Текст книги "Врата Европы. История Украины"

Из “Повести временных лет” мы узнаем, что Ярослав, поддерживая христианизацию, открывал вместе с церквями и школы, любил читать: “…к книгам имел пристрастие, читая их часто и ночью, и днем”. У него скопилась целая библиотека: “И собрал писцов многих, и перелагали они с греческого на славянский язык и на письмо. Переписали они и собрали множество книг, которые наставляют верующих людей, и наслаждаются они учением Божественного слова”. При этом князе на Руси появляются эрудиты, начинается создание текстов на церковнославянском языке, которые записывают алфавитом, придуманным для перевода с греческого именно на славянскую речь и названным в честь св. Кирилла. Учителя, тексты и сам язык пришли на Русь из Болгарии, чьи правители перешли в христианство раньше киевских.

Летописец указывает нам, что при Ярославе в столице не только читали книги, но и переводили их с греческого. Появились и оригинальные произведения. Одно из первых написал между 1037 и 1054 годами митрополит Иларион, возведенный в этот сан князем. “Слово о законе и благодати” помещало Русь в семейство христианских стран, приравнивало Владимира к императору Константину. Другим важным прорывом стали первые попытки составления письменной истории – немало исследователей полагает, что первую, не дошедшую до нас летопись составили в 1030-х годах, видимо в Софийском соборе. Позднее за работу над летописанием принялись в Киево-Печерском монастыре, устроенном по образцу византийских обителей именно при Ярославе.

Если Киев подражал Царьграду, то другие города Руси – Киеву. Поэтому Софийские соборы начали возводить и в Полоцке, и в Новгороде (где раньше стояла одноименная деревянная церковь). Таким же образом Владимир на северо-востоке Руси украсили позднее еще одни Золотые ворота. Из Киева, что важнее, распространялось на периферию и просвещение. Столица утратила монополию на грамоту, чтение текстов, составление хроник. На берегах Волхова нашлись собственные историографы, дополнявшие по своему разумению киевскую летопись. Именно новгородский книжник уточняет, что Ярослав Мудрый был не только просветителем и строителем, но также и законодателем: “По се грамотѣ ходите, якоже списахъ вамъ”[16]16
  Новгородская первая летопись младшего извода.


[Закрыть].

Согласно легенде, Ярослав после занятия Киева ублажил новгородцев – при жизни Владимира он правил там от имени отца – и даровал городу права, которых тот прежде не имел. Таким образом князь якобы отблагодарил их за помощь в борьбе против Святополка. Новгородский летописец увязал это пожалование с оформлением свода законов – “Русской правды”. Такая кодификация обычного права наложила неизгладимый отпечаток на правовую систему Киевской Руси и государств, что ей наследовали. Мы не знаем, составлена ли “Русская правда” именно в правление Ярослава, поскольку эту заслугу приписывают и его наследникам. Но можно уверенно утверждать, что до его вокняжения этого сделать не могли. Только при нем в Киеве появились образованные люди, способные управиться с такой задачей.

Подражание Византии неминуемо вело не только к укреплению позиций молодого государства, но и к его чрезмерной, по мнению императорского двора, независимости. Известны по меньшей мере два случая, когда Ярослав посмел противостоять василевсу. Во-первых, он назначил Илариона, уроженца Руси и автора знаменитого “Слова о законе и благодати”, митрополитом, не допустив на киевскую кафедру очередного посланца константинопольского патриарха – хотя право избирать кандидата на нее принадлежало именно последнему. В этом случае князь обращался с церковью так же бесцеремонно, как повелитель ромеев. Назначение им митрополита не нашло безоговорочной поддержки среди клира, поэтому смерть Ярослава в 1054 году на время положила конец таким порывам к автокефалии. Преемника Илариона в Киев назначил уже патриарх.

Еще раньше Ярослав открыто бросил вызов Константинополю в 1043 году, отправив туда флот во главе с Владимиром, своим старшим сыном. Русь потребовала у греков выкуп, угрожая нападением на их столицу. По какой причине князю вздумалось вести дела дедовским (норманнским) способом, неясно. Не опустошило ли его казну сооружение Царьграда-на-Днепре? Мы можем только гадать. Возможно, империя чем-либо задела младшего союзника и внук Святослава решил ее проучить. Что бы там ни было, ромеи отказались платить и приняли бой. Владимир нанес им поражение, но затем налетел шторм, который разметал его флот. В Киев он вернулся с пустыми руками. Роль викингов киевским князьям уже не давалась.

Если считать программу Византии по христианизации Руси, начиная с набега Аскольда на Константинополь в 860 году, средством умиротворения северных варваров, налаживания дружеских контактов с ними, то уже при Ярославе эти усилия бесспорно принесли плоды. В отличие от предков, тот предпочитал по возможности жить в мире и согласии с империей. Но едва ли обращение ястреба в голубя произошло благодаря кресту животворящему. В то время правители Руси просто не думали о новых завоеваниях – их главной задачей было удержать и освоить то, чем они владели. Поэтому видеть в Византии наставника оказалось гораздо выгоднее, чем врага.

При Ярославе Русь заняла видное место в содружестве христианских государств. Позднее историки назовут его “тестем Европы” – стольких сестер и дочерей он выдал за европейских правителей. Принятие его отцом христианства из Византии, насаждение на восточнославянской почве ростков ее культуры стали важными предпосылками дипломатических успехов. Ярослав не повел под венец императорскую дочь, зато женил своего сына Всеволода на дочери Константина IX Мономаха. Сам киевский князь женился на Ингегерде, дочери шведского короля Олафа Эрикссона (норманнское происхождение Рюриковичей кое-что значило). Их дочь Елизавета вышла за Харальда III, короля Норвегии. Сын Изяслав женился на сестре польского князя Казимира I, замужем за которым была одна из сестер Ярослава. Еще двух дочерей, Анастасию и Анну, князь выдал за королей Венгрии и Франции: Андраша Белого и Генриха I соответственно.

Глава 5
Ключи от Киева

Подобно Византии, страну восточных славян окрестили “Киевской Русью” намного позднее – в нашем случае историки XIX века. Современники ни Романию, ни Русь под этими именами не знали. Сегодня Киевской Русью мы называем государственное образование со столицей в Киеве, что существовало с X до середины XIII века, когда монголы нанесли ему смертоносный удар.

Кто же его законный преемник? В чьих руках ключи от Киева? Эти вопросы не дают покоя тем авторам, что трудятся над историей Руси, начиная с XVIII века. Изначально предметом дебатов служила только родословная княжеской династии – скандинавы они или славяне? К середине позапрошлого столетия круг таких вопросов стал шире, тогда же между русскими и украинцами началась тяжба за наследие уже не одних только Рюриковичей. Ожесточенность этих споров подчеркивает перетаскивание с места на место, уже в наше время, бренных останков Ярослава Мудрого, чье правление подробно рассмотрено в предыдущей главе.

Ярослав умер в конце февраля 1054 года. Погребли его в Софийском соборе, возведенном в его правление, в саркофаге из белого мрамора, украшенном резьбой: крестом и мало кому известными на Руси средиземноморскими растениями вроде пальмы. Исследователи допускают, что в саркофаге первым упокоился некий византийский аристократ, но хищные викинги либо предприимчивые греки увезли это свидетельство культурного расцвета империи в Киев. Саркофаг до сих пор находится в соборе, зато останки князя исчезли оттуда не позднее 1943 года, во время Второй мировой войны. Затем их якобы видели на Манхэттене. Журналисты утверждают, что теперь они хранятся в бруклинском соборе Святой Троицы – в руках Украинской православной церкви США.

По какой же причине кости Ярослава увезли так далеко – в Новый Свет? Претензии Америки на мировое лидерство здесь ни при чем. Все дело в тяжбе за наследие Киевской Руси. Наступление Красной армии вынудило украинских священников бежать из родной страны. Вот они и прихватили с собой останки, чтобы те не попали в руки большевиков. Возвращать их в Киев не хотели и после войны, боясь того, что они окажутся в России.

И Москва, и Киев пытаются присвоить память о Ярославе как одном из великих правителей прошлого. Его изображение украшает банкноты обоих государств. На украинских гривнах первых образцов князь щеголяет казачьими усами, примерно такими, какие носил его дед Святослав. На русских рублях мы видим памятник легендарному основателю Ярославля – города, впервые упомянутого в летописи через семнадцать лет после смерти князя. Там он показан с бородой и мало отличается по виду от российских царей, вроде Ивана Грозного.

Чьим же князем был Ярослав – русским, украинским или еще каким-то? Возможно ли вообще установить “национальную” идентичность его самого и его подданных? Мы попытаемся найти ответ на этот вопрос, рассмотрев те события, что произошли после смерти Ярослава. Его уход с политической сцены Киевской Руси завершает период укрепления государства и открывает новый, весьма схожий с поздней историей державы Каролингов. Не прошло и ста лет после смерти в 814 году ее основателя, Карла Великого, как империя разделилась на несколько государств. Причины кризиса и распада в случае Руси были почти те же. Здесь и беспрерывные споры о престолонаследии, междоусобные войны членов правящей династии, укрепление политических и экономических позиций регионов, неспособность справляться с внешними угрозами, отражать набеги чужеземцев. Нашим современникам крах этих имперских конгломератов интересен прежде всего тем, что благодаря ему получили шанс на существование такие страны, как Франция и Германия в случае державы Каролингов, Россия и Украина в случае Киевской Руси.

Ярослав предвидел те трудности, что встанут перед его потомками. Он хорошо должен был помнить, какой долгой и кровавой выдалась борьба за власть для него самого. Началом ее стала смерть князя Владимира в 1015 году, завершилась же она только в 1036 году, когда в иной мир отправился Мстислав, вынудивший старшего брата поделиться землями Руси. Между этими датами произошла не одна битва, и большая семья Владимира заметно поредела. Борис и Глеб не взошли на трон, зато были канонизированы как страстотерпцы. В убийстве братьев подозревают не только Святополка, но и самого Ярослава. Как бы то ни было, в преклонные годы князь, по свидетельству летописи, пожелал избавить своих детей от междоусобиц.

Летописец пересказывает нам завещание Ярослава: “…Живите мирно. Вот я поручаю престол мой в Киеве старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; слушайтесь его, как слушались меня, пусть будет он вам вместо меня; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Вячеславу Смоленск”. Изяславу вместе с Киевом достались и Новгород, и статус верховного правителя. Остальным братьям следовало княжить под его надзором у себя в уделах. Предполагалось, что киевский престол будет переходить от старшего брата к средним, затем младшим, пока не умрет последний. Поколение внуков должно было пройти этот цикл еще раз, начиная со старшего сына Изяслава. Большинство исследователей ставит подлинность завещания Ярослава Мудрого под сомнение, но текст Начальной летописи в любом случае отражает установившийся после смерти князя обычай.

Пережило его пятеро сыновей, в завещании упомянуто четверо, и только троим довелось отведать верховной власти. Изяслав разделил ее с двумя средними братьями, чьи столицы – Чернигов и Переяславль – располагались неподалеку от Киева. Решения их неформального триумвирата для остальных Рюриковичей были в общем обязательны. Одним из шагов по укреплению власти троицы стало пленение Всеслава, полоцкого князя и двоюродного племянника Ярославичей, – его заточили в Киеве. Вокруг трех столиц сложилась имперская метрополия, которую ученые называют “Русью в узком смысле слова”, а летописи – то просто “Русью”, то “Русской (укр.: Руською) землей”.

“Русская земля” известна со времен Ярослава Мудрого – митрополит Иларион употребил такой термин в “Слове о законе и благодати”. Весьма часто он встречается в летописном рассказе о конце XI и начале XII веков, когда Изяслав, Святослав и Всеволод уже сошли с подмостков истории, а их сыновья и племянники сводили счеты или распутывали клубок противоречий между разными ветвями династии, одновременно отражая набеги кочевников с юга. Владимир Мономах, внук Ярослава и Константина IX Мономаха, императора ромеев, не уставал выказывать словом и делом свою любовь к Русской земле – и был щедро вознагражден. Сын младшего триумвира долгое время правил в двух левобережных центрах Руси. Черниговское княжество занимало огромную территорию от рубежа степей до лесов вокруг Москвы, большую часть которой населяли мятежные вятичи, Переяславское же – степные просторы от берегов Днепра до верховий Северского Донца.

Владимира тревожили не столько вятичи, что не оставляли язычества и время от времени убивали присланных из Киева миссионеров, сколько набиравшие силу кочевники у южных границ. В 1036 году Ярослав разбил печенегов, однако их сменили торки. Затем явился новый, более дерзкий враг – кипчаки (половцы). К концу XI века они господствовали в западной части евразийских степей от Иртыша до Дуная. Княжествам было не под силу отбивать их набеги по одиночке – положение требовало собрать дружины в один кулак. Настойчивее других добивался этого Мономах, которого “Повесть временных лет” превозносит как организатора успешных походов против половцев.

Защитник единства Русской земли провел и реформу системы престолонаследия. В 1097 году при участии Мономаха прошел княжеский съезд в Любече. Рюриковичи постановили упразднить сложное и чреватое междоусобицами лествичное право, якобы введенное Ярославом Мудрым. Его внуки и правнуки предпочли стабильное правление в своих уделах переездам по очереди из города в город в надежде рано или поздно достичь Киева: “Кождо держить очьчину свою”. Великокняжеский трон должны были сохранить потомки Изяслава. На практике дала сбой и новая система. Сам Владимир нарушил ее, когда после смерти в 1113 году Святополка перешел в Киев. Не соблюдали ее и Мономашичи. Между 1132 и 1169 годами князья в столице сменяли друг друга не менее двадцати раз – чаще, чем за всю предыдущую историю Руси.

Киевский престол добывали и утрачивали с помощью переворотов или войн. Каждый князь мечтал о столице, и те, кому хватало ратников, не раздумывая вступали в эту игру. Но в 1169 году обычай был нарушен. Киевом завладела рать Андрея Боголюбского, одного из самых могущественных и честолюбивых Мономашичей, правителя Владимиро-Суздальской земли – нынешней Центральной России. Князь даже не вышел в поход лично, отправил вместо себя сына Мстислава. Захватив город, победители два дня его грабили. Андрей добыл великокняжеский титул, но переезжать в Киев не стал.

Предпочтение, которое он отдал своей столице – Владимиру-на-Клязьме, отражает перемены в политической, экономической и социальной жизни Руси XII столетия. Крупные княжества на периферии Киевской Руси становились богаче и могущественнее, тогда как столицу и Среднее Поднепровье терзали нескончаемые войны. Галицкое княжество в Прикарпатье вело, с благословения Царьграда, торговлю с балканскими странами на Дунае. В Днепровском пути тамошняя элита не нуждалась. Владимиро-суздальские князья успешно конкурировали с булгарами за контроль над Волжским путем. На северо-западе Новгород богател за счет балтийской торговли. Значение Киева и Днепровской торговой артерии не упало – объем перевозок даже вырос, несмотря на козни половцев. Однако монополия или хотя бы первенство Днепра в экономической жизни Руси миновали безвозвратно.

Чем прочнее стояли на ногах удельные князья, тем больше их тянуло к фактической, а то и формальной самостоятельности. Они вполне естественно отдавали предпочтение малой родине, своей вотчине, а не далекой Руси близ Киева, Чернигова и Переяславля. Андрей Боголюбский встал на этот путь едва ли не первым. Разорение столицы в 1169 году, которое надолго травмировало киевлян, стало лишь кульминацией. Началось все с того, что Андрей покинул Вышгород (теперешний киевский пригород) против воли отца – Юрия Долгорукого. Юрий, младший Мономашич и летописный основатель Москвы (1147), мыслил по-старому. Проведя почти всю взрослую жизнь в Ростово-Суздальском княжестве, глухом уделе Всеволода Ярославича, последовательно укрепляя и расширяя его, Юрий тем не менее рвался в Киев. В накопленной мощи он видел лишь средство завоевания желанного трона. На этом троне он и умер, а похоронили его в одном из столичных храмов.

Непокорный сын Долгорукого смотрел на такую перспективу совсем по-другому. Он перевел столицу унаследованных им владений из Суздаля во Владимир и немало потрудился, чтобы превратить этот город в Киев-на-Клязьме. Из Вышгорода он приехал не с пустыми руками – прихватил икону Богородицы, что позднее прославилась под именем Владимирской. Перенос реликвии с берегов Днепра в Верхнее Поволжье как нельзя лучше иллюстрирует намерение Андрея забрать на север символический капитал столицы Руси. Значение Киева подкрепляла и резиденция митрополита. Боголюбский хотел провести границу между своим княжеством и Русью в узком смысле слова еще и там: около 1162 года, до взятия Киева, его послы просили в Константинополе поставить избранного князем кандидата в митрополиты, лишив духовного владыку Руси власти над ее северо-восточной окраиной. Амбициозный план Боголюбского провалился, несмотря на большие средства, потраченные на златоверхий Успенский собор во Владимире, схожий с Михайловским собором в Киеве и достойный стать кафедральным для нового архипастыря. Пришлось ограничиться епископом.

Отголоском киевской архитектуры, безусловно, стали и Золотые ворота во Владимире. И ворота, и собор до сих пор напоминают жителям города и туристам о честолюбивых планах Андрея. Подобно Ярославу Мудрому, тот копировал далекую южную метрополию ради того, чтобы укрепить независимость от нее. Впрочем, Боголюбский этим не ограничился – он не только переносил с юга иконы, идеи для построек и т. п., оттуда приходили и люди. Возможно, таким образом притоки Клязьмы получили хорошо знакомые киевские имена: Лыбедь и Рпень.

Ярослав и его правнук Андрей принадлежали к княжеской династии Руси, и их этнокультурная идентичность, вероятно, совпадала. Однако воздвигнутые ими храмы и укрепления показывают, что как правители они воспринимали Русь по-разному и ставили перед собой разные задачи. Ярославу дороги были и Киев, и огромное пространство до Новгорода – этим он отличался и от викинга Святослава, и от Владимира Мономаха, который защищал прежде всего Русь в узком смысле слова (киевскую, переяславскую и черниговскую). Боголюбского же отличала от предков привязанность к уделу, одной из периферийных частей Руси. Такая перемена лояльности у Рюриковичей хорошо вписывается в историю развития русских идентичностей, которые проявились и на страницах летописей, житий и посланий.

Авторам – все новым поколениям монахов, что регистрировали и комментировали минувшее, – приходилось выводить общий знаменатель для трех различных идентичностей: скандинавской у тех, кто захватил Киев и остался в нем править, восточнославянской у нарождавшихся элит и местной племенной. Когда русью стали называться и государь, и подданные, славянская – не скандинавская – идентичность под этим именем стала господствующей. Большинство тех, над кем княжили Рюриковичи, были восточными славянами. На древней славянской земле стоял Киев. Что еще важнее, распространение принятого из Нового Рима христианства, усвоение церковнославянского языка как богослужебного и книжного тоже несло за пределы метрополии общую славянскую идентичность. На окраинах православие проповедовали среди восточных славян и неславян – однако на славянском языке первых. Христианизация Руси утверждала ее славянство. Киевские же летописцы встраивали свой рассказ о локальной истории в широкий контекст – южнославянский, византийский, общехристианский.

Племенная идентичность в глуши медленно, но верно уступала место лояльности к удельному княжеству, центру военной, политической и экономической власти, форпосту Киева. В летописи жителей той или иной земли, как правило, называют не племенным этнонимом, а по их главному городу. Так, в описании той рати, что взяла в 1169 году Киев, мы видим смольнян, суздальцев и черниговцев, а не кривичей, радимичей, северян, вятичей или мерю. Единство всех земель под властью киевских монархов осознавалось довольно ясно, и при всех междоусобицах их обитатели строго отделялись от чужих: иноземцев и язычников. Главным было признать верховенство Рюриковичей. Когда под их начало перешли некоторые тюркские племена, этих степняков стали называть “своими погаными”.

Приведение племенных земель к административному единообразию повлекло за собой стандартизацию их общественного устройства. Наверху пирамиды стояли князья – потомки Владимира (и, за редким исключением, его сына Ярослава). Под ними – дружина, первоначально из норманнов, но с течением времени все более славянская. Такие дружинники сливались с племенной знатью, образуя боярство. Бояре несли военную и чиновничью службу, они же владели многочисленными вотчинами. Степень их влияния на политику князя в разных землях существенно отличалась. Дополняли правящий класс церковные иерархи с их ближайшим окружением.

Прочее население уплачивало князю подати. В городах голос купцов и ремесленников был слышен на вече – общем собрании, где обсуждали дела местного управления. Изредка в Киеве и гораздо чаще – в Новгороде вече определяло расстановку сил при замене одного князя другим. Крестьяне, подавляющее большинство населения, никакого влияния на политику не имели. Они делились на свободных смердов и полусвободных рядовичей (закупов). Как правило, последние попадали в зависимость из-за долга, выплатив же долг, возвращали себе свободу. Ниже их стояли рабы (челядь, холопы) – главным образом захваченные в походах пленники. Если взятого в плен воина могли отпустить за выкуп, простолюдину на это рассчитывать не стоило.

Кара за те или иные преступления, установленная “Русской правдой”, как нельзя лучше выявляет общественную иерархию на Руси. Законодатели преследовали две цели: упразднить кровную месть и наполнить княжескую казну. Поэтому за убийство людей, смотря по сословию, полагался различный штраф (вира): боярина – 80 гривен, свободного человека на государевой службе (княжьего отрока и т. п.) – 40 гривен, ремесленника – 12 гривен, смерда или холопа – 5 гривен. Холопа, что ударил свободного человека, последний имел право убить. На просторах Руси царили не всегда схожие обычаи, но введение общего свода законов работало на унификацию огромной державы, как это было в случае распространения из Киева христианства и церковнославянской культуры. По-видимому, этот процесс набирал обороты именно в то время, когда во внутренней политике центробежные силы неуклонно разрывали на части огромную, трудную для управления из одного центра территорию Руси. Число потомков Владимира и Ярослава стремительно росло, и каждый из них грезил о собственном уделе, элиты тех или иных княжеств закономерно ставили перед собой совсем разные задачи. Единство империи между Балтийским и Черным морями оказалось весьма хрупким.

Смена геополитической стратегии князей от Ярослава Мудрого до Андрея Боголюбского отражает сужение их амбиций и размеров того государства, которое они возглавляли: от Киевской Руси до отдельных княжеств, будь то Русь-метрополия с центром в Киеве или, позднее, одно из окраинных княжеств – Галицко-Волынское или Владимиро-Суздальское. Последние набрали такую силу, что в XII и первой половине XIII века могли бросить вызов старой столице. Историки ищут в возникающих там идентичностях прообразы современных славянских наций. Владимиро-Суздальская земля вырастает в Великое княжество Московское и нынешнюю Россию. Белорусские ученые прослеживают свои корни от Полоцкой земли, украинские же основу разных версий национальной идеи выводят из Галицко-Волынской державы. Но истоки всех этих идентичностей ведут в Киев, что дает жителям Украины одну, но важную привилегию – они могут исследовать свои корни, не покидая собственной столицы.