Автор книги: Сергей Михеенков
Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
В эти дни так же храбро и самоотверженно сражались некоторые дивизии и подразделения второго эшелона (33-я армия). Брошенные своим командующим, они вместе с отходящими частями 43-й армии занимали окопы у Варшавского шоссе, жгли немецкие танки, надсадным винтовочным огнем рассеивали цепи атакующей пехоты и даже контратаковали на отдельных направлениях. Ими командовали генералы, не бросившие свои войска, полковники, майоры, лейтенанты, старшины и сержанты.
О некоторых дивизиях и их остатках 33-й армии мы будем говорить более подробно. К примеру, о 17-й стрелковой дивизии народного ополчения. Совсем скоро, выйдя из окружения и собрав на реке Протве в районе Угодского Завода уцелевших, она войдет в состав 43-й армии и будет отчаянно драться с противником на последних рубежах.
Из оперативной сводки № 137 штаба Резервного фронта на 6.00 4 октября 1941 года:
«1. Войска Резервного фронта продолжали упорные бои на участке 24 А и отражали попытки пр-ка углубиться в передний край обороны. На участке 43 А части, оказывая слабое сопротивление, разрозненными группами отходили в восточном и северо-восточном направлениях.
43 А.
Противник, обойдя левый фланг армии, продолжает наступать вдоль шоссе РОСЛАВЛЬ – ЮХНОВ.
222 сд по приказу комфронта перешла в состав 24 А. Правая граница 43 А изменена и проходит СНОПОТЬ, ГАВРИЛОВКА, АНДРЕЕВСКОЕ, БОГДАНОВКА.
211 сд – штаб дивизии к 2.00 находился в АЛФЕРОВО. После этого времени связь с дивизией прервалась и была восстановлена к 7.00 4.10.41. К этому времени штадив прибыл ЛЮБУНЬ и сведений о месте нахождения полков не имел.
53 сд – остатки дивизий совместно со 148 тбр к утру
4.10.41 удерживали рубеж р. СНОПОТЬ на участке КУЗЬМИНИЧИ, СЕЛИЛОВО.
149 сд – к 5.00 занимала р-н ОСОВКА, ЛЬВОВКА, ЛЕСКОВКА, имея задачей выдвинуться для обороны (иск.) СЕЛИЛОВО, СТРАМИЛОВКА по р. СНОПОТЬ. В 6.15 4.10.41 части дивизии были атакованы танками противника в направлении ЖЕЛНЫ, ПОДЛЕСНАЯ, ЛЕСКОВКА. Сведений о ходе боя и положении частей
149 сд не поступало.
113 сд – ее 1292 сп, оборонявший рубеж ДЕДОВО– ПЕТРОВИЧИ, СЕМИРЁВО, к исходу дня 3.10.41 был атакован во фланг танками и мотопехотой противника
и, понеся большие потери, был рассеян; 1290 сп – оборонявший свх. ЖЕРЕЛЁВО, ЖЕЛНЫ, в 6.15 4.10.41 был атакован танками противника и отошел в северном направлении.
145 тбр – выходит на ЛЮБУНЬ. В 3.00 4.10.41 прошла ПРЕЧИСТОЕ.
Штарм 43 в 8.00 переходит ПАРФЕНОВО. <…>
7. 33 А.
17 сд – положение дивизии без изменений. Противник, прорвавшийся утром 3.10.41 г. в р-н ЛАТЫШИ, контратакой 2-го эшелона был отброшен. Отряд, выделенный для ликвидации прорвавшейся группы танков в р-н МАМОНОВО, в 24.00 3.10.41 вел бой. Сведений о результатах боя не поступало»[22]22
ЦАМО. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 86. Л. 30.
[Закрыть].
В этом же донесении сведения о работе ВВС фронта. Советские самолеты в этот день бомбили шоссе в районе Екимовичей и Кузьминичей. Как отмечено в оперсводке, «в районе КУЗЬМИНИЧИ наблюдались сильные пожары, предположительно горели цистерны с горючим». Шоссе было забито колоннами техники, которая двигалась в сторону Юхнова и Москвы вслед за танками авангарда. Для самолетов это было прекрасной целью.
24-я армия генерала Ракутина отражала атаки, вкладывая в них всю свою мощь. Командарм 24 не мог и предположить, что противник на этом участке лишь имитирует наступление с задачей сформировать внутренний фронт будущего котла. А котел формировали северное крыло «Тайфуна» и южное.
Южное, с танками генерала Гёпнера в авангарде, крушило оборону 43-й армии. Генералу Собенникову не повезло в первые дни немецкого наступления. Судьба же генерала Ракутина и его армии вскоре окажется куда горше.
43-я отступала. О плачевном состоянии ее частей свидетельствует, к примеру, факт прибытия в Любунь, где находился КП генерала Собенникова, штабной группы 211-й стрелковой дивизии.
211-й стрелковой дивизией командовал подполковник Матвей Степанович Батраков. В рославльской обороне дивизия занимала участок фронта протяженностью 16 км при численном составе 9653 человека. По нормативам фронт такой протяженности должен был оборонять корпус.
До сих пор бытует мнение, что немцы прорвались на Десне и хлынули на восток почти беспрепятственно. Документы свидетельствуют о несколько иной картине произошедшего здесь в октябре 41-го. Нет, немцы не шли здесь маршем. Их били на каждом километре. Вот почему в подмосковные поля группа армий «Центр» пришла не в той силе, какую она имела в начале октября.
Штаб 43-й армии во главе с его начальником полковником Ф.А. Зуевым оказался отрезанным от войск в момент, когда противник атаковал Спас-Деменск. Штабная группа отходила на север. Ее теснила ударная группа Гёпнера, которая в это время устремилась к Вязьме. 5 октября полковник Зуев уже не имел связи со штабами дивизий. Генерал Собенников с группой офицеров, не имея устойчивой связи с дивизиями и потеряв свой штаб, какое-то время находился в Любуни.
Из оперативной сводки штаба Резервного фронта к 18.00 4 октября 1941 года:
«43 А.В полосе армии противник с утра 4.10.41 продолжает развивать удар мотомехчастями во фланг и тыл армии. Части армии ведут упорные бои с превосходящими силами противника.
211 сд своими остатками вела бой на р. СНОПОТЬ на участке НОВИКИ, БЕЛОРУСЬ. Данных о ее положении в настоящее время нет.
53 сд с танками 148 тбр вела бой на р. Снопоть на участке КУЗЬМИНИЧИ, СЕЛИЛОВО.
149 сд с частью 148 тбр вела бой в полуокружении в районе ОСОВКА, ПОДЛЕСНАЯ.
113 сд главными силами вела сдерживающие бои в районе ДЕДОВО-ПЕТРОВИЧИ, СЕМИРЁВО, ЖЕЛНЫ, отходя на север.
145 тбр в 8.40 выступила из ЛЮБУНЬ в направлении на СПАС-ДЕМЕНСК. В районе СПАС-ДЕМЕНСК сосредоточилась артиллерия 53 сд и два ап усиления.
Сведения по 43 А относятся к 4.00 4.10.41. С 14.00
4.10.41 связи со штармом нет.
7. 33 А.
17 сд с 876 ап ПТО продолжает занимать прежний рубеж обороны. 1316 сп ведет бой с противником силою до мпп. В результате боя днем 3.10.41 с противником, усиленным танками и поддерживаемым 10–12 самолетами, дивизией были оставлены KOBAЛEBKA и ЛАТЫШИ, но контратакой к 20.00 3.10.41 положение было восстановлено. Полк продолжает бой, удерживая линию СТАР. БЛИЖЕВИЧИ, НОВОСЁЛКИ, КОВАЛЕВКА, ЛАТЫШИ.
Связь со штармом отсутствует.
8. ВВС Резервного фронта… уничтожали скопление мотомехчастей в районе КУЗЬМИНИЧИ, а также самолеты и склады с боеприпасами»[23]23
ЦАМО. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 86. Л. 45–49.
[Закрыть].
5 октября 1941 года фон Бок записал в своем дневнике: «Ездил в 7-ю (Габленц), 197-ю (Мейер-Рабинген) и 252-ю (Бем-Безинг) дивизии. Последняя, находящаяся в северо-восточном секторе 4-й армии, не встречает на своем пути почти никакого сопротивления. Левое крыло армии атакует в северном направлении через Угру. <…> Где бы я в этот день ни побывал, войска производили на меня прекрасное впечатление. Однако на шоссе Рославль – Москва творится нечто невообразимое. По этой широкой магистрали в четыре или в пять колонн с черепашьей скоростью, то и дело останавливаясь, ползет самый разнообразный транспорт, затрудняя подвоз необходимых для наступления грузов, в том числе горючего для танков».
Где в это время были наши самолеты?!
Дело в том, что некоторые аэродромы, к примеру в районе Юхнова, были уже атакованы или захвачены противником, его передовыми отрядами или десантом.
Это был разгром. Но общая катастрофа не умаляет поистине героических действий некоторых дивизий, полков, батальонов, рот, взводов и отдельных бойцов. Они совершали свои подвиги в хаосе распада фронтов, гибели армий, в сумятице частных перегруппировок, которые помогали выстоять еще сутки на своем рубеже, продержаться еще несколько часов.
Именно такой подвиг стойкости, храброго стояния на своем рубеже в эти дни показала 17-я стрелковая дивизия полковника П.С. Козлова. Рассказ о ней в следующей главе.
Из записок командира стрелкового взвода 17-й стрелковой дивизии лейтенанта Крупенникова
Однажды нас, всю роту, собрали в старом липовом парке неподалеку от позиций артиллеристов. Политрук зачитывал приказ. Это был знаменитый приказ № 270. Нас с этим приказом уже знакомили. Но теперь, перед решающими боями, начальство, видимо, решило напомнить нам еще раз, что «трусов и дезертиров надо уничтожать» и так далее. Приказ подействовал на нас сильно. Я наблюдал, как слушают его бойцы. Если уж генеральские семьи подлежали аресту, думали мы, то что будет с нашими…
Мы уже знали, что на Десне под Рославлем началось. Там все это время, пока мы отрывали окопы, гудело. К утру 3 октября все вдруг стихло. Петр Маркович, у которого в такие минуты вдруг просыпалось звериное чутье, посмотрел на меня ничего не выражающими глазами человека, обреченного на неминуемое, и сказал: «Прорвались. Надо готовиться, лейтенант».
К утру через наши порядки пошли колонны дивизии, которая стояла перед нами, – 5-й ополченческой. Она совсем недавно получила общевойсковой номер 113-й стрелковой.
«Видали, братцы, как их там клюнули», – наблюдали мои бойцы за колонной, растянувшейся по всему хутору. Коляденков убрал с бруствера свой пулемет, закурил и, прищурившись в сторону ходко идущих по пыльной дороге ополченцев, крикнул им нарочно громко: «Что-то скоро вы с покоса, мужики!» – «Заткнись, трепло! Сегодня, гляди, и вам будет!» – «Да нам что, не впервой!» – нервно засмеялся мой пулеметчик, уже иначе, зло посматривая на колонну, которая все шла и шла. «Вы, мужики, хоть бы гранаты оставили! Да табачок!» – не унимался мой пулеметчик.
Мои пулеметчики сидели на бруствере и разглядывали отходящих.
А я все пытался понять, что происходит. Что перед нами, обычный драп, каких мы уже навидались, или действительно запланированный отход?
После полудня, когда на дороге иссякли уже и мелкие группы отставших, появились мотоциклисты.
На колокольне сидели наши наблюдатели. Пулеметный взвод затащил туда один «максим». Петр Маркович тоже сидел наверху. Я ему приказал вести наблюдение. На всякий случай отдал снайперскую винтовку.
Пулеметчики с колокольни увидели мотоциклистов раньше, чем я в бинокль. Они дали несколько коротких и одну длинную очередь. Немцы ответили сразу из трех пулеметов, развернули мотоциклы и скрылись за ручьем. Все произошло мгновенно.
Прибежал ротный, заматерился на пулеметчиков. Что и говорить, рано они открыли огонь. Так что материл он их за дело. «Нервы у них не выдержали… Стрелки! – возмущался Коляденков. – Во мудилы! Надо было поближе подпустить!»
А немцы стреляли лучше. И у нас во взводе уже были потери. Убило москвича Горлова. Двоих ранило. Одного тяжело.
Бой мы начали неудачно.
По нашей дороге немцы больше не пошли. Подтянули артиллерию, минометы и начали методично обстреливать нашу оборону. Церковь им служила прекрасным ориентиром, поэтому их снаряды и мины ложились довольно точно. Сразу появились убитые и раненые.
А буквально через полчаса правее, за третьим взводом, заурчали моторы. Петр Маркович следил за бродом в прицел. Слышу, кричит: «Лейтенант! Танки!»
Мы услышали удары противотанковых орудий. Танки сразу остановились и начали отвечать. Одновременно усилила огонь наша артиллерия и сразу подавила наши истребительные батареи, на которые было столько надежд.
Много раз я потом наблюдал поединки танков и расчетов противотанковых орудий, поставленных на прямую наводку. Всегда у них – кто кого. Артиллеристы, как мне казалось, имели все же больше шансов выжить, а значит, победить. Но – при нескольких условиях. Первое: тщательная маскировка. Орудийный расчет на открытой позиции должен рассчитывать самое большое на два выстрела. Потому что третий, если танк не поражен, прилетит из его пушки. Второе: опыт наводчика. Если началась перестрелка, это, как правило, дуэль наводчиков. Кто лучше, расторопней, тот и останется живым. Третье: наличие запасных позиций. От хорошего наводчика маневр, наличие запасной позиции – это единственное спасение. Для хорошего расчета танк – любимая мишень. Но это пришло к нашим противотанковым расчетам потом.
Там, на хуторе, наступали легкие танки и средние Т III. Эта картина до сих пор перед глазами.
Они миновали ручей, повалили колья с колючей проволокой, потащили проволоку вместе с кольями и расползлись по рукавам оврагов. Некоторое время виднелись лишь их башни и радиоантенны. Ручей и пологий берег саперы перекрыли минами. Но почему-то ни одна мина не сработала. Возможно, ночью перед наступлением там побывали их саперы. А мы их просто прошляпили.
На колокольне заработал «максим». Это означало, что следом за танками через ручей пошла пехота.
Прибежал мой связной Петр Маркович и сказал: «Хреновые дела, лейтенант. Танки прорвались. Пехота поперла. Сейчас будут здесь». – «Что ж там вторая рота? Почему не удержались?» – «Бегут».
Я и сам видел, что на участке соседней роты произошла катастрофа: стрелки, не выдержав танковой атаки, бросили свою траншею, проходившую по береговому гребню, и перебегали во вторую. Сплошную траншею там отрыть не успели. Немногие добрались до линии одиночных ячеек. Танковые пулеметы буквально косили бегущих. Страшно было смотреть.
Оставалось одно – уходить. Потому как вот-вот танки и пехота выйдут нам во фланг.
В саду за церковью артиллеристы пытались перевернуть и поставить на колеса опрокинутое взрывом орудие. Но их на наших глазах накрыло серией минометных взрывов, и живых там, видимо, уже никого не осталось.
Надо было уходить, но никакого приказа на отход ни от командира роты, ни от комбата не поступало. Я послал Петра Марковича на КП командира роты.
На нашем участке немцы не наступали. Но правее часть прорвавшихся танков и пехота уже разворачивались для атаки нам во фланг.
Вернулся Петр Маркович: «Ротный отдал приказ: держаться до конца и позицию не сдавать».
Ну, держаться так держаться. Я побежал по траншее на правый фланг. Туда же приказал перебираться и бронебойщикам.
Вот пишут везде, что первые противотанковые ружья были опробованы на передовой в ноябре сорок первого под Волоколамском. Неправда. Мы получили ПТРД-41 еще во время смоленских боев. Правда, немного. Но они нам уже тогда здорово помогали.
Два танка и около взвода пехоты шли на нас. Егоренков начал стрелять и вскоре перебил гусеницу одному из танков. Танкисты стали выскакивать через боковой и нижний люки, отползать в сторону. Их тут же перестреляли бойцы из отделения Крапивина. Стреляли они всегда хорошо.
Второй танк продолжал двигаться на нас вдоль траншеи, покинутой второй ротой. Я хорошо видел в бинокль, как вставали бойцы третьего, а затем второго взводов, выскакивали из траншеи и, пригнувшись, убегали в сторону хуторских огородов и риг. Некоторые бросали винтовки и противогазы, чтобы бежать налегке. Этих уже трудно остановить. Танк, не делая остановок, стрелял из пушки и пулемета. Снаряды падали где попало, не причиняя нам никакого вреда. Но пулемет стегал по траншее прицельно. Как только он вплотную подошел к правому флангу нашего взвода, навстречу ему стал пробираться Светлогор. Это был один из самых надежных бойцов моего взвода. Он полз на четвереньках по дну траншеи. В руках две противотанковые гранаты. Винтовку оставил в окопе. Вот он привстал и перескочил к угловой ячейке. Из ячейки тут же, как испуганный заяц, выскочил ополченец и побежал к нам. Но пробежал он немного, упал ничком на дно траншеи и больше не поднимался.
Механик-водитель танка, видимо, что-то заподозрил или просто остерегался двигаться прямо на окопы и начал немного отворачивать. Егоренков тут же выстрелил из бронебойки. Железная махина остановилась, сделала доворот башни, и короткое орудие ее дернулось от выстрела. Перед ячейкой бронебойщиков вскинулся черный сноп земли и огня. Оттуда закричали: «Санитара!» В дыму и пыли я увидел, как две сгорбленные фигуры в расстегнутых шинелях утаскивали в глубину бокового хода сообщения длинное противотанковое ружье. Значит, расчет уцелел, понял я, меняют позицию.
Я стрелял из автомата по зеленым мундирам, которые перебегали и падали в траву, снова вставали, перебегали и падали. В их движениях было столько уверенности, что становилось не по себе. Некоторые приближались к нам по траншее. Мелькали их каски с березовыми ветками маскировки и капюшоны пятнистых камуфляжных курток. Немцев в такой экипировке я еще ни разу не видел. До них оставалось шагов пятьдесят. До третьего отделения – значительно меньше. Два-три броска, и они будут там. Крапивинцы не дрогнут, я это знал. Если даже немцы добегут до их ячеек. Крапивин будет рассчитывать на нашу помощь.
Светлогор вдруг выскочил из ячейки в траншею. Пулеметные струи теперь не достигали его: танк был за изгибом хода сообщения и простреливал следующий участок, в котором живых уже не было. Светлогор выглянул за изгиб и бросил свою первую гранату. Видимо, она попала под днище, там у танка тонкая броня. Вторую он бросил на корму. Немцы, бежавшие по траншее, тут же залегли. Оттуда полетели длинные, как палки, гранаты. Я закричал Крапивину: «Старшина! Гранатами!»
Начался гранатный бой. На гранату можно ответить только гранатой. Гранатный бой – это ближний бой, который долго не длится.
Крапивин и несколько его бойцов начали бросать «феньки» прямо через танк, который уже густо дымил, развернувшись корпусом поперек траншеи на участке второго взвода. За ним залегла одна из групп немецкой пехоты и обстреливала нас, видимо давая возможность другой группе, продвигавшейся по ходу сообщения, подойти к нам вплотную. Видимо, запас гранат у них был большой, и они надеялись подавить нас ими. За танком заработал их пулемет. Вот это было уже плохо. Ни Горюнов, ни Коляденков своим огнем его не доставали.
Немцы опять завозились. Слышны были их голоса, топот.
Я отстегнул от ремня Ф-1 и ждал. Я знал, что сейчас произойдет. Сразу несколько гранат прилетели из-за изгиба траншеи. Когда гранаты разорвались, немцы бросились на третье отделение. Я швырнул гранату через танк, пытаясь достать пулеметчика.
А в траншее третьего отделения между тем началась рукопашная. Немецкие пехотинцы кинулись на крапивинцев.
Когда начинается рукопашная схватка, стрельба обычно прекращается.
«Горюнов! Не давай им подняться!» – крикнул я сержанту и указал за танк, из-за которого перекатывались и стреляли в нашу сторону зеленые мундиры. Боковым зрением увидел, как Петр Маркович быстро расчехлил саперную лопатку и воткнул ее рядом с собой.
И вот что через мгновение началось.
Из-за изгиба траншеи выскочил немец с карабином. Карабин со штыком. Я выстрелил в него из ТТ. Он еще падал, когда через него перескочили еще двое, одетых в камуфляжные куртки. У одного в руках была квадратная саперная лопатка и автомат без рожка, у другого пистолет. Петр Маркович опередил меня и первого, замахнувшегося на меня лопаткой, тут же ловко достал штыком. Он, как ящерица, выбросился на самый гребень бруствера и сбоку ударил штыком. Я выстрелил из пистолета в другого. Немец в меня тоже. По голове ударили чем-то тяжелым, так что меня отбросило к стенке траншеи. Но пуля, к счастью, попала в каску лишь по касательной. Моя же ранила немца в горло. Он выронил пистолет и уткнулся головой в стенку траншеи. Двумя руками он пытался закрыть рану, из которой с пузырями выгоняло густую темную кровь. «A-а! Мамушку твою!..» – крикнул Петр Маркович и вогнал ему в бок штык своей СВТ.
Все вскоре затихло. Только где-то справа и позади, возле второй линии наших траншей, взревывали моторами прорвавшиеся танки, длинными уверенными очередями били их башенные пулеметы.
«Что это? Неужели отбились, лейтенант?» Петр Маркович, мой верный связной и всегдашний напарник в бою, как пишут в романах, имел вид самый свирепый. Глаза его еще не остыли, бегали и пылали бешеным огнем. Руки тряслись мелкой дрожью. Чтобы, видимо, успокоиться, он торопливо счищал что-то со штыка полой шинели. Рукав его шинели от локтя и до середины спины, до самой складки, был распорот, так что в широкий прогал виднелась гимнастерка. «Что это у тебя? – спросил я. – Осколком, что ли?» – «Да нет. Штыком. Двое мимо пробежали. А ты что, не видел?» – «Нет». Петр Маркович усмехнулся: «Ты, лейтенант, в это время очень занят был. Туда, к Горюнову, пробежали. Там их ребята, лопатками… Напролом лезут. Такого за Десной не было. Шинелку, мамушку его через дедушку, как сильно попортил. Во, велика даже стала, с плеч спадает. А вроде поджимала под мышками…» – «Дуй-ка на КП роты, доложи, что атака отбита. Много потерь. Скажи, что правый фланг открыт, второй и третий взводы отошли. Но я думаю, что они частично уничтожены, а частично рассеяны. Так и доложи». – «Слышь, лейтенант, пистолет у него забери». – И Петр Маркович указал на немца, лежавшего в углу траншеи. Там все было залито кровью. Я посмотрел на пистолет, лежавший в темной луже, над которой уже начинали летать мухи, на немца, и махнул рукой. «Ладно, побег я», – сказал Петр Маркович, на ходу нагнулся, подобрал тяжелый офицерский «парабеллум» и сунул его в карман шинели.
Пользуясь тем, что вокруг никого не было, я сел на дно траншеи. На меня напало какое-то безразличие. Надо было пройти по ходу сообщения, узнать у отделенных командиров, какие потери, какие трофеи. Но сил не было. Ноги меня не держали, а руки тряслись сильнее, чем у Петра Марковича, когда он чистил свой штык. Я шарил по карманам, там я носил горсть патронов для ТТ. Обойма в моем пистолете оказалась пустой. Когда успел выстрелить все патроны? Стрелял ведь только два раза.
Петр Маркович вскоре вернулся. Смотрю, он вроде как не в себе. «Что случилось?» – «Там – никого». – «Все убиты?» – «Нет. Просто никого нет. Пусто. Ушли. Все брошено. Бумаги раскиданы. Что-то в углу жгли. Еще дымится. Телефон даже стоит. Я позвонил на КП комбата, тот сразу в матушку через такого-то дедушку понес. А потом все оборвалось. Связи нет».
Подошел сержант Горюнов. Начала нашего разговора он не слышал, но обо всем догадался. И говорит: «А может, приказ был на отход?»
Возможно, кого-то с приказом на отход ротный к нам и посылал. Тела убитых лежали там и тут. Может, где-то среди них лежал и бежавший к нам посыльной со спасительным приказом. А может, нас попросту оставили в заслоне, чтобы прикрыться нами во время отхода? Такое тоже случалось. Война есть война. Если, к примеру, надо отвести полк или батальон, то взводом вполне можно пожертвовать. Мольтке в свое время верно заметил: «Высшей формой милосердия на войне является жестокость». Немец был трижды прав. И правы были те командиры, кто не задумываясь жертвовал малым, чтобы сохранить большее. Правда, какой тебе прок от такой правды и такого милосердия, если ты попал в число того малого, которым необходимо пожертвовать? Оставлял заслоны и я. Чтобы вывести, спасти остатки взвода.
Надо было осмотреться и понять, в каком мы положении находимся. Я поднялся на колокольню. Там сидели пулеметчики и перевязывали друг друга. Оба ранены. «Что, ребята, перекур?» – «Покрошили мы их, кажись, здорово, – отвечают. – Можно теперь и покурить». – «Курите, – говорю, – только недолго нам курить». – «А что такое? Отступаем?» Смотрю на них – в глазах надежда. «Еще не знаю. А где ваш взвод?» – «Нет нашего взвода. Все пулеметы кверху колесами. Одни мы остались. Слава богу, «максимка» цел». – «Связной от ротного к вам не приходил?» – «Нет, никто не приходил. Они все в лес ушли. В самом начале боя. Нам отсюда видно было хорошо, как они уходили. Побежали, в гроб их душу. А вы что, товарищ лейтенант, еще не поняли, что нас тут бросили? Мы тут теперь одни остались. Артиллеристы тоже накрылись».
Этот «максим» здорово нам помог. Он вел огонь вдоль нашей траншеи, во фланг наступавшим от ручья из-за ольховника. Вся площадка засыпана стреляными гильзами. «Как вы думаете, товарищ лейтенант, человек десять мы тут положили? – спросил меня пулеметчик помоложе, у которого была забинтована рука выше локтя. – Там, за танком, вон, видите, все наши лежат. Отсюда хорошо видны». У пулеметчиков это был, видимо, первый бой.
Я осторожно выглянул в проем. Наступавшие под прикрытием танка немцы отсюда были видны как на ладони. Тела многих из них сейчас лежали там, в траве, в кустарнике, на земле, перепаханной взрывами и гусеницами танков. Что и говорить, хорошая позиция. «Положили вполне», – согласился я. Ни к чему мне было оспаривать эту победу, хотя туда бросали гранаты и мы. «Вы подтвердите?» – «Да, вы здорово стреляли. И нас поддержали вовремя», – сказал я. «Нам нужно доложить нашему лейтенанту. Может не поверить. Вам поверит. Если, конечно, он жив». Я кивнул. «Откуда родом?» – говорю. В 17-й стрелковой, куда мы попали после выхода из окружения, воевали в основном москвичи. Ополченцы. «Москвичи?» – «Да нет, мы из области. Из-под Орехова-Зуева. Вот он, – кивнул молодой на своего напарника, который все это время курил молча, – со станции Костерево, а я со станции Петушки». Хорошие были ребята.
В бинокль было хорошо видно, что мы влипли хуже некуда. Соседние роты отошли в лес. Левее же еще кто-то копошился на позициях. Видимо, вытаскивали раненых.
Позвал связного. Тот быстро поднялся наверх. «Петр Маркович, – говорю, – видишь, санитарные повозки, там, на дороге, за сараями?» – «Вижу». – «Пригони их сюда. Надо забрать раненых и пулемет. Сержантов и старшину ко мне».
Пулеметчики сразу заторопились, подхватили своего «максимку». Я их остановил: «Подождите, ребята, позицию оставлять. Мы вас не бросим. Но сперва надо погрузить раненых. Немцы могут появиться в любую минуту. Никто их, кроме вас, остановить не сможет. Патроны есть?» – «Есть патроны. Две коробки. И вот, в приемнике, на две хороших очереди». – «Смотрите в оба. За пулеметом я пришлю еще двоих человек. Вы должны будете прикрывать нас до того момента, когда последняя санитарная повозка не пересечет вон тот рубеж. Видите, воронка у дороги?» Вздохнули орехово-зуевские: «Только смотрите, товарищ лейтенант, не обманите».
Впервые надо было принять решение об оставлении позиций самостоятельно, без приказа сверху. Прибежали командиры отделений. Я им сказал, что отходим во вторую линию, а там, мол, посмотрим по обстановке. «Во второй линии немцы, лейтенант! – сказал Крапивин. – Мои ползали туда. Вернулись с двумя ранеными. Лучше бы не посылал». – «Какие у тебя потери?» – спросил я Крапивина. «Трое убито, двое ранено». – «Светлогор жив?» – «Жив». – «Раненых всех на повозки. Кроме тех, кто может идти сам. Соберите оружие. Сбор возле церкви. Готовность – десять минут. Поврежденное оружие бросить, взять трофейное. Собрать все патроны и гранаты. Все. Действуйте».
Раненых мы погрузили на подводы. Уже ясно было и без разведки Крапивина, что во второй линии никого из наших нет. Бросили. Черт бы их побрал, думал я.
Танки урчали теперь левее нас, где-то уже возле леса.
Мы бежали бегом по проселку, который, к счастью, оказался свободным. Бой еще шел. Теперь он сместился в наши тылы. Полк был рассеян. Никаких симптомов попытки перегруппироваться и контратаковать с целью восстановить положение не предпринималось. На дороге валялись трупы красноармейцев. В поле тоже виднелись бугорки. Некоторые были вмяты гусеницами танков в стерню. Мы бежали и не знали, что вечером вдоль этой же дороги будем контратаковать вместе со вторым эшелоном, и возьмем село, и сутки будем держаться на прежних позициях. Но это случится потом.
Наш взвод не отрезали и не растерзали в полном окружении только потому, что немцам было попросту не до нас.
Вскоре мы добрались до леса. Нас встретил политрук роты и сказал, что ротный убит и командование ротой он принял на себя. «А где рота?» – машинально спросил я, пока не вкладывая в это никакого особого смысла. Рядом с ним стояли трое красноармейцев, которых я раньше не видел ни на КП командира роты, ни в траншее. «Из взводов кто-нибудь еще, кроме нас, вышел?» – снова спросил я политрука. Мой вопрос ему, видимо, не понравился.
Рядом располагался штаб батальона. Комбата нет – убит. Начштаба посмотрел на меня и отвернулся. Ничего я ему не стал говорить о том, что нас, взвод, бросили на произвол судьбы и прочее. Он по-прежнему не смотрел мне в глаза. Или у него была такая манера разговаривать с младшими по званию, или все же понимал, в каком положении они оставили взвод. Я доложил. В том числе и о пулеметном расчете. Он с горечью усмехнулся: «Представления… Какие сейчас представления, лейтенант? Какие награды?» Тогда я попросил, чтобы пулеметчиков у меня не забирали. Он удивленно посмотрел на меня и кивнул. Причина его удивления была понятна: во время отступления, когда войско теряет управление и распадается, некоторые командиры, стараясь не брать на себя лишнюю ответственность, отбирали самых надежных и выносливых и уходили с ними своим маршрутом. Так больше шансов выйти. Остальных, тем более раненых, просто бросали. А за чужих людей отвечать вообще никто не хотел. Пулеметчики, да еще обмотанные кровавыми бинтами, старшему лейтенанту конечно же были не нужны – лишняя обуза. Воевать он, похоже, уже не собирался. А я этих ребят успел узнать в деле – надежные, терпеливые. Даже санитаров не звали, сами себя перевязывали. И они меня знали. Без командира им было страшно.
Подошел политрук, что-то начал говорить старшему лейтенанту. Тот кивнул и снова позвал меня. «Товарищ лейтенант, – говорит, – надо кого-то послать в деревню. Там, на КП батальона, остались кое-какие документы. Очень важные. Необходимо их забрать, чтобы не достались… Ну, сами понимаете…» – «Какие документы?» – говорю. Они переглянулись. Начштаба в глаза не смотрит. «Какая разница какие, – вмешался политрук. – Вам сказано – очень важные. Выполняйте». – «Важные документы, – говорю, – не бросают». Они снова переглянулись. Смотрю, испугались, что я не дам своих людей. Злятся. Политрук посматривает с неприязнью. Но власть надо мной он уже потерял. Говорю: «Я должен знать, зачем посылаю бойцов на такое опасное задание». – «Партийные документы. Список вновь принятых в ряды партии большевиков. Список личного состава батальона. Бланки партбилетов». – «Людьми, которые только что вышли из боя и не имели отдыха, я рисковать не буду, – говорю им. – У вас, товарищ политрук, есть бойцы, вот их и посылайте». – «У меня, лейтенант, есть рота!» – решительно и зло заговорил он и подскочил ко мне. Но маленький рост не позволил ему даже сколыхнуть меня с места. «Вот и посылайте свою роту, если она у вас есть, за тем имуществом, которое вы бросили во время драпа», – говорю. А он опять: «Я командую ротой! И твои люди – часть моей роты! И я могу им отдать любой приказ, а они обязаны его выполнить!» – «Так прикажите им, – говорю. – Только сомневаюсь, что они кинутся его выполнять». Молчат. Вижу: растерялись, не знают, что делать, как со мной поступить. Смотрят на меня зло. Но ничего сделать не могут. Меня тоже колотит. Даже на кобуру посматривать стал. Я опять политруку: «А знаете, почему? Потому что они не видели вас в бою».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?