Текст книги "Вытрезвитель"

Она рассказывала, как ездила к Олегу в армию в Подмосковье. Три с половиной тысячи километров автостопом в один конец. Как на обратной дороге у нее где-то на Волге закончились деньги и ей пришлось работать. «А кем, тебе знать не нужно».

Я решил обрил голову. Так я, наивный, хотел ее отпугнуть. Непривычные ощущения. Будто я в какой-то клетке гладкой, а череп это что-то инородное, чужое. А я маленький, сижу внутри, и очень хочется из кости вылезти, холодок такой вдоль позвоночника пробегает: «Так в этой тюрьме и помру. Жалко себя до слез». Не успел я кровоподтеки от порезов смыть, звонок в дверь. Она. Долго пытала меня: зачем я это сделал. Я сказал, что не хочу, чтобы она со мной встречалась: любовник я никакой, а она должна быть верна своему Олегу.

И вдруг она расплакалась. «Ты меня не любишь? Я тебе надоела? Я ради тебя верность своему парню нарушила, каждый день рискую, что меня брат прибьет, а ты?» Я опять чувствовал себя виноватым, теперь еще и за то, что не оценил преподнесенного мне дара.

Я оправдывался и утешал.

«Ты обещал меня нарисовать».

«Нужно время, а у нас его нет…»

«В субботу поедем на пасеку».

«Поедем» – сильно сказано для пешей загородной прогулки. Это сейчас у людей «Бураны» и прочие снегоходы, а раньше тройки и верные иноходцы. В те же дни громыхал жестяной автобус полчаса до окраины. А потом мы часа четыре шли пешком. И слово «шли» тоже не совсем подходит, ползли по сугробам. Закончились лыжные трассы урочища Еланда и мы буквально поплыли по снегу, то по пояс, то по грудь. Ломали корку наста, взбираясь на взгорки. Сыпалась ледяная серая крошка. А внизу снег был рыхлый, белый. Небо загустело плотной синевой. Взошла луна. Какой волшебный горшок наварил столько манной каши? Деревья в ложбинах казались притаившимися людьми.

Я устал, вспотел, ноги были мокрыми. Я проклинал эту «поездку», себя самого, Свету и всех женщин, природу, подарившую мне адские желания и наделившую, одновременно, стыдом, разумом и моралью. Зачем? Сколько бреду я по этой бриллиантовой пустыне? Космические холмы покрытые снегом, по которому можно плыть. И других людей, наверное, не осталось, а мы, последние, обречены совокупляться и продолжать свой род. Я молчал и с остервенением шел вперед. Когда я оглядывался, Светлана улыбалась. Кроличья шапка-ушанка, ватник, толстые спортивные штаны, одетые поверх валенок, все это ей шло. Она казалась совершенно неуставшей, подскочила ко мне, повалила снег.

Мы боролись, брызгались ледяной крошкой. Целовались, повалились в снег, закапывали друг друга в сугробы. Я чувствовал себя счастливым. Я увидел хохочущую девчонку, открытую, радующуюся моей усталости, угрюмости, миру в желтом свете, колючему насту, запахам талой воды, моим губам. Ощущал это пылающими щеками, мокрой одеждой, холодом за шиворотом, горячим дыханием прерывистым и глубоким, как снег.

Дальше дорога шла веселей, вернее бездорожье. Мы скатывались в овражки, врывались в кусты ломая тонкие ветви, казалось, без цели, без времени. От луны было очень светло.

Показалась пасека. Несколько строений, точно придавленных к земле снегом, ни следов, ни огней. Ульи сравнялись с сугробами. В потайном месте нашли ключ. Ворвались в помещение с маленькими окошками. Затеплилась керосиновая лампа. Стол, самодельные стулья, двухъярусные нары, крохотные окошки, железная печка. Ломом раздолбив обледеневшую поленницу, я занес дрова в дом, запахло сосновой сыростью. Расщеплял дрова топором прямо в доме. Печка радостно затрещала. Светлана накрывала на стол. Я чувствовал себя настоящим мужчиной. Представлял, что Света моя жена. И эта мысль уже не виделась такой уж дикой. Мы развесили мокрую одежду, расставили обувь возле печки. Сели за скромный стол. Хлеб, лук, сыр. Чай решили заварить прямо в зеленом железном чайнике. С этого напитка и решили начать трапезу. Обжигаясь, я сделал несколько глотков и выплеснул все на пол. Во рту был совершенно непривычный вкус. Всё, что угодно, но это – не чай!

А Света уже упала грудью на стол от хохота. В полутьме кубик индийского чая совершенно неотличим от брикета махорки. Чая в избушке вообще не было. Тогда мы оделись, и Светлана повела меня в ложок к роднику.

Незамерзающий ключ окружен совершенно космическими наплывами льда, ветви низких ив обледенели, кое-где срослись затвердевшей водой в прозрачные пластины, а в глубокой чаше источника стояла фляга, наполненная морсом из клюквы.

Ягоды плотные, как соски Светланы, кислое холодное питьё, жар и треск печи, полутьма. Запах сырого белья, меда, пота, махорки и женщины. Мы ложимся на тулупы, матрасы, разбросанные на полатях, и разговариваем. Рука находит мех межножия, но я не могу даже коснуться ее лона. Для меня это немыслимо, невозможно. И снова она снимает с меня штаны, выпускает наружу все мои помыслы и вталкивает меня в себя. Неужели так натопили, я мокрый, меня стягивает, сдерживает одежда. Я снова иду на штурм, не понимая, что эта крепость требует не натиска и бури, а ритма и чувства. Светлана смеется подо мной, ей весело. Ну, научи же меня, научи, как сделать тебя счастливой? Почему ты не хочешь мне помочь, почему бросила меня одного наедине с собой? Мне и хорошо и плохо. Мне – животному – хорошо, но то, что я чувствую себя животным, мне, человеку, мне книжнику, ботанику, плохо. Ах, как неприятно быть отстающим. Но как приятно быть и быть в женщине, с женщиной. Я чувствовал это во второй раз в жизни, но было, как в первый. Еще одно открытие: секс не запоминается во всем богатстве, во время – не до этого, после – всё блекнет.

«Я плохой любовник?»

«Конечно, но ты хороший мальчик».

О, время, без сотовых телефонов, без спутниковых антенн, без «Буранов» и джипов, без точки G и Интернета! Познал ли я женщину? Нет, я почувствовал, но не познал. Я подумал, что познать женщину, значит уметь жестом, словом, прикосновением сделать ее счастливой. Я же не мог сделать ее счастливой, а только стыдился собственной радости – я стал мужчиной. Впрочем, неужели это и делает мужчину – мужчиной?

Зато мне хватало десяти минут, чтобы восстановить силы и снова идти в бой. В голове всплывали картины: Света-подросток, я – ее дядя, я насилую ее на чердаке, антураж вокруг был вполне подходящий. Я зажимаю ей рот и мучаю до бесчувствия. Становилось сладко и страшно. Неужели я такой, как Светин дядя? Попадись мне в руки вожделенное беззащитное существо, неужели я откажусь от того, чтобы им обладать, чтобы обезволить его, убить, унизить, запереть, неужели мне хватит воли подавить свои желания? Где тот мальчик-рыцарь, воспитанный положительными примерами. И еще более кощунственная мысль: и писатели, и государственные мужи, и отцы, и матери, все этим занимались. Что же они чувствовали, неужели только вожделение, вину, отвращение и страх, что каждый из нас – животное? Нет, наверное, я один такая ненормальная ворона.

«Ты – чудо».

«А ты – ласка».

Показалось, или это правда она сказала. «Солнышко мое».

«Скажи, мы ведь всегда будем хотя бы друзьями?»

«Друзьями? А ты знаешь, какие бывают друзья?»

И Светлана рассказала. Она шла поздно вечером по дороге от города до Поселка. Автобусы уже не ходили, вот и пришлось на своих двоих добираться домой. С одной стороны высокая крутая скала, с другой не менее крутой спуск к реке. Остановилась машина «Девушка, покатаемся?» Света была не в настроении. Она отшутилась и пошла дальше. Из машины вышли двое. Один схватил сзади за талию, другой нанес удар кулаком в челюсть. Челюсть сломалась, Света не могла больше рта раскрыть. Но она боднула державшего сзади головой, разбив ему нос, а того, что впереди, толкнула двумя ногами. Сзади хватка ослабла и Светлана прыгнула вниз, к реке. Скатилась кубарем, побрела по воде. От удара и волнения заложило уши. Шумела река, голова кружилась, челюсть болела нестерпимо. Добрела до противоположного берега. Частный сектор. Куда теперь? Вспомнила, что рядом живет друг. Мало что друг Светы – большой друг ее парня. Добрела до его дома, постучалась в окно. Зажегся свет. Парень вышел на крыльцо. Еле смогла ему объяснить, что произошло. Друг дал ей сухие вещи, пообещал сходить к соседям, позвонить и вызвать скорую. Родителей друга, кстати, не было дома. Светлана стягивала с себя мокрое белье, а друг стоял рядом и смотрел. Ей, в таком состоянии, как-то было все равно. А ему, видимо, нет, он вдруг подошел и стал гладить Светлану по голове. Девушка приникла к другу. А друг вдруг стал снимать с нее только что надетую рубашку, взял груди и стал их больно мять. Она попыталась оттолкнуть друга. Пыталась закричать, но такая боль пронзила, что стала терять сознание, обмякла. А друг подхватил, взял на руки и понес на диван. Он шептал ей нежные слова вперемешку с ругательствами, угрозы с утешением, а она думала только об одном, чтобы во время телодвижений голова была в таком положении, чтобы не слишком было больно. А потом, конечно, всё как положено, скорая помощь, больница, скобы, уколы, соки и пюре через трубочку. И даже друг приходил с соками, ничего – взяла, надо же как-то жить и чтобы твой парень ничего не узнал.

«Ты хочешь быть другом?»

«Нет, не хочу, лучше уж быть сволочью»

«Ну, так будь. Раздень меня. Возьми голую и вынеси на мороз. Брось в снег»

«Не могу, ты замерзнешь»

«Я так хочу. Я такая грязная, я хочу быть чистой. Я хочу искупаться в снегу»

Я раздел ее, поднял на руки и понес к двери. Возле входа пришлось поставить Свету на пол, чтобы открыть дверь. Ночь была не такой уж морозной. Луна по-прежнему заливала окрестности, но уже пробиваясь сквозь ветви леска. Я осторожно положил Светлану в сугроб. Пятки жгло холодом. А Светлана даже не попыталась встать. Я медленно отступал к двери. А Света стала кататься по снегу и выть. Она загребала пригоршнями снег к себе, она кричала и билась, потом вскочила и побежала ко мне, я забежал в дом и закрылся. Она стала колотить в дверь. И тут я понял, что боюсь ее, и хочу ее и могу ее убить, и все это одновременно.

«Пусти, миленький, я сделаю, что ты хочешь… Открой, сволочь, открой, гад!»

Я открыл. Она вошла дрожа. Я накинул на нее теплые вещи, повел к печи. Хотел приобнять, но она сбросила мою руку с плеча. И именно в этот момент во мне такая пронзительная жалость скрутила все желания и мысли. Жалость, так похожая на любовь. И тут я понял, что я сильнее. Пусть плохой любовник, младше, не красавиц и ни в какое сравнение не иду с её избранником, но я сильнее, потому что мужчина, потому что быть мужчиной это отвечать и за себя и за женщину. И вообще за всех. За тех, кого любишь. За тех, кого надо любить, а ты не можешь. Быть мужчиной – это просто значит – перестать думать о себе, это перстать ставить свои проблемы в центр мироздания.

Приключения Мухина

Надо ли поддаваться соблазнам? Собственно этот вопрос можно сформулировать и шире: как надо жить? Стоит ли всё время следовать здравому смыслу, вариативным нормам морали, либо избирать всегда свой путь, который во многом путь инстинкта и сиюминутных желаний?

Выбирал ли я, Антон Мухин, себе такую простецкую судьбу, такую очень незатейливую фамилию, и такой маленький городок, чтобы родится в нём, жить и умереть? Естественно, я выбрал бы судьбу более высокую, счастливую, взял бы псевдоним Сергей, допустим, Решетнев, и жил бы в столице.

Но моя судьба мой маленький городок и прозвище Муха. И если идти уж от ассоциаций с насекомыми, никакая я не муха, а скорее благородный шмель, который живёт весьма одиноко, опыляет цветки по своему желанию, норка его глубоко, и летает он вопреки всяким законам гравитации и авиации. А уж его антиобщественный образ жизни зело очевиден: это тебе не пчёлы живущие коллективно. Собственно без шмеля можно вообще было бы обойтись, ну опыляли бы всё пчёлы. Но сей продукт эволюции продолжает существовать несмотря на явное превосходство коллективного способа бытия.

Трутень – самец пчёл. Живёт припеваючи до того момента, пока не наступит время исполнить долг и оплодотворить матку, то есть пчелиную самку. Матка улетает из улья и поднимется высоко в небо. Во все стороны от неё летят пахучие вещества, которые за километры чувствуют трутни всех окрестных ульев. Они бросаются к самке. Думают ли они, что это их, возможно, последний полёт? Кто будет схвачен птицами, кто долетит?

Но и тем, кто догонит матку, может быть отказано. И вот на лету избранник оплодотворяет пчелиную самку, но весь мужской аппарат трутня выламывается из него. Такова цена этого вожделенного момента. Трутень, лишенный своих половых качеств, стремительно падает на землю, чтобы быть загрызенным муравьями. Конечно, его потомством станет многочисленная пчелиная семья, которая даст сладчайший мёд, но что трутню до этого? Он этого уже не увидит.

Влада излучала аттрактанты, апеллянты и прочие прелести во все стороны и даже за грани потустороннего. Она признавалась, что во сне к ней являлись великие исторические личности и даже литературные герои, которые предлагали ей руку и сердце. Но она, естественно, даже во сне им отказывала, так как была дамой замужней. Что не мешало Владе принимать ласки и подарки от этих разнообразных личностей, которые только и существовали в её бессознательном воображении.

Но, я думаю, не всякий исторический деятель сумел бы устоять перед красотой Влады. Сужу, конечно же, по себе. От этой круглогодично смуглой кожи веяло тропическими странами и странствиями, темно синие глаза прожигали в душах нестойких такие дыры, что дальнейшее существование без Влады для них могло закончиться печально. Мне она рассказывала о двух достоверных самоубийствах на почве неразделённой к ней, Владе, любви, и о трёх сомнительных случаях, когда одного спасли, второй уехал на Камчатку, а третий спился до состояния полного бомжа.

После каждого такого рассказа стриженная голова очаровательной лепки становилась почти божественной, а обладание Владиным безукоризненным телом можно было приравнять к владению Египтом, или таинственным секретом, который даровал временное бессмертие, или просто погружению в сладкий, как мёд, сон.

Мы познакомились на занятиях латиноамериканскими танцами. Муж Влады отказался ходит на такую сомнительную ерунду, которая, с его точки зрения, даже в чём-то дискредитировала образ мужественного офицера ФСБ, каким Максим, муж Влады, несомненно был. Пришлось небесному созданию искать себе партнёра. А партнёры в клубе латиноамериканского танца в нашем городке – большой дефицит. Опять же по причине малости и удалённости нашего городка, где мальчишкам и паренькам престижнее ходит на занятия по кикбоксингу и тэквондо, чем на танцы, где даже на дискотеки приличные пацаны приходят скорее подраться и присмотреть тёлочек, чем приобщится к искусству.

Латиноамериканские же танцы – искусство. И несомненное. А наш педагог Арслан в этом деле просто бог. Удивительно, что он мог и румбу и лезгинку выдать с одинаковым талантом. Но про него как-нибудь другой раз, а то наша история рискует так и не начаться.

Итак, мы с Владой стали партнёрами. А латина предполагает страсть, если не желаешь партнёра хоть в какой-то виртуальной мере, ничего не выйдет. Мне желать Владу было просто, а когда я люблю человека, с которым делаю общее дело, у меня многое получается.

Проблема была в том, что Влада по жизни лидер, ей надо вести. В общем, успехи и ссоры нашего дуэта были одинаково яркими, страстными и непредсказуемыми. Мы заняли несколько призовых мест на местных соревнованиях, при этом успели двадцать раз смертельно поругаться. Смертельно, потому что убить её реально хотелось. А на межрегиональном турнире мы разругались до пощёчины. Конечно, с её стороны. Я, видите ли, не попадаю в ритм. А ты боишься делать высокую поддержку. Я знал, как она переживала по поводу этой поддержки и своего страха её выполнить, но в минуту ссоры и слепой ярости бьёшь по самому больному. Получил пощёчину.

А вечером она пришла ко мне в номер. И я совершенно забыл, кто у неё муж, да и кто я сам такой помнил с трудом.

Прошло года два. И тот наш роман давно уже канул в лету. Латина осталась позади, как детство и юность. Я мало чего ждал от жизни. Город становился мне мал. Особенно совместное проживание с мамой. Поэтому я был так счастлив, получил на несколько дней ключи от квартиры друга, который уехал отдыхать в Таиланд. Кроме того, возвращался с нашего местного радио, где только что прочёл свой рассказ. Я чувствовал себя почти счастливым, и хотелось этим счастьем поделиться. И тут меня окликнули: «Муха!» И, естественно, я повернулся на женский голос. Влада стояла возле тёмно-синей с металлическим отливом иномарки. Мы очень быстро разговорились, как будто расстались только вчера, а новостей уже накопилось как за несколько лет разлуки.

Муж Влады был в командировке. В кармане лежали ключи от пустой квартиры. Карман грел небольшой, но всё же гонорар от радио. Опять же, Влада, как в прошлом студентка филологического факультета, питала некоторое уважение к писателям, пусть и начинающим. Красивый вечер веером раскладывал свои сладостные перспективы.

Но до утра она не осталась. Торопилась вернуться домой до прибытия супруга. В подъезде Влада словно уже была не со мной.

Надо сказать, что предчувствие надвигающейся беды меня не обмануло. Возле подъезда стояло пять субъектов подозрительной наружности и опасного поведения. Один был постарше, почти мужик. Он шагнул навстречу, а остальные выстроились так, что обойти эту кодлу не было никакой возможности.

Латина всё-таки не айкидо, а начинающий писатель не всегда офицер ФСБ. Мне было страшно. Но – стремление сохранить достоинство было для меня сильнее желания избежать этой заранее проигранной битвы.

– Какие крали в нашем подъезде, – старший раздвинул руки в попытке обнять Владу.

– Руки убери, – зло сказала она, но остановилась.

Я встал между нею и старшим. Протянул руку.

– Меня зовут Антон.

Руку мне не пожали, но несколько ослабили напор, пошутив беззлобно:

– Антон – гандон.

Всё же они были озадачены моим поведением, с надеждой, лихорадочно думал я, и надо было продолжать.

– Давайте так, девушку мы отпускаем, она идёт по делам, а со мной вы можете обсудить всё, что вас интересует.

– Не выкай, сука, – просто отрезал старший, – Кого мы отпускаем, а кого опускаем это мы решаем. Ты в нашем доме новенький, порядка не знаешь.

Он ждал, что я спрошу, и я спросил:

– И какой же у вас порядок?

– А порядок такой. Гони нам сотню долларов. А если нет, тогда мы по очереди твою бабу имеем.

– Какой-то непорядочный порядок.

– Какой, сука, есть. Должны же мы тебя прописать.

– Да ладно мужики. Нет у меня сотни баксов. Есть вот несколько сотен рублей, пойдут? – я всячески хотел замять конфликт, нам бы только до машины добраться, а там. Да я, может, в этом дворе и не появлюсь больше никогда.

Но вы не знаете Владу. Это же огонь.

– Сволочи. Быдло. Твари.

– Заткнись, сучка, – улыбка сползла с лица старшего.

– Да я сейчас мужу позвоню, он вас всех тут просто замочит, подонки, – железным голосом сказала Влада и нажала кнопку быстрого вызова на телефоне.

– Дай сюда сотик, – почти по детски сказал старший и потянул к Владе руки.

Но я просто прыгнул ему навстречу (благо мы с Владой стояли выше на лестнице ведущей к крыльцу подъезда), и ещё крикнуть успел:

– В подъезд, беги в подъезд.

Влада попятилась, а потом заскочила в подъезд. Дверь захлопнулась. Пацаны слишком поздно сообразили, что надо Владу догнать. Да и мы с упавшим старшим преградили им путь. Меня ударили по спине, казалось, там что-то хрустнуло. Но я крепко держал старшего и давил к земле. Больше я ничего сделать не мог. Мышцы оцепенели. И не было сил вот так просто ударить человека. Мне же досталось по голове. Хватка моя разжалась, и тут меня начали пинать ногами.

Однако скоро удары прекратились. Зато голоса звучали громко. Кто-то бился с этими упырями. Я замечаю краем глаза: вот один держится за лицо и опирается на скамеечку. Вот второй лежит на газоне.

– Ну, падла, мы тебя ещё найдём.

Шпана разбегается, бросив своего предводителя. Неизвестный спаситель бьётся со старшим. На подлеца обрушиваются страшные удары. Одна рука его неестественно вывернута, лицо превратилось в разбухшее красное месиво, я бы не нашёл на нём носа. И тем не менее – страшная улыбка застыла на этой безумной маске. Старший сплюнул кровью, и сказал:

– Сука, найду и убью.

Спаситель был выше меня на голову. Белые прямые волосы закрывали уши. В глазах засела глубинная тоска, словно он что-то потерял и никак не может найти. Он протянул мне руку:

– Иван.

– Антон.

– Чего они к тебе?

– Да девушку мою изнасиловать хотели. И деньги требовали.

Я вздрогнул. Иван ударил хулигана с такой силой, что в голове того что-то булькнуло, она глухо, как арбуз, ударилась о бордюр.

Капец, подумал я.

– Хлебать-колотить, – сказал Иван, – собаке собачья смерть.

Во двор въезжала машина. Нас водитель ещё не видел из-за деревьев. Но я-то сразу узнал авто мужа Влады Максима.

– Бежим, – махнул я Ивану. И мы быстро переместились за кусты сирени.

Машина остановилась, из подъезда выбежала Влада. Муж и жена обнялись. Влада что-то стала быстро рассказывать Максиму. При этом он мрачнел и нервно оглядывался. В какой-то момент он взял Владу за рукав и поволок к машине. Быстро посадил. Оглядел окна домов. Подошёл к лежащему телу. Пара секунд, и он, уже не оглядываясь, сел в машину. Они скрылись быстро.

Тут же появились нападавшие. Они закружили вокруг своего предводителя. Пытались тщетно его поднять. Один стал куда-то звонить. Через десять минут во двор въезжали скорая и полиция. Я хотел выйти, но новый знакомый придержал меня.

– Ты куда?

– А вдруг мы его убили, надо рассказать, как было дело.

– Ага, и сядем мы с тобой надолго.

– Ты что его убил?

– Может быть. Да и бог с ним, нечего такой заразе по Земле ходить.

– И что теперь будет?

– Да ничего не будет. Хрен они нас найдут.

Ага, подумал я, ну конечно, пройдут по квартирам, узнают про друга, а ещё эти четверо такого наплетут, да и на меня покажут.

Через час мы сидели в подвале у Ивана.

– Ты что здесь живёшь?

– А где ещё жить террористу.

– А ты что террорист?

– Ага, – широко улыбнулся Иван.

– Как это тебя угораздило.

– Да всё просто. Была у меня девушка. Любил я её сильно. Тебе не понять. Не потому что ты не любил, а просто такую девушку не встречал. Это я точно знаю…

Иван о чем-то задумался.

– Ну, а дальше? – нетерпеливо спросил я.

– Ты не против, если я тут кое-что буду делать и рассказывать, а то мне торопиться надо, а я не успеваю закончить. Я же, когда увидел, как к вам эти пристали, возвращался от одного приятеля, важный, понимаешь, элемент мне был нужен для одной штуки…

Иван собирал странную конструкцию, про которую я сразу решил, что это бомба.

– Ну, так вот, звали девушку Лида. Заболела она очень. А чем – не поймут. Возил я её к врачам разным, а всё без толку. Один одно говорит, другой другое. А когда она уже умирала определили – апластическая анемия. Это когда клетки в костях, костный мозг, перестаёт кровяные тельца делать, и через некоторое время человеку кандык настаёт.

– А отчего перестает?

– А чёрт его знает. Тысячу причин называют, а какая настоящая – хрен пойми. Но это неважно, а важно, что можно было определить диагноз, и на ранней стадии даже лечить, отправить в Москву. Водку будешь?

– Не, не хочу.

– Ну, как знаешь. Я бы с удовольствием, да вот нужна ясная голова… Так вот я когда стал разбираться, почему наши врачи не смогли диагноз правильный сразу поставить, много интересного выяснил. Во-первых, работают у нас в больницах и поликлинике одни старпёры. То есть люди с опытом, но пожилые. Что они про новые болезни знают? Да почти ничего. И ничего им кроме тихой пенсии и не надо, да вот держаться за свои оклады, да ещё и потому работают, что молодых-то врачей нет. А нет молодых врачей почему?

– Почему?

– Да потому что для молодых врачей нужно создать условия: квартиры, места в детском саду, работа жены или мужа врача. А у нас, где всё это?

– Где?

– Да нигде. Нету у нас всего этого. Ни мест в детских садах, ни квартир новых для молодых специалистов, ни работы хорошей, потому как город маленький, а как производство двадцать лет назад встало, так и больше кроме торговли и коммунального хозяйства у нас ничего не развивается… Водку будешь?

– Да нет, не хочу.

– Ну вот, а кто в этом виноват?

– Власть?

– Вот! То-то и оно. А власть у нас одна, как двадцать лет была, так и сейчас. Я узнавал, те же люди. Они детские сады приватизировали, производство закрывали, а теперь сетуют на безработицу, дефицит мест в детсадах и отсутствие молодых специалистов. Вот ты мне честно ответь есть перспектива для молодого человека или девушки в нашем городе?

– Нету, – честно признался я.

– То-то и оно! Выпускаются ребята из школ и уезжают из нашего городка. А кто возвращается? Да никто не возвращается. Вот и некому работать. И диагнозы правильные ставить. Кажется готово.

Иван с сомнением осмотрел получившуюся конструкцию.

– Ну вот, главное теперь, чтобы сработало. Может, всё-таки будешь водку. А то жалко, пропадёт.

– Почему пропадёт?

– Да потому что я уже сюда не вернусь.

– Почему?

– Да не будет меня в живых вечером.

– Да ты с ума сошёл? Да стоит ли оно того, чтобы хороший человек погибал? Да и вообще мстить нехорошо.

Иван улыбнулся, глядя на меня как на ребёнка.

– А хорошо будет, когда по халатности врачей ещё кто-нибудь умрёт? Ты знаешь, что по статистике каждый третий диагноз в России неверен? Ты знаешь, что 25 процентов диагнозов, которые ставят судмедэксперты при вскрытии, не совпадают с теми, что ставили врачи умершим пациентам при их жизни?

– Но статистика эта такая вещь… Ну такая, ради которой не стоит себя убивать.

– Себя может и не стоит, а вот виновных в смерти других стоит. Да и нет обратно пути. Я сегодня, возможно, уже и так человека убил.

– Ну, это была самооборона.

– Самооборона, это когда сам себя обороняешь, а когда других – это уже не самооборона. Я сидеть не хочу, да и жить не вижу особого смысла.

– Но Лиду ты этим не вернёшь! А у этих, виновников твоих, могут быть дети, жёны, да и мало кого твоя бомба заденет, невиновных.

– Судьба значит у них такая. Но это всё же меньше несчастных, чем тех, которых эти горе властители, с горе-врачами угробят. Ты знаешь, что ритуальный бизнес в нашем городе почти монополизирован? А знаешь ли ты, кто этим всем ритуальным бизнесом владеет, не на его имя, конечно, всё оформлено, но владеет-то всё равно он. Ну, кто? Алдырбасов Владимир Николаевич – начальник городского отдела здравоохранения. Как ты думаешь, может ли полноценно заботиться о здоровье горожан человек, который продаёт им гробы, венки, памятники и кресты?

Полиции и скорой у подъезда уже не было. Светало. Иван не отпускал меня от себя, дабы я, по его словам, не натворил глупостей. Взрывчаткой он обмотал себя, как это делают в кино, сверху надел куртку.

– Сегодня утро понедельника. В восемь у них в администрации планёрка. Там как раз в одном кабинете собираются все руководители во главе с мэром. Человек тридцать. Туда-то я и войду. Скажу им всё, что о них думаю. Отпущу самых невиновных, а остальных заберу вместе собой в другой мир, пусть бог разбирается кого куда.

– Да тебя туда не пустят. Внизу, на вахте, где охрана, пускают как раз в этот день посетителей, у мэра после обеда приём, для того, чтобы попасть на приём посетители должны записаться у секретаря утром.

– Я под видом такого посетителя и пройду. А секретарь – девушка, я ей просто не дам себя остановить. Да ты не бойся, я тебя возле кабинета мэра отпущу, всё равно ты тогда уже не успеешь никого предупредить… А потом, кто знает, может, рассказ про меня с Лидой напишешь. Всё не зря пропадать, – Иван подмигнул мне, как будто не на смерть собирался, а устроить какую-то шалость.

Чмокнул замок, мы сели в старенькие Жигули. То, что произошло дальше, показалось бы мне просто фантастическим совпадением, если бы не вся предыдущая событийная фантасмагоричность прошедшей ночи. Из-за угла, из-за кустов неожиданно резко навстречу нам выехала машина синего глубоко цвета с металлическим отливом.

«Поцеловались» мы не сильно, но смачно. Несколько секунд смотрели друг на друга. Влада на меня. Я на Максима. Максим на Ивана. Иван на Владу.

Ну, понятно, они вернулись за машиной Влады. Полиция явно отложила мероприятия по поиску участников драки на утро. На всякий случай нечего было машине жены сотрудника ФСБ светиться возле криминального подъезда.

Все вышли из машин почти одновременно.

– Ну и что будем делать? – спокойно спросил Максим.

– Простите, мы всё возместим, – попытался я быстро уладить ситуацию, стремясь предупредить нежелательное развитие событий. Неизвестно что в голову взбредёт Ивану, а уж Максу тем более. При этом я обращался к Максу на «вы», делая вид, что не знаю его. А он делал вид, что не знает, кто такой я.

– Денег-то хватит? – с сомнением спросил Максим, оглядывая повреждения иномарки.

– А мы и не собираемся вам ничего платить, – нагло улыбаясь, сказал Иван, в Максе он, видимо, видел представителя столь ненавистной ему власти.

Макс заледенел, впился глазами в Ивана. Но и Иван не отводил взгляд.

– Макс, не надо, – сказала Влада. – Поехали. Ничего страшного.

Я понял, что она боится. Но вид у неё оставался вполне независимый. Она была ещё прекраснее не выспавшаяся, нервная, в лучах утреннего солнца.

– Ладно, – Макс расплылся в улыбке, но такой, которая ничего хорошего не предвещала. – Антон, можно тебя на минуточку, – обратился он ко мне, не отрывая взгляда от Ивана.

– Да, конечно.

Мы отошли от машин шагов на двадцать. И только тут Максим впился в меня глазами. Этот взгляд был почище железной хватки руками.

– Ты, понимаешь, что я тебя достану и в порошок сотру?

– Понимаю.

– Сука, я тебе прощу разбитую машину. Я добрый. Но при одном условии, ты со своим дружком убираешься отсюда навсегда, чтобы я вас в городе больше никогда не видел. Тебя особенно. А если ты ещё раз засветишься возле Влады, я просто закатаю тебя в бетон, и никто тебя не найдёт, понял?

Бетон, это он из книжек про мафию взял, подумал я.

– Чего молчишь, понял?

Я не успел ответить. Тут завёлся мотор Жигулей. Мы, одновременно с Максом, посмотрели в сторону, где стояли машины. Жигули с Иваном и Владой внутри резко развернулись и выехали со двора.

– Что за фигня? – даже удивился Максим. – Твой друг что бессмертный?

– Он не мой друг.

– Кто он?

– Террорист.

– Как зовут?

– Иван.

– Фамилия?

– Не знаю.

– Ты, придурок, если с Владой что-то случится, я тебе ноги отрежу, сварю и заставлю их съесть, понял?