Текст книги "Альтернативная история Жанны д’Арк"
Автор книги: Сергей Нечаев
Жанр: Исторические приключения, Приключения
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Четыре Жанны
Итак, Жанна была заключена в башне замка Боревуар. Помимо нашей героини в этом замке проживали еще три Жанны: Жанна де Бетюн (Jeanne de Bethune, жена Жана Люксембургского), Жанна Люксембургская (его тетка) и Жанна де Бар (дочь Жанны де Бетюн от первого брака).
По всем данным, Жанна Дева провела в Боревуаре около четырех месяцев, и три другие Жанны все это время относились к ней с очевидной симпатией, по возможности смягчая суровость ее заключения. Не случайно во время судебного процесса пленница с каким теплым чувством вспоминала о днях, проведенных в Боревуаре.
Но граф Жан Люксембургский был верным вассалом герцога Бургундского и совершенно справедливо полагал, что единственной линией поведения, которой он должен придерживаться, была верность своему сеньору. Ведь он давал ему в этом клятву, а для дворянина это было свято.
Трем Жаннам из Боревуара легко было проявлять анти-английские и антибургундские настроения. Жена Жана Люксембургского была вдовой рыцаря Робера де Бара, павшего в сражении за Францию при Азинкуре. Жанна де Бар, соответственно, была его дочерью, а Жанна Люксембургская в свое время была придворной дамой королевы Изабеллы Баварской и к тому же одной из крестных матерей ребенка, ставшего королем Карлом VII.
Жану Люксембургскому в сложившейся ситуации было гораздо труднее. Перечить своему сюзерену он не мог, а ссориться с теткой не хотел. Да и кто бы на его месте стал ссориться с почти 70-летней теткой, будучи единственным наследником ее состояния? В результате Жан Люксембургский находился в полном душевном разладе, разрываясь между чувством долга и пониманием собственной выгоды.
Епископ Пьер Кошон
А тут еще этот крайне неприятный человек с не менее неприятной фамилией Кошон. По-французски «кошон» (cochon) означает «свинья», и хотя фамилия этого человека писалась чуть иначе (Cauchon), произносилась она точно так же. Этот епископ из Бовэ просто засыпал Жана Люксембургского и герцога Бургундского письмами с просьбами передать ему «эту женщину», захваченную под Компьенем.
Пьер Кошон был сыном Реми Кошона, получившего дворянское звание от Карла VI в 1393 году. Получив от предков свою малоблагозвучную фамилию, Кошон приобрел хорошее образование в Парижском университете. В 1398 году он стал лиценциатом канонического права, затем магистром, а затем доктором теологии. Как видим, Пьер Кошон был одновременно и юристом, и богословом.
В 1420 году Пьер Кошон получил епископство в городе Бовэ, находившемся на оккупированной англичанами территории. Произошло это не без ходатайства людей из окружения герцога Бургундского.
Разумеется, покровители Кошона (бургундцы и англичане) лишь оплачивали оказанные им услуги. Кошон, по словам Анри Гийемена, «был их человеком», и услуг он оказал им немало, так как у него имелись обширные связи в среде духовенства и к тому же открылись незаурядные способности дипломата. Именно поэтому ему поручали улаживать сложные внутрицерковные конфликты и вести ответственные переговоры с Римом. Не отказывался он и от чисто светских поручений. Так, например, в качестве члена университетской делегации он участвовал в известных нам переговорах в Труа, завершившихся принятием плана создания «двуединой» англо-французской монархии и лишивших дофина Карла прав на наследство.
После смерти короля Генриха V Пьер Кошон продолжал служить регенту Бэдфорду. Последний сделал Кошона членом Королевского совета по делам Франции, положив ему весьма неплохое годовое жалование. В 1420-е годы Кошон часто встречался с архиепископом Реньо де Шартром и вел с ним по поручению герцога Бэдфорда тайные переговоры.
В 1429 году после освобождения Орлеана Кошон находился в Реймсе и бежал оттуда лишь за пару дней до прихода в город французской армии. После изгнания англичан и бургундцев из Бовэ он укрылся в Руане, получив от регента Бэдфорда жалкое епископство в Лизье.
Это немаловажный факт, он доказывает, что Жанна, ко всему прочему, была для Пьера Кошона и личным врагом, потому что вся его паства, как только явилась Дева, переметнулась на сторону короля Франции, лишив епископа митры и всех церковных доходов.
Вот этот 60-летний человек, чье честолюбие не умерили годы, дипломат, богослов и юрист и начал «атаковать» Жана Люксембургского с целью выкупить у него Жанну, чтобы устроить над ней показательный суд инквизиции. Англичане знали, на ком остановить свой выбор: формально Кошон был епископом Бовэ, то есть территории, на которой Жанна была взята в плен, а, следовательно, по их мнению, он имел полное право судить ее.
Марселен Дефурно характеризует епископа следующим образом:
«Пьер Кошон был одним из типичных прелатов-политиков, которые сделали карьеру благодаря религиозному и национальному кризису, через который в то время проходила Франция. Кошон был студентом Парижского университета в то время, когда встал вопрос об «отказе в повиновении». Он был из числа тех, кто присоединился к этому решению, и ему было поручено от имени Университета передать этот вопрос на рассмотрение Парижского парламента. Затем он вместе с другими теологами был отправлен с посольством в Авиньон, чтобы потребовать от Бенедикта XIII отказаться от тиары[2]2
Тиара (tiara) – тройная корона папы Римского, высокий яйцеобразный головной убор, увенчанный небольшим крестом и тремя венцами и имеющий сзади две ниспадающие ленты. Тиара – знак папского владычества.
[Закрыть]. С этого времени он стал неразлучен с бургиньонской фракцией… из-за чего был изгнан из Парижа в 1414 году, когда власть взяли арманьяки.
Но Жан Бесстрашный обеспечил ему компенсацию: он был послан на Констанцский собор как представитель герцога и продолжал, на теологическом уровне, начатую в Париже борьбу против арманьяков… В 1418 году он вместе с бургиньонами вернулся в Париж и стал при короле «maure de requetes» (докладчиком прошений). Его материальное положение в то время было самым блестящим: пренебрегая каноническим правом, он собрал множество церковных бенефициев: он был капелланом церкви Святого Стефана в Тулузе, архидиаконом в Шартре, Шалоне и Бовэ, капелланом часовни герцогов Бургундских в Дижоне… Наконец, в 1420 году Кошон был «избран» епископом Бовэ, где показывался крайне редко. В действительности он стал одним из доверенных лиц регента Бэдфорда и вошел в совет при молодом короле Генрихе VI, получая 1000 ливров в год. Впрочем, завоевание Бовэ арманьяками вследствие первых успехов Жанны д’Арк вынудило его окончательно покинуть свой епископальный город, и тогда он укрылся в Руане, где английское правительство возлагало на него многочисленные миссии: одна из этих миссий состояла в том, что он должен был вести процесс Жанны д’Арк».
Приехав в Кале, где в это время находились герцог Бэдфорд и король Генрих VI (несмотря на свой юный возраст, Генрих был провозглашен английским королем 6 ноября 1429 года), Пьер Кошон согласовал с ними условия выкупа знатной пленницы. Он предложил 6000 ливров и дал понять, что, следуя правилам любого торга, эта цифра может быть увеличена до 10 000.
До поры до времени герцог Бургундский и Жан Люксембургский не отвечали на обращения епископа Кошона, но в середине июля тот приехал к ним опять и начал настаивать на своем.
Продажа Жанны англичанам
Судьба Жанны решилась в сентябре, когда Жанна Люксембургская уехала в Авиньон посетить могилу своего младшего брата кардинала Пьера Люксембургского и там скончалась.
Отныне Жан Люксембургский более не испытывал давления с ее стороны (вернее, со стороны ее потенциального наследства).
Переговоры о продаже Жанны англичанам начались в середине июля и продолжались в течение полутора месяцев. Вел их епископ Кошон. Он от имени короля Генриха VI предложил за Жанну 10 000 ливров, которые следовало распределить между «совладельцами» пленницы Филиппом Добрым и Жаном Люксембургским. Заметим, что по военным обычаям того времени такой большой выкуп платился только за принцев крови, коннетаблей (главнокомандующих сухопутными силами), адмиралов и маршалов. Согласившись внести столь крупную сумму, английское правительство лишний раз подтвердило, что Жанна не только не была «пастушкой», но и относилась к особам самого высокого положения.
Где-то в 20-х числах октября выкуп за Жанну был собран, и ее перевезли в город Аррас. Во всяком случае, к 6 декабря 1430 года Жан Люксембургский уже получил деньги, причитавшиеся за продажу Жанны англичанам. Это подтверждает расписка некоего Жана Брюиза, якобы получившего «10 000 ливров, дабы забрать Жанну, называющую себя Девой, военнопленную».
При этом Жанну отделили от ее верных спутников – Жан д’Олон и Пьер д’Арк были отправлены в Англию (первый из них будет освобожден в 1432 году, второй – в 1435 году, и за обоих был заплачен соответствующий выкуп).
Считается, что в Аррасе Жанну заключили в один из небольших замков, возвышавшихся у ворот Ронвилль.
Можно предположить, что она покинула эти места примерно 15 или 17 ноября, чтобы быть переданной в руки епископа Бовэ.
Доставка Жанны в Руан
«Необходимо было, – пишет Иван Лесны, – поставить Жанну перед судом инквизиции. Но в Англии инквизиции не было. Однако обнаружилось, что там, где оказывается в растерянности оккупант, ему приходит на помощь коллаборационист. Им стал епископ Пьер Кошон из Бовэ, которому англичане в виде вознаграждения пообещали богатую руанскую епархию и, кроме того, парижский университет, который в то время еще полностью находился в распоряжении англичан».
Пьер Кошон развил бурную деятельность. Он хотел, чтобы герцог Бэдфорд обеспечил все условия процедуры, необходимые для церковного правосудия. Ему нужен был процесс, устроенный в надежном месте, причем «красивый процесс».
Право самолично судить Жанну Кошон получал только при условии, что процесс будет проходить в «его» Бовэ. Факт пленения Девы на правом берегу Уазы мог, в крайнем случае, подтвердить полномочия епископа из Бовэ и доказать, что этот суд находится в его компетенции. Внешне «приличия» вроде бы были соблюдены, хотя по этому поводу есть и совсем другие мнения…
Инквизиция (от латинского слова «inquisitio» – расследование, розыск) – это особый церковный суд по делам о еретиках, существовавший в XIII-XIX веках. Созданный и узаконенный папой Иннокентием III в целях устрашения инакомыслящих и отклоняющихся от официального учения и догматов католической церкви, суд инквизиции отличался предельным упрощением судопроизводственных и юридических норм (для возбуждения дела было достаточно одних лишь порочащих слухов). В период Средневековья светские власти поддерживали деятельность инквизиции: еретики, чья вина была доказана, передавались в руки светской власти для «бескровного наказания», то есть сожжения на костре.
Но о проведении суда в Бовэ не могло быть и речи, так как этот город уже находился в руках короля Карла VII. Париж, в котором стояли бургундцы, тоже не представлялся достаточно надежным местом. Тогда герцог Бэдфорд решил, что процесс пройдет в Руане, в то время втором по величине городе Франции, где за 12 лет до этого установилось английское господство, и который, по определению Анри Гийемена, был «настоящей английской столицей» на континенте.
По просьбе епископа Кошона ему был выделен эскорт численностью в 50 человек, с которым он отправился за Жанной, чтобы перевезти ее в этот нормандский город.
Жанна была доставлена в Руан 23 декабря 1430 года. Там ее передали губернатору города графу Уорвику (Richard de Beauchamp, comte de Warwick), которому регент Бэдфорд поручил охрану заключенной и непосредственное наблюдение за ходом процесса. Граф Уорвик распорядился поместить пленницу (ибо Жанна пока еще считалась военнопленной) в замок Буврей, служивший одновременно и крепостью, и королевской резиденцией, и тюрьмой для особо важных пленников. Там Жанна провела первые недели заключения. Ее денно и нощно сторожила пятерка английских солдат, подчинявшихся лично губернатору.
Башня, куда заключили Жанну, оставалась целой и невредимой вплоть до начала XIX века. Полагают, что комната, в которую поместили Жанну, находилась на втором этаже. Охранявших Жанну людей заставили поклясться на Библии в том, что они будут бдительны и никого не допустят к узнице, не получив предварительно разрешения лично от епископа Кошона или же от графа Уорвика, хозяина замка.
Глава шестая
Руанское судилище
Предварительное следствие по делу Жанны
Приказ о начале судебного процесса над Жанной был подписан малолетним королем Англии 3 января 1431 года. Что характерно, в этом приказе Жанна не была названа ни колдуньей, ни еретичкой.
Процесс начался скверно. Обследование на девственность, проведенное под контролем Анны Бургундской, жены герцога Бэдфорда, даже теоретически не могло уличить Жанну во лжи, что же касается расследования, проведенного в ее родных краях, то оно и вовсе имело самые пагубные последствия для епископа Кошона.
Нотариус Николя Байи (Nicolas Bailly), расспросив 12-15 свидетелей в Домреми и 5-6 в соседних приходах, не обнаружил в отношении Жанны, как образно выразилась Режин Перну, «ничего такого, чего бы нельзя было сказать о своей собственной сестре». Проще говоря, судебные следователи, как они ни старались, не узнали ничего, что можно было бы инкриминировать пленнице. Свидетелей «преступлений» также найти не удалось.
Скрупулезное изучение процесса историком Пьером Тиссе выявило следующее: Жанна была приговорена лишь на основании показаний, полученных в Руане. В этом заключается очевидная для всех слабость процесса.
Роже Сензиг и Марсель Гэ в связи с этим особо подчеркивают:
«Процессы по делу о ереси были весьма распространены в ту эпоху. Проблема заключалась в том, что Жанна была девственна… А в девственницу, как считалось, не мог вселиться Дьявол. Таким образом, суд над Жанной ставил перед теологами весьма деликатную проблему».
Если рассуждать здраво, отсутствие результатов предварительного следствия было основанием для прекращения судебного процесса еще до его формального начала.
Характер процесса над Жанной
Тем не менее, первое открытое заседание суда состоялось 21 февраля 1431 года, примерно в восемь часов утра.
«Жанна, – отмечает Режин Перну, – оказалась одна перед сорока четырьмя мужчинами, перечисленными поименно в протоколе судебного заседания. Среди них было девять докторов богословия, четыре доктора канонического права, один доктор «и того и другого права», семь бакалавров богословия, одиннадцать лиценциатов канонического права, четыре лиценциата гражданского права и фискал Жан д’Этиве».
Жанна была против них одна. Ей даже не предоставили адвоката, что явно противоречило традициям суда инквизиции.
По этому поводу Роже Сензиг и Марсель Гэ рассуждают следующим образом:
«Процесс был сфальсифицирован? На этот вопрос, увы, нельзя ответить иначе, чем утвердительно. Самые элементарные права защиты были подвергнуты глумлению. В частности, Жанна не имела адвоката. Сейчас сказали бы, что не было обеспечено равенство между защитой и обвинением. И все потому, что это был исключительно заказной процесс».
В своих «Портретах святых» Антонио Сикари утверждает, что процесс над Жанной был «чисто политическим». Он пишет:
«О том, что весь процесс был чисто политическим, свидетельствует один хорошо засвидетельствованный эпизод, который поистине открывает помышления многих сердец.
Жанна умерла потому, что епископ церкви счел ее еретичкой и отлучил от церкви, но когда тому же самому епископу сказали, что отлученная просит предсмертного причастия (что должно было бы быть невозможным), епископ дал очень странный ответ: «Пусть ей дадут таинство Евхаристии и все, чего она попросит». Он знал, что речь шла не об отлучении, но о политическом преступлении».
При этом король Генрих VI приказал епископу Кошону, руководившему этим политическим процессом, чтобы тот допрашивал и судил Жанну «согласно Богу, разуму, Божественному праву и святым канонам». С этого момента Дева потеряла статус военнопленной и стала подсудимой церковного трибунала. Ее должны были перевести из светской королевской тюрьмы в тюрьму архиепископскую, поместив в особое женское отделение, которое обслуживали монахини. Это было непреложным требованием церковного судопроизводства, и связано это было с тем, что папские законы категорически запрещали держать лиц, подозреваемых в преступлениях против веры, в государственных или частных тюрьмах, чтобы «не дать возможности еретикам распространять заразу».
Обычно церковные суды в своей практике следовали этому правилу неукоснительно. Но Жанну, вопреки всему, оставили в королевской тюрьме, и в таких условиях она находилась не день, не неделю и не месяц, а без малого полгода – с самого начала процесса и до самого его окончания.
Как видим, суд над Жанной был инквизиционным процессом по делу веры, который церковные власти возбуждали против человека, отклонившегося от догматов религии. Исключительная компетенция в подобного рода делах принадлежала церковному трибуналу. Обычно суд над еретиками осуществлял либо епископ, либо монах-инквизитор – уполномоченный чрезвычайного органа, созданного папством в XIII веке для борьбы с ересью. Кто бы ни вел процесс, ему вменялось в обязанность держать другого в курсе дела, а приговор выносился от их общего имени. В особых случаях (к их числу был отнесен и процесс Жанны) епископ и инквизитор должны были судить совместно.
Как мы уже говорили, свое право судить Жанну епископ Кошон основывал на том, что подсудимая была взята в плен на территории епархии города Бовэ. С точки зрения канонического права, эти притязания выглядели не вполне безупречно. Более того, когда в 1455 году материалы руанского процесса были переданы на консультацию специалистам в области церковного права, многие пришли к заключению о неправомочности Кошона-судьи в данном процессе. В частности, авторитетный французский канонист Пьер Лермитт указал на то, что Жанна не проживала на территории епископства Бовэ и не совершила там никакого преступления. Сам же факт ее ареста на этой территории не давал Кошону бесспорного основания выступить в качестве судьи.
«Эксклюзивный» состав суда
Трибунал, судивший Жанну, состоял из множества лиц, но судьями в прямом смысле слова были лишь два человека: епископ Пьер Кошон и вице-инквизитор доминиканец Жан Лемэтр (Jean LemaTtre), руанский представитель главного инквизитора Франции Жана Граверана (Jean Graverent), присягнувшего в 1429 году на верность Англии.
Главную роль на процессе, конечно же, играл Кошон, сын простого виноградаря из Шампани, ставший доктором теологии. Он возбудил обвинение и руководил следствием, он же назначил и членов трибунала.
На должность обвинителя Кошон пригласил своего доверенного человека Жана д’Этиве (Jean d’Estivet), в свое время бежавшего вместе с ним из Бовэ в Руан. Обязанности следователя, который должен был заниматься допросом свидетелей, были возложены на местного священника Жана де Ля Фонтена (Jean de La Fontaine). Нотариусы Гийом Маншон (Guillaume Manchon) и Гийом Колль[3]3
В исторической литературе его еще называют Буагийомом (Bois-guillaume).
[Закрыть] (Guillaume Colles) стали секретарями суда, а Жан Массье (Jean Massieu) – судебным исполнителем.
Обычно при расследовании дел о ереси на заседаниях суда присутствовало, помимо должностных лиц трибунала, еще и несколько асессоров, выбранных судьей из представителей местного духовенства. Не будучи судьями в прямом смысле этого слова, то есть, не имея права выносить приговор, они, тем не менее, пользовались достаточно широкими полномочиями, то есть могли вмешиваться в обсуждение, задавать вопросы подсудимому и наблюдать за ходом разбирательства. И хотя судьи вовсе не обязаны были прислушиваться к мнению асессоров, они практически всегда это делали. Число таких асессоров, а проще говоря, советников, редко превышало 10-12 человек.
Но суд над Жанной не был обычным разбирательством по делу веры. Историк В.И. Райцес характеризует его так:
«Это был сенсационный процесс – то, что сейчас назвали бы «процессом века». И чтобы придать трибуналу особый авторитет, а самой судебной расправе видимость полной законности, организаторы процесса привлекли к нему великое множество асессоров».
Общее их число составило не 10-12, а 125 (!) человек. Это были представители всех подразделений католической церкви: епископата, инквизиции, университета, монастырей, приходов, «нищенствующих» орденов и т.п. На одной скамье заседателей сидели важный каноник кафедрального собора и скромный кюре, настоятель аббатства и безвестный монах, прославленный ученый-теолог и бродячий проповедник. Проще говоря, для того, чтобы собрать столько асессоров, было мобилизовано практически все духовенство руанского региона.
Из представителей высшего духовенства к участию в процессе были привлечены Занон де Кастильоне, епископ из Лизье (Zanon de Castiglione), его коллега из Кутанса Филибер де Монже (Philibert de Montjeu) и Жан де Шатийон (Jean de Chatillon) – будущий кардинал, а в то время архидьякон Эвре.
На процессе был замечен и епископ Людовик Люксембургский – брат Жана Люксембургского. Правда, он не присутствовал на допросах, его видели лишь на особо торжественных церемониях. Во всяком случае, ни один из относящихся к процессу документов не содержит его подписи. Он молча и, казалось бы, безразлично наблюдал за всем происходившим. И все же современники не без оснований считали его одним из главных участников суда над Жанной, и они не так уж и неправы. Роль этого будущего кардинала на руанском процессе была более важной, чем это можно себе представить. Людовик Люксембургский принадлежал к могущественной группе церковников, составлявшей ближайшее окружение герцога Бэдфорда. Он выполнял самые ответственные поручения английского правительства: с успехом вел сложные дипломатические переговоры, был начальником английского гарнизона в Париже (сутана не служила этому помехой). В Руане, оставаясь в тени, Людовик Люксембургский, по определению В.И. Райцеса, «был координатором трибунала и направлял его».
Совершенно особое место среди многочисленных участников процесса по делу Жанны занимали члены делегации Парижского университета, прибывшие в Руан в конце января 1431 года. Их было шестеро: Жан Бопэр (Jean Beau-pere), Николя Миди (Nicolas Midi), Тома де Курселль (Thomas de Courcelles), Жерар Фейе (Gerard Feuillet), Жак де Туренн (Jacques de Touraine) и Пьер Морис (Pierre Maurice).
Анри Гийемен называет их «бандой докторов». Авторитетные ученые-теологи, они вовсе не были кабинетными затворниками. Политика, политика и еще раз политика. Эти вполне земные страсти волновали их куда сильнее, чем абстрактное богословие, да и само оно, как это с полной очевидностью показал руанский процесс, было преданной служанкой политики. Это и понятно: ведь от Бога происходит религия, богословие же происходит от людей со всеми их пороками. Парижский университет, цитадель теологии тех времен, был не только «мозговым трестом» католической церкви, но и влиятельнейшей политической организацией, а люди, которые представляли эту организацию в Руане, принадлежали к числу ее руководителей.
Вот эта-то «банда докторов» и составляла своеобразный штаб трибунала. Без их ведома и согласия не предпринималось решительно ничего. Они неизменно присутствовали на всех допросах Жанны, как публичных, так и тайных (на последние допускались лишь особо доверенные члены суда). Зачастую епископ Кошон поручал кому-нибудь из них вести допрос. Они составляли наиболее важные документы процесса, в том числе обвинительное заключение. Они произносили речи и проповеди, и в них они неизменно подчеркивали свое негативное отношение к Жанне.
* * *
Как пишет Фредди Ромм, «Кошон фактически просто исполнял обязанности палача, делал грязную работу, а идейными вдохновителями процесса с церковной стороны были другие».
Катастрофическое неравенство сил! С одной стороны -светила богословской науки, искуснейшие теологи и опытнейшие правоведы, с другой – совсем еще молодая девушка. И она должна была вести с ними поединок. Одна. Без совета и чьей-либо помощи. Вопрос, могла ли с этим справиться простая безграмотная «пастушка», на наш взгляд, является явно риторическим.
Вообще же стремление сторонников традиционной версии о «пастушке Жанне» не замечать ее очевидной грамотности не может не вызывать удивления. Она писала письма, читала тексты, пыталась руководить войсками, неплохо разбиралась в географии и придворном этикете – все это отбрасыватся в сторону. При этом «традиционалисты» противоречат друг другу, а порой и сами себе. Например, Мария-Йозефа Крук фон Потурцин в своей известной книге «Жанна д’Арк» пишет:
«Начиналась неравная борьба между крестьянской девушкой, которая не отличала «а» от «б», и сотней ученейших профессоров первого университета мира; неравная борьба между мужчинами, живое мировоззрение которых окаменело, превратившись в неподвижный закон, и девушкой, своими собственными силами читавшей по Книге Господней; между людьми, которые, будучи воплощением земной мощи, действовали из страха перед земными властями, и существом, лишенным всяческой земной поддержки, но черпавшим силу из областей не принадлежащих к этому миру».
С другой стороны, этот же автор, ссылаясь на Жана д’Алансона, утверждает, что Жанна «разбиралась во всем, что имеет отношение к войне: могла вонзить пику и провести смотр войска, выстроить армию в боевой порядок и разместить пушки. Все удивлялись, что она была столь осмотрительна в своих делах, как боевой командир с 20– или 30-летним опытом». И это пишется о крестьянской девушке, которая якобы не отличала «а» от «б»? Не смешно ли?
Роже Сензиг и Марсель Гэ по этому поводу придерживаются следующего мнения, с которым трудно не согласиться:
«Лингвистический анализ писем Девы и ее ответов на Руанском процессе позволяет констатировать тот факт, что Жанна обладала очень обширным словарным запасом, включавшим в себя такие области, как религиозная, военная, дипломатическая и политическая. Подобная лексика не могла быть лексикой крестьян из Домреми… Очевидно, что Жанна получила солидное интеллектуальное образование».
* * *
А теперь вернемся к суду. Он был призван не только уничтожить Жанну, но и, воздействуя на религиозные чувства простых людей, очернить в их глазах всю ее деятельность. По замыслу организаторов процесса, сделать это должны были именно французы – соотечественники подсудимой.
Среди участников руанского процесса никто не питал никаких иллюзий, решительно всем было ясно, что они принимают участие в деле, весьма и весьма далеком от «света души» и «смирения разума».
С удивительным цинизмом говорил об этом Пьер Мижье (Pierre Migiet), доктор богословия и приор Лонгвилля, который был на суде одним из самых рьяных подручных епископа Кошона, а впоследствии стал лояльным подданным Карла VII:
«По моему убеждению, и как я мог судить об этом по фактам, англичане люто ненавидели Жанну и жаждали ее смерти любым способом. И это потому, что она оказывала помощь нашему христианнейшему государю. Я слышал от одного английского рыцаря, что англичане боялись ее больше, чем сотни солдат. Говорили, что она наводит порчу. Само воспоминание об одержанных ею победах приводило их в трепет. Таким образом, процесс против нее затеяли англичане. Это по их наущению духовенство произвело судебное разбирательство».
Ну, конечно! Во всем виноваты англичане! Это они избрали для расправы над Жанной форму инквизиционного процесса. Это они придумали хитроумный ход, позволяющий за счет упрощенного характера судопроизводства осуществить желанную расправу сравнительно легко, сохранив при этом видимость законности.
Жанне пришлось испытать на себе всю силу этого произвола: ее привлекли к суду на основании голословного подозрения, она не имела адвоката, от нее скрыли имена свидетелей и содержание их показаний. И, наконец, идя на первый допрос, она не знала ни того, в чем ее будут обвинять, ни того, каким материалом располагают судьи.
А располагали против нее очень немногим, хотя епископ Кошон и приложил максимум усилий для того, чтобы собрать хоть какой-то компрометирующий Жанну материал.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.