Текст книги "Наполеон"

Глава шестая
Государственный переворот 18 брюмера

Неизв. художник. Портрет генерала Мюрата. Нач. XIX века

Морис Оранж. Наполеон у Пирамид. 1899

Франсуа-Ксавье Фабр. Портрет Люсьена Бонапарта. Ок.1800

Зачем Наполеон бежал из Египта? По мнению многих историков, он вернулся во Францию с твердым намерением покончить с Директорией и захватить власть. Но вот, например, историк А. З. Манфред уверен, что, когда генерал Бонапарт, «спасаясь от неотвратимо надвигавшегося краха в Египте, приехал в Париж, он отнюдь не был обуреваем идеей государственного переворота, ему было не до того. Он был озабочен мыслью, как избежать возмездия за самовольное бегство из армии, брошенной на произвол судьбы. Но, встречаясь с разного рода людьми в столице, он своим даром быстрой ориентации в обстановке сразу же уловил идеи, носившиеся в воздухе»[44]44
  Манфред А. З. Наполеон Бонапарт. М.: 1972.


[Закрыть].

Положение во Франции было таким, что кризис представлялся неминуемым, и он разразился бы, даже если бы Наполеон остался на Востоке. Положение это характеризовалось внутренней нестабильностью (восстания бедноты, заговоры роялистов и т. д.). Последствия революции уже давно заставляли все большее количество людей мечтать о «порядке» и «твердой руке», которая его наведет. К 1799 году Директория не просто потеряла авторитет в глазах общества, но и всем уже порядком надоела.

Оноре де Бальзак, воссоздавая картину событий 1799 года в своем романе «Шуаны», писал: «Декреты Республики уже не опирались на идеи, обладавшие великой моральной силой, на патриотизм или террор, которые когда-то заставляли выполнять их, на бумаге создавались миллионы франков и сотни тысяч солдат, но ни деньги не поступали в казну, ни солдаты – в армию. Пружина революции ослабла в неумелых руках, и законы, вместо того чтобы подчинить себе обстоятельства, приспособлялись к ним»[45]45
  Оноре де Бальзак. Шуаны, или Бретань в 1799 года (пер. с фр.). М.: 2013.


[Закрыть].

По сути, идея переворота и диктатуры, но при сохранении определенных основ конституционности, буквально витала в воздухе. Роль «сильной руки» мысленно примеряли на себя многие. Вокруг постоянно звучало, что так больше продолжаться не может…

И вот во Францию вдруг вернулся генерал Бонапарт.

Накануне государственного переворота 18 брюмера VIII года (9 ноября 1799 года) Наполеон обедал у Камбасереса – очень мудрого и очень влиятельного в Париже человека. В то время он был министром юстиции, и об этом обеде интересную ремарку делает историк Альбер Вандаль:

«По поводу этого обеда сложилась легенда по милости самого Бонапарта; рассказывали, будто он встретился там с Трейльяром, Мерленом, Тарге и другими знаменитыми юрисконсультами, и они все вместе обсуждали будущий гражданский кодекс, создавая основы этого великого уложения, причем генерал поражал своих собеседников необычайной свободой ума и неожиданностью интуиций. На самом деле, Камбасерес не пригласил ни одного юрисконсульта, а лишь нескольких генералов и администраторов, посвященных в тайну. Беседа отнюдь не поднималась до ясных высот разума, – напротив, шла очень вяло, и обед был совсем не веселый: каждый думал о завтрашнем дне и о том, что он, в сущности, рискует своей головой»[46]46
  Vandal, Albert. L’avénement de Bonaparte. Paris, 1908.


[Закрыть].

Главные заговорщики (Наполеон, два директора Эмманюэль де Сийес и Роже Дюко, Жозеф и Люсьен Бонапарты, Мюрат, Ланн, Бертье и Лефевр) действительно очень сильно рисковали.

В ночь накануне переворота Камбасерес практически не спал. Задолго до рассвета он прибыл в здание своего министерства и сказал кучеру, чтобы тот оставался поблизости и ждал его указаний. Потом он приказал растопить камин…

Следует отметить, что на случай неудачи с генералом Бонапартом у осторожного Камбасереса был заготовлен запасной вариант триумвирата, в состав которого входили генералы Бернадотт и Ожеро, в душе ненавидевшие корсиканца и ждавшие первой возможности предать его суду в качестве государственного преступника.

Но «маленький наглец» не оплошал. На заре, часов в шесть, надежные офицеры собрались позавтракать в доме генерала Бонапарта. Потом Наполеон вскочил на лошадь, а остальные присоединились к нему со своими войсками. В семь часов собрался Совет Старейшин. Сийес устроил так, что приглашения на это чрезвычайное заседание получили не все – только посвященные в тайну…

Поль Баррас в это время ничего не знал и неторопливо принимал ванну. Потом к нему пришел Шарль-Морис де Талейран с советом подать в отставку. Баррас все сразу понял и согласился, и от него отправился секретарь к Наполеону. Последний накинулся на несчастного с такими словами:

– Что вы сделали с Францией, которую я возвеличил? Я оставил вам победы, а застал поражения. Я доставил вам миллионы из Италии, а нашел всеобщую нищету… Подобное не может продолжаться…

Два члена Директории Луи-Жером Гойе и Жан-Франсуа Мулен отказались подать в отставку и были взяты под стражу. Вечером победители собрались в Тюильри и держали совет, как завтра утром отделаться от оппозиции в Законодательном корпусе. Присутствовавшие депутаты высказали сильные опасения насчет настроения своих товарищей и заговорили про меры предосторожности. Но Наполеон и слышать этого не хотел.

– К чему эти опасения? – кричал он. – Ведь мы идем заодно с нацией, и нашему торжеству нет дела до меньшинства!

Большинство… Меньшинство… Понятно, что все это – понятия относительные. Большая часть торжествует. Но над кем? Над меньшей частью? А может быть, над лучшей? Да и вообще настоящий политик не должен представлять большинство, он должен его создавать. Как говорил британский историк и философ Томас Карлейль, «всякое новое мнение вначале разделяется меньшинством из одного человека»[47]47
  Энциклопедия ума или словарь избранных мыслей. М.: 1998.


[Закрыть].

На другой день после полудня оппозиция явилась в полном своем составе и оживленно напала на Наполеона и его сторонников. Громче всех говорили приверженцы Директории в Совете Пятисот, и их никак не мог успокоить Люсьен Бонапарт. Его брат Наполеон вынужден был вмешаться, говоря о мрачных заговорах, о несправедливой клевете в адрес его особы, о спасении республики. Его постоянно прерывали.

Жан-Адриен Бигонне, депутат от города Макона, крикнул Наполеону:

– Что вы делаете, дерзновенный? Вы оскверняете святилище закона!

Наполеону на миг сделалось страшно. Он начал сбивчиво объяснять, что он не Кромвель и не Цезарь, что он всегда служил Республике, но его прервали и стали требовать имена других заговорщиков. Раздались крики: «Вне закона!» и «Долой диктатора!». Наполеон стоял словно в трансе, даже не отвечая на обвинения. Выручил его генерал Лефевр. Во главе группы гренадеров он ворвался в помещение и с криком: «Спасем нашего генерала!» буквально вытащил Наполеона из зала. Тот еще какое-то время бездействовал и никак не реагировал на предложение Мюрата решить все силой оружия. Но в последний момент, когда уже, казалось, все пропало, Наполеон вышел к войскам, сумел их убедить действовать решительно, а Мюрат и Леклерк разогнали законодателей. Разогнали в прямом смысле этого слова: Люсьен Бонапарт, возглавлявший Совет Пятисот, закричал в негодовании, что его брата хотят убить, вскочил на лошадь и обратился с речью к солдатам с призывом освободить собрание от кучки убийц, поработивших большинство. Забили барабаны, гренадеры со штыками наперевес вторглись в зал и насмерть перепуганные депутаты, только что клявшиеся умереть за конституцию, бросились бежать – кто в двери, кто в окна.

Так верховная власть республики – Директория и Совет Пятисот – были ликвидированы, а Совет Старейшин (верхняя палата законодательной власти) показал себя покорным и готовым исполнять приказы заговорщиков.

Франция безропотно склонилась к ногам Наполеона, возглавившего вместе с Эмманюэлем де Сийесом и Роже Дюко, вовремя ушедшими в отставку с постов директоров, временную консульскую комиссию, созданную для создания во Франции новой конституции. Камбасерес облегченно вздохнул и вышел из тени.

Временные консулы приступили к исполнению своих обязанностей с 11 ноября 1799 года. На первом же заседании было решено, что обязанности председателя каждый из них будет выполнять поочередно в течение одного дня, приобретая на этот срок лишь титул очередного консула.

Следуя алфавитному порядку, Бонапарт председательствовал на первом заседании, на втором председателем был Дюко, на третьем – Сийес и т. д. Таким образом, временное Консульство представляло собой ту же Директорию, но в составе, сокращенном до трех человек.

* * *

Через месяц была подготовлена соответствующая конституция, но ее необходимо было провести через процедуру всенародного голосования. Необходимо – нет проблем. Были пущены в ход все средства, чтобы обеспечить успех этого плебисцита. Историк Альбер Вандаль в связи с этим пишет: «Что конституция будет принята, это не подлежало сомнению, но друзья Бонапарта несколько боялись оцепенения и инертности масс. При прежних плебисцитах народ никогда не отвечал на поставленный ему вопрос отрицательно, но воздерживавшихся от подачи голоса всегда было несравненно больше, чем голосовавших»[48]48
  Vandal, Albert. L’avénement de Bonaparte. Paris, 1908.


[Закрыть].

* * *

С 13 (25) декабря 1799 года вступила в силу Конституция VIII года. Фактически она установила диктатуру первого консула (Наполеона Бонапарта), но прямо не провозглашала ее. В тексте было указано нечто не вполне ясное: «Первый консул наделен особыми функциями и полномочиями, которые он может временно дополнять в случае надобности при помощи своих коллег»[49]49
  Манфред А. З. Наполеон Бонапарт. М.: 1972.


[Закрыть]. Однако при всей неопределенности этой статьи из нее все же можно было понять, что первый консул при желании может обладать неограниченной властью.

До этого был проведен плебисцит (от древнеримского Plebiscitum, что переводится как «Что народ устанавливает»), который еще называют плебисцитом VIII года, и на нем, по официальным данным, «за» проголосовало 3 011 007 человек, «против» – всего 1562 человека.

Следует отметить, что реальных голосов «за» было подано лишь чуть больше полутора миллионов. Эти цифры показались тогдашнему министру внутренних дел Люсьену Бонапарту слишком несерьезными, и он самовольно добавил к ним численность сухопутной армии и флота, подразумевая, что все военные, конечно же, проголосовали бы «за». В некоторых частях голосование действительно проводилось, но солдаты там отвечали на вопрос командира хором, поэтому голосов «против» просто не было слышно. Кроме того, Люсьен Бонапарт добавил к проголосовавшим «за» еще 900 000 человек. Главной задачей хитроумного брата Наполеона было всеми правдами и неправдами «перевалить» через трехмиллионный рубеж, что и было успешно сделано: вместо реальных 1 550 000 голосов было показано 3 011 007 голосов «за».

После объявления официальных результатов плебисцита Наполеон первым делом «убрал» неугодного ему консула Эмманюэля де Сийеса – заставил его замолчать, дав ему 350 тысяч франков и недвижимость в Версале и Париже.

Пост второго консула «незаметно» перешел к юристу Жан-Жаку-Режи де Камбасересу, а третьим консулом стал финансист Шарль-Франсуа Лебрён.

Согласно новой конституции, законодательная власть делилась между Государственным советом, Трибунатом, Законодательным корпусом и Сенатом, что делало ее беспомощной и неповоротливой. Исполнительная власть, напротив, собиралась в один кулак первого консула, то есть Наполеона. Второй и третий консулы (Камбасерес и Лебрён) имели, по сути, только совещательные голоса.

* * *

В 1802 году второй консул Камбасерес начал намекать законодателям, что следовало бы как-то наградить Наполеона от лица всей нации. В ответ поступило предложение дать ему почетный титул «Отца народа». Естественно, подобное никак не могло удовлетворить амбиций первого консула, и Камбасерес принялся поодиночке уговаривать членов Сената пожаловать Наполеону титул пожизненного консула. Удивительно, но у сенаторов хватило мужества воспротивиться, и они ограничились постановлением, согласно которому Наполеон провозглашался первым консулом всего лишь на новый 10-летний срок.

Тогда по совету Камбасереса Наполеон написал Сенату, что хочет обратиться к народу, чтобы узнать, стоит ли ему принимать это предложение. 10 мая Камбасерес созвал Государственный совет, чтобы решить в связи с этим письмом первого консула, каким образом и о чем должен быть спрошен французский народ.

Результат подготовительной работы Камбасереса известен: перед народом Франции был поставлен вопрос «Быть ли Наполеону Бонапарту пожизненным консулом?» Такая формулировка вопроса была равносильна очередному государственному перевороту, ведь существовавшая в то время в стране конституция ничего подобного не предусматривала. Но французские законодатели лишь склонили головы перед свершившимся фактом.

В результате, так называемый плебисцит Х года состоялся, и его результаты, официально оглашенные 2 августа 1802 года, оказались следующими: за пожизненное консульство Наполеона «проголосовало» 3 653 600 человек (99,8 % голосовавших), против – лишь 8272 человека (0,2 %).

Результаты эти оставляют двойственное впечатление. С одной стороны, показанные 99,8 % не удивительны, ведь голосование проводилось открыто, и тот, кто хотел проголосовать «против», должен был выражать свое мнение письменно и на глазах у многих свидетелей. Для этого необходима известная смелость. В 1802 году «свободное волеизъявление граждан» было связано с риском для жизни. В своих «Воспоминаниях» Станислас де Жирарден, например, рассказывает об одном генерале, который созвал своих солдат и заявил им: «Товарищи, сегодня стоит вопрос о провозглашении генерала Бонапарта пожизненным консулом. Все свободны в своих мнениях, но я должен предупредить, что первый из вас, кто не проголосует за пожизненное консульство, будет мною расстрелян прямо перед строем»[50]50
  Girardin, Louis-Stanislas. Mémoires, journal et souvenirs de S. Girardin. Paris, 1829.


[Закрыть].

С другой стороны, 8272 голоса «против» кажутся чем-то сверхъестественным. Ведь все эти тысячи людей очень рисковали, рисковали жизнью в самом прямом смысле этого слова. Кто же были эти отчаянные храбрецы? Прежде всего, «против» голосовали идейные республиканцы, которых было много среди высшего офицерского состава армии. В частности, отважный генерал Латур-Мобур открыто обратился к Наполеону с заявлением, что сможет голосовать «за» только при условии, если будет восстановлена свобода печати.

Лора д’Абрантес, жена генерала Жюно, в своих «Мемуарах» приводит рассказ о том, что, будучи простодушным и честным человеком, ее муж, бывший в то время военным комендантом Парижа, прямо сказал Наполеону о ходящих особенно в провинции сомнениях относительно законности и правильности проведения всенародного голосования.

Честолюбивый Бонапарт тогда вспылил:

– Что такое? Меня признала вся Франция, а я нахожу цензоров среди своих самых дорогих друзей!

– Ну вот, моя бедная Лора, – печально констатировал потом Жюно – я сказал то, что думал, но мне начинает казаться, что у нас уже нельзя говорить правду, чтобы не прогневить кого-либо.

И так думал один из самых преданных Наполеону людей! Что же говорить об остальных, например, о генералах Моро, Пишегрю, Лекурбе, Карно и многих других, так и не признавших власти Наполеона Бонапарта?

Голосовали «против» и простые солдаты. Так, например, в «Мемуарах» графа Мио де Мелито приводится такой факт: в одной артиллерийской роте, например, из 50 человек «против» проголосовали 38 человек или 76 %[51]51
  Miot de Melito, André-François. Mémoires du comte Miot de Melito, ancien ministre, ambassadeur, conseiller d’Etat et membre de l’Institut (1788–1815). Volume 1. Paris, 1858.


[Закрыть].

Высказался против пожизненного консульства и такой знаменитый политический деятель эпохи революции, как маркиз де Лафайетт. В целом можно сделать вывод, что плебисцит о пожизненном консульстве окончательно положил конец связи Наполеона с либералами закалки 1789 года.

* * *

Первый консул, пожизненный консул, император – такова удивительная эволюция человека, которому «всегда были ненавистны преступления, даже оправданные интересами государства», всего за пять лет, прошедших после его позорного бегства из Египта.

Историк Огюст Минье отмечает, что с Наполеоном французы «бросились в Империю, как в свое время они бросились в Революцию»[52]52
  Mignet, Auguste. Histoire de la Révolution française. Paris, 1824.


[Закрыть]. И это было совсем не случайно. Как утверждает Натали Петито, «логика ситуации требовала, чтобы появился либо диктатор, чтобы продолжить Революцию, либо кто-то из Бурбонов, чтобы с ней покончить»[53]53
  Petiteau, Natalie. Napoléon, de la mythologie à l’histoire. Paris, 2004.


[Закрыть]. В лице Наполеона Франция нашла такого диктатора, и он сел на пустовавший трон.

Теперь во Франции, как написал Стендаль, «правление десятка трусливых казнокрадов и предателей сменилось военным деспотизмом»[54]54
  Стендаль. Жизнь Наполеона. Воспоминания о Наполеоне. Собрание сочинений (пер. с фр.). Том 11. М.: 1959.


[Закрыть].

По сути, Наполеон открыл царство деспотизма», отстранив других людей от участия в государственных делах. Диктатор и не думал продолжать то, что было начато Революцией. Будучи простым генералом, он решил командовать Францией как своими солдатами, и безо всяких возражений.

Глава седьмая
Победа при Маренго

Жан. Брок. Смерть генерала Дезе. 1806

Луи-Франсуа Лежен. Сражение при Маренго. 1802

Андреа Аппиани. Портрет генерала Дезе. Ок. 1800–1801

В момент прихода Наполеона к власти Франция находилась в состоянии войны с Англией и Австрией, причем последняя, пока Наполеона не было в Европе, вернула себе Северную Италию. Необходим был новый итальянский поход, и в мае 1800 года, перейдя за десять дней через Альпы, французская армия неожиданно появилась в Северной Италии.

Все было начато и закончено в битве при Маренго 14 июня 1800 года (25 прериаля VIII года).

Один из главных поклонников Наполеона историк Бен Вейдер в своей книге «Блистательный Бонапарт» пишет: «В июне 1800 года Наполеон победил австрийцев при Маренго»[55]55
  Бен Вейдер. Блистательный Бонапарт (пер. с фр.). М.: 1992.


[Закрыть]. Это мнение давно стало каноническим, и его в разных вариантах повторяют очень многие. На самом же деле, как это часто бывает, все обстояло не совсем так. Вернее, совсем не так.

Краткая предыстория знаменитого сражения при Маренго такова.

После неудачи в Египте Наполеону необходима была быстрая, полновесная и триумфальная победа. И этот победоносный удар непременно должна была нанести армия под личным командованием новоявленного первого консула.

Готовясь к войне и желая усыпить бдительность австрийцев, Наполеон пошел на ряд хитростей. Официально было объявлено, что у восточных границ Франции собирается армия под командованием генерала Моро. Эта армия была предназначена для вторжения в Германию и последующего марш-броска на Вену. Одновременно, втайне от всех, недалеко от границы со Швейцарией стала формироваться другая армия, получившая название «резервной». В Дижоне был собран многочисленный штаб и примерно 7000–8000 солдат, в основном новобранцев и ветеранов. Очень быстро, как и надеялся Наполеон, эта армия «детей и калек» привлекла внимание австрийских шпионов, и в венских газетах было объявлено, что секрет Наполеона раскрыт.

Однако истинного плана Наполеона не знал никто. В обстановке полной секретности к юго-восточным границам Франции двигались войска. Армия не собиралась в одном месте, как это практиковалось обычно (иначе ее существование было бы мгновенно раскрыто), а состояла из самостоятельных разрозненных частей, которые в одно время должны были собраться в назначенном месте. 6 мая 1800 года Наполеон покинул Париж, 8 мая прибыл в Женеву, а 14 мая был отдан приказ выступать.

Общий план кампании был весьма рискованным: предполагалось преодолеть Сен-Готардский горный перевал, спуститься в Ломбардию и ударить в тыл австрийской армии, которой командовал генерал Михаэль Фридрих Бенедикт фон Мелас, отрезав ей пути к отступлению. Преодолев в труднейших условиях Альпы, армия Наполеона вторглась в Ломбардию. 24 мая авангард армии под командованием генерала Ланна разбил австрийский заслон у Ивреа, и 2 июня французы вступили в Милан.

И здесь, пытаясь перекрыть возможные пути отступления австрийцев, Наполеон совершил серьезную ошибку: он распылил свои силы, и в скором времени положение французов стало очень тяжелым.

Историк Вильям Миллиган Слоон характеризует действия Наполеона так: «На этот раз, впрочем, он как будто изменил своему принципу и разбросал не менее двадцати трех тысяч человек во все стороны, частью для того, чтобы отрезать австрийцам возможность уйти на север, восток или юг, частью же для различных целей, так что у него под рукой осталось всего лишь тридцать четыре тысячи человек. Самоуверенность первого консула до известной степени оправдывалась промахами неприятеля, но чуть не обошлась ему очень дорого»[56]56
  Вильям Миллиган Слоон. Новое жизнеописание Наполеона I (пер. с англ.). Том 1. М.: 1997.


[Закрыть].

* * *

К вечеру 13 июня французы заняли деревню Маренго, при этом дивизия генерала Буде была послана на юг по дороге к Нови, дивизия Лапуапа была отправлена на север к Валенце, а дивизия Луазона – оставлена в тылу в Пьяченце.

Историк А. З. Манфред справедливо отмечает, что, «накануне сражения главнокомандующий вследствие фатальных просчетов в оценке сил и намерений противника ослабил свои собственные силы».[57]57
  Манфред А. З. Наполеон Бонапарт. М.: 1972.


[Закрыть] Ошибка Наполеона заключалась в том, что он считал совершенно невероятной возможность того, что австрийцы осмелятся сами атаковать его. Но они осмелились, и это застало французское командование врасплох.

Поле предстоявшего сражения выглядело так. Город Алессандрия находится на изгибе реки Танаро недалеко от места впадения в нее реки Бормида. На небольшом расстоянии в глубокой впадине протекает ручей, называемый Фонтаноне: он сначала следует почти параллельно большой реке, потом отходит от нее, снова приближается и, наконец, берет прежнее направление, впадая в болото в районе, где река Танаро впадает в полноводную По. Фонтаноне, изгибаясь, протекает через деревню Маренго. Территория между Бормидой, Фонтаноне и Маренго и представляла собой поле сражения.

14 июня генерал Виктор с двумя дивизиями и кавалерией Келлермана оборонял участок перед деревней Маренго и ее саму: ферма Стортильяна, расположенная между Бормидой и Фонтаноне, была основным опорным пунктом этой линии. Генерал Ланн с дивизиями Моннье и Ватрена и кавалерией Шампо составлял правое крыло французской армии. Одна бригада дивизии Моннье под командованием генерала Карра Сен-Сира должна была занимать и удерживать деревню Кастельчериоло, образуя крайний правый фланг: ее должна была поддерживать кавалерия генерала Шампо. Кавалерийская бригада генерала Риво, стоявшая в Сало, казалось бы, была забыта и в течение всего утра не получала никаких приказов.

Австрийцы синхронно атаковали Маренго и все пространство между деревней и Бормидой, а также ферму Стортильяна, но делали они это медленно и вяло. «При этом, – как утверждает участник сражения, будущий маршал Мармон, – один-единственный сильный удар мог решить вопрос и обеспечить удачный исход сражения».[58]58
  Marmont, Auguste-Frédéric. Mémoires du maréchal Marmont, duc de Raguse. Tome III. Paris, 1857.


[Закрыть] Генерал Виктор долго сопротивлялся и в течение нескольких часов отбивал все атаки. Затем, когда австрийцы попытались обойти его правый фланг, вступил в действие Ланн. Кастельчериоло была с боем взята. Ланн был вынужден ввести в дело резервы: ему удалось вновь захватить деревню, но затем он опять уступил ее.

Ручей Фонтаноне перед фронтом армии Наполеона представлял собой большое препятствие для разворачивания австрийских войск, которые ничего заранее не подготовили, чтобы облегчить проход, и долго оставались зажатыми в этом узком пространстве… В конце концов, им удалось выбраться. Они захватили ферму Стортильяна, обошли левый фланг французов, и находившаяся здесь часть французской армии была приведена в большой беспорядок.

Французские войска, увидев реальную угрозу с обоих флангов, начали оставлять Маренго и отступать, правда, медленно и в полном порядке. Было взято направление на Сан-Джулиано, причем движение осуществлялось параллельно большой дороге. Кровопролитное сражение сократило численность практически всех батальонов на четверть, и почти все французские орудия были повреждены: только пять из них были способны отстреливаться при отступлении.

Наполеон послал адъютантов за Дезэ и Лапуапом. Его послание к генералу Дезэ было похоже на мольбу: «Ради Бога, приходи скорее, если можешь!»

К счастью, войска Дезэ, задержанные разлившейся рекой, не успели отойти слишком далеко, и адъютант Наполеона настиг их примерно в час дня. До Лапуапа же удалось добраться лишь к вечеру, и тот физически уже не мог принять участия в сражении.

В это время Наполеон ввел в бой резервы. Это ненадолго укрепило корпус Ланна и центр французской позиции. Однако, убедившись, что все возможности французов уже исчерпаны, австрийцы усилили натиск. Тогда в бой были брошены гренадеры консульской гвардии, то есть последнее, что оставалось у Наполеона. Гренадеры как «гранитный редут» встали под атаки австрийской пехоты и конницы, но решить участь сражения они уже не могли.

В 15 часов, после отчаянного сопротивления, французские войска стали отступать под прикрытием корпуса Ланна и консульской гвардии. Это героическое отступление запомнилось австрийцам. За три часа Ланн, отступая, прошел примерно четыре километра. Неоднократно он останавливался и под картечным огнем бросал своих солдат в штыки. При этом 24 австрийских орудия палили по нему практически в упор. Ядра пробивали в плотных каре целые коридоры, куда стремительно бросались австрийские кавалеристы и гренадеры, но французские гвардейцы еще теснее сжимали свои ряды и отражали атаки.

72-я полубригада дивизии Моннье отличилась во время этого отступления: приняв боевое построение, атакованная большим отрядом кавалерии и полностью окруженная, она не проявила ни малейшего страха: два первых ряда стреляли вперед, а третий ряд, совершив полуоборот, стрелял назад.

Однако мужество и героизм французов не могли спасти положение. Им грозило полное поражение, и поле боя оставалось за австрийцами. Счастливый барон фон Мелас даже послал в Вену курьера с известием о своей грандиозной победе. Австрийский двор в полном составе пустился в пляс, и шампанское полилось рекой. Сам Мелас, получив легкое ранение, уехал на отдых в Алессандрию, поручив преследование французов своему начальнику штаба генералу Антону фон Цаху. И тот, построив войска в походную колонну, пошел следом за отступавшими по всему фронту войсками Наполеона.

* * *

Было около 16 часов. Фактически Наполеона ждало бы полное фиаско, если бы генерал Дезэ с дивизией Буде в последний момент не подоспел ему на выручку.

Дезэ, ставший дивизионным генералом в 25 лет, обогнал быстро шедшую на помощь погибающей армии дивизию Буде и явился к первому консулу. Он нашел состояние дел ужасным и высказал об этом свое мнение. Не слезая с лошадей, генералы провели импровизированный военный совет. После этого Дезэ вынул часы и хладнокровно сказал:

– Первое сражение проиграно. Но еще есть время начать второе.

Затем он повернулся к начальнику артиллерии генералу Мармону и приказал:

– Надо обрушить на противника мощный огонь артиллерии, а уже затем предпринимать атаку; без этого она обречена на провал. Нам необходим хороший артиллерийский огонь.

Мармон смог составить батарею лишь из 18 оставшихся у него орудий. Как и предполагал Дезэ, сильный и внезапный артиллерийский огонь сначала вызвал замешательство в рядах уверенных в своей победе австрийцев, а затем и остановил их.

В это время подошедшая дивизия Буде построилась в атакующую побатальонную колонну. После двадцатиминутного непрерывного артиллерийского огня французы двинулись в наступление. Примерно 3000 австрийских гренадер во главе с генералом Цахом были уничтожены или взяты в плен. Около 2000 австрийских кавалеристов, стоявших на расстоянии полувыстрела пушки, наблюдали за этим беспорядком, но не оказали своим никакого содействия. Как впоследствии вспоминал Мармон, «они могли бы легко все поправить, и их бездействие покрыло позором их командира»[59]59
  Marmont, Auguste-Frédéric. Mémoires du maréchal Marmont, duc de Raguse. Tome III. Paris, 1857.


[Закрыть].

К несчастью, в первые же минуты этой атаки отважный генерал Дезэ был сражен пулей, попавшей ему точно в грудь. Маршал Мармон, хорошо знавший Дезэ, характеризует его в своих «Мемуарах» следующим образом: «Он был храбрее всех, причем отличался той непритязательной храбростью, которая не стремилась быть отмеченной. Прежде всего, он был человеком совести, человеком долга, строгим к себе и справедливым к другим, очень деликатным в отношении денег, но экономным до скупости, уважаемым всеми, кто его окружал. Его смерть стала большой потерей для Франции»[60]60
  Marmont, Auguste-Frédéric. Mémoires du maréchal Marmont, duc de Raguse. Tome III. Paris, 1857.


[Закрыть].

Итак, решительная атака Дезэ заставила австрийцев дрогнуть. Генерал Ланн контратаковал их центр, смял и опрокинул его. В рядах австрийцев началась паника. К 17 часам вся неприятельская армия побежала назад к реке Бормида. Проигранная первоначально битва превратилась в сокрушительную победу.

При Маренго австрийцы потеряли 6000 человек убитыми, около 8000 человек пленными, 25 знамен и 40 пушек. Их воля к сопротивлению была сломлена. На следующий день Мелас послал в штаб Наполеона парламентеров с просьбой о перемирии, и это оказалось весьма кстати, так как победители были слишком измучены, чтобы преследовать своего разбитого противника.

9 февраля 1801 года (20 плювиоза IX года) австрийский министр иностранных дел граф Людвиг фон Кобенцль заключил с французами Люневильский мир, по которому к Франции отошли Пьемонт, Ломбардия и вся Италия до реки Минчо. Как неизбежное следствие победы при Маренго 25 марта 1802 года (4 жерминаля X года) между Францией и Англией был заключен Амьенский мир. Десятилетие войн революции было закончено.

* * *

Маренго, без сомнения, стало важнейшим поворотным пунктом в карьере Наполеона. Он вернулся в Париж настоящим национальным героем.

Историк Жак Бенвиль пишет: «Что такое Маренго? Ватерлоо, которое закончилось удачно, из-за того, что Дезэ оказался Груши, прибывшим вовремя. 14 июня 1800 года Наполеон бросил вызов судьбе и победил <…> Если бы австрийцы победили при Маренго, а они считали себя таковыми до того момента, когда Дезэ решил исход дня, вполне возможно, что Консульство было бы лишь коротким эпизодом. Оно длилось бы всего на десять недель дольше, чем Сто дней»[61]61
  Bainville, Jacques. Napoléon. Paris, 1958.


[Закрыть].

Получается, что Наполеону очень повезло с его подчиненными. Особенно с Дезэ. Именно он вырвал для Бонапарта эту победу. Но вся слава победителя при Маренго досталась именно Наполеону. И это на многие годы стало одним из важнейших элементов его «фирменного стиля». И сражение при Маренго именно в таком виде вошло в историю.

Можно себе представить ликующий австрийский двор, в который ворвался запыленный гонец с пренеприятнейшим известием: вышла небольшая ошибочка, мы не блистательно выиграли сражение при Маренго, а катастрофически проиграли его. Потеряли кучу людей, знамен и пушек, а вместе с этим и всю Италию…