Текст книги "Забытые бастарды Восточного фронта. Американские летчики в СССР и распад антигитлеровской коалиции"

Американцы выстроили в Полтаве аэродром такой, какой нам и не снился. Они привезли из Америки специальные плиты, которыми вымостили весь аэродром. Наших на руководящие должности туда не пускают. Американцы, как и немцы, высококультурные и очень богатые, они не отказывают и здесь себе во многих мелочах и роскоши…

Иные даже ожидали, что американцы в итоге возьмут на Украине власть: американская армия была второй иностранной военной силой, пришедшей в эти края за последние три года, и было легко предположить, что новые иностранцы, сколь угодно богатые и культурные, хотели того же, что и немцы. Антонина Корсун, 50-летняя школьная учительница, 3 июня якобы говорила осведомителю чекистов: “Американцы организовали свои аэродромы… с определенной целью. Они воевать на фронте с немцами не хотят, а посылают туда наших бойцов; сами же они, пока наши будут на фронте, разместятся на всей Украине и заберут ее без всякой войны. Немцы завоевали Украину открыто, а амеркианцы берут ее хитростью. Что лучше, покажет только будущее”.

Некоторые полтавчане, и среди них Степан Канаревский, 53-летний работник городской торговли, с радостью ждали захвата Украины американцами – это был бы способ освободить страну от коммунистического правления. “Я очень доволен, что коммунистов не будет, а будут хозяйничать американцы. – якобы сказал Канаревский одному знакомому. – Я интересовался и лично проезжал на веломашине возле аэродрома, то там только наши патрули, а то все американцы, которые нашу молодежь, воспитанную в коммунистическом духе, могут умышленно перебить, а сами будут хозяйничать”. Если верить осведомителям чекистов, Канаревский ждал другую войну, на этот раз между Советами и Америкой, и можно не сомневаться в том, на чьей стороне он бы оказался.

Многие надеялись на то, что прибытие американцев ознаменует перемены в советском политическом режиме. Ольга Смирнова, женщина лет сорока, изучавшая английский и подозреваемая в антисоветских симпатиях, утверждала: “Я не знаю, в какую форму изменится государственный строй СССР после войны, но таким он оставаться не может, ибо в этом нам помогают Англия и Америка”. Сергей Ивановский, впечатленный культурным превосходством американцев, был более конкретен, говоря об ожиданиях перемен: “Думаю, что американцы подскажут нам, чтобы партийный аппарат был отстранен от вмешательства в государственные дела, они нас будут учить, у них есть чему поучиться не вмешивался в дела государства; они нас научат, у них стоит поучиться”. Другие представляли перестройку Советского Союза по американской модели – так, скажем, считал 25-летний спортивный функционер Анатолий Баев. “Я думаю, что неспроста американцы разъезжают по Сибири и присматриваются к ее богатствам, а появление американских авиабаз н нашей территории приведет к тому, что Советский Союз перестанет существовать и будут организованы совершенно отдельные республики (штаты) по типу как в Америке”, – сказал Баев (довольно неосмотрительно) осведомителю НКГБ²⁸.

Совершенно иначе, нежели местные, к прибытию американцев относились офицеры и бойцы Красной армии. Последние, особенно молодые сержанты и техники, проникнутые советским классовым мышлением и сохранявшие общие предрассудки против капиталистического Запада, неохотно признавали экономическую и военную мощь Америки, но, когда удавалось, в пику отстаивали собственное идеологическое и культурное превосходство. Местных, особенно тех, чье детство пришлось на царскую эпоху и кому, повзрослев, довелось пережить немецкую оккупацию, советская пропаганда, принижавшая американцев, не впечатляла. Им прибытие американских солдат казалось переменой к лучшему: возможно, знаком будущей реформы советской политической системы и ограничения власти партии или предвестием полного изгнания коммунистов, или свидетельством конца их власти на Украине.

* * *

Утром 11 июня 1944 года советские военные и местные жители попрощались с американскими летчиками: те покидали базы в Полтаве, Миргороде и Пирятине. Всего 129 “летающих крепостей” и 60 “мустангов”, образовав строй в небе над базой в Миргороде, где служил Владлен Грибов, взяли курс на юго-запад – в Италию. Это был последний день и финальная миссия операции “Фрэнтик”.

К неудовольствию генерала Икера, погода все так же не позволяла бомбить авиазавод в Мелеце, и генерал обозначил новую цель: немецкие летные поля возле румынского города Фокшани. Другие самолеты 15-й воздушной армии поднялись с итальянских баз, чтобы отвлечь внимание люфтваффе и средств противовоздушной обороны от бомбардировщиков, летевших из Полтавы. Бомбардировка завершилась успехом: шесть цехов на аэродромах Фокшани, как и шесть зданий казарм, были полностью уничтожены, службы снабжения горючим и заправочную станцию охватил огонь, серьезно пострадали и другие постройки. Сам город бомбардировщики не тронули.

В этот раз немцы подготовились к атаке на бомбардировщики и сопровождавшие их истребители лучше, чем 2 июня: зенитный огонь был плотнее, а истребители люфтваффе вели себя агрессивнее. Но потери по-прежнему были минимальны. Один “мустанг” упал при взлете, еще семь истребителей и шесть “летающих крепостей” вернулись из-за технических проблем. Еще один “мустанг” по техническим причинам упал над Югославией, а один B-17 был сбит вражеским огнем. К сожалению, именно на этом подбитом самолете летел американский фотограф, сделавший немало снимков полтавских авиабаз, и знающие люди тревожились, что эти фотографии могли попасть в руки врага, и надеялись, что этого не случится²⁹.

Теперь, когда все закончилось, все считали операцию “Фрэнтик” замечательно успешной. Спустя день после возвращения генерала Икера в Италию, 12 июня Аверелл Гарриман послал в Лондон телеграмму с поздравлениями генерал-майору Андерсону, заместителю командующего Стратегическими ВВС США в Европе, который руководил челночными бомбардировками от имени генерала Спаатса. Генерал Арнолд был счастлив ответить похожей телеграммой:

Я бы хотел, чтобы вы выразили мою сердечную признательность командующим Генерального штаба и военно-воздушных сил РККА, сотрудничавших с нами и сделавших эту операцию успешной, и попросили их передать эти слова благодарности их офицерам и бойцам.

Будущее представлялось блестящим как для продолжения операции “Фрэнтик”, как бы ее ни назвали в дальнейшем, так и для советско-американского альянса. Помимо Северной Франции, американцы сражались на Восточном фронте. Великий союз обрел окончательную форму³⁰.

Глава 7. Смерть шпионам!

Если кто отчаянно жаждал забраться в американский самолет и улететь с “крепостями” в Италию, то это был Морис Реймонд. До войны он служил во французской армии в звании капитана. В Центральную Украину его при невыясненных обстоятельствах занесло с немцами; здесь он и оставался осенью 1943 года, когда советские войска вновь вернулись на эти территории. Реймонд вышел на американское командование в конце мая 1944 года. С 6 июня, когда во Франции открылся второй фронт, Морис надеялся, что американцы помогут ему долететь до Италии или Северной Африки, где он сможет присоединиться к соотечественникам. Но советские контрразведчики, следившие за визитами Мориса на полтавские базы, намеревались помешать этому любой ценой. Они не доверяли ни Реймонду, которого подозревали в шпионаже в пользу немцев, ни американцам. Ему было суждено оставаться в Полтаве под особым надзором¹.

“Союзники союзниками, но нельзя забывать, что США – держава империалистическая, в составе контингента наверняка будут шпионы и диверсаны”, – писал Владлен Грибов, вспоминая, как их с товарищами идеологически обрабатывали перед прибытием первых американцев на миргородскую базу. Еще им велели быть осторожными в разговорах друг с другом, ведь их могли подслушать: “…среди американцев будут люди, скрывающие знание русского языка”. И, наконец, им приказали “считать ноги” – то есть число членов экипажа, прибывавшего в каждой “летающей крепости”. По приземлении американцы выбирались из самолета через люк в полу, вперед ногами. Предполагалось, что экипаж состоит из десяти человек, значит, ног – двадцать. Если ног окажется больше, советские механики получили инструкции незаметно записать номер самолета с “лишними” пассажирами и сообщить его в контрразведку².

* * *

Папки с донесениями офицеров и бойцов Красной армии в конце концов попадали на столы сотрудников советской военной контрразведки, известной как Смерш (“Смерть шпионам!”). Появление Смерша было частью масштабной реорганизации служб безопасности, которую провел Иосиф Сталин после Сталинградской битвы. Когда Красная армия начала теснить немецких оккупантов, Сталин решил улучшить работу контрразведки, возглавлял которую “повелитель госбезопасности” народный комиссар внутренних дел Лаврентий Берия. Видимо, диктатор опасался радикального роста числа шпионов не только из-за линии фронта, но и среди населения недавно отвоеванных территорий. Под началом бывшего заместителя Берии, Всеволода Меркулова, был воссоздан особый Комиссариат государственной безопасности, призванный заниматься гражданской контрразведкой. Еще одну часть контрразведывательной империи Берии поручили другому его заместителю, Виктору Абакумову, она была подчинена Наркомату обороны. Сталин лично назвал ее Смерш. Были созданы и два меньших подразделения Смерша: одно внутри Наркомата военно-морского флота, а второе внутри Наркомата внутренних дел, и подчинялось оно лично Берии. Но Смерш Наркомата обороны имел статус главной контрразведывательной структуры страны, а сам Абакумов отчитывался лично Сталину.

Американские авиабазы на Украине попали под ответственность комиссара государственной безопасности 2-го ранга Абакумова и его Главного управления контрразведки Смерш, чьей основной задачей была борьба с немецкими шпионами. Мощный аппарат сотрудников и осведомителей Смерша нацелился на американцев. Какими бы ни были советско-американские отношения на высшем уровне, Абакумов и его подручные должны были исходить из того, что американцы явились на Украину не столько сражаться с немцами, сколько шпионить за Советским Союзом.

Смерш создал огромную сеть пропагандистов, то и дело напоминавших красноармейцам, что их американские союзники – “капиталисты”, враги советского режима. Занятно, что главной угрозой считались именно самые дружелюбные американцы, так как те могли не только эффективнее шпионить, но и распространять политически вредные взгляды. Смерш стремился разобщить союзников, пытался пресекать любое неразрешенное властями общение между американскими авиаторами, их советскими коллегами и местным населением. Никаких подобных мер не предпринимали и даже не рассматривали в Соединенных Штатах в отношении как советских официальных лиц, так и сотен и тысяч советских моряков, прибывавших в США, чтобы забрать поставки по ленд-лизу. Подозрения и слежка советской стороны за американцами были характерной чертой Великого союза.

Учитывая политическую важность полтавских авиабаз, Абакумов решил послать туда сотрудника центрального аппарата Смерша. Им стал подполковник Константин Свешников, заместитель начальника отдела Смерша, ведущего контрразведывательную деятельность в ВВС РККА. Ему было уже за тридцать. Свешников, уроженец Владимирской губернии, был завербован в военную разведку в 1932 году, когда служил в армии на Украине, где и остался до начала войны, поднимаясь по карьерной лестнице в аппарате военной разведки. Ко времени вторжения германской армии в 1941 году он был начальником Особого отдела НКВД авиадивизии, дислоцированной в Умани, на противоположном от Полтавы, Миргорода и Пирятина берегу Днепра. Да, он был готов к назначению в Полтаву и хорошо знал местные условия³.

Свешников приехал в Полтаву в конце апреля 1944 года. В первом докладе непосредственно Абакумову 13 апреля он сообщил о немецкой бомбе, найденной в подвале единственного уцелевшего здания на полтавском аэродроме. Дело привлекло внимание самого Сталина, и Свешников воспользовался этим, чтобы поднять темы, требующие одобрения вышестоящих лиц. В частности, он хотел заменить командиров Смерша 68-го района авиабазирования – организации, созданной ВВС РККА для обеспечения полтавских баз. Также просил увеличить число сотрудников и агентов, действующих под прикрытием, желая разместить их на каждой базе. Пополнение он вскоре получил. Новым начальником местного отдела Смерша стал майор Анатолий Зорин, офицер контрразведки, вступивший в ряды Красной армии в 1939 году по окончании техникума. К концу мая 1944 года Свешников и Зорин работали вместе, управляли сетями контрразведки на полтавских базах, наиболее важные донесения Абакумову они подписывали оба⁴.

Первый такой совместный документ был направлен 25 мая, за неделю до прибытия “летающих крепостей”. В нем говорилось о первых успехах в исполнении задач, поставленных главком Смерша, в число которых входило “предотвращение проникновения агентуры союзников на нашу территорию”, “выявление агентуры немецкой разведки” и “своевременное вскрытие подрывной деятельности антисоветского элемента”. Две последних задачи были стандартными функциями подразделений Смерша во время войны, а вот первая – необычной. Главной иностранной державой, против которой предстояло действовать Свешникову и Зорину, теперь была не Германия, а США – партнер по Великому союзу. Из 1 090 американцев, размещенных на полтавских базах, 30 знали русский и считались потенциальными шпионами. Четверых американских офицеров вскоре заподозрили в шпионаже или антисоветской пропаганде, потому что те хотели ближе пообщаться с советскими гражданами или поделиться с ними американскими изданиями (в основном журналами) ⁵.

Полагая, что лучшая защита – это нападение, Свешников и Зорин запросили разрешение применить против этих американцев как опытных, так и недавно завербованных агентов. И особенно они стремились привлечь к делу офицеров и техников. Среди 86 командиров-красноармейцев, приписанных к трем базам, у Свешникова и Зорина уже было восемь агентов, и планировалось завербовать еще четверых, а может и пятерых, чтобы на шесть офицеров был как минимум один осведомитель. Планы на вербовку среди технического персонала были еще более масштабны. Было известно, что американские самолеты обслуживала бригада из четырех человек: старший механик-американец и трое советских специалистов, в Смерше рассчитывали иметь одного агента в каждой бригаде. Расширенная сеть требовала и дополнительных кадров для управления, и денег для уплаты агентам, так что в докладной записке, которую Зорин отправил в Москву 24 мая, он запросил еще 20 тыс. рублей.

Начальников Смерша заботила и безопасность авиабазы. Они планировали набрать агентов среди охраны баз, бойцов, стерегущих склады с авиабомбами, и из местных. Последним, как предполагалось, предстояло зорко следить за незнакомцами, среди которых могли оказаться немецкие шпионы, и замечать любые признаки враждебной деятельности. Свешников и Зорин также приняли меры по борьбе с неблагонадежными элементами и в подразделениях Красной армии, служивших на базах, и среди населения. Они попросили удалить и переназначить 120 военнослужащих либо побывавших в немецком плену, либо живших в условиях немецкой оккупации. Местные чекисты устранили с территории баз всех, кто вызывал малейшие подозрения. Людей переселяли в Сталинград или в промышленную Донецкую область.

Свешников и Зорин знали, что американцы будут искать женского общества, и видели в этом хорошую возможность. Согласно их докладу, в выходные 20–21 мая более ста американцев, получив увольнительные, отправились в Полтаву, где многие из них пытались сблизиться с местными женщинами. “Считаем целесообразным через нашу агентуру ввести их [американцев] в круг гражданской агентуры из женщин, через которых вести разработку их и их связей”, – сообщали Свешников и Зорин, уже начавшие совместно с сотрудниками областного отдела НКВД вербовать местных жительниц⁶.

* * *

Комиссар Абакумов ответил на запросы Свешникова и Зорина 1 июня, через неделю после того, как те представили свой доклад, и велел проявить осторожность: “Специально агентуру к американцам не подставлять, но если американцы будут знакомиться с нашими агентами-женщинами, использовать это. С целью лучшего обеспечения этого вопроса усилить вербовку агентуры среди окружения (женщин)”. По другим вопросам, поставленным полтавскими подчиненными, – от поиска лучшего способа регистрации американских экипажей, прибывающих для выполнения челночных миссий, до вербовки новых агентов среди личного состава Красной армии и местных – Абакумов посоветовал им работать с командующими Красной армии и местным отделом контрразведки НКВД⁷.

Первым новым агентом, завербованным для работы с американцами и против них, стал 23-летний капитан Виктор Максимов. Он немного говорил по-английски, и его направили в Полтаву из московского штаба ВВС РККА, чтобы обеспечить связь между генералом Перминовым с его американским коллегой полковником Кесслером, а также с другими американскими командующими. Максимов был отмечен как объект для вербовки еще 12 апреля, когда Смерш получил первый доклад о полтавских базах. Им занимались лично Свешников и Зорин, присвоив капитану кодовое имя Марков. Он написал множество отчетов о своих контактах с американцами, и на основе этих донесений сотрудники контрразведки делали свои выводы⁸.

Свешников и Зорин привлекли и уже действующих осведомителей, запросив их личные дела у начальства. Агенты Автомат, Радиатор, Боткин и Константинов теперь сообщали о своем общении с американцами, а также, что важнее, о том, как вели себя их сослуживцы. Агент Боткин, немного говоривший по-английски, сообщил в Смерш о том, что 13 июня беседовал с сержантом Борисом Слединым, и тот предположил, что Боткин, зная английский, мог бы стать переводчиком и улететь с одним из американских экипажей в США, где ему будет хорошо. Как оказалось, Следин сам был агентом, завербованным еще в 1941 году под кодовым именем Штурман. Агенты теперь доносили на агентов, а начальники Смерша, похоже, все больше верили в то, что владеют ситуацией на базах⁹.

Основной целью агентурной сети Свешникова и Зорина были американцы. В докладе от 14 июня – через три дня после возвращения в Италию генерала Айры Икера и его “летающих крепостей” и “мустангов” – Свешников указывает, что за первую декаду июня на полтавских авиабазах побывали 2 703 американца. Из них 1 236 входили в постоянный личный состав: это всего на 36 человек превышало число бойцов, изначально согласованное в Москве. На бомбардировщиках и истребителях в рамках операции “Фрэнтик” прибыли 1477 человек.

Особое внимание Свешников уделил наземному персоналу, постоянно приписанному к базам. Среди них он выделил тех, кто владел русским или украинским и мог, по мнению подполковника, шпионить или, по крайней мере, сеять антисоветскую пропаганду. Свешников насчитал 11 офицеров, родившихся в бывшей Российской империи, и еще 27, чьи семьи происходили с ее территории. Однако же те, кто приехал на Украину помочь преодолеть языковой барьер, проверялись командованием ВВС США: тех, кто проявлял враждебность к большевистскому режиму по идеологическим, личным или семейным причинам, в СССР не брали. Американцы не были заинтересованы в шпионаже. Единственными разведчиками в их рядах были офицеры ВВС, которые опрашивали пилотов об их целях и о немецкой обороне, с которой те сталкивались во время миссий. Американцы пытались “взять обаянием”, пытаясь убедить Советы в возможности совместных дел и открытия новых авиабаз, особенно на Дальнем Востоке. Но офицеры Смерша об этом не знали и не поверили бы, даже если бы им сказали… А может быть – особенно если бы им сказали¹⁰.

* * *

С 25 мая по 14 июня 1944 года Свешников и Зорин определили среди американцев на полтавских базах с десяток потенциальных шпионов. Едва ли не первым номером в этом списке подозреваемых стояло имя майора Элберта Лепавски, одного из создателей операции “Фрэнтик” и ветерана полтавской базы. Именно он дал операции первое название – “Бейсбол”. Лепавски родился в 1907 году в Чикаго, в семье еврейских эмигрантов, покинувших Российскую империю, и построил блестящую академическую карьеру в Чикагском университете. Он учился у Чарльза Эдварда Мерриама, основателя поведенческого подхода в политологии, получил докторскую степень в 23 года и написал ряд важных монографий, эссе и докладов о городском управлении и распоряжении природными ресурсами. В 1930-х годах он занимался наукой в университете и одновременно работал в муниципалитете Чикаго, где занимал ряд должностей. В начале 1942 года, когда Лепавски после катастрофы Пёрл-Харбора вступил в ряды военно-воздушных сил, в городе освободился целый ряд постов. Его бывшим работодателям в администрации Чикаго пришлось искать нового руководителя научноисследовательских работ в юридический департамент, нового помощника директора Счетной палаты и нового директора Федерации сотрудников налоговых служб; а университету – нового директора Института гражданской службы¹¹.

Лепавски, убежденный сторонник Нового курса, не только считал, что в годы войны должен служить своей стране в военной форме, но и приветствовал союз с исторической родиной. Да, Российской империи уже не было, революция 1917 года превратила ее в Советский Союз – страну социалистического эксперимента, и Лепавски этому эксперименту симпатизировал, но, впрочем, никогда его особенно не поддерживал. И даже считая свою аналогию с бейсболом (из него понятия “домашняя площадка”, “гости” и “подходы к базам”) полезной и эффективной, он прекрасно осознавал различия американской и советской “команд”. Идею эту он выражал так: “Другая команда в нашем бейсболе – уникальный союзник, но очень мало кому из нас понятны ее образ мыслей и политическая система”¹².

Наверное, Лепавски и не представлял, насколько он был прав насчет образа мыслей партнеров из СССР. Еще 25 мая подполковник Свешников внес его в список подозреваемых за чрезмерную заинтересованность в общении с советскими офицерами и местными жителями. Свешников сообщил в Москву все, что узнал о Лепавски: что тот учился в Чикаго, Лондоне и Берлине и в настоящее время служит адъютантом американского командующего полтавской базы. И спросил, известно ли московским сотрудникам Смерша еще что-нибудь. Ему ответили только одно: Лепавски прибыл в Москву в феврале 1944 года с частью первого эшелона офицеров ВВС США для подготовки операции “Фрэнтик”. С момента прибытия его, как и других американских военных, держали под наблюдением до середины апреля, пока Лепавски не уехал в Полтаву.

И именно 14 апреля, за день до отъезда Лепавски из Москвы в Полтаву, в 22:20 группа наблюдения заметила, как он выходил из гостиницы “Националь”, где встречался с неким незнакомцем. Выйдя из отеля, они некоторое время прогуливались, разговаривая на языке, который агенты определили как иностранный. Затем Лепавски вернулся в гостиницу, а неопознанный мужчина вошел в дом в центре Москвы, на Петровке. Вскоре его личность установили: это был Исаак Звавич, профессор истории Московского университета. Он родился в еврейской семье в Одессе в 1906 году, окончил Лондонский университет и в середине 1920-х годов работал консультантом советского посольства в Великобритании, а с 1928 года преподавал в вузах, изучал историю российской дипломатии XIX века и стал одним из ведущих советских специалистов по Великобритании и британской истории. Согласно докладу спецслужб, Звавич был женат, обеспечен и занимал большую, хорошо обставленную комнату в коммунальной квартире в центре Москвы¹³.

Это все, что могли сообщить о Лепавски из Москвы. Свешников и Зорин решили довериться интуиции. Само происхождение Лепавски делало его подозреваемым, тем более что он владел русским языком и, согласно данным контрразведки, скрывал этот факт. В разведку сообщили, что Лепавски получал письма от семьи из США, написанные по-русски, но представителям советских властей он говорил, что не знает и не понимает этого языка. Были подозрения, что он использует свое положение адъютанта для прикрытия разведывательной работы. “Систематически посещает наши штабы под предлогом выполнения отдельных незначительных поручений”, – сообщал Свешников в Москву. Впрочем, любой человек такого происхождения, воспитания и положения не мог сделать на базах почти ничего, что не вызвало бы подозрений. И он оставался в списке Свешникова и Зорина, пусть те и не имели никаких веских доказательств того, что Лепавски – шпион¹⁴.

* * *

В особую категорию подозреваемых попали американские офицеры, которые не имели родственных связей с бывшей Российской империей, не знали местных языков, но тем не менее (по крайней мере, по мнению Смерша) придерживались антисоветских взглядов и сеяли антисоветскую пропаганду. Уроженец Теннесси подполковник Уильям Джексон – главный хирург на авиабазах США – находился в самом начале этого списка. Кроме того что он разделял взгляды, считавшиеся антикоммунистическими, Джексон стремился налаживать связи с местным населением, особенно с женщинами. Он прибыл в Москву 21 марта со вторым эшелоном американских военных для подготовки к открытию полтавских баз. В Москве он провел время весьма продуктивно: посещал больницы и составлял подробный доклад о состоянии советской системы здравоохранения и медицинской работы, отстававших от Соединенных Штатов, по его оценке, лет на пятьдесят.

Четырнадцатого апреля Джексон отбыл в Полтаву, где вместе с подчиненными приступил к устройству медицинской службы на каждой из трех баз и к обеспечению надлежащих санитарных условий для живущих там американцев. Ему часто приходилось иметь дело с деликатными вопросами: скажем, уговаривать советских офицеров улучшить уборные и душевые. Хотя трудности в отношениях с советскими властями возникли у Джексона не поэтому. Двадцать пятого мая подполковник Свешников добавил врача в список офицеров США, в отношении которых запросил дополнительные сведения из Москвы, утверждая, что тот активно ищет контакты с советскими гражданами. В тот же день Свешников подал еще один рапорт, в котором назвал Джексона одним из двух офицеров ВВС США, якобы распространявших среди советского личного состава англоязычную литературу антисоветской направленности¹⁵.

О Джексоне московское Управление Смерша выведало больше, чем о Лепавски. Слежка контрразведки за номером гостиницы “Националь”, где Джексон останавливался в марте и апреле 1944 года, показала, что он активно общается с женщинами. Менее чем через неделю после приезда подполковника, 27 марта, прослушка перехватила его телефонный звонок в московскую квартиру. Джексон звонил девушке по имени Зоя, которая не очень хорошо говорила по-английски. Третьего апреля, около 23:00, группа наблюдения заметила, как из гостиницы “Националь” вышли две молодые девушки – гостьи Джексона и еще одного американского офицера. Одну из них позже опознали: это была 21-летняя Зоя Гусева. В 22:30 13 апреля, в последний день пребывания Джексона в Москве, наблюдатели проследили до их домов пять девушек, навещавших в гостинице Джексона, и еще одного офицера. Одной из них, Зинаиде Пашининой, было восемнадцать лет¹⁶.

Девушками подполковник Джексон интересовался и в Полтаве. В июне, по более поздним донесениям разведки, он познакомился с некоей Зинаидой Блажковой, с которой его свела еще одна женщина. Джексон регулярно навещал Блажкову и был, по словам одной из ее приятельниц, очень щедр, каждый раз принося подарки: “чулки, конфеты, новые пары бот, мужские и дамские ботинки, военный пиджак”. Из агентов Смерша о Джексоне сообщали не только женщины. Информацию о нем предоставлял и советский коллега Джексона Иван Лебедев, главный врач полтавских баз. Он был завербован под женским кодовым именем Роза. О контактах Джексона с местными жителями сообщал и советский переводчик, работавший на базах под кодовым именем Союзник¹⁷.

* * *

Прежде всего Смерш интересовало распространение антисоветской пропаганды. Четырнадцатого июня Свешников и Зорин доложили в Москву, что после того как американское командование получило предупреждение о недопустимости распространения американских публикаций, подобные инциденты прекратились. Но работая вместе – например, перебирая двигатель самолета или в свободное время, – американцы все так же делились с советскими коллегами своими “антисоветскими” взглядами. В этом отношении американцы, владевшие русским или украинским, находились под особым подозрением.

Часто это были обычные разговоры или замечания. “Отсталая Россия, проехал 200 миль и нигде не видел ни фабрик, ни заводов, а в Америке через каждые 15 миль завод”, – говорил сержант ВВС США Михаил Лазарчук одному из своих советских знакомых. Этому же собеседнику, оказавшемуся осведомителем Смерша, Лазарчук признался, что не уверен, вернется ли с Украины живым, ведь Сталин вполне мог приказать разбомбить американские базы и обвинить в этом немцев. В одной из бесед американский летчик, 20-летний Петр Николаев, уроженец Одессы, сказал приятелю, что ему не нравится советский политический уклад. “У вас в России руководит только кучка коммунистов, что захотят, то и сделают, а у нас в Америке наоборот – народ имеет больше выборных прав”. Американо-советский союз Николаев считал хрупким и агенту сказал так: “На Россию надеяться трудно. Сейчас вы воюете с Германией, чуть чего заключите с ней договор, и опять война”. Офицеры местного НКГБ сообщили, что Николаев недоволен и президентом Рузвельтом. Одному из агентов он сказал: “Мне не нравится внешняя политика Рузвельта, и на предстоящих выборах я буду голосовать против Рузвельта”¹⁸.

Военная контрразведка сообщала и о случаях, когда американцы высказывались о Советском Союзе в высшей степени лестно. Докладная записка о реакции американцев на открытие второго фронта 6 июня 1944 года полна таких высказываний. Но прежде всего Смерш выявлял шпионов и пресекал государственную измену и антисоветскую пропаганду. В докладах, представленных к середине июня, сообщалось, что агентурная сеть полностью налажена, сведения о деятельности американского личного состава поступают регулярно и оперативники готовы бросить все силы против американских гостей. Однако пока отряды “Смерть шпионам!” просто наблюдали.