Текст книги "Дуэли. Самые яркие, самые трагические и самые нелепые"

Дуэль длиной в девятнадцать лет

Великая французская революция до такой степени увлекла всех, что эксцентрические дуэли на некоторое время прекратились. Но потом они вновь возобновились во времена империи.

Из множества «наполеоновских» дуэлей явно выделяется одна, интересная хотя бы тем, что она закончилась лишь 1813 году, продолжаясь девятнадцать (!) лет.

Франсуа-Луи Фурнье-Сарловез был очень импульсивным человеком, и он прибегал к шпаге при каждом удобном случае. Не останавливало его и то, что дуэли во Франции находились под запретом. Он родился в 1773 году в Сарла (отсюда, кстати, происходило его прозвище «Сарловез») в семье простого трактирщика. В 1791 году он приехал в Париж и уже со следующего года начал военную службу в чине младшего лейтенанта 9-го драгунского полка. Потом он перешел в гусары и стал, вероятно, самым непослушным и непредсказуемым офицером, когда-либо служившим во французской армии. Дисциплина с ее правилами и распорядком, казалось, была проклятием для него, и он считал ее требования совершенно ненужными. Плюс он виртуозно владел оружием и стал известным дуэлянтом, которого все боялись.

Фурнье, вероятно, приходил в еще больший восторг от своих кровавых «забав», потому что знал, что Наполеон строго осуждал дуэли и сурово наказывал и понижал тех, кто попадался во время поединка. Французский император считал, что «никто не имеет права рисковать своей жизнью ссоры ради, так как жизнь каждого гражданина принадлежит отечеству».

Фурнье обладал прекрасной фигурой, примерно 180 см роста (по тем временам это был рост гренадера), хорошо сложенной верхней частью тела, стройной талией и хорошо сформированными мускулистыми ногами. Его волосы были черными, как уголь, короткими и волнистыми. А глаза у него были ярко-синими, так что совсем неудивительно, что женщины обожали его.

В 1794 году Фурнье был гусарским капитаном, и он без всякого повода вызвал в Страсбурге на дуэль молодого человека по имени Блюмма. Конечно же, он одержал победу. При этом ловкость Фурнье была столь велика, что на это дело смотрели почти как на убийство. В день похорон Блюмма у генерала Моро был запланирован бал, и Фурнье попытался попасть туда, но его остановил полковник Пьер-Антуан Дюпон, который сообщил молодому человеку, что его присутствие на балу нежелательно.

Разумеется, последствием этого был вызов Дюпону, который с радостью его принял в надежде усмирить, наконец, дерзость закоренелого дуэлянта.

В ходе дуэли Фурнье был ранен, но не смертельно, и он тут же предложил реванш.

– Первый удар будет ваш, – в запале закричал он.

– Так вы хотите продолжать? – удивился Дюпон.

– Да, и надеюсь, что не заставлю себя долго ждать.

Месяц спустя пришла очередь Дюпона быть раненым. Фурнье предлагал пистолеты, но Дюпон отказался принять оружие, которое давало бы все преимущества его противнику. Отметим, что Фурнье с таким совершенством стрелял из пистолета, что часто, когда солдаты его полка проезжали верхом с трубками во рту, он пулей выбивал им трубки. С другой стороны, оба противника до такой степени искусно владели шпагой, что нельзя было предвидеть конца их борьбе, но они решили продолжать поединки до тех пор, пока один из них не признает себя побежденным.

Третья дуэль закончилась ранениями с обеих сторон.

В дальнейшем, чтобы определить порядок в своих битвах, они назначили следующие условия. Во-первых, где бы только они ни находились, в расстоянии тридцати лье (примерно 133 км) один от другого, каждый из них должен был проехать полдороги, навстречу друг к другу, чтобы сойтись со шпагой в руке. Во-вторых, если одна из двух договаривающихся сторон будет в тот момент задержана исполнением служебных обязанностей, то тот, который окажется свободен, обязан будет проехать все расстояние, чтобы дуэль все же состоялась.

В результате на протяжении девятнадцати лет эти двое сходились еще много-много раз. Об их поединках ходили легенды. При этом оба офицера считали друг друга заклятыми врагами, но они регулярно переписывались и даже иногда обедали вместе после очередной схватки.

Одновременно с этим они отважно воевали, и оба стали наполеоновскими генералами. Но при этом Фурнье постоянно оказывался замешанным в скандалах. Он имел привычку быть дерзким и грубым даже в присутствии императора и за это не раз бывал арестован, а один раз даже брошен в тюрьму Тампль.

А Дюпон «отличился» тем, что его армия капитулировала в Испании после сражения при Байлене, и взбешенный Наполеон лишил его наград и званий. Ав 1813 году уставший от всего этого и собиравшийся жениться Дюпон предложил своему противнику раз и навсегда покончить с придуманным ими безумством. И он предложил выбрать, вопреки договору, в качестве оружия пистолеты. Фурнье, естественно, согласился. Дуэлянты встретились в лесу, разошлись и спрятались за стволами деревьев. И тут Дюпон пошел на хитрость: он повесил свой камзол на ветку, и Фурнье разрядил в него оба пистолета. После этого вышедший из-за его спины противник сказал, что оставляет за собой право при следующей встрече дважды выстрелить первым.

Больше они не встречались.

Кстати, эта удивительная история легла в основу повести Джозефа Конрада «Дуэль», по мотивам которой Ридли Скотт в 1977 году снял один из своих первых фильмов «Дуэлянты». В этом фильме Дюпон был моделью для Армана д’Юбера, которого сыграл актер Кейт Кэррадайн. А его противника, Габриэля Феро, сыграл актер Харви Кейтель.

Не слепой случай, а суд божий

Князь Михаил Петрович Долгоруков и генерал Николай Алексеевич Тучков во время русско-шведской войны 1808–1809 годов не поделили главенство в армии. И свой спор они решили вынести «на случай судьбы».

Николай Тучков, родившийся в 1765 году, в 1797 году получил звание генерал-майора с одновременным назначением на должность шефа Севского мушкетерского полка.

В том же году он участвовал в Швейцарском походе А.В. Суворова (в составе корпуса А.М. Римского-Корсакова). И в том же году он стал генерал-лейтенантом. С лета 1806 года он возглавил 5-ю дивизию армии генерала Буксгевдена, во главе которой принимал участие в кампании 1806–1807 годов в Польше. А с января 1808 года в качестве командира все той же 5-й дивизии он участвовал в русско-шведской войне.

Михаил Долгоруков был на пятнадцать лет младше, и он был третьим сыном генерала от инфантерии князя П.П. Долгорукова. Он поражал всех своим разносторонним образованием, знанием многих языков и живым интересом ко всему новому. В 1805 году он был ранен в сражении при Аустерлице. Потом отличился в сражении под Пултуском, был произведен в генерал-майоры.

В конце лета 1808 года, когда началась война со Швецией, князь Долгоруков был назначен начальником Сердобольского отряда на место генерала Алексеева. Войска эти были подчинены генерал-лейтенанту Тучкову, который возлагал всю надежду будущих успехов на князя, предписав ему идти из Сердоболя к озеру Калавеси. Сам же Тучков имел намерение стоять в течение августа, не трогаясь, при Куопио.

6 августа князь Долгоруков выступил из Сердоболя (в его отряд входили 4-й егерский полк, Митавский драгунский полк, четыре эскадрона ямбургских и нежинских драгун и четыре орудия). Он остановился у Руссиала, получив известие о сборе вражеского ополчения у озера Пигоярви. Князь полагал, что это ополчение может захватить русские склады, собранные в Руссиале и Сердоболе, а потому счел нужным укрепиться до получения назначенных ему подкреплений. 19 августа подкрепления прибыли, и войска князя занялись усмирением бунтовавших местных жителей.

Так продолжалось до 1 сентября. В это время между князем Долгоруковым и Тучковым произошла крупная ссора. Причиной тому было требование Тучкова скорее двигаться вперед. Долгоруков же рапортовал, что болен, и сдал командование генералу Арсеньеву, который тоже не решился двинуться из Иоенсу. Но в это время пришло вторичное требование генерала Тучкова немедленно и во что бы то ни стало идти вперед. Тогда князь Долгоруков снова принял начальство, оставил незначительный гарнизон в Иоенсу и, наконец, 17 сентября прибыл в Маланьеми, находившееся в одном переходе от Тайвольской позиции. Двести шестьдесят верст были пройдены за месяц и одиннадцать дней! Узнав о приходе давно ожидаемого отряда, Тучков начал готовиться к переходу через озеро, для нападения на Сандельса с фронта.

А в это время граф Буксгевден, главнокомандующий русской армией в Финляндии, заключил с шведским генералом Клингспором перемирие, которое длилось целый месяц, с 17 сентября по 15 октября, и в это время русские войска оставались в бездействии.

Потом военный министр А.А. Аракчеев предписал графу Буксгевдену немедленно возобновить военные действия. Тогда Буксгевден приказал отряду генерала Тучкова двинуться из Куопио к Иденсальми. Там начался бой со шведами. Генерал Сандельс двинул против русских сильные колонны и штыками опрокинул егерей. Завидя отступление своих войск, князь Долгоруков кинулся вперед, хотел восстановить порядок, но был сражен вражеским ядром.

По этому поводу князь Н.С. Голицын потом рассказывал следующее:

«По прибытии князя Долгорукова, он сразу предъявил Тучкову притязания на начальствование войсками последнего в предназначенной им атаке, ссылаясь на данное ему, Долгорукову, самим государем полномочие в бланке, им собственноручно подписанном. Тучков возразил, что, начальствуя отрядом по воле и назначению главнокомандующего (Буксгевдена), он не считал себя вправе без ведома и разрешения последнего уступить начальство другому лицу, притом младшему в чине. Князь Долгоруков, в крайней запальчивости, слово за слово, наговорил Тучкову дерзостей – и вызвал его на дуэль! Тучков возразил, что на войне, ввиду неприятеля и атаки против него, двум генералам стреляться на дуэли немыслимо, и предложил вместо этого решить спор тем, чтобы им обоим рядом пойти в передовую цепь и предоставить решение спора судьбе, то есть пуле или ядру неприятельским. Долгоруков согласился, и шведское ядро сразу же убило его наповал!»

Такая вот у двух генералов получилась дуэль. Вполне в духе того времени…

И это было, как отметил князь Н.С. Голицын, «уже не судьба и не слепой случай, а явно суд Божий!»

Тело князя Михаила Петровича было привезено в Санкт-Петербург и с великими почестями предано земле в церкви Благовещения Александро-Невской лавры. Генерал Беннигсен потом написал о покойном князе так:

«Это важная и чувствительная потеря для нашей армии. Этот молодой человек имел все качества, необходимые для военного человека. При непрерывных занятиях военными науками, он обладал большим природным умом, здравым суждением, обдуманною рассудительностью, положительным, установившимся характером. Он был серьезен при необходимости, а также весел и оживлен, когда следовало ободрять и воодушевлять; он был предприимчив, но с осторожностью, и храбр без слишком большой отваги».

Через два дня после кончины князя Михаила Петровича курьер привез в Финляндию приказ о его производстве в генерал-лейтенанты. Ему было неполных двадцать восемь лет и перед ним открывалось блестящее военное будущее, которое он, наверняка, сумел бы оправдать.

Что же касается генерала Тучкова, то он погиб через несколько лет в Бородинском сражении. Точнее, во время боя за Утицкий курган он возглавил контратаку Павловского гренадерского полка и получил тяжелое пулевое ранение в грудь. Потом он был отправлен на лечение в Можайск, а три недели спустя скончался в Ярославле в возрасте пятидесяти одного года.

Дуэль накануне сражения при Ватерлоо

7 сентября 1816 года польская графиня Мария Валевская, бывшая любовница императора Наполеона, родившая от него сына, вышла в Брюсселе замуж за бывшего генерала наполеоновской гвардии, а ныне эмигранта Филиппа-Антуана д’Орнано.

Этот человек, родившийся в 1784 году на Корсике, приходился родственником Наполеону, и военную службу он начал в 15-летнем возрасте в драгунском полку. Потом он сражался в Италии, участвовал в экспедиции генерала Леклерка на Сан-Доминго. По возвращении в 1803 году он был зачислен в генеральный штаб армии, после чего Наполеон назначил его своим старшим адъютантом. После провозглашения империи Орнано участвовал во многих кампаниях Великой армии, отличился в сражениях при Аустерлице, Йене и Любеке. В 1807 году он уже был полковником, через год – графом империи, а в 1811 году прямо на поле боя его произвели в бригадные генералы. В это время ему было всего двадцать семь лет!

Во время похода в Россию он уже был дивизионным генералом, а во время Бородинского сражения после ранения генерала Латур-Мобура принял командование его кавалерийским корпусом.

В сражении под Красным генерал был окружен русскими казаками, изрублен ими и упал с лошади. В суматохе боя все решили, что он погиб. Лишь на следующий день генерала случайно обнаружили под толстым слоем снега. И граф д’Орнано был еще жив! Чтобы доставить тяжело раненого домой, нужна была повозка, но ее рядом не оказалось. Тогда товарищи потащили генерала по снегу на плечах. Совершенно случайно мимо проезжал Наполеон. Увидев, что один из лучших его кавалерийских генералов нуждается в помощи, император, не задумываясь, предложил ему свою карету. При этом он не смог сдержать слез и сказал:

– Я не желаю, чтобы мой лучший генерал остался в снегах этой чертовой страны! Я желаю, чтобы его доставили во Францию и обращались с ним со всеми почестями, которых он достоин!

Таким образом, Наполеон спас жизнь своему родственнику и… будущему мужу своей любимой женщины.

С Марией Валевской он случайно познакомился в Варшаве. Находясь в местном госпитале, он пошел на поправку и влюбился в молодую польскую графиню, так мило ухаживавшую за ним и так живо интересовавшуюся судьбой его коронованного родственника. Поначалу Марию привлекла в этом искалеченном генерале возможность получения информации о Наполеоне, потом ей стало жалко его, и она стала приходить к нему еще и еще раз. Постепенно они стали добрыми друзьями…

В ходе кампании 1813 года оправившийся от ранения генерал Орнано замещал убитого маршала Бессьера на посту командующего кавалерией императорской гвардии, сражался при Дрездене, Кульме, Лейпциге и Ханау. Через год он уже был командующим всеми войсками императорской гвардии, находившимися в Париже, а после первого отречения Наполеона в Фонтенбло – возглавлял эскорт гвардейцев, сопровождавших Наполеона в Сен-Тропез, откуда он отбыл на остров Эльба.

Попытки генерала Орнано добиться руки Марии начались сразу же после известия о кончине ее мужа, старого графа Валевского, умершего в Валевицах 18 января 1815 года.

В то время Орнано, верный принципу «военный служит родине, а не правительству», после отречения императора остался в армии и командовал королевским корпусом драгун в Туре. Переписка между Туром и Неаполем, где находилась Мария, велась очень оживленная. Генерал настаивал, чтобы Мария встретилась с ним в Париже, а в одном из писем даже сделал ей официальное предложение.

В связи с этим, семейный биограф приводит содержание письма военного министра от 11 февраля 1815 года, разрешающего «генерал-лейтенанту графу д’Орнано месячный отпуск в Париж для женитьбы».

Мария Валевская прекрасно понимала, что связь ее с Наполеоном окончательно оборвана, но она пока не могла решиться принять предложение Орнано. А потом начался период так называемых «Ста дней», во время которого генерал Орнано оказался одним из первых, кто вернулся под знамена возрожденной империи и по приказу Наполеона стал формировать новые отряды на юге Франции. К сожалению, нелепый случай помешал ему довести их до поля решающего сражения: накануне выдвижения на театр военных действий генерал был тяжело ранен на дуэли.

Причина для поединка была довольно необычной. Дело в том, что императорским приказом командующим южной группой войск назначался «старший из имеющихся генералов». Военный министр сначала выписал назначение для генерала Орнано, но потом изменил решение, сочтя дивизионного генерала Жана-Пьера Боне, который был на шестнадцать лет старше, более подходящим для этой должности.

Генерал Боне тоже был человеком весьма заслуженным. Он был бароном империи, воевал в Испании, был губернатором Сантандера, был ранен в сражении при Саламанке. В 1813 году он участвовал в сражениях при Люцене, Баутцене и Дрездене.

Тем не менее, для графа д’Орнано его замена стала оскорблением. Он не смог стерпеть подобного и предложил решить проблему в поединке.

Поскольку оба генерала очень хорошо стреляли, результат дуэли оказался катастрофическим: генерал Боне получил пулю в бедро, а Орнано – в грудь. Казалось, что рана смертельна, но Бойе, хирург Наполеона, смог спасти его. В любом случае, за несколько дней до решающего сражения при

Ватерлоо два командира столь высокого ранга покалечили друг друга так, что стали абсолютно непригодными для участия в военных действиях.

Мария Валевская позже писала:

«Два часа я умоляла его, чтобы он отказался от этой дуэли, оскорбительной моим принципам, да и его принципам противной. И что он мне на это ответил? Что этот господин заслужил себе урок, что их стычка произошла при свидетелях, что если известие о ссоре и ее последствиях дойдет до начальства, то оно все равно заставит вытащить шпагу. А совесть? А мои мольбы? Была хорошая возможность проявить ко мне уважение и доказать любовь. Он не сделал этого. Помешала гордость».

После дуэли Мария заботливо ухаживала за раненым в грудь графом. В последний раз она навестила его 28 июня, перед самой поездкой в Париж на последнее свидание с Наполеоном. Организм ее оказался настолько ослаблен двухнедельным бдением возле раненого, что он не выдержал, и из Парижа она вернулась совершенно больная.

После выздоровления она уехала в Голландию, где пробыла до конца октября 1815 года. Вернувшись в Париж, она не возобновила контактов с Орнано, более того – она даже пряталась от него. А уже успевший выздороветь генерал никак не мог понять этой неожиданной перемены в поведении любимой женщины и неоднократно пытался проникнуть в ее особняк на улице Победы, но каждый раз натыкался на запертую дверь. Биографы Валевской, опираясь на ее «Записки», объясняют ее столь странное поведение следующим образом: Мария уже тогда была неравнодушна к своему поклоннику, покорившему ее своей искренностью и преданностью. Еще в Варшаве, будучи совсем больным, он поразил ее своим мужеством и веселостью. Конечно же, он не мог не знать о ее отношениях с Наполеоном, но ни разу не задал ей ни одного вопроса на эту щекотливую тему. И эта его деликатность также не могла не привлечь к себе внимания.

А бонапартист Орнано тем временем, уже после окончательного падения Наполеона, был арестован, а потом выслан в Англию. После краткого пребывания в Лондоне он перебрался в Бельгию. Туда же приехала и графиня Валевская с сыном Александром.

Поженились они, как уже говорилось, 7 сентября 1816 года, а через год Мария умерла, успев родить еще одного сына, которого назвали Рудольфом. Ее муж дожил до 1863 года, а за два года до смерти его произвели в маршалы Франции. При этом он так и не пришел в себя, любой даже намек на влюбленность после смерти Марии он воспринимал как предательство и так и умер холостяком.

Смерть генерала Мордвинова

В 1823 году имела место нашумевшая дуэль между будущим графом и министром Павлом Дмитриевичем Киселевым и Иваном Николаевичем Мордвиновым, в ходе которой последний был убит. Эта «генеральская дуэль» стала результатом сложных армейских интриг и вызвала множество споров и разногласий, и вот почему. Приводим рассказ о ней поручика Н.В. Басаргина:

«В 1823 году случилось происшествие, породившее много толков и наделавшее много шуму в свое время. Это дуэль генерала Киселева с генералом Мордвиновым; я в это время был адъютантом первого и пользовался особенным его расположением. Вот как это происходило».

Дело было во 2-й армии. Одесским пехотным полком командовал подполковник Ярошевицкий, «человек грубый, необразованный, злой», сторонник аракчеевских реформ и бесконечной военной муштры. Офицеры полка, возненавидевшие своего командира, бросили между собой жребий, и тот, на кого пал жребий, штабс-капитан Рубановский, во время дивизионного смотра нанес Ярошевицкому публичное грубое оскорбление. Да что там оскорбление… Он просто публично избил Ярошевицкого. Это был бунт, событие исключительное – обычно, если между офицерами полка и командиром возникал конфликт, дело не доходило до публичных оскорблений, в крайнем случае, офицеры могли всем полком подать в отставку, сказаться больными, и после такого афронта заботой старших начальников было или убрать полкового командира, или образумить офицеров. Назначили следствие. Рубановского сослали в Сибирь, Ярошевицкого убрали (нельзя же было оставить во главе полка человека, которого перед строем подчиненный «бил по роже»!). При этом выяснилось, что командир бригады генерал Мордвинов знал о заговоре в Одесском полку, но «вместо того, чтобы заранее принять какие-то меры, он, как надобно полагать, сам испугался и ушел ночевать из своей палатки (перед самым смотром войска стояли в лагере) в другую бригаду».

Любимец царя генерал Киселев, бывший начальником штаба армии, «объявил генералу Мордвинову, что он знает все это, и что по долгу службы, несмотря на их знакомство, он будет советовать, чтобы удалили его от командования бригадой.

Так и сделалось: Мордвинов лишился бригады и был назначен состоять при дивизионном командире в другой дивизии. Тем дело казалось оконченным. Но враги Киселева, а он имел их немало, и в том числе генерала Рудзевича (корпусного командира), настроили Мордвинова, и тот полгода спустя пришел к нему «требовать удовлетворения за нанесенное будто бы ему оскорбление отнятием бригады».

Очевидно, что враги Киселева хотели поймать его в ловушку. Если бы он не принял вызов, то его положение было бы скомпрометировано и в армии, и Санкт-Петербурге (генералу грозила бы отставка). А если бы дуэль состоялась, император мог лишить Киселева должности, что было обычным наказанием за такой проступок в то время.

Далее поручик Н.В. Басаргин пишет так:

«Пришедши в гостиную, где находилась супруга Киселева и собрались уже гости, мы не нашли там генерала, но вскоре были позваны с Бурцовым к нему в кабинет. Тут показал он нам последнее письмо Мордвинова, в котором он назначал ему местом для дуэли местечко Ладыжин, лежащее в сорока верстах от Тульчина, требовал, чтобы он приехал туда в тот же день, взял с собою пистолеты, но секундантов не брал, чтобы не подвергнуть кого-либо ответственности.

Можно представить себе, как поразило нас это письмо. Тут Киселев рассказал нам свои прежние переговоры с Мордвиновым и объявил нам, что он решился ехать в Ладыжин сейчас, после обеда, пригласив Бурцова ему сопутствовать и поручив мне, в том случае, если он не приедет к вечеру, как-нибудь объяснить его отсутствие.

Войдя с нами в гостиную, он был очень любезен и казался веселым, за обедом же между разговором очень кстати сказал Бурцову, что им обоим надобно съездить в селение Клебань, где находился учебный батальон, пожурить офицеров за маленькие неисправности по службе, на которые жаловался ему батальонный командир.

Встав из-за стола, простясь с гостями и сказав, что ожидает их к вечеру, он ушел в кабинет, привел в порядок некоторые собственные и служебные дела и потом, простившись с женою, отправился с Бурцовым в крытых дрожках. Жена его ничего не подозревала.

Наступил вечер, собрались гости, загремела музыка и начались танцы. Мне грустно, больно было смотреть на веселившихся, и особенно на молодую его супругу, которая так горячо его любила и которая, ничего не зная, так беззаботно веселилась. Пробило полночь, он еще не возвращался. Жена его начинала беспокоиться, подбегала беспрестанно ко мне с вопросами об нем и, наконец, стала уже видимо тревожиться. Гости, заметив ее беспокойство, начали разъезжаться; я сам ушел и отправился к доктору Вольфу, все рассказал ему и предложил ехать со мной в Ладыжин. Мы послали за лошадьми, сели в перекладную, но чтобы несколько успокоить Киселеву, я заехал наперед к ней, очень хладнокровно спросил у нее ключ от кабинета, говоря, что генерал велел мне через нарочного привезти к нему некоторые бумаги. Это немного ее успокоило, я взял в кабинете несколько белых листов бумаги и отправился с Вольфом.

Перед самым рассветом мы подъезжали уже к Ладыжину, было еще темно, вдруг слышим стук экипажа и голос Киселева: «Ты ли, Басаргин?» И он, и мы остановились. «Поезжай скорее к Мордвинову, – сказал он Вольфу, – там Бурцов; ты же садись со мной и поедем домой», – прибавил он, обращаясь ко мне.

Дорогой он рассказал мне все, что произошло в Ладыжине. Они приехали туда часу в шестом пополудни, остановились в корчме, и Бурцов отправился к Мордвинову, который уже дожидался их. Он застал его в полной генеральской форме, объявил о прибытии Киселева и предложил быть свидетелем дуэли. Мордвинов, знавший Бурцова, охотно согласился на это и спросил, как одет Киселев. «В сюртуке», – отвечал Бурцов. «Он и тут хочет показать себя моим начальником, – возразил Мордвинов, – не мог одеться в полную форму, как бы следовало!»

Место поединка назначили за рекою Бугом, окружающей Ладыжин. Мордвинов переехал на пароме первый, потом Киселев и Бурцов. Они молча сошлись, отмерили восемнадцать шагов, согласились сойтись на восемь и стрелять без очереди. Мордвинов попробовал пистолеты и выбрал один из них (пистолеты были кухенрейтерские и принадлежали Бурцову)».

Дуэль происходила 24 июня 1823 года. Когда дуэлянты встали на места, Мордвинов сказал Киселеву:

– Объясните мне, Павел Дмитриевич…

Но тот перебил его и возразил:

– Теперь, кажется, не время объясняться, Иван Николаевич. Мы не дети и стоим уже с пистолетами в руках. Если бы вы прежде пожелали от меня объяснений, я не отказался бы удовлетворить вас.

– Ну, как вам угодно, – отвечал Мордвинов, – будем стреляться, пока один из нас не падет.

Они сошлись на восемь шагов (это была смертельная дистанция, во Франции, например, обычно стрелялись с тридцати – тридцати пяти шагов) и встали друг против друга, опустив пистолеты.

– Что же вы не стреляете? – спросил Мордвинов.

– Ожидаю вашего выстрела, – отвечал Киселев.

– Вы теперь не начальник мой, – возразил Мордвинов, – и не можете заставить меня стрелять первым.

– В таком случае, – сказал Киселев, – не лучше ли будет стрелять по команде. Пусть Бурцов командует, и по третьему разу мы оба выстрелим.

– Согласен, – ответил Мордвинов.

Они выстрелили по третьей команде Бурцова. Мордвинов метил в голову, и пуля прошла около самого виска противника. Киселев целил в ноги и попал в живот.

– Я ранен, – сказал Мордвинов почему-то по-французски.

Тогда Киселев и Бурцов подбежали к нему и, взяв под руки, довели до ближайшей корчмы. Пуля прошла навылет и повредила кишки. Тотчас же послали в местечко за доктором и по приходе его осмотрели рану – она оказалась смертельной.

И вот – окончание рассказа поручика Н.В. Басаргина:

«Приехавши в Тульчин, Киселев сейчас передал должность свою дежурному генералу, донес о происшествии главнокомандующему, находившемуся в это время у себя в деревне, и написал государю. Дежурный генерал нарядил следствие и распорядился похоронами. Следствие было представлено по начальству императору Александру.

Киселев в ожидании высочайшего решения сначала жил в Тульчине, без всякого дела, проводя время в семейном кругу. <…> И наконец, получил от генерала Дибича, бывшего тогда начальником Главного штаба, письмо, в котором тот извещал его, что государь, получив официальное представление его дела, вполне оправдывает его поступок и делает одно только замечание, что гораздо бы лучше было, если бы поединок был за границей».

Очевидно, что рассказ поручика Басаргина пристрастен, и в спорах об этой дуэли многие тогда защищали Мордвинова, считая его поступок вызовом честолюбивому карьеристу и выскочке. В частности, И.П. Липранди приводит один такой спор, в котором участвовали сам Липранди, А.С. Пушкин и его кишиневский сослуживец Н.С. Алексеев:

«Дуэль Киселева с Мордвиновым очень занимала его [Пушкина – Авт.]; в продолжении нескольких и многих дней он ни о чем другом не говорил, выпытывая мнения других: что на чьей стороне более чести, кто оказал более самоотвержения и т. п.? Он предпочитал поступок И.Н. Мордвинова как бригадного командира, вызвавшего начальника главного штаба, фаворита государя. Мнения были разделены. Я был за Киселева; <…> Н.С. Алексеев разделял также мое мнение, но Пушкин остался при своем, приписывая Алексееву пристрастие к Киселеву, с домом которого он был близок. Пушкин не переносил, как он говорил, «оскорбительной любезности временщика, для которого нет ничего священного», и пророчил Алексееву разочарование в своем идоле».

Отметим, что все участники этого спора очень неплохо разбирались в дуэлях, так что их разногласия отражают разнообразие прочтений поведения дуэлянтов, а вовсе не недостаточное понимание ими дуэльного ритуала.

Что же произошло?

А произошло дело совершенно необычное: командир бригады Мордвинов вызвал на дуэль начальника штаба 2-й армии. Большинство «знатоков чести» Мордвинова осуждали: эдак каждый подчиненный, недовольный начальником, станет с ним стреляться. Но тот же Пушкин находил в «генеральском поединке» другую сторону: ему нравилось, что никому почти не известный генерал смело вызвал на поединок «фаворита государя».

Генерал Мордвинов скончался, но перед смертью успел рассказать, что к дуэли его подталкивал генерал Рудзевич, а генерал Киселев сообщил о случившемся командующему армией П.Х. Витгенштейну. Плюс он написал письмо императору:

«Я считал своим долгом не укрываться под покровительством закона, но принять вызов и тем доказать, что честь человека служащего нераздельна от чести частного человека».

Затем он добился личного свидания с Александром I, был благосклонно принят и прощен. А потом он выплачивал вдове генерала Мордвинова денежное содержание до самой ее смерти. Он стал графом, управлял Дунайскими княжествами, находившимися под протекторатом России, под его руководством были приняты первые конституции Молдавии и Валахии. Он стал министром, почетным членом Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, потом был российским послом во Франции.