Текст книги "Эксперимент Зубатова. Легализация рабочего движения в первые годы XX в."

* * *

Вопрос о единомышленниках С. В. Зубатова остается открытым до сих пор. Очевидно, в условиях периодической обструкции Сергея Васильевича представителями различных эшелонов власти, их не могло быть много. Помимо некоторых рабочих, подпавших под обаяние личности Сергея Васильевича, главу Московского охранного отделения, безусловно, уважали начальник Минского ГЖУ Н.В. Васильев, чиновник особых поручений А. И. Войлошников и глава Летучего отряда филёров Е.П. Медников.

Н.В. Васильев, начальник Минского ГЖУ

Личность Никиты Васильевича Васильева прекрасно характеризует его переписка с товарищем министра внутренних дел князем П. Д. Святополк-Мирским, которая состоялась в июне – июле 1901 г. Уже начало депеши Васильева в Петербург демонстрировало, что ее автор нестандартно и неформально подходит к управлению ГЖУ во вверенном ему округе: «Усматривая из точного смысла 318 статьи Устава о наказаниях, что закон беспристрастно относится как к хозяевам, устраивающим синдикаты для притеснения рабочих, так и к рабочим, я стал знакомиться с ремесленным и фабричным законодательством»[253]253
  ГА РФ. Ф. 102. Оп. 226. Д. 4. ч. 22. Л. 150.


[Закрыть]. Далее следовали обычные для неравнодушного полицейского руководителя того времени сетования на бездействие фабричной инспекции и ее неспособность предотвратить стачки рабочих. Однако на этом Васильев не останавливается и идет в своих размышлениях дальше: «Правительство, руководясь старыми учениями Адама Смита и его последователей, возведшими индифферентность государства по отношению к продолжительности и цене труда в догму, проводило в своей внутренней деятельности политику невмешательства»[254]254
  Там же.


[Закрыть]. В подтверждение теории об административной беспомощности в вопросах улучшения быта рабочих начальник ГЖУ рассказал историю о хлебопеках, которые работали 48 часов, а 12 часов отдыхали. Придя к фабричному инспектору с жалобами, они были направлены им к мировому судье, а затем пошли к раввину, и ни один из них не смог решить их проблему. После раввина за дело взялся Васильев, и, судя по его рассказу, только он смог помочь хлебопекам.

За небольшое время пребывания на посту начальника ГЖУ Никита Васильевич установил порядок взаимоотношений с недовольными условиями труда рабочими: «Рабочие какого-либо цеха, нуждающиеся в моей поддержке, являются ко мне, и я при этом им разъясняю вред, который приносят им их нелегальные общества и организации, малый успех их стачек, материальные и нравственные страдания, являющиеся невольными следствиями их нелегальной деятельности, и те возможные улучшения, которых они могут добиться путем легальным. Указываю, наконец, что я могу сделать для них. Рабочие откровенно говорят со мной о своих нуждах и своем положении. Затем я им разрешаю собраться на обсуждение своих дел и для выбора из своей среды наиболее развитых людей, представителей цеха, с которыми я уже имею дело и веду все переговоры: этим выборным рабочие сообщают о своих нуждах для передачи мне. Получив заявление от выборных, в назначенный день я приглашаю выборных и от хозяев, и путем взаимных переговоров устанавливаем возможное, после чего хозяева и рабочие делают уступки с обеих сторон и мирно расходятся, причем согласие их является обязательным для всего цеха»[255]255
  ГА РФ. Ф. 102. Оп. 226. Д. 4. ч. 22. Л. 153.


[Закрыть]. Несмотря на то, что подобными методами Васильеву удалось установить фиксированный 12-часовой рабочий день почти на всех предприятиях Минска, Департамент полиции не дал разрешения продолжать такую «самодеятельность».

Меньщиков описывает Васильева резко неприязненно: «Как человек Васильев являл смесь нахальства, хитрости и тупости – всего в изрядном количестве; изрытая оспинами красная фельдфебельская физиномия с щетинистыми усами и рыбьими глазами вполне отвечала его натуре сыщика, злого, дерзкого, бесцеремонного»[256]256
  ГА РФ. Ф. 1723. Оп. 1. Д. 375. Л. 132.


[Закрыть]. Стоит отметить, что Меньщиков перечислял лишь отрицательные стороны личности начальника минского ГЖУ, абсолютно игнорируя положительные. Эпитеты, описывающие лицо, явно намекали на пороки Васильева: пьянство, обжорство, ограниченность. Говоря о профессиональной деятельности Васильева, Меньщиков также не мог сдержать презрения: «…в угоду Зубатову разводил независимых, после многочисленных обществ хвалился в 1903 году: теперь у меня в руках вся минская организация»[257]257
  ГА РФ. Ф. 1723. Оп. 1. Д. 375. Л. 132.


[Закрыть].

А. И. Войлошников, чиновник особых поручений

В «Черной книге» находится место и для Александра Ивановича Войлошникова (сер. 1870-х – 1905), занимавшего при Зубатове должность чиновника особых поручений. Его личность примечательна тем, что он был «вторым я» самого начальника Московского охранного отделения. В конспиративных или каких-либо других целях Войлошников не раз представлялся Зубатовым и действовал от его имени. «Войлошникову, любившему рисоваться и важничать, давали преимущественно выходные роли: он принимал “за начальника отделения” многочисленных посетителей, ездил для переговоров с официальными лицами, распоряжался на обысках, руководил переписями участников сходок и так далее»[258]258
  Там же. л. 152.


[Закрыть]. Как и многих, Меньщиков описывает Войлошникова умственно ограниченным и заносчивым чиновником, выдвинувшимся благодаря карьеристской хватке и чутью. Однако тот факт, что Войлошников не без успеха проводил расследования довольно крупных беспорядков (например, на Прохоровской фабрике[259]259
  Прохоровская фабрика (Трёхгорная мануфактура) – старейшее московское текстильное предприятие, основанное в конце XVIII в. Расположено между улицами Рочдельская, 1905 года и Краснопресненской набережной. В дни Декабрьского восстания 1905 г. «Трёхгорка» была главной базой боевых дружин. В помещении прядильной фабрики была организована мастерская по изготовлению оружия, в химической лаборатории производились взрывчатые вещества.


[Закрыть]), а также имел собственную агентуру, говорит об обратном.

Интересно, что бывший секретарь Союза рабочих табачного производства Фёдор Богданов-Евдокимов в воспоминаниях, написанных в 1923 г., называет Войлошникова создателем зубатовского движения: «Чувство самосохранения или материальная необеспеченность заставили ряд рабочих, в том числе Афанасьева, Слепова, Красивского, Соколова и некоторых других, соблазниться на предложение охранки и стать в ряды врагов рабочего движения, строго сохраняя это в тайне от других рабочих. При помощи их Войлошниковым и была создана так называемая Зубатовская организация в Москве»[260]260
  Зубатовщина в Москве (воспоминания рабочего участника) //ГА РФ. Ф. Р-6889. Он. 1. Д. 602. Л. 1.


[Закрыть]. По свидетельству Богданова-Евдокимова, Войлошников занимался контролем и запугиванием рабочих-зубатовцев: «Однажды без ведома руководителей была созвана совещательная комиссия рабочих-табачников и в своем заседании приняла постановление с выражением недоверия своему руководителю Красивскому. За это члены комиссии были вызваны в охранку, где Войлошников, после угроз, что за своеволие члены комиссии могут попасть в большие неприятности, читал до глубокой ночи своим невольным гостям нотации и убеждал их в бесполезности тайных собраний. Он вообще старался склонить рекомендованных ему Красивским рабочих вступить с ним в постоянную связь, но, как видно, из нашей среды не оказалось ни одного способного поступить на службу в охранное отделение и стать в лагерь врагов рабочего класса…»[261]261
  Там же. Л. 6.


[Закрыть]

В начале революции 1905 г. Войлошников был назначен исполняющим обязанности главы сыскной полиции, однако «во время декабрьского восстания был захвачен дружинниками на своей квартире, отвезен на Кудринскую площадь, где после краткого суда был убит»[262]262
  ГА РФ. Ф. 1723. Оп. 1. Д. 375. Л. 152.


[Закрыть].

Е. П. Медников, заместитель Зубатова по наружному наблюдению

Немало критических стрел в книге Меньщикова было направлено на заместителя Зубатова по наружному наблюдению Евстратия Павловича Медникова (1853–1914). Меньщиков поэтапно описывает карьерный путь Медникова, отмечая особенности его характера, природный ум и русскую смекалку, позволившие ему получить чин помощника делопроизводителя, несмотря на малограмотность. О том, каким образом помощник делопроизводителя стал заведующим

наружного наблюдения, Меньщиков не пишет, сразу переходя к описанию его методов работы: «…сделавшись правой рукой Зубатова, не переставал за малейшие успехи представлять филеров к всевозможным наградам и этим путем добился от них “собачьей преданности”»[263]263
  ГА РФ. Ф. 1723. Оп. 1. Д. 375. Л. 522.


[Закрыть]. По мнению автора «Черной книги», именно на постоянных подношениях и поощрениях основывалась система наружного наблюдения Медникова.

В скором времени – в начале 1900 г. – Медников стал «главным руководителем политического сыска по всей России». Каким образом такое положение дел могло сложиться при здравствующем и активно работающем Зубатове, Меньшиков не указывал. В очерке о Медникове очень много надуманной, имеющей отрицательный характер информации. Сложно поверить и в то, что, «пользуясь безграничным доверием, он бесконтрольно распоряжался отпускаемыми денежными суммами Департамента полиции»[264]264
  Там же.


[Закрыть]. В самом по себе факте растраты казенных сумм не было ничего необычного для описываемого времени, но Меньщиков идет дальше и рассказывает, что, когда Медников вслед за Зубатовым был переведен в Петербург, накопленные Департаментом полиции деньги в несколько сот тысяч рублей «растаяли по карманам нахлынувших в Петербург зубатовцев менее чем в полтора года»[265]265
  Там же. Л. 523.


[Закрыть].

Присвоение сумм Департамента шло по определенной наработанной схеме: филёры, находящиеся в командировках, представляли счет в двух экземплярах. В одном писали суммы по издержкам, в другом – только подпись, а всё остальное вписывалось помощником Медникова Луценко, который произвольно его заполнял.

Рассказы автора «Черной книги» о том, что филёры отстраивали Медникову загородный дом, его жалование составляло 6000 рублей в год, а после перехода в Петербург пенсия достигала 2400 рублей, также не отличаются достоверностью и не находят подтверждения в других источниках.

Интересно, что уважение Медникова к Зубатову было настолько глубоким, что он всерьез верил в способность своего начальника примирить министра внутренних дел В. К. Плеве и министра финансов С.Ю. Витте, отношения которых были далеки от идеальных. 14 февраля 1903 г. Евстратий Павлович писал своему другу А. И. Спиридовичу, начальнику Киевского охранного отделения: «Не знаю, писал ли я вам, что Сергей Васильевич познакомился с Витте и что последний от Сергея Васильевича в восторге и очень сожалел, что познакомился очень поздно! Здорово, и кажется, Плеве и Витте скоро будут с одной ложки кушать, и на днях у князя Мещерского имел состояться обед с Витте и Плеве, – специально, их хотят помирить! Плеве Сергея Васильевича как то вечером сильно благодарил и обнял и расцеловал много раз; недурно!»[266]266
  Агентурная работа политической полиции Российской империи. Сборник документов. 1880–1917 гг. М., СПб., 2006. С. 63. Цитируется по: Красный Архив. М., 1926. Т. 4 (17). С. 198–199.


[Закрыть].

Влияние Е.П. Медникова в первые годы XX столетия было значительным: бывшие и действующие сотрудники Департамента полиции буквально забрасывали его просьбами об улучшении условий службы или выплатах пособий[267]267
  См., например: ГА РФ. Ф. 102. Оп. 316. Д. 461. 1909 г. Л. 25, 26, 90, 91, 94–97, 182 и др.


[Закрыть]. Так, бывший полицейский надзиратель Петров писал ему 4 июня 1903 г.: «Прослужив в Петербургском охранном отделении около 20 лет и будучи уволен от службы согласно прошения по болезни с назначением пенсии в размере 360 рублей в год, в настоящее время имея семейство, состоящее из 9 человек, проживать в столице и дать образование детям, при всей аккуратности в расходах, не имея других занятий, положительно не представляется возможным. По сему имею честь покорнейше просить ходатайства Вашего Высокоблагородия о выдаче мне единовременного пособия на выезд с семейством в город Пошехонье Ярославской губернии, как избранный мною “постоянным местом жительства”»[268]268
  Там же. Л. 170.


[Закрыть].

Некоторые сотрудники, пытаясь выбраться из затруднительных обстоятельств, откровенно льстили Евстратию Павловичу, пытаясь сыграть на противоречиях и конкуренции губернских жандармских управлений и охранных отделений: «Зная давно от других безграничную доброту Вашего сердца и всегдашнюю отзывчивость к своим подчиненным, я, движимый отчаянным своим положением, в котором очутился, поступив в начале декабря прошлого года на службу в Уфимское охранное отделение <… > я все-таки остался тверд в своем решении, имея ввиду, что перехожу на службу такого гуманного и вместе с сим высшего учреждения, как Департамент полиции, памятуя при этом, что труды и старания мои будут скорее оценены и получат должное вознаграждение, чем в Жандармском Управлении, где мало того, что нет движения по службе, но даже по ограниченности отпуска, не вполне оплачивается труд…»[269]269
  ГА РФ. Ф. 102. Оп. 316. Д. 461. 1909 г. Л. 275.


[Закрыть] Очевидно, большое количество просьб на имя Медникова свидетельствует о том, что по мере сил и возможностей он старался помогать своим сотрудникам.

Личные качества Е.П. Медникова демонстрируются и в доверительной переписке, которую он вел со своим бывшим начальником С. В. Зубатовым после того, как тот был уволен с поста главы Особого отдела в 1903 г. и отправлен на жительство во Владимир. Этой переписке не помешал тот факт, что самого Медникова едва не уволили вслед за Зубатовым. В архиве хранится циркулярное письмо исполняющего должность директора Департамента полиции Н. П. Зуева на имя начальников охранных отделений страны: «Уведомляю <…> что Надворный Советник Зубатов 19 сего августа уволен в двухмесячный отпуск и что заведывание Особым Отделом Департамента полиции поручено исправляющему должность начальника Санкт-Петербургского Охранного Отделения подполковнику Сазонову. Вместе с сим прошу Г.г. начальников Отделений объявить зав. наружным наблюдением, что сообщения Департамента полиции, перечисленные в “Инструкции филерам Летучего Отряда” и “филерам Охранных отделений”, кои посылались на имя Надворного Советника Медникова, впредь надлежит направлять, в течение двух месяцев, времени отпуска Г. Медникова, по адресу: Санкт-Петербург, Фонтанка, 16. Григорию Михайловичу Труткову»[270]270
  Там же. Л. 233.


[Закрыть].

Медникову удалось остаться на службе, и он был одним из немногих людей, продолжавших поддерживать отношения с опальным и некогда влиятельным начальником Московского охранного отделения. Сохранились письма периода Первой революции. В них Медников подробно рассказывает об отношениях между чиновниками Департамента полиции, делится впечатлениями о бурной политической жизни, не забывает и о событиях, связанных непосредственно с ним самим. Письма тревожного и драматичного времени передают растерянность и обеспокоенность Медникова, не видящего выхода из сложившегося положения: «Каждый божий день по несколько убийствов, то бомбой, то из револьверов, то ножом и всякими орудиями; бьют и бьют чем попало и кого попало»[271]271
  Козьмин Б.П. Зубатов и его корреспонденты. М., 1928. С. 111.


[Закрыть].

Положение осложнялось и тем, что в предреволюционный и революционный периоды катастрофически не хватало агентов службы наружного наблюдения – филёров. В 1902 г. тогда еще обер-полицмейстер Москвы Д. Ф. Трепов писал директору Департамента полиции С.Э. Зволянскому: «Для осуществления наблюдения по г. Москве за лицами политически неблагонадежными в Московском охранном отделении состоит по штату 30 человек филеров. Из означенного числа людей третья часть почти всегда находится в иногородних командировках, неся службу Летучего отряда Департамента полиции, что вызывается все более и более увеличивающимся кругом деятельности Отделения. Подобное незначительное число филеров для Москвы является крайне недостаточным как по массе дела, так и по величине самого города, косвенным доказательством чего может служить то обстоятельство, что для таких городов, как Киев и Харьков признано необходимым держать 30 и 27 человек филеров, в Петербурге же число их доведено до 80… Не представится ли возможность увеличить с 1 сего апреля штат филеров Московского охранного отделения на 30 человек, положив на каждого ежемесячно по 50 рублей жалованья и по 30 рублей расходных (извозчики, суточные и конспиративные квартиры), что составляет в месяц 2400 рублей ежемесячного расхода»[272]272
  ГА РФ. Ф. 102. Д-3. Оп. 100. Д. 7. Л. 6.


[Закрыть].

Об этом же, правда, другими словами, С. В. Зубатов сообщал начальнику Особого отдела Департамента полиции Л. А. Ратаеву: «Вследствие поступивших требований о командировании филеров Летучего Отряда в города Орел, Владимир и Варшаву имею честь сообщить Вашему Высокородию, что в настоящее время филеры находятся в 22 пунктах, в каждом из коих требуется не менее трех человек… Имея ввиду все возрастающие потребности розысков, как иногородних, так и местных, я покорнейше прошу Ваше Высокородие войти к Господину Директору с представлением о том, не будет ли признано Его Превосходительством возможным для увеличения состава Летучего Отряда ассигновать к 1 апреля сего года сумму, потребную для найма 25 человек с ежемесячным окладом жалованья в 50 рублей каждому. К сему уместным считаю присовокупить: благодаря своей малочисленности, филеры Летучего Отряда находятся в командировках иногда по 2 года, работая все время без строгого контроля, следствием чего является некоторый упадок дисциплины, постепенно забываются уроки, полученные в Москве, теряется прогрессивность навыка и сноровки, которая приобретается филером в постоянном общении с начальством и товарищами…»[273]273
  ГА РФ. Ф. 102. Д-3. Оп. 100. Д. 7. Л. 5.


[Закрыть] В подтверждение прошения приводился финансовый отчет за 1897 г., из которого следовало, что 30 филёров тратили в месяц 405 рублей на разъезды, 500 – на найм лошадей, 60 – на вознаграждение дворников, 2050 – на содержание секретной агентуры, 100 – на содержание агентурных квартир. Расходы филёров по наблюдению рассчитывались отдельно[274]274
  Там же. Л. 7.


[Закрыть]. В письме товарищу министра внутренних дел П.Д. Святополк-Мирскому 10 сентября 1900 г. С. В. Зубатов писал о том же: «Расширить Летучий отряд необходимо. Секретную агентуру желательно децентрализовать, ибо каждый офицер должен уметь вести ее, а филерскую службу желательно централизовать»[275]275
  ГА РФ. Ф. 102. Оп. 316. Д. 538. Ч. 2. Л. 257.


[Закрыть].

К 1904 г. ситуация не изменилась. Так, начальник витебского ГЖУ 28 мая 1904 г. жаловался в Департамент полиции, что в Витебске и Двинске филёрами служило всего два человека, а негласное наружное наблюдение постепенно теряло смысл: «Но так как за несколько лет службы жители знают их хорошо в лицо и, в виду недостатка в количестве унтер-офицеров для обыкновенной текущей службы в Витебске и Двинске – вследствие исключительного положения дел с каждым годом все более и более растущего – их приходится отвлекать от филерских обязанностей, а с конца прошлого года одевать, по мере надобности, в форменную одежду, тем более что оставление их в статском платье, вследствие известности их населению, а главным образом наблюдаемым, теряет смысл, а заменить их новыми нет возможности – филерская служба их не может приносить той пользы, которая требуется от них, и потому сведения по существу устанавливаемых наблюдений добываются здесь через посредство участковых унтер-офицеров обыкновенным путем»[276]276
  ГА РФ. Ф. 102. Оп. 229. Д. 560. Л. 30.


[Закрыть]. Розыскные пункты в Белостоке, Гродно и Ярославле сигнализировали о том, что филёры не могли разнообразно одеваться для того, чтобы объекты наблюдения их не узнали: «Необходимо приобрести несколько перемен зимнего и летнего статского платья, которого в Управлении совсем нет»[277]277
  Там же. Л. 28–29.


[Закрыть].

Революционные события способствовали кадровым перестановкам в Департаменте полиции. В июле 1905 г. исполняющим должность директора был назначен Петр Иванович Рачковский, ранее заведовавший заграничной агентурой. Из того, как Медников описывает изменившуюся в связи с этим назначением обстановку в департаменте, становится ясно, что он не избегал участия в различных внутренних объединениях и группировках: «…своя рубаха ближе к телу, ну, конечно, дело на заднем плане, а главное, своя политика, то есть поменьше дела, побольше слов… Мне кажется, 77. И. (Рачковский. – С. М.) не агентурный человек, мало он понимает эту отрасль, интрига на первом месте у него процветает»[278]278
  Козьмин Б.П. Зубатов и его корреспонденты. М., 1928. С. 111.


[Закрыть]. По мнению Медникова, одной из основных задач Рачковского было осуществление влияния на петербургского губернатора Д. Ф. Трепова, назначенного на эту должность 11 января 1905 г. В его письмах экс-обер-полицмейстер Москвы предстает крайне внушаемой личностью, зависимой от того, кто из подчиненных одержит верх за право пользоваться его доверием. Именно поэтому в кругах департамента считалось, что Трепов долго не продержится на должности, требующей ответственности, самостоятельности мышления и разумной решительности: «А Д. Ф. сильно под влиянием Петра Ивановича, а последний ему все сучит, то тот, то другой хочет видеть Д. Фед., а последний мякнет от удовольствия – да П. И. вывезли эти знакомства… Никого он близко не подпускает кД.Ф. Я раз забрался, но мне и досталось, влоск положили и уложили…»[279]279
  Там же. С. 113, 117.


[Закрыть]

Усиление позиций партии Рачковского ознаменовало собой перспективу скорой потери мест сотрудниками опального Зубатова. В этот процесс вполне естественно был вовлечен ближайший сотрудник Зубатова Медников, который на себе почувствовал все тяготы положения меньшинства. В своих письмах он злобно критиковал деятельность Рачковского на посту директора Департамента полиции, подозревая его в приверженности личным выгодам и переложении ответственности на других. Зубатову он писал о том, что Петр Иванович, раньше являясь его верным союзником, после увольнения Сергея Васильевича резко переменился и начал «петь песнь о том, что Зубатов – фантазер». Причины такого поведения Медников усматривал в том, что новая власть полиции боялась бывшего начальника Московского охранного отделения и делала всё, чтобы он вновь не появился на горизонте управления агентурой. Данные предположения скорее были написаны в угоду Зубатову, потому как предположить, чтобы в революционное время он был вновь призван к деятельности, довольно затруднительно.

В 1906 г. пришел черед Медникова уйти из Департамента полиции. Как деятельный и активный человек он сразу занялся хозяйством, о чем не забывал сообщать своему дорогому другу и учителю, с которым их связывало очень многое: «На выставке скотоводства я купил бычка с серебряной медалью, строю кладовую каменную 30 аршин на 12 для складывания всех продуктов, имущества и машин»[280]280
  Козьмин Б.П. Зубатов и его корреспонденты. М., 1928. С. 119.


[Закрыть]. Бывший глава филёров с большой выгодой для себя торговал маслом на 1200 рублей в год, свининой на 600 рублей и «коровами-браковками» на 500 рублей. Врожденные качества сноровки и предприимчивости с успехом применялись им и в животноводстве. В то же время у Медникова не было недостатка в предложениях о продолжении карьерной деятельности в разных областях. Находясь на пенсии, он занимался изданием какой-то газеты («…дайте раз дохнуть, надо газеткой заниматься»); служивший в Петербурге начальник дворцовой Охранной агентуры А. И. Спиридович активно звал «заняться делом» явно сыскного характера; приглашали на работу в градоначальство. На все эти предложения Медников отвечал отказом, понимая, что прежние позиции в департаменте ему занять не удастся, да и опасное время не располагало к взятию на себя большой ответственности.

По письмам Евстратия Павловича явственно ощущается накопившаяся усталость человека, много пережившего, утомленного непрекращающимися интригами в Департаменте полиции и трудностями неспокойного времени. Живя в своем загородном поместье, он продолжал интересоваться происходящими политическими событиями, о чем почти каждый раз писал Зубатову. В мае 1906 г. Медникова интересовала тема выборов в Государственную Думу: «Я просматривал списки думских депутатов – эта книжка стоит 12 копеек – где они разбиты по партиям, но, конечно, многими скрыты настоящие их направления»[281]281
  Козьмин Б.П. Зубатов и его корреспонденты. М., 1928. С. 119.


[Закрыть]. Высказывание подобных предположений означало сходство взглядов Медникова и Зубатова на политическую обстановку в стране, которое облегчало им совместную работу в полиции в первые годы XX столетия.

Изменения в политической жизни вполне естественно влияли на перемены в Департаменте полиции. Так, в августе 1906 г., когда петербургский губернатор Д.Ф. Трепов смертельно заболел астмой, вся полиция переживала объяснимое волнение, связанное с тем, что перемена на губернаторской должности нередко означала и смену директора Департамента полиции, Медников с присущим ему юмором описывал суету и беспокойство чинов сыска: «Наши канальи в большом смущении и сильно повесили носы, но я думаю, Спиридович уйдет, его все же хотят вытащить в Особый отдел, но он очень торгуется и едва ли ему это удастся. <…> На Фонтанке работы пропасть, хоть еще такой же состав давай, но там занимаются более статистикой, чем делом, так все пишут, пишут и пишут…»[282]282
  Там же. С. 123.


[Закрыть] Вследствие личной заинтересованности Медникову было выгодно представлять обстановку в Департаменте как деструктивную, но массовые увольнения старых сотрудников подтверждали частичную правоту его слов. Наряду с политическими и внутридепартаментскими новостями Медников в каждом письме расспрашивал о том, как поживают близкие Зубатова – жена и сын Николай, приглашал их в гости: «Если будешь в Москве, то непременно заезжай»[283]283
  Там же. С. 120.


[Закрыть]. Стилистика эпистол доказывает, что между бывшими коллегами по работе существовали теплые, приятельские отношения. К сожалению, письмами к Зубатову исчерпываются источники о бывшем руководителе филёров Московского охранного отделения. Известно, что в 1910 г. он был помещен в психиатрическую больницу, где через некоторое время окончил свою жизнь. О том, из-за чего Евстратий Павлович мог попасть в клинику, сказать затруднительно, однако Меньщиков брал на себя смелость утверждать, что это случилось из-за его сенсационных разоблачений: «Узнав о разоблачениях Меньшикова, которому он очень доверял, помешался и умер в больнице для душевнобольных»[284]284
  ГА РФ. Ф. 1723. Оп. 1. Д. 375. Л. 524.


[Закрыть].