Текст книги "Не здесь и не сейчас. Роман"

 
15
 

Максим появился в университете за час до окончания приема документов. Главный корпус кипел. Сквозь гомонящую толпу постоянно сновали группы из самых беспокойных абитуриентов. Обстановка пробудила в Максе спортивный азарт, и он сам не заметил, как появилась цель: поступить во что бы то ни стало. Взглянув на данные о конкурсе (филфак – 1,5 заявления на место; РГФ – 7,5), Макс перешел к расписанию и начал прикидывать шансы. «Вроде выходит, что надо на филфак. Но там русский и литература устно, причем, уже завтра. А на РГФ первый экзамен – английский, и не завтра, а через два дня. Завтра я русский устно даже на три не сдам. Попробовать English послезавтра на четыре… Да, блин, а почему нет? Конечно, по слухам, парней на филфак берут не глядя, но ведь не факт, а куража при этом ноль. Не поступишь при полутора на место – опозоришься. А при семи с половиной на место пролететь не стыдно, значит, и прорваться шансов больше…»

– Привет, – услышал он за спиной голос Станиславы, и, оборачиваясь, с досадой подумал: «Fuck, ну я же не хочу ее видеть, зачем это все…».

– Да, привет, – он напрягся в ожидании вопросов о том, куда он исчез, и что вообще случилось. Однако вместо этого услышал:

– Ты на РГФ?

– Пока не знаю.

– Но… Ты же обещал. Помнишь, когда я попросила, ты пообещал, что поступать будем вместе. Я неделю назад подала документы. На РГФ. Мы ведь, когда знакомились, на РГФ собирались…

Сказав это, девушка неуверенно улыбнулась.

– Да, но это было… Было до… ну, неважно, не понимаю просто, скажи лучше, тебе-то зачем? Разве это важно? Сейчас, я имею в виду, сейчас это важно, какой в этом смысл? Меня все равно в армию заберут. При чем тут вообще РГФ и… – Макс осекся, чуть не сказав «ты».

– Но ведь ты обещал.

Он ожидал чего угодно – деланого безразличия, надменности, упреков, вопросов, может, даже просьб и слез, но не этого странного требования. Причину Станислава с неприятной, означавшей полное равнодушие откровенностью, объяснила ему год спустя. «Если я правильно понимаю о чем ты, – не то сказала, не то написала она, – это, наверное, все оттого, что мне тогда почему-то очень хотелось быть с тобой. Я сильно переживала, вот и придумала себе такую странную надежду. Решила, что пока ты готов сдержать это обещание, оно нас связывает. Вечер, когда ты это пообещал, продолжается, и мы с тобой все еще вместе».

Они поднялись в приемную комиссию, где Макс подал документы на РГФ. Когда они выходили, Станислава сказала «спасибо», и снова улыбнулась какой-то извиняющейся улыбкой. Это вызвало у него тревогу, которая резко сменилась раздражением: ему показалось, будто его к чему-то принуждают, специально вызывая чувство жалости. Он очень хотел, чтоб она сейчас повторила то, что так легко сделала во время их последнего вечера – превратилась в надменную красавицу, к которой робеешь подойти на улице. Пока он соображал, как бы половчее от нее отвязаться, Станислава действительно переменилась, но не так, как ему хотелось. Недосягаемая красавица, которую смешно было бы жалеть, не появилась. Перед его бывшей девушкой просто возник какой-то невидимый экран, не пропускавший эмоций ни к ней, ни от нее. Она направилась к выходу, и, проходя мимо Макса, тихо сказала:

– Удачи на экзаменах.

 
16
 

Английский он сдал на четыре и несколько дней то радовался этой оценке, то досадовал, что запаса везения не хватило на пятерку. К одному заданию (согласование времен) он подготовился хорошо, зато не выучил ни одного топика3333
  Текст для пересказа (англ.).


[Закрыть]и вывернулся только благодаря иностранцам из «Кенгуру», общаясь с которыми он перестал стесняться говорить по-английски. Посетовав на неинтересный топик «At the Physical Training Lesson»3434
  «На уроке физкультуры» (англ.).


[Закрыть] и сообщив, что как футболист-разрядник от физкультуры был освобожден, Максим артистично вздохнул и назвал не включенную в программу тему, о которой просто мечтал бы поговорить. Экзаменатор с не обещавшей ничего хорошего усмешкой бросила: «Что ж, попробуйте», и он, компенсируя ошибки в произношении и грамматическую нищету текста избытком иностранных имен, интернациональных междометий и чисто русской горячностью, поведал экзаменатору о своей страсти к англоязычной рок-музыке. Страсти, вызванной в первую очередь именно текстами. Преподаватель предсказуемо попросила прочесть из любимого, и он понял, что, кажется, проскочил. Минут через пять дама весьма благожелательно прервала его посреди «Shine On You Crazy Diamond3535
  «Продолжай сиять, полоумный алмаз!» (англ.). Песня группы Pink Floyd из альбома «Wish you were here».


[Закрыть]» и спросила, есть ли у него медаль (медаль и пять на профильном экзамене означали зачисление без сдачи двух других экзаменов). Узнав, что медали нет, сказала:

– Тогда извините, сдавайте на отлично остальное. Вот если бы медаль или если бы не ваш «айСлэнд3636
  Имеется в виду «island» (остров). Буква «s» в этом слове не произносится.


[Закрыть]» в первой же фразе при чтении…

После английского выяснилось, что 7,5 заявлений на место – это, в общем-то, не смертельно. Решив поступать на РГФ, очень многие конкуренты Макса переоценили свои возможности. На английском десятки абитуриентов получили неуд, и в результате конкурс сократился вдвое. Уцелевших на профильном экзамене ждали русский/литература (устно) и сочинение. Ни разу не получить на оставшихся экзаменах «три» было условием необходимым, но отнюдь не достаточным. Для сохранения шансов как минимум что-то одно следовало сдать на «пять». А готовность Макса к русскому/литературе позволяла рассчитывать только на сочинение, пятерка за которое случалась на вступительных экзаменах раз в десять лет.

На консультации перед русским/литературой Макс узнал, что Марат уже дня два лежит в больнице со сломанной челюстью. Инцидент произошел из-за одной смазливой студентки, которая согласилась отпраздновать свой день рождения тет-а-тет с Маратом. Именинница забыла предупредить, что параллельно крутит с каким-то жутко ревнивым бандитом, который ее выследил и вторгся в комнату Марата минут через пять после начала праздника.

У больничной койки дежурила виновница происшествия. Юля была из тех самых записных и отлично упакованных красавиц, в присутствии которых Макс робел. Больной с помощью жестов и мычания представил их друг другу, после чего отправился на вечерние процедуры. Макс с Юлей вышли из палаты порознь, но у выхода с больничной территории девушка догнала нового знакомого и совершенно серьезно попросила присутствовать на ее дне рождения. Макс чуть не поперхнулся.

– Юля, супер, отличная шутка. Конечно, если тебе теперь и приглашать парней на свидание, то именно здесь, у одра, так сказать, предыдущего потерпевшего. Чтоб сразу проверить, сильно ли любят.

Выдав этот экспромт, Макс, нередко как бы наблюдавший за собой со стороны, удивился, что так раскованно ответил малознакомой девушке c лейблом «high society3737
  Высшее общество (англ.).


[Закрыть]».

Выяснилось, однако, что Юля не шутит. Сегодня ей нужен был не кавалер, а исполнитель роли кавалера. Планировалось скромное торжество в тесном семейном кругу с двумя приехавшими издалека тетушками, и родители хотели видеть таинственного жениха своей дочери, с которым дочь, по ее словам, встречается больше двух лет. То есть с тех самых пор, как первый раз не ночевала дома.

– Блин, ну тебе трудно, что ли, девушке помочь? – картинно надулась Юля. – Кстати, ты давно ел? Мама отлично готовит, стол будет хороший. И выпить можно.

В дебюте застолья хмурый отец налил Максу граммов пятьдесят из бутылки с надписью «Napoleon». Макс, который до сих пор только читал про коньяк подобного класса у Ремарка и еще слышал про засилье поддельного польского «Наполеона» в современной России, с большим аппетитом выпил и восхищенно заметил, что сей нектар явно не польского происхождения. Юля расхохоталась, а отец посветлел лицом и принялся расспрашивать будущего зятя о планах на жизнь, не забывая для большей душевности разговора время от времени подливать в рюмки. За «Наполеоном» последовали «Камю» и «Мартель», во время употребления которых Макс по просьбе отца с чувством описывал букет и послевкусие, упирая на индивидуальность каждого напитка. После «Мартеля» Юля начала похрюкивать от смеха и по-английски прошептала в ухо недоумевающему Максу, что они пьют «moonshine», то есть самогон папиного производства, но раскалываться не надо, все идет просто отлично, так как отец свято верит, что гонит нечто выдающееся, и искренние восторги Макса пришлись очень кстати.

Юлин отец благостно хмелел, проникаясь к Максу все большей симпатией, и наливал, Макс пил и старался наесться дня на два вперед, благо радушная мама подавала новые блюда каждые полчаса, милые тетушки включили проигрыватель для грампластинок и пустились в пляс под Антонова…

Перед уходом мама собрала Максу пакет еды, а отец вручил небольшую бутылочку «Хенесси».

На улице Юля чмокнула его в щеку и пошла навстречу подъезжающей «восьмерке». Макс напрягся – на таких шикарных авто обычно ездили бандиты, но в машине оказались подруги.

– А этот, который твой, ничего вроде, только одет странно, – сказала Юле сидевшая за рулем яркая брюнетка лет тридцати с большим ртом, пухлыми губами и короткой стрижкой. – Эй, красавчик, у тебя другая одежда далеко? – крикнула она Максу (тот был одет в индийские джинсы с оторванными чуть выше колен штанинами, гэдээровскую майку с самопальным трафаретом «Metallica» и двадцатирублевые советские кроссовки на босу ногу). – Если рядом, садись, прошвырнемся в клубешник какой-нибудь в Москве. Да не жмись ты, блин, я угощаю! Только переодеться надо, так тебя не пустят. Ну?

– Спасибо, у меня экзамен завтра утром, – осипшим голосом соврал Макс. Экзамен был назначен на послезавтра.

Юля жила недалеко от общаги Марата, и Макс решил заночевать там, чтоб не тащиться ночью через весь город к медикам. По дороге настроение металось между подавленностью и воодушевлением. Он то переживал из-за унизительной ситуации с одеждой (у него, конечно, были брюки и свитер, но такого качества, что он предпочел бы оказаться в столичном клубе в рваных джинсах и майке), то радовался, что эта богатая женщина из параллельного мира им все-таки заинтересовалась. Да и вся из себя светская Юля явно не тяготилась его обществом. Однако едва проклюнувшееся воодушевление испортила мысль о стройбате, которая постоянно дежурила где-то неподалеку, и в последнее время обязательно напоминала о себе при любых намеках на улучшение настроения. Неприятную мысль слегка приглушил выпитый алкоголь, и Макс чуть ли не впервые решил порассуждать о своей ситуации честно – не прячась за интуицией и прочими смутными ощущениями полумистического толка, а опираясь исключительно на факты.

«Ну, допустим, что я хочу? Я хочу зарабатывать, чтоб не смущаться перед такими дамами, ну, и вообще… Мне кажется, что у меня сейчас появился шанс. Скоро начну с Маратом хорошо зарабатывать. Стоп, это не факты, это надежды, наверное. Но если я сейчас уйду в армию, я вернусь (если, кстати, вообще вернусь из стройбата-то) в такое место, где таких шансов не будет, и вернусь тогда, когда такие шансы вообще везде кончатся, Марат вон постоянно говорит, что скоро застолбят все. Это ведь факт – то, что я буду жить дома, с родителями? Факт. Зачем бы мне после армии переезжать в областной центр? Здесь даже комната съемная любую государственную зарплату съест, а про съемную квартиру и мечтать нечего. Не начинать же учиться в 22 года ради общаги; там уж работать надо будет, только вот где и кем… Ладно, про то, что потом шансов не будет, факт. Теперь дальше. Сейчас-то шансы в чем? Чему я научился и что заработал? Ну, познакомился с людьми. С интересными, может, даже, с большим будущим люди. Но сейчас у них бизнеса нет. Это тоже факт. Заработал я 500 рублей. И еще три тысячи… взял, что ли? Ладно, неважно, заработал три с половиной тысячи. Но сейчас Марат с Майклом мне предложить ничего не могут, и никакой другой работы тоже не предвидится. Когда работа будет и будет ли вообще – непонятно. Даже если поступлю в универ, с армией надо будет как-то решать. А это – деньги, большие деньги, тут раз десять по три тысячи, не меньше. Не говоря уж про связи – деньги сами по себе в этом деле не помогут. По связям тоже вариантов никаких. У Марата нужных знакомых явно нет, были бы – он бы давно про это сказал, он на серьезные связи любит намекнуть. Да, еще один факт непонятно к чему, правда: девушки у меня нет. В общем, денег нет, связей нет, постоянно бегать от прапорщиков – не выход, а без девушки, кстати, и цепляться особо не за что», – на этом месте Макс, который не имел привычки к анализу и чаще действовал под влиянием не оформленных в слова побуждений, остановился совершенно ошеломленный.

«Если честно, то получается – мне домой надо ехать, прапорщикам сдаваться», – растерянно подумал он.

С этой мыслью он вошел в общагу РГФ и, прежде чем стучаться к каким-нибудь знакомым, решил проверить, не получится ли устроиться на ночлег в комнате Марата.

Дверь была приоткрыта, и в этом не было ничего странного – после визита Юлиного бандита, который выбил замок, дверь не запиралась. А вот горевший в комнате свет удивил Макса – все ее обитатели давно разъехались на каникулы, самовольно же занять эту знаменитую комнату другие студенты вряд ли бы решились. Войдя, Макс сначала обратил внимание на рассыпанные повсюду осколки зеркал и посуды, а потом увидел, что на кровати дремлет какая-то девушка.

Услышав, что он вошел, Лена приподнялась и сказала:

– Значит, с тобой все в порядке. Я, собственно, только это хотела узнать – ты вроде просил, чтоб я тебя нашла, если что. Ладно, береги себя, – на этих словах Лена усмехнулась и направилась к выходу, – счастливо оставаться. – Пусти!..

К утру у Макса снова была девушка, причем, не просто девушка, а студентка-отличница с тремя курсами филфака за плечами. Это позволяло ему подготовиться к русскому/литературе (устно) так, чтоб не получить «три». То есть, как это про себя называл питавший слабость к спортивной лексике Макс, «остаться в игре» до сочинения. Наличие девушки, радость от примирения плюс новый вызов затмили вчерашние честные рассуждения и последовавшие за ними неутешительные выводы.

Подготовка к экзамену, о которой ночью он просил Лену не столько ради самой подготовки, сколько ради возможности задержать девушку, шла довольно успешно. Оказалось, что формулировки многочисленных правил до сих пор хранились в памяти. Объяснения Лены открывали целые россыпи выученных когда-то наизусть предложений и слов, обведенных в учебниках по русскому языку жирными черными рамочками. Стоило Лене произнести: «второе спряжение – все глаголы на -ить, кроме брить, стелить», как от зубов само собой отскакивало «терпеть, вертеть, обидеть, зависеть, ненавидеть, видеть, смотреть». К этому совместными усилиями добавлялись «гнать, дышать, слышать, держать», и оставалось только с помощью примеров вспомнить, что такое спряжение, и зачем его нужно определять. Когда от русского начинало тошнить, переходили к литературе. Ее изучение Максим прекратил еще в седьмом классе, обидевшись на тройку за сочинение по «Отцам и детям», и с тех пор круг его чтения со школьной программой не пересекался. Исключение составлял «Евгений Онегин», который попался под руку после расставания со Станиславой. Читать роман Макс начал для очистки совести, чтоб изобразить подготовку к экзаменам (а заодно – порисоваться перед собой и воображаемой идеальной девушкой в образе тоскующего отшельника-интеллектуала), зато дочитывал «Онегина» с чувством совершеннейшего восторга. Жаль, подумал тогда Макс, что качество впечатлений от прочитанного не может хотя бы частично компенсировать количество книг, назначенных составителями школьной программы к прочтению.

Лена бегло пересказывала ему Толстого и Достоевского, напирая не на сюжет и содержание, а на трактовки образов, данные в советских учебниках. Внимая, Максим гнал прочь мысли о Карамзине, Фонвизине, Радищеве, Салтыкове-Щедрине, Лескове, Некрасове, Грибоедове, Лермонтове, Чернышевском, Белинском, Горьком, а также о двух Островских сразу. Сказать о них что-либо кроме «кабы я маленькая умерла бедная Лиза колом ее оттудова чтобы не было мучительно больно один мужик двух генералов в городе Глупове ружья кирпичом не чистят Митрофанушка луч света в темном царстве любви надежды тихой славы это человек-то вошь а судьи кто пятый сон Веры Павловны декабристы разбудили Герцена карету мне карету Неурожайка тож» он вряд ли бы смог.

 
17
 

На экзамене задание по русскому – фонетический разбор слова – затруднений не вызвало, зато вопрос по литературе бил наповал: «Сюжет и конфликт в романе Достоевского „Преступление и наказание“». С трудом подавив желание встать и выйти, Макс попробовал исполнить тот же трюк, что и на английском. То есть оттолкнуться от твердо усвоенного постулата «главный конфликт романа – внутренний конфликт, переживаемый Раскольниковым» и незаметно съехать на кого-нибудь из хорошо знакомых авторов, изобразив их последователями Достоевского в деле описания внутренних конфликтов. В итоге Макс минут пять увлеченно говорил о цельных, конфликтующих по большей части с внешней средой и жизненными обстоятельствами, героях Ремарка. Когда он уже начал ликовать от того, что его не прерывают, принимавший экзамен профессор спросил:

– Скажите, вы читали роман?

Макс с детства был убежден, что пытаться обмануть кого-либо и в глаза назвать его дураком – это примерно одно и то же. Он выдавил «нет», и начал подниматься со стула.

– Зря, – сказал профессор. – Когда первый раз прочитаете, пожалеете, что раньше себе такого удовольствия не доставили.

Он повернулся к молодой коллеге, принимавшей у Макса разбор слова по составу.

– Напомните, пожалуйста, как там с русским? По совокупности мы можем «четыре» поставить?

Коллега не возражала, и теперь все должно было решиться на сочинении.

Тема «Женские образы в романе А. С. Пушкина „Евгений Онегин“» подарила Максу полдня надежды на чудо, то бишь на пятерку за сочинение на вступительных, и в эти полдня все – от бесцельных прыжков вверх-вниз по лестнице до выкуривания набитой не иначе как сушеными болотными водорослями вьетнамской сигареты – доставляло ему колоссальное удовольствие. Макс с недоверием отмечал остроту и свежесть ощущений, которые усиливались, когда он вспоминал, что у него есть Лена. В эти полдня ему казалось, что если случится одно чудо – он поступит на РГФ, то не исключено и чудо номер два – исчезновение назойливых прапорщиков вместе с их дурацким военкоматом и, чем черт не шутит, даже со всей их дурацкой призывной армией. Надежду на чудо номер два подкрепляло и то, что он снова стал ночевать у Лены и снова начал сомневаться: разве может такая уютная, такая сытая и чертовски приятная жизнь ни с того, ни с сего смениться бессмысленностью двух лет унижений от «зэков и черножопых» в обещанном военкомом стройбате?

Вечером выяснилось, что он не получил «отлично», не набрал необходимые 13 баллов и не поступил на РГФ.

По толпе узнавших оценки абитуриентов тут же пополз обнадеживающий слух. Говорили, что на филфаке страшный недобор, и, соответственно, туда прошли все, кто получил хотя бы 9 баллов – по тройке на каждом из экзаменов. Максим решил, что он со своими 12-ю баллами вполне может украсить это сборище троечников, но когда на следующий день он явился писать заявление о переводе, выяснилось, что та же мысль посетила еще человек сто. В итоге даже «хорошистов» с РГФ оказалось раза в два больше, чем свободных мест на филфаке, и приемная комиссия огласила соломоново решение: не переводить никого.

Как-то незаметно вся эта история с поступлением стала невероятно важной для Макса, который две недели назад подал документы в университет от нечего делать. Он решил добиться зачисления. На следующий вечер друзья со спортфака, сторожившие сутки через трое гараж со служебной машиной ректора, познакомили его с водителем. Пожалев абитуриента-неудачника, водитель сообщил, что ректор вернулся из Москвы в хорошем расположении духа и посоветовал Максу зайти к нему прямо сейчас. Пребывая в состоянии «пан или пропал», Макс, прежде чем войти в кабинет зачем-то снял майку и разулся, оставшись джинсах с оторванными штанинами. Пока ректор приходил в себя, Макс нес какую-то околесицу про призвание, гуманитариев, язык, школу в глубинке, давнюю мечту учиться не в политехе, а в университете, и не мог поверить, что его до сих пор не вытолкали взашей. Из реплик недоумевающего ректора он запомнил (или ему показалось, что запомнил) всего одну: дескать, при таких обстоятельствах надо было прийти не к ректору, а с заявлением в приемную комиссию. Назавтра Макс, выслушав сообщение членов приемной комиссии, что подобный перевод в этом году из-за слишком большого количества желающих запрещен начальством, назвал имя ректора и спросил: «Тогда почему же он после нашей вчерашней беседы направил меня к вам и даже позволил на него сослаться?».

«Вы, – продолжил он, удивляясь книжности своей речи и полному отсутствию волнения, – разумеется, можете немедленно проверить мои слова, справившись о нашем разговоре у самого ректора». Переглянувшись, члены приемной комиссии выдали ему бланк заявления о переводе, а еще через день он был зачислен на филфак.

Конечно, эта локальная победа не решала проблемы с армией, зато вдохновляла и позволяла передохнуть – несколько недель потешить себя надеждами на новые чудеса и спокойно, с чувством выполненного долга дожить до конца лета, то есть до начала осеннего призыва. Были у истории с поступлением и более важные последствия, которые Макс пока не осознал. Месяц назад он готов был принять вариант «не будет смысла бегать – пойду и сдамся». Тогда он имел в виду исключительно практический смысл – наличие работы и связанных с ней карьерных и коммерческих перспектив. Теперь, как бы задним числом, у этого сюжета появилось более глубокое содержание. После зачисления Макс твердо поверил в сочиненную Маратом для мамы с бабушкой легенду про целеустремленного провинциала, наконец-то поступившего туда, где он должен был учиться с самого начала. Взгляд под таким углом придавал его действиям благородный ореол борьбы, или, говоря проще, оправдывал его уклонение от армии даже при отсутствии перспективной работы. Так что вариант «пойду и сдамся» он больше не воспринимал как приемлемый и, главное, – как справедливый.

 
18
 

Марат, который после выписки из больницы еще носил на зубах фиксаторы, не позволяющие открывать рот, оставил попытки раскурить папиросу «Огонек», и громко прочел антитабачный текст на пачке:

– «Вы волевой человек? Бросьте курить!» – Марат ритмично зафыркал, то есть с поправкой на фиксаторы расхохотался. – Такое говно, как ваш «Огонек»? Брошу с удовольствием! Кстати, чья сегодня очередь насчет еды думать? Сдается мне, что моя была вчера.

Макс понял намек и отправился в комнату напротив будить семейного студента, который являлся счастливым обладателем единственного холодильника на этаже. Туда с вечера убирали дюжину бутылок пива (после неудачной торговли в день города у Марата с Майклом осталось несколько ящиков). В жаркий день холодные, запотевшие бутылки привлекали больше внимания, и их было проще обменять на что-нибудь съедобное или, если повезет, продать. Обитатели Маратовой комнаты набивали охлажденным пивом ячеистые сетки и прогуливались с ними по центру, распивая из горла опостылевшее (да к тому же давно просроченное) «Адмиралтейское». Поскольку за пределами областной столицы бутылочное пиво все еще было редкостью, к ребятам иногда подходили приезжие, интересуясь, где это тут можно достать бутылочное. Но такая удача была редкостью. Чаще приходилось рассчитывать на то, что продавщицы из окрестных продуктовых (а они, в отличие от заезжих провинциалов, не только знали срок годности пива, но и были осведомлены о том, как отмечается на этикетке дата изготовления) соблазнятся либо бросовой ценой, либо возможностью бартера и обменяют пару пива на несколько яиц или буханку хлеба.

К Марату Максим перебрался неделю назад. Этому предшествовали два события: родители вывезли Лену на море; в квартире его друзей-медиков иссякли запасы «Геркулеса» и залежи пустых бутылок.

Вчера Лена должна была вернуться, а сегодня, судя по погоде, родители вполне могли отбыть на дачу, чтоб насладиться последними летними денечками в средней полосе. Вечером Макс планировал проверить это предположение, и заранее предвкушал встречу.

Затащив в общагу добычу (банка сгущенки для Марата, который пока не мог есть твердую пищу, несколько яиц, половинка черного, килограмм мятых помидоров из овощного), Макс побежал к универу, надеясь стрельнуть сигарет у иностранных студентов. В итоге из-за привычки Марата к хорошему табаку Максиму пришлось пережить несколько неприятных минут – у входа в университет он встретил Станиславу. Макс видел ее оценки в вывешенных списках, и знал, что она тоже не прошла на РГФ.

Месяц разлуки не пропал даром, и теперь они общались как старые добрые приятели. Станислава сообщила, что в ноябре приедет на платное подготовительное отделение, выпускники которого гарантированно поступали на РГФ.

– Очень жалко год терять, конечно. Лучше бы на филфаке этот год отучилась, и заодно на подготовительном, а летом бы перевелась. Может, на филфаке и общагу дали бы. А так на время ПО, наверное, снимать что-то придется. Но на филфак абитуру3838
  Абитуриентов.


[Закрыть]с РГФ в этом году только через большие связи берут. Хотя ты ведь, наверное, и сам знаешь.

Макс горделиво хмыкнул:

– Угу, знаю. Значит, я – человек со связями. – В последний момент он попытался придать фразе оттенок иронии, но не сумел, и вышло какое-то глупое хвастовство.

Станислава вздрогнула и надолго замолчала, глядя на него. Он кожей почувствовал, что их разговор вышел из режима «старые добрые приятели» и может сорваться в так до сих пор и не состоявшееся выяснение отношений. Наконец Станислава сказала:

– Ты… шутишь?

«Ты» она произнесла испуганно, «шутишь» – с надеждой.

Макс раздраженно отмахнулся:

– Послушай, ну хватит уже, не смешно. Про то, что я обещал вместе поступать на РГФ, уже было, мы про это уже типа шутили. Кстати, я ведь тогда подал документы. На РГФ. В точности, как ты хотела. А теперь-то что? Я попробовал на филфак, у меня получилось. Про то, что тебе тоже на филфак надо, я понятия не имел. Кстати, не факт, что нас бы вдвоем перевели. Или что тебя перевели бы вместо меня, если ты на это намекаешь.

– Я не про филфак. Я… Наверное, вообще не надо говорить, раз… ты… Но ведь это было, и у тебя было тоже… Может, сейчас уже не нужно, но… Максим, но ты понимаешь, что это… все? Что больше… не вместе, никогда?

Он понимал, что имеет дело с чувствами стопроцентной подлинности. Но для него «все» и «больше не вместе» случились гораздо раньше – после того вечера с марихуаной, спиртом и ее прыжком с балкона под «I can fly my friends». Поэтому единственное, что волновало его сейчас, – перспектива быть втянутым в крайне выматывающее объяснение. Он не хотел реагировать на чувства девушки, разрыв с которой уже пережил, причем, пережил безболезненно. В сознании моментально включились какие-то защитные механизмы, убедившие его, что Станислава в данной сцене выглядит ненатурально: вконец запуталась в своих нелогичных фантазиях, да и вообще она по жизни переигрывает. Макс решил свернуть разговор об отношениях, изобразив реплику в духе засбоившей было беседы старых приятелей. Перед тем, как повернуться и уйти, он развязно, с интонацией приятеля более опытного бросил:

– Never say never again. Keep smiling! Bye, see you later3939
  Никогда не говори «никогда». Улыбайся! Пока, увидимся позже! (англ.).


[Закрыть]!

 
19
 

По возвращении в общагу выяснилось, что проблема с хорошим табаком решилась без его участия. Кому-то удалось заманить к Марату компанию приехавших сегодня утром бритишей. Те прихватили из «Кенгуру» два ящика свежего пива. Как все иностранцы, они страстно желали выучить настоящие русские слова, не включенные в словари, и первым таким словом стало не матерное ругательство, услышать которое они надеялись, а инфинитив «проставиться», тоже, впрочем, в словарях отсутствующий. Гости вполне ожидаемо для хозяев предложили сыграть в «Fuzzy Duck4040
  Пушистая утка (англ.).


[Закрыть]». Изображая неподдельный интерес, обитатели комнаты в сотый раз выслушали правила это странноватой, но чрезвычайно полезной для русских игры. Итак, участники садятся вокруг стола, перед каждым игроком водружается стакан с пивом, и участники игры, передавая ход по часовой стрелке, по очереди говорят «fuzzy duck». Потом кто-нибудь говорит «Duzzy!», и ход начинают передавать против часовой стрелки, а вместо «fuzzy duck» все должны говорить «ducky fuzz4141
  Утиный пух (англ.).


[Закрыть]». Штука была в том, чтоб случайно не выругаться, сказав «duzzy fuck» или «fucky duzz». Это считалось у иностранцев страшной оплошностью, и неудачник должен был заплатить ужасный штраф, а именно – выпить стакан пива под гоготание более внимательных и стойких игроков. На первых кругах русские изо всех сил сдерживались и старались не особо частить с «duzzy fuck», «fucky duzz» или просто с «fucky» (как бы случайно вырвавшимся вместо «duzzy»). Однако к концу второго ящика если кто из русских и произносил предписанные правилами «fuzzy duck» и «ducky fuzz», то делал это по чистой случайности и тут же крыл вдогонку факами, злясь из-за глупой ошибки. Сначала гости веселились и торжествовали полную викторию. Первые сомнения у них появились после того, как они побежали за четвертым ящиком. А после покупки пятого до них окончательно дошло, что это не они два часа потешались над неловкостью хозяев, а хозяева, поплевывая на их детскую игру и не особенно этим стесняясь, выпили почти сто бутылок пива за их счет. Бритиши, среди которых были мастер художественной ковки и два шахтера, заработавшие на «повидать мир» мускулами, горячо возмутились, и быть бы драке, но тут на огонек заглянул вернувшийся с Каспия студент, в чьем рюкзаке (что выяснилось почти сразу) была трехлитровая банка спирта и (что, благодаря спирту, выяснилось несколько позже) литровая – черной икры. После его появления гости с хозяевами решили снова сразиться в «Fuzzy Duck», но теперь по-настоящему, заменив пиво спиртом. Спирта было больше, чем икры, а хлеба не было вовсе, и часа через полтора пространство вокруг стола было усеяно телами участников баталии, упавшими там, где их сразил spiritus vini4242
  Этиловый спирт (лат.).


[Закрыть]. Вскоре молодые, здоровые организмы среагировали на угрозу алкогольного отравления, и игроки начали, не приходя в сознание, исторгать из себя выпитое.

Макс, который сумел остаться в сознании и теперь, зажмурив один глаз (иначе строчки двоились), взахлеб читал «Письмо незнакомки» Цвейга, давно чувствовал, как вызванные рассказом слезы комком подступают к горлу. Он мужественно их удерживал ровно до тех пор, пока, глядя на собутыльников, не сообразил, что это не слезы, и побежал в туалет. Вслед за ним туда влетел Марат с выпученными от ужаса глазами – рвота при наличии фиксаторов, намертво соединивших челюсти, могла его убить. Вспомнили, что от рвоты якобы помогает теплое молоко, кому-то (кажется, Майклу) чудом удалось выпросить немного у каких-то молодых родителей, и молоко действительно помогло. Потом решили вымыть пол в комнате Марата, для чего из комнаты пришлось вынести бритишей и тех русских, которые так и не пришли в себя. Тела сложили на пол душевой и включили воду, то ли шутки ради, то ли для того, чтоб ребята не слишком пахли, как проснутся.