Текст книги "Небо цвета крови"

Нас с Дином в этот проклятый город привели его «призраки прошлого», от каких не избавляли ни крепкий алкоголь, ни полное затворничество. С самых первых секунд нашего пребывания в нем меня не покидало недоброе предчувствие, ощущение на себе чьих-то озлобленных, лютых взглядов. Они жгли затылок, не позволяли спокойно дышать, каким-то незримым грузом ложились на плечи, оплетали железными цепями ноги. Каждый новый шаг по заснеженным улицам с бесчисленными рядами разворошенных автомобилей давался с огромным трудом, словно какая-то сила пыталась задержать, не пустить вглубь безмолвного города. И только напарник, ослепленный своим рвением, целенаправленно брел вперед, будто точно знал, откуда следует начинать поиски своих родных. Однако чем дальше мы уходили, тем сильнее становилось сомнение: удастся ли нам вообще здесь что-либо найти?

«Здесь же нет ничего, Дин!.. Одумайся! Куда ты нас всех ведешь!» – мысленно протестовал я, но на деле говорил в корне иначе:

– Ты хоть точно помнишь, куда надо идти?.. – Потом перешел мерзлые трамвайные пути, огляделся и дополнил: – А то будем тут плутать…

Дин, сделавшись резко недружелюбным, пролез через забитый снегом трамвайный вагон и коротко отрезал:

– Будем плутать столько, сколько потребуется, Курт… – и, поправив толстый капюшон, с удвоенной быстротой засеменил вдоль запорошенного пеплом тротуара с покоробившейся рядышком бетонной оградой.

Больше мы не разговаривали. Так и шли дальше: Дин уверенно и отважно, а я – с негаснущим чувством приближающейся беды.

Ридас пока не проявлял к нам должного интереса, не спешил расправляться. Мимо тянулись оставшиеся без окон малоэтажные дома, скрытые за крепкими ледяными панцирями, полностью разграбленные административные учреждения, осыпавшиеся от времени торговые центры, десятки опустошенных до голых стен магазинов, мелких кафешек, каких-то ларьков. Запущенные городские парки скорее напоминали выжженные чащобы, застывшие пожарные пруды, едва прикрытые кривыми нагими кустарниками и низкими заборчиками, – большие лужи с хорошо заметной прозеленью. Дальше за ними вычерчивались черные заводские трубы, одинокие ЛЭП со спущенными, как плети, проводами. Все уличные фонари с натужно скрипящими плафонами облюбовал «полоз», рекламные щиты обезличила морозная короста, некогда зеленые насаждения обезобразил причудливый на вид пупырчатый лишайник, а к одеревеневшим от стужи спущенным автомобильным колесам прилипла кочующая лоза, почему-то пристрастившаяся именно к резине. Улицы, ножами изрезавшие город вдоль и поперек, усыпались поваленными столбами, сорванными светофорами, указателями. Возле заснеженных остановок навеки остановились пассажирские автобусы. И среди всей этой вроде бы безобидной с виду картины таилась хитроумная смерть, и день и ночь стерегущая город, – тонюсенькие, чуть подсвеченные солнцем стальные тросы и прочные рыболовные лески всевозможных ловушек, мастерски спрятанных от посторонних глаз, уже поджидали свои первые жертвы. Они паутиной тянулись то к схороненным в оконных проемах тяжелым батареям, то к скрытым в салонах машин заточенным арматурам, то к ослабленным неподъемным вывескам над подъездами – словом сказать, встречались везде. Достаточно оступиться хотя бы раз – и поход окончен для обоих.

Наконец, когда мы завернули за вытянутый дом с наглухо заколоченными окнами и вышли к широкой дороге с выстроившимися вдоль десятиэтажными жилыми массивами, Дин неожиданно оживился и помчался вперед, не сказав при этом ни слова.

– Дин!.. Куда ты?.. – прикрикнул вслед, но, увидев, что тот попросту меня игнорирует, – бросился за ним. Нагоняя, окликнул еще раз: – Дин!!. Да стой же ты!.. Стой!..

Лишь повалившись посреди дороги, тяжело и надрывно дыша через рот, Дин обернулся ко мне и, одарив полубезумным взглядом с какой-то перекошенной улыбкой на лице, прекратил долгое молчание:

– Это здесь!.. Здесь!! Курт… здесь!!. – говорил торопливо, сбивчиво, на одном дыхании, будто боялся, что не успеет сказать эти слова. – Здесь!.. Мы нашли… это здесь…

И, больше не выдавив из себя ни звука, откинул ружье и начал по-собачьи рыть усыпанный опасным пеплом снег, нещадно рвать ногтями, как хищник.

– Ты чего?! Дин?! С ума сошел, что ли?.. – остолбенев от увиденного, попытался вразумить его, даже хотел одернуть, но Дин с яростью отшвырнул, матерно выругался, продолжая копошиться в снегу.

Поднявшись – продолжил: – Ты себе сейчас все руки сожжешь!.. Остановись!!. Остановись, говорят тебе!

Но напарник был неумолим. Невзирая на уже чернеющие пальцы, он все же добрался до льда, взялся упрямо раздирать, а когда тот не поддавался – бил раскрасневшимися от мороза кулачищами, совсем не замечая, как разбивает в кровь.

– Угомонись!! Хватит!! – в последний раз прокричал я, подлетел и без раздумий принялся скручивать ему руки. Дин разъяренно верещал, сопротивлялся, брызгал слюной, точно бешеный пес, старался вырваться. – Да что на тебя нашло?.. Дин!..

Пока старался усмирить бесноватого напарника, рвущегося к выдолбленной дыре, политой замерзшими алыми кляксами, – инстинктивно задрал голову и в полуразбитом замутненном окне пятого этажа дома напротив заметил человека в порванном шланговом противогазе без одного стекла с накинутым изношенным капюшоном. Он неподвижно стоял, пристально наблюдал за нами и молчал, словно до этого дня никогда не видел живых людей.

«Это они… – воспламенилось в мозгу, – точно…»

И тут же к Дину:

– Дин!!. – не крикнул, а скорее хрипато прошептал я, чтобы ненароком не спровоцировать таинственного смотрителя, едва сдерживая брыкающегося конем напарника. – Там… «Мусорщик»! Вон, в том окне!! Смотри же! Да, блин, хватит крутиться… – даже указал на окно, но когда взглянул сам – там уже никого не было. Сглотнув, виновато вымолвил: – Был же! Я видел…

Все-таки изловчившись, Дин опять метнулся на середину дороги, будто сказанное мной его даже не тронуло, и возобновил свое немыслимое рытье, о чем-то невнятно загнусавил.

– Господи, ты же нас всех угробишь… – обратился к самому себе, боязливо оглянулся, слыша, как в страхе забилось сердце – «Мусорщики» обнаруживались чуть ли не в каждом окне. Десятки, нет, наверно даже сотни, вооруженные кто чем, и все – с неистребимым желанием в глазах немедленно расправиться с чужаками, вторгнувшимися в их город. На то, чтобы спастись, у нас остались считанные минуты, если уже не секунды. Потом заторопил своего невменяемого напарника: – Дин, ну я прошу тебя, одумайся! Ну, пожалуйста! Сдохнем ведь оба по твоей милости…

Дин резко прозрел. Исхитрившись расковырять лед – обрадованно залопотал и вдруг развернулся, держа в обожженных пальцах маленький мерзлый браслет из крупных потемневших бирюзовых бусин. Лицо сильно дрожало, из болезненно-красных вытаращенных глаз, каких я никогда прежде у него не видел, – слезы. Они бежали по щекам, замерзали, комочками скатывались по трясущимся губам, падали на пепел. И вроде видеть плачущих мужчин за всю прожитую жизнь доводилось далеко не раз, Дин стал настоящим исключением, вызвавшим какое-то стойкое чувство полнейшей безысходности.

А потом, весь трясясь, с невероятным трудом, растягивая слова, промолвил:

– Это… он… Курт… – на секунду показал браслет, но будто испугавшись, что сейчас кинусь и заберу себе, – мигом спрятал в окоченевшей руке, начал горячо целовать, что-то нашептывать. – Это… он… – сглотнув, сказал: – Жемчужный браслетик Грейс – моей сестренки. Я сам делал для нее, выбирал цвет, чтобы подходил к ее глазам…

И упал на колени, прижал к носу, словно еще надеясь уловить позабытый запах родной сестры, горько заплакал, отстранившись от всего на свете.

Тем часом из домов поблизости доносилось какое-то шуршание, отзвук крошащихся стекол, невнятный глухой говор, тяжелый топот сапог – «Мусорщики» перешли к действиям.

– Дин… я понимаю: тебе очень больно, знаю, что ты чувствуешь… – сочувственно вставил я, параллельно бегая глазами по окнам, где видел пробегающих людей, – но мы должны уходить, пока еще есть такая возможность! Слышишь?..

Дин только шмыгал носом, ничего не отвечал.

Тогда я предпринял последнюю попытку достучаться до него – затронуть тему сестры.

– Я не думаю, что Грейс желала бы тебе той же участи, что выпала на ее судьбу… – высказался и взглянул на напарника – Дин вскинул совершенно беззлобные заплаканные глаза, кивнул, отвел опечаленный взгляд. И сразу продолжил: – Надо жить, Дин! Надо как-то жить! Хотя бы не ради себя, а для тех, кого с нами нет! Ради их светлой памяти, понимаешь? Они же все смотрят на нас! Мы же у них тут все на ладони! Они все видят, все слышат! Неужели твоей сестре приятно видеть оттуда, как ты страдаешь за нее всю свою жизнь, как мучаешься? Разве приятно, а?.. Скажи? Ты и ей не даешь покоя своими слезами! Тянешь с небес на грешную землю… зачем? Грейс ведь хорошо там! Вот и отпусти ты прошлое! Отпусти с миром! Двигайся дальше, помни их всех, люби, но не живи ты прошлым! Ты же взрослый мужик, Дин! Ну, соберись ты… Прошу тебя: будь ты человеком…

Напарник все-таки послушался. Сунув в карман браслет, он взглянул на меня каким-то осмысленным, просветленным взглядом, будто до этого момента пребывал в объятиях опьяняющего дурмана, заморгал и прежним, чуть хмуроватым басом заявил:

– Ты прости меня, Курт. Я был малость не в себе… – и, застонав от боли в руках, поднял ружье, добавил: – Осталось найти брата…

– С возвращением! – ответил я, в спешке проверил оставшиеся в магазине патроны – пять есть и плюс еще коробочка на десять штучек в рюкзаке. Итого – пятнадцать, а это, мягко сказать, маловато – даже от своры кобелей не отобьешься, не то что от людей. – Сейчас к нам гости пожалуют – засиделись по чьей-то дурости!

Дин надулся.

– Я же извинился… – недовольно изрек он, – что меня теперь, убить, что ли?..

– Ладно, забыли. Не кипятись, – и спросил: – Сколько у тебя патронов?

Тот чуть помолчал, ответил:

– В стволе шесть, еще с собой где-то дюжина.

– Плохо – особо не постреляешь. Их там толпы…

Бах!..

В этот миг откуда-то слева хлопнул выстрел, у моих ног плеснул снежный фонтанчик, следом, уже ближе, воткнулась тоненькая острозаточенная ржавая труба, служившая кустарным арбалетным болтом, и на дорогу, громко галдя, изо всех домов хлынула толпа людей в изодранных теплых вещах.

Пристрелив самого быстроногого «Мусорщика», намеревающегося проломить череп железным прутом, я юркнул за усеянную пеплом легковушку и, укрываясь от пуль и болтов, безостановочно колотящих по капоту и крыше, крикнул Дину:

– Дин! – и пальнул в стрелка, затаившегося на предпоследнем этаже. Тот дернулся, выронил оружие и – с криками вниз. – Дин! Надо срочно уходить! Где искать твоего брата?..

Два раза подряд отгремело ружье Дина.

– Давай за мной, Курт… – с его стороны донесся надрывный хрип, что-то тяжелое упало наземь, – еще один готов… – и позвал устало: – В арку! Дворами побежим!

Вскочив – побежал к Дину, попутно отстреливаясь от засевших в домах снайперов.

Пальба, крики…

Но едва подоспел к нему – навстречу выпрыгнул «Мусорщик» в грязном строительном респираторе и с диким воплем опустил страшную шипастую железку. Тотчас уйдя от атаки, я наотмашь дал прикладом в кадык, оттолкнул ногой и – на помощь к напарнику, окруженному сразу тремя нападавшими.

«Убьют ведь… – с жаром думал я, – не справится в одиночку…»

И, рванув на себя рукоятку ножа, – в перекат, чтобы не задели стрелки.

Очутившись рядом с Дином – ткнул в живот крайнему «Мусорщику», рассек через противогаз лицо следующему, вместе с напарником расправился с третьим и быстро проговорил:

– Давай веди, пока еще можем оторваться, – перечертил беглым взглядом улицу: обитатели Ридаса мчались уже отовсюду, стреляли, каким-то сверхъестественным чутьем обходили свои же ловушки, расставленные здесь на каждом шагу. Пули ложились все точнее, обещая с каждым новым выстрелом непременно попасть по нам. – На тебя вся надежда.

На пару с Дином ломанулись вдоль дома, нырнули в арку. «Мусорщики» – за нами.

Вовремя различив в полутьме растяжку у самого выхода – быстренько перерезал, наблюдая то, как из-под потолка со свистом сорвался чудовищный по размерам стальной штырь и, точно на вертел, поочередно насадил сразу четырех преследователей.

«Задержит ненадолго», – решил я и громко поторопил Дина:

– Ускоримся, Дин, – сейчас их еще больше сбежится!

Дальше двигались дворами, петляли между детскими вымерзшими площадками, гаражами, застеленными зеленой изморозью, одноэтажными кирпичными зданиями с большими дверьми, исписанными нецензурными надписями, и постоянно со страхом оборачивались, ожидая встретить «Мусорщиков», громко переговаривающихся между собой где-то далеко позади. Но, слава богу, ни одного из них пока не заприметили – смогли-таки затеряться, исчезнуть хотя бы ненадолго от плотоядных глаз. Только вот уверенность и в дальнейшем таком успехе – весьма фиктивна. Каждую секунду чудилось, что кто-нибудь обязательно выскочит из-за поворота или темного угла, устроит засаду, а если даже не так, то каверзная ловушка некстати окажется под ногой, и тогда любого из нас проткнет такая же махина, как и тех преследователей в арке, не то еще чего ужаснее. И если сейчас, при дневном свете, еще хоть как-то можно различать большую часть растяжек, то с наступлением сумерек это будет практически невозможно, а ведь мы еще даже не нашли брата Дина, следующей задачей предстоит каким-то образом выбираться из Нью-Сити…

Бег, бег…

Так, под всюду носящееся эхо далеких отвратных голосов, прыгающее от дома к дому, минуя следующую арку, вышли к одному промышленному объекту, огороженному добротным забором из желтого кирпича с пущенными поверх проводами под напряжением. О нежелательности перелезать через него, четко, черным по белому гласила большая облупившаяся памятка на огромных темных воротах, расположенных немного левее:

$$$«ОСТОРОЖНО! ВЫСОКОЕ НАПРАЖЕНИЕ!»

И ребенку понятно: электричество на всей территории, собственно как и во всем городе, – полностью отсутствовало, однако карабкаться вверх все-таки не спешили – пустая трата времени. К тому же смутно верилось, что продолжать поиски следует именно отсюда.

Все сомнения развеял Дин.

– Кажись, тут, – твердо решил он, прошел немного вперед, будто хотел разглядеть забор поближе, посмотрел по сторонам и продолжил тем же голосом: – На мой взгляд – единственное место, где можно держать в заточении людей длительное время. А что? Здание с виду вроде тихое, в глаза особо не бросается, находится, в принципе, рядом. Где еще этим тварям тюрьму организовывать?

– Ну да, – поддержал я, с придирчивостью осмотрел верхний этаж, подтянул ослабевшую от бега лямку рюкзака, – здесь самое то… – и сразу: – На забор лезть будем или через основной вход?

– Мне с моими руками теперь только и лазить… – со вздохом проворчал тот, словно тому вина – я, и добавил строго: – Давай к воротам.

«А вот думать надо было, что делаешь! – мысленно отчитал его. – А лучше – меня слушать… хоть иногда…»

Ворота оказались не запертыми, без какого-либо замка, с сорванными петлями. Отворив как можно тише – вышли к массивному четырехэтажному сооружению с двумя прогнившими пожарными лестницами, чудом держащимися на нижних кронштейнах. Стекла сохранились лишь в самых крайних окнах, на некоторых имелись сварные решетки. Посередине располагался широкий, заложенный строительным мусором проход, заросший черно-синим «камнежором» – редчайшим плющом, способным со временем безо всяких усилий разламывать даже сверхпрочный бетон. Рядом беспорядочно валялись толстые трубы, обернутые войлоком, обрывки шин, обглоданные лозой, металлические перекладины, штабеля неиспользованных свай. Вдоль забора, из-под зелено-серого снега торчали мешки, бочки, мотки проводов. Возле самого же здания, на выложенной льдом дороге, – два самосвала без полуприцепов и передних колес.

– Завод, что ль, какой? – глуховато спросил Дин и сам же ответил на свой вопрос: – По ходу, он и есть… – А потом ко мне: – Курт, предлагаю идти через тот проход. Наверняка таким путем можно попасть вовнутрь. Что скажешь?

– Ну не по тем же лестницам подниматься-то… – отозвался я, перевел на них недоверчивый взгляд. Те от вдруг начавшегося ветра надсадно заскрипели, запрыгали, словно надумали отрываться от стен. – Они и так на добром слове держатся…

– Ну, тогда решено! – объявил тот и, прибавив шаг, заспешил к проходу.

Отрывистая речь «Мусорщиков» голосила уже за ближайшими домами – шли за нами по пятам, как звероловы.

Не касаясь стен с разросшимся «камнежором», мы с напарником дошли до выломанной двери, тотчас прошли внутрь, попадая в громадное затхлое помещение с наполовину обвалившимся потолком. Многочисленные квадратные колонны, преданно подпирающие его, повсеместно рассыпались, оголили стальные каркасы, ощетинились арматурами. Пол полностью исчез за грудами битого кирпича, колотой плитки и снега, в углах томились груды бетонных обломков, стулья, выломанные оконные рамы, упавшие лампы, горы отвалившейся от времени краски. Немного левее – проржавевшее насквозь оборудование, тяжелые сверлильные станки, вентиляторы. И ко всему этому добавился какой-то тошнотворный, всюду блуждающий дух, от какого просто-напросто некуда было деться.

«Боже, пока здесь что-нибудь отыщешь – раз сто умрешь… – подумал я, – зашли, называется…»

И лишь Дин нисколько не брезговал здешними запахами, не кривил лицо, словно и вовсе мог обходиться без воздуха, а дышал скорее от врожденной привычки, нежели от нужды.

– Ты чего весь позеленел? – вдруг поинтересовался он, стрельнув в меня удивленными глазами. – Запахи одолели? Так ты через рот дыши – верное средство в таких случаях.

Я не стал ничего говорить в ответ.

Дойдя до широкой лестницы, ведущей на следующий этаж, Дин вновь заговорил:

– Поднимемся, – скользнул к ней, по-воровски заглянул за дверь и, убедившись, что там никого нет, продолжил: – Начнем со второго этажа, а если ничего не найдем – тогда, Курт, надо будет разделиться…

– Как скажешь, – пожав плечами, коротко изрек я.

Но только поднялись наверх – сразу поняли, откуда так стойко тянуло смрадом: весь пол был запружен кладбищем костей с остатками заветренного мяса. И, как стало понятно в первую же секунду, – не все из них принадлежали исключительно животным: слишком хорошо узнаваемые, гладкие, легко отличимые.

От такого зрелища мое сердце дернулось, убежало в пятки, перестало колотиться, руки сделались холоднее льда, тело обожгло ознобом.

– Святые угодники!.. – с трепетом воскликнул Дин, с чудовищным усилием перешагнул треснутые черепа. Лицо словно вмиг состарилось, почернело, глаза заплыли смолью, выгорели. – Как это все объяснить?.. Как… Курт…

– Я не знаю, Дин, не знаю… – испытав ужас не меньший, чем напарник, выдавил я, атрофированными ногами следуя за ним вглубь длинного коридора, – давай пока не будем поднимать паники…

Однако главный кошмар ждал в самом конце.

Повернув налево, мы мимоходом зашли в небольшую комнату без окон и тут мне точно ударили по голове чем-то тяжелым, в глазах померкло: вдоль обнаженной кирпичной стены, прибитые железными скобами, висели шестеро скелетов в обтерханных лохмотьях. Почти у всех переломаны ребра, конечности, выбиты зубы – зверски замучили «Мусорщики».

«…А брата с собой утащили…»

Сей же час всплыли в уме слова Дина, и меня, пораженного, выжатого до капли, бросило на грязный поломанный деревянный ящик возле дверного проема. Но страшнее было – это смотреть на напарника. Тот, как живой мертвец, покинув тесную могилу, громко шаркая по полу, усыпанному камнями, шел к скелетам, не видел перед собой ничего. В остывших глазах, напоминающих скорее кубики льда, иссяк всякий блеск, ушла вся жизнь.

«Его и еще пятерых людей…»

– Да как же… – промолвил я, толком не осознавая: прозвучали мои слова или же застряли в горле? – Как же так… как?..

«Одному богу теперь известно, что с ними… одному богу…»

Подойдя к самому последнему скелету в обшмыганной зимней куртке с оторванными рукавами, Дин медленно, будто напоказ, стянул капюшон, положил ружье, припал к ногам и во весь голос, содрогая стены коридора, страшно завыл, зарыдал. И плач этот такой иступленный, пылкий и раскатистый был, что в моих венах перестала течь кровь, в одночасье закрылась за льдинами.

– Оливер!.. Оливер… братишка… – покачиваясь, без устали повторял он, захлебывался слезами, – братишка… родной… Оливер…

Не в силах больше видеть нечеловеческие страдания напарника, я снял капюшон, уткнулся затылком в холодную стену, закрыл ладонями рот и не моргающими глазами посмотрел на измалеванный разводами потолок, совсем не замечая, как по щекам катятся теплые обжигающие слезы.

В этот момент снизу донеслось грузное топанье, захлопнулись ворота – за нами пришли…