверены?

– Абсолютно, – подтвердила она.

– Удобнее было бы в обычных масках действовать, – сказал Никонов. – Сейчас многие ходят в них. И лицо закрыто, и внимания не привлекаешь. Зачем им чулки понадобились?

– Гангстеры, говорю же вам! – воскликнула свидетельница. – Бедная девочка! Каково ей у них в лапах?

Большего добиться от нее не удалось, как Никонов ни старался. Оставив Людмиле Борисовне свой телефон (на тот случай, если вспомнит еще что-нибудь), он вместе с оперативными сотрудниками обошел все дома, окна которых выходили во двор и не были заслонены деревьями. Никто, кроме тети Илоны, ничего не видел. Моя посуду, Никонов снова и снова прокручивал в голове предполагаемую картину происшествия.

Итак, раннее утро. Обычно в это время собачники выгуливают своих питомцев, но на этот раз, как назло, двор оказался пустынным. Из белого автобуса («как маршрутка, только без окон») выбирается крупный мужчина в светло-голубых джинсах и легкой курточке с капюшоном. Капюшон отброшен на спину, хотя было бы логичнее натянуть его, раз есть необходимость маскироваться. На голове у мужчины темный чулок. Тем не менее при виде его Илона почему-то не пугается и не обращается в бегство, как следовало бы ожидать. Она останавливается и о чем-то говорит с этим подозрительным типом. В эти секунды тетка ее не видит, поскольку обзор заслоняет спина грабителя. Он что-то делает («как будто протянул ей какой-то предмет, небольшой такой») и берет девушку под руку. Второй грабитель, тоже с чулком на голове, приходит ему на помощь. Они берут Илону с двух сторон и скорее несут, чем ведут к микроавтобусу. Все происходит очень быстро, настолько быстро, что тетка похищенной не успевает опомниться, как двор пустеет. Ей остается только броситься к телефону, чтобы позвонить в полицию.

Никонов вытер руки полотенцем и перешел в гостиную. К его удивлению, Лора была там. Сидела на диване, что-то набирая в мобильнике. При виде отца она остановилась.

– Может, поешь все-таки? – примирительно произнес он.

– Не хочу. Я у подруги поела.

Тон у Лоры был не вызывающий, а ровный и слегка равнодушный. Радуясь произошедшей с ней перемене, Никонов сел на противоположный конец дивана и включил телевизор. Минуту или две он бездумно нажимал на кнопки, обдумывая завтрашние действия. Первым делом нужно будет поговорить с медэкспертом. Какую дрянь могли впрыснуть Илоне, чтобы она мгновенно потеряла сознание? Это раз. Дальше нужно будет заново опросить всех свидетелей предыдущих похищений. Не видели ли они двух крупных мужчин и белый микроавтобус? Про чулки можно не спрашивать. Такую деталь обязательно бы кто-нибудь вспомнил и упомянул в показаниях. Не померещилось ли тетке?

– Папа, – заговорила Лора. – Я взрослая девушка…

– Конечно, – машинально подтвердил он. – Я тоже так считаю.

– Как думаешь, может обходиться взрослая девушка без денег? Совсем. Вот чтобы ни копейки у нее не было.

– Разве… – Никонов растерялся, не зная, как реагировать. – Раньше нужно было сказать.

Лора дернула плечами:

– Говорю теперь.

– Хорошо, – кивнул он. – Сколько мама тебе обычно давала? В неделю?

Дочь назвала сумму. Никонов присвистнул.

– Но ведь тогда ты училась, – напомнил он. – А теперь экзамены сдаешь.

– По-твоему, это означает, что я должна голая и голодная ходить?

Он принес бумажник, положил деньги в верхний ящик комода и сказал:

– Теперь деньги всегда будут здесь. Бери, сколько нужно.

Лора пересчитала купюры, прихватила почти все и направилась к себе.

– Эй! – окликнул он. – Не многовато ли будет?

– За две недели, – отрезала она. – На прошлой я у девчонок занимала, отдать нужно.

– А… – только и сказал Никонов.

К его многочисленным проблемам прибавилась еще одна.

Глава девятая

Беседа велась ленивая, бессвязная. Дана Рощина жаловалась, что волосы в неволе посеклись и свалялись так, что теперь, наверное, придется стричься. Лена Дягилева отделывалась короткими репликами и отрешенно смотрела в стену, как будто видела там нечто недоступное взорам остальных. Оля пыталась смешить подруг разными курьезными историями из жизни, но здесь, в тесной душной комнате, они вовсе не казались смешными.

Роксана, пропадавшая где-то все утро, спала, раскинувшись на коврике в позе морской звезды. Оля обратила внимание на ее свежий педикюр и отстраненно удивилась. Она уже начала строить догадки по этому поводу, когда у Лены случился приступ… или припадок… или непонятно что.

Внезапно вскочив на ноги, она дико закричала и бросилась на стену, выставив вперед голову. Оля думала, что Лена расшибется, однако инстинкт самосохранения в последний момент заставил девушку притормозить, так что ударилась она не со всего размаху.

Оля и Дана схватили ее и стали силой усаживать на пол, но она не давалась, бешено сопротивляясь, как будто от этого зависела ее жизнь…

Или смерть, что в данном случае было ближе к истине.

– Я не хочу! – кричала Лена, вырываясь. – Не хочу-у! Не хочу жить!

На помощь пришла проснувшаяся Роксана, которая, недолго думая, отвесила Лене две полноценные пощечины. Шмяк! Шмяк!

Лена обмякла и заплакала, пряча лицо в грязных пальцах. От ушиба кожа на ее лбу была усеяна выступившими бисеринками крови.

– Уймись, дура! – сказала ей Роксана. – Тебя что, обижают? Мучают? Сиди тихо, и никто тебя пальцем не тронет.

– Да? Ты знаешь, что они со мной вытворяли? Впятером?

– Большое дело! Для чего еще женщины нужны мужчинам?

Услышав эти слова, Оля подумала, что вряд ли когда-нибудь сможет полюбить кого-то, по крайней мере, в обозримом будущем. Это так же маловероятно, как присоединиться к движению BLM. В Олином сознании произошли необратимые изменения. Она боялась мужчин и не доверяла им. Не говоря уже об африканцах.

Когда наконец Лена пришла в себя, все девушки были мокрыми от пота. От невыносимой духоты и резких движений атмосфера в комнате накалилась еще сильнее.

– Сейчас искупнуться бы, – пробормотала Оля мечтательно.

Небеса (глухие к ее молитвам) услышали эти слова. Наверное, потому что такое желание было легко исполнимым. Дверь открылась, и вошел чернокожий парень с садовым шлангом в руке. Его звали Кеном, о чем девушки узнали от Лены. Или же он выбрал это имя в качестве прикрытия. Его спутник был не таким рослым и значительно старше: лет тридцать пять, а то и под сорок. Его темно-коричневая физиономия походила на маску гориллы, и Оля мысленно окрестила его Кинг Конгом.

– Вода теплая, – объявил он. – В баке нагрета. Хотите искупнуться?

– Здесь? – удивилась Дана. – Лужи натекут. Как спать потом?

– Будете выходить по одной, – сказал Кен. – Нужно мыться. Запах.

– Я первая! – быстро произнесла Роксана и юркнула за дверь.

Три оставшиеся девушки переглядывались, не зная, как себя вести. С одной стороны, вымыться очень хотелось. С другой, как это делать на глазах у чернокожих парней?

– Теплая! – объявила Роксана, вернувшаяся в комнату.

Она повесила трусы на натянутый провод и села голышом на свой коврик.

– Следующая! – вызвал Кинг Конг.

Оля сделала шаг к двери, но Дана ее опередила.

– Моя очередь, – заявила она.

– То умыться не заставишь, а то бежит впереди паровоза! – удивилась Оля.

– Она надеется кого-нибудь охмурить, – объяснила Роксана. – Думает, влюбится в нее блэк и домой отпустит. Дура.

– Я не пойду, – сказала Лена, глядя в пол. – Не могу. Не могу и все.

– Чистота – залог здоровья, – сказала Роксана. – Не бойся. Они просто так не насилуют. Только по согласию, если что. Не хотят товар портить.

– Товар? – переспросила Лена. – Какой товар? Ты нас имеешь в виду?

– Никого я в виду не имею. Просто вырвалось.

Когда настал черед Оли, она стала в дальнем конце коридора, куда ей было указано. Там натекло воды по щиколотку, и она подумала, что дешевые босоножки ее разлезутся, но ее это не остановило.

– У тебя красивое тело, – оценил Кен, причмокнув большими губами.

(На самом деле было сказано: «У тебя красивы тель».)

Глаза Кинг Конга сравнялись размером и цветом с парой шариков для настольного тенниса.

– Раздевайся, – сказал он.

Его кадык прыгал под кожей. Неожиданно Оля ощутила свою власть над ними и решила воспользоваться этим. Хотя бы попробовать.

– Долго вы нас еще здесь держать будете? – спросила она. – Зачем мы вам нужны?

Кен прицелился в нее из шланга. Напарник остановил его.

– Мы взяли вас на работу, – сказал он. – За границей.

– Работать кем? И где?

– А ты до сих пор не поняла? – усмехнулся Кинг Конг.

– Будет весело, – пообещал Кен. – Африку повидаете.

Не дожидаясь, пока Оля отреагирует, он пустил воду. Тугая струя ударила ее в живот. От неожиданности она вздрогнула, но вода была чуть теплая, приятная. Для Оли было бы настоящим блаженством смыть с себя пот и грязь, если бы не две пары выпученных глаз, наблюдавших за ней.

– Шампунь, – сказал Кинг Конг, указывая на флакон, торчащий из воды.

Оля повернулась к нигерийцам спиной, решив не только искупаться, но и простирнуться. Когда она намылила голову, Кен выключил воду и захохотал. Кинг Конг прикрикнул на него и сам окатил девушку струей, пущенной веером.

– Хочешь телефон? – спросил он.

Оля недоверчиво взглянула на него:

– А что?

– Хочешь или нет?

– Ну, – произнесла она, не сказав ни да, ни нет.

– Сделаешь мне хорошо, дам телефон, – пообещал Кинг Конг. – Насовсем.

Кен фыркнул и состроил преувеличенно серьезную физиономию.

– Обманешь, – сказала Оля.

Кинг Конг вытащил из кармана черный мобильник, показал и спрятал обратно.

– Будет твой, – пообещал он.

– Врешь.

– Нет.

– Он не врет, – вступился за напарника Кен. – Он правду говорит. Но я тоже участвую.

Нигерийцы переглянулись. Оля отрицательно встряхнула мокрыми волосами и приготовилась одеваться.

– Я так не согласна, – заявила она.

– Я один, – быстро произнес Кинг Конг. – Пойдем?

– Сначала мобильник, – сказала Оля.

– Сначала ты. Мобильник потом.

Он завел ее в какую-то тесную комнатушку в этом же коридоре. Все свободное пространство занимал спальный матрас.

– Грязный, – сказала Оля, передернувшись.

– Можем стоя, – сказал Кинг Конг.

– Я буду держать мобильник в руке.

– Ладно, бери.

Оля стиснула пластмассовый корпус так, как будто собиралась раздавить его в ладони. Она зажмурилась и попыталась представить себе, что делает это с Аркадием. Затея не удалась. С Аркадием было все иначе. Нигериец был другим и двигался по-другому. Чтобы Оля не стояла неподвижно, он несколько раз шлепнул ее ладонью. Было больно и унизительно.

Сдерживая слезы, она принесла мобильник в комнату. Он не работал.

– Разряжен, – пояснил Кинг Конг, заглянувший в дверной проем. – Забыл предупредить.

Хохоча, он скрылся. Мыться пошла Лена. Было слышно, как в коридоре плещет вода.

– Развели? – спросила Роксана Олю. – Сама виновата. Не верь, не бойся, не проси. Слыхала?

– Нет. Что это?

– Заповедь такая, – пояснила Дана. – Главная. Усвоишь – жить проще будет.

– Нас в Африку увезут, девочки, – пролепетала Оля. – Как рабынь каких-то. Неужели это правда? Двадцать первый век.

– Да хоть двадцать пятый, – сказала Роксана. – Всегда одно и то же будет. Волки и овцы. Простой выбор.

Ночью Оля долго лежала без сна. Она никогда не думала, что сможет отдать себя не по любви, а из выгоды. По сути, она продалась. Не важно, что это было сделано во имя спасения. Факт оставался фактом. Оля Саввич стала продажной женщиной. Выходит, ей самое место в африканском борделе, куда ее собираются отправить.

Когда это произойдет? Наверное, скоро. И превратится Оля в животное. Если ее не убьют, не замучают насмерть и не покалечат, то продержат до старости. Прощай, молодость! Прощай, свобода! Прощайте, мама и папа. И ты, Аркадий, прощай. И ты, Оля Саввич. Потому что тебя, нынешней, не станет. В Африке будет другая. И домой вернется (если вернется) тоже другая.

Оля собиралась расплакаться, когда услышала шорох и открыла глаза. Лена не лежала, а сидела. Обведя взглядом подруг, она бесшумно встала. Ее тело призрачно белело в ночном сумраке.

Осторожно ступая босыми ногами по полу, она подошла к стене и стала там возиться, производя еле слышное шуршание. Оля чуть приподняла голову, чтобы лучше видеть. Лена распрямилась, держа в руке провод, который девушки использовали в качестве бельевой веревки. Она стала привязывать его к той же трубе, только выше. Подергала, проверяя, хорошо ли держится провод. Потом обмотала свободный конец вокруг шеи и повисла на проводе, подогнув ноги.

Олю как будто взрывом подбросило. Она подскочила к Лене и заставила ее стоять прямо, пока на помощь не пришли две другие девушки, включившие свет, ярко резанувший по сонным глазам.

– Дура, – сказала Дана всхлипывающей Лене. – Жизнь одна. Другой не будет.

Роксана высказалась примерно в том же духе.

Пока они разговаривали, Оля отвязала провод от трубы и вернулась с ним на свое место, обдумывая, куда бы спрятать «удавку». Не придумав ничего путного, она сунула его под коврик.

Среди ночи она опять проснулась, как будто ее ударило током. Она взяла в одну руку нигерийский мобильник, в другую – зарядный провод и примерила их друг к другу. Разъемы совпали.

У Оли сильно забилось сердце. Она тихонько забралась в угол возле двери, где лежал сломанный стул, которым никто не пользовался. За ним, как по заказу, обнаружилась электрическая розетка. Оля воткнула штепсель. Окошко мобильника загорелось желтым светом. Оля накрыла его и провод спинкой стула и, крадучись, вернулась на место.

У нее появился шанс. Она не собиралась профукать его, позвонив домой прямо сейчас. Только не при Роксане, у которой почему-то есть возможность перекрашивать ногти на руках и ногах. Хитрая бестия наверняка сдаст Олю, а сама получит за это очередные привилегии.

– Перебьешься, – прошептала Оля.

И, глядя в темноту, стала вспоминать телефонные номера родителей. Она была уверена, что сумеет сделать это. Потому что в противном случае ей было бы лучше уснуть и не проснуться. То, что уготовили Оле нигерийцы, никак нельзя было назвать жизнью.

Глава десятая

В среду утром Никонову позвонила Алла. Было совсем рано. Он не сразу решил ответить. Смотрел одним глазом на светящийся мобильник и медлил. Он так ждал этого звонка, чтобы услышать объяснения и высказать ей все, что думает о ней. В то же время он не хотел ни слушать жену, ни говорить с ней. Это было настоящее раздвоение личности. Да еще спросонья.

Звонки прекратились. Никонов упал на подушку, уставившись в потолок. Позвонит она еще раз?

Алла перезвонила.

– Извини, что так рано, – сказала она. – Это срочно. Ты спишь?

– Спал, – уточнил он хрипло.

– Ты дашь мне развод?

– По-моему, ты его уже взяла. Сама.

– Официальный, – уточнила Алла.

– Бери, – сказал Никонов.

– Тогда сегодня в девять часов ты должен…

– Я ничего тебе не должен, – отрезал он.

– Алексей, я тебя прошу. Я договорилась с одним хорошим адвокатом. Сегодня он прилетает в Азовск и пробудет в городе только несколько часов. Нужно, чтобы ты встретился с ним и подписал бумаги.

– Нет!

Это вырвалось у Никонова помимо воли. Пришлось объяснять столь поспешный и резкий ответ, чтобы Алла не возомнила о себе бог знает что.

– Мне некогда, – сказал он. – Работа.

– У тебя всегда работа на первом месте.

– Значит, всегда. У тебя все?

– Алексей, мне нужен развод, понимаешь? Без него я не могу выйти замуж. Или ты… ты против?

Алла нашла верную струнку, на которой могла сыграть. Никонов никогда бы не допустил, чтобы она решила, будто он упрямится из-за нежелания потерять ее окончательно.

– Адрес, – требовательно произнес он.

– Так ты с ним встретишься?

– Адрес. Имя. Телефон.

– Ты записал? – спросила она, закончив диктовать.

– Мне не нужно записывать, – отрезал Никонов.

После этого разговора он еще некоторое время лежал пластом, чувствуя себя совершенно разбитым. Он больше никогда не увидит Аллу. Все кончено. В глубине души он верил, что однажды она вернется, несчастная и виноватая. Но теперь это было исключено. Она собиралась замуж. Она вычеркнула его из своей жизни. И тем самым перечеркнула его собственную жизнь. Ту ее часть, которая была прожита вместе.

Явившись на кухню, Никонов взялся варить яйца, но первое же так сжал в руке, что оно треснуло и содержимое плюхнулось на пол.

– Папа! – раздался голос дочери. – На меня приготовишь?

– А ты помочь не хочешь? – спросил он, глядя на желтое пятно у своих ног.

– Я только встала. Еще даже зубы не чистила.

Вариантов ответа существовало превеликое множество, но Никонов выбрал наиболее лаконичный и нейтральный.

– Приготовлю, – буркнул он.

Когда Лора присоединилась к нему, то первым делом сморщила нос:

– Фу, опять яйца!

– Сегодня всмятку, – успокоил ее Никонов.

– Ты же знаешь, что я не люблю вареные яйца. Ни вкрутую, ни всмятку.

– Тогда приготовь что-нибудь сама. Сырники, например.

– Я не умею сырники, – сказала Лора.

– Как насчет каши?

– Терпеть не могу каши!

«Терпение, терпение», – мысленно приказал себе Никонов.

– Мы могли бы готовить по очереди, – произнес он вслух. – В Интернете полно самых разных рецептов. Выбирай любой.

– Где я, по-твоему, время возьму? У меня экзамены. Сегодня математику сдаю.

– Гулять время у тебя есть, – напомнил Никонов. – Целыми днями пропадаешь где-то.

– Свежий воздух полезен для мозга, – парировала Лора, слизывая желток с чайной ложки.

– Лучше бы ты поменьше шлялась, – буркнул он.

– Я не шляюсь, папа! Ты меня за кого-то другого принимаешь.

Намек был более чем прозрачен. Второе яйцо хрустнуло в пальцах Никонова. На ладонь потекло. Он бросил раздавленное яйцо в тарелку и вытер руку салфеткой.

– Я рассказывал тебе о ситуации в городе, – произнес он нарочито тихо и спокойно. – И прошу соблюдать элементарную осторожность, только и всего.

Лора сыпанула сахару в чай и принялась размешивать его с такой силой, как будто вознамерилась разбить чашку на мелкие осколки.

– Я не собираюсь сидеть дома! – заявила она.

– Девушки пропадают одна за одной, – продолжал Никонов. – Прямо среди бела дня. Если между ними есть что-то общее, так это молодость и привлекательность. К ним подходят двое, заводят разговор, усыпляют и…

– Я не завожу знакомств на улице, если тебя это волнует.

– Все происходит очень быстро, Лора. Жертвы не успевают насторожиться. Думаю, именно поэтому похитители без опаски действуют днем. Ведь ночью девушки обычно ведут себя намного осторожнее.

Дочь коротко рассмеялась:

– Предлагаешь мне гулять по ночам? Я не против. Сегодня не жди.

– Глупые шутки!

Лора прищурилась:

– Хочешь сказать, что я глупая?

Это была излюбленная манера ее матери, а может, и всех женщин. Утрировать сказанное собеседником, чтобы строить из себя оскорбленную невинность. Никонов начал заводиться.

– Шутка была глупая. Я сказал только то, что сказал. Ничего больше.

Лора не собиралась менять тактику.

– Хорошо, пусть я глупая. – Она встала. – Но я не собираюсь сидеть дома. Можешь попробовать меня связать. Только я все равно убегу, папа. Здесь у нас не тюрьма. Я свободная личность. И я совершеннолетняя.

– Пока еще нет, – возразил Никонов, тоже поднимаясь из-за стола.

– У меня паспорт есть!

– Это ничего не значит. До достижения восемнадцати лет ты находишься под родительской опекой. И ты будешь делать то, что я тебе сказал.

– Сидеть дома? Безвылазно?

– Почему безвылазно? У тебя экзамены. Вот и сдавай. А в остальное время готовься.

– И все? – саркастически воскликнула Лора. – Учиться, учиться и учиться? Больше никаких потребностей?

– Наряду с потребностями существуют обязанности, – отчеканил Никонов. – Нас двое, значит, обязанности по хозяйству должны распределяться на двоих, поровну. Уборка, стирка, готовка, покупки. Это основное. Плюс разные мелочи. Выбирай, что тебе больше по вкусу.

– Мне ничего не по вкусу.

– Выходит, ты собираешься сидеть у меня на шее?

Глаза дочери мстительно вспыхнули.

– Потерпи, папочка. Уже недолго осталось. Сам же сказал, что я еще маленькая. Вот и расти меня, обеспечивай. Это твоя святая обязанность.

Никонов спросил себя, а та ли это девочка, которую он баловал и любил все прошлые годы? Дул ей на пальчик, укушенный пчелой. Проходил километры, усадив дочку себе на плечи. Ползал вместе с нею на коленях, возводя замки из кубиков. Играл в «больничку», читал книжки, отвечал на тысячи вопросов. Как и когда вышло, что Лора перестала быть прежней? Неужели проклятые гормоны так в ней сработали? Выходит, дружба, любовь, родственные связи – все это пустяки в сравнении с физиологией? Или просто дело в неправильном воспитании? Если бы Никонов был Лоре не другом, а строгим отцом, то имел бы сейчас послушную, разумную, уравновешенную дочь, а не эту дикую кошку с пылающими глазами и оскаленными зубами.

– Ты нарываешься, Лора, – сдерживая себя, произнес Никонов. – Следи за своими словами и поведением.

– Да? – Дочь подбоченилась. – А что ты мне сделаешь? В угол поставишь? По попке отшлепаешь?

Тираду завершил издевательский смех.

Внезапно Никонову показалось, что он нашел правильный метод воздействия на дочь.

– Кажется, я поторопился, когда дал тебе деньги, – сказал он. – Ну-ка, неси их сюда. Выдавать буду в конце каждого дня. И только в случае нашего полного взаимопонимания.

Лора так и подпрыгнула на месте. Теряя тапки, она кинулась в свою комнату и вернулась со стопкой купюр, которые, будучи брошенными в отца, разлетелись во все стороны, как попало оседая на пол. Это было уж слишком. Никонов скрипнул зубами.

– Подними, – велел он.

– И не подумаю! – ответила Лора.

Он был готов ударить ее.

– Подними, – повторил он с угрозой.

– И не подумаю! Твои деньги, ты и поднимай.

Она направилась к себе. Никонов догнал ее, схватил за плечо и резко развернул лицом к себе.

– Лора, – процедил он, едва сдерживаясь. – Это не может продолжаться. Почему ты ведешь себя так? Что я тебе сделал плохого? Обидел чем? Ты скажи, я пойму.

Она подалась к нему, привстав на цыпочки.

– Поймешь? Да никогда в жизни! Ты только о себе думаешь!

– Неправда. Я…

– Правда, папочка, правда! Ты меня с Русланом поссорил. Просто потому, что он тебе не понравился и у тебя кулаки зачесались. А обо мне ты подумал? У нас с ним любовь была, ясно? Все по-взрослому, чтоб ты знал. Так что забери свои жалкие деньги. Я в другом месте найду.

– Лора!..

Он попытался взять ее за руку. Она не далась. Отпрянула и с силой захлопнула за собой дверь, чуть не расквасив Никонову нос. Возможно, это было к лучшему. Смысл запальчивого признания дочери только сейчас дошел до него. По-взрослому. Это значит, что один из тех парней, с которыми у него недавно произошла стычка, спит с Лорой. Стаскивает свои поганые шорты и делает с ней все, что ему заблагорассудится.

Удар был столь силен, что Никонов помотал головой, как если бы его оглушили. Физически. Он посмотрел на дверь, готовый вышибить ее ногой. Сделал несколько глубоких вдохов и начал собираться на работу.

На душе было холодно и пусто. Обе женщины, которым он посвятил всего себя, предали его. Он имел дело не с дочерью. С ним разговаривала малолетняя любовница взрослого мужчины. Или мужчин.

Он еще одевался, когда Лора вышла из своей комнаты. На ней были джинсы с драными коленками и такая открытая блузка, что бретельки лифчика оставались на виду. Никонов даже не подумал сделать замечание. Он не имел власти над этой вздорной, самовольной особой. Какого черта, в самом деле! Он не нанимался дочери в няньки. Если она его в грош не ставит, то он не будет стелиться перед ней.

Она вышла из квартиры. Щелкнул замок. Никонов сделал шаг вперед, как будто готовясь бежать за Лорой. Его взгляд упал на деньги, разнесенные сквозняком по квартире.

– К черту! – пробурчал он. – Делай что хочешь. Своя голова на плечах.

Чем сильнее он чувствовал свою вину, тем яростнее убеждал себя в том, что поступил совершенно правильно. Дети не имеют права повышать голос на родителей и ставить им условия.

Никонов покинул квартиру. На этот раз замок щелкнул за ним.