Текст книги "Можно ли забить гвоздь в космосе и другие вопросы о космонавтике"

Какие звезды видны из космоса?

Те же самые. Мы ведь не так далеко находимся в космосе, чтобы была видна разница. Но там звезды ярче, конечно.

Как выполняются тренировки на центрифуге, в барокамере и сурдокамере?

Когда я рассказываю школьникам про центрифугу, то обычно спрашиваю: «Вы же слышали выражение “Плющит и колбасит”? Вот так и действует центрифуга». Если же говорить серьезно, то ничего страшного в испытании центрифугой нет, потому что аттракцион в современном парке отдыха выдает примерно те же перегрузки – от 3,5 до 4 g. Собственно, именно такие перегрузки возникают при нормальном управляемом полете. Космонавтов тренируют с некоторым «запасом» для того, чтобы они были готовы к большему. Например, при неуправляемом спуске в атмосфере возникают перегрузки около 8 g, поэтому каждый год в рамках медицинского обследования мы проходим испытание в центрифуге на этом режиме.

Тренировки на центрифуге в комплексе с процедурами управления кораблем начинаются, когда ты получаешь назначение в экипаж. На первом этапе – ознакомительные вращения по графику выведения или по графику спуска в атмосфере. Затем тренировки с ручным управлением – то есть сколько ты «нарулил», такую перегрузку и получил. Есть, конечно, верхний предел по безопасности, но если ошибся, то испытание будет серьезное. Делается это для того, чтобы будущий космонавт на рефлекторном уровне прочувствовал прямую связь между своими действиями и перегрузками, которые возникнут в реальном полете при ошибках управления. Сама тренировка продолжается от полутора до двух минут. При этом проверяют еще остроту зрения, самочувствие – ты весь облеплен датчиками. В общем, центрифуга – это хороший аттракцион, и тренировки на ней нельзя назвать очень трудными: обычный человек их вполне способен пережить.

В барокамере не тренируются. Испытание в ней – это часть медицинского обследования, проверка барофункции организма. Снижая давление, тебя как бы «подбрасывают» на пять тысяч метров. Ты сидишь там какое-то время, а потом тебя отпускают в «свободное падение» – начинает задуваться воздух. То же самое делают и для условных десяти тысяч метров, но уже с кислородными масками. Проверяется, как ты умеешь выравнивать давление между средним ухом и внутренним ухом, внешним ухом. Если в полете произойдет разгерметизация, то ты, получив опыт в барокамере, сразу поймешь, что давление падает. В скафандре, когда выравнивается давление, то же самое – ты всё чувствуешь ушами.

Есть особые тренировки, которые считаются медицинскими проверками, но являются серьезным испытанием. Например, сурдокамера. Тебя сажают в такую маленькую комнату без окон. Первый день ты там просто спишь, потом три дня и две ночи не спишь. При этом ты должен постоянно что-то делать: решать тесты, писать сочинения, отвечать на вопросы. Прямой связи с внешним миром нет. Команды тебе подают через сигнализацию: зажигается комбинация лампочек на пульте, и ты обязан посмотреть в кодовую таблицу и выполнить соответствующее задание. Очень многие работы нужно проводить с «шапочкой», которая снимает энцефалограмму: специалисты смотрят на состояние твоего мозга в условиях критичного утомления. И если вдруг вырубишься, то дежурный врач, который следит за тобой через видеокамеру, тут же включает сирену – будит тебя. Честно говоря, когда я туда шел, то подумал: три дня без сна, я там подохну. Причем самое страшное в сурдокамере – это не периоды работы, а моменты отдыха. Очень трудно продержаться, если себя нечем занять, если не с кем пообщаться. У каждого, конечно, свой подход к решению этой проблемы. Я, например, брал книгу, но практически сразу засыпал. Брал гитару – засыпал за гитарой. Хорошо помогала сборка пазлов на три тысячи элементов, потому что при этом ты что-то долго выбираешь, потом падаешь носом в эту кучу, и вдруг перед глазами видишь ту деталь, которую долго искал. Но, главное, когда закончились эти три дня, я вышел наружу и врачи одобрили: «Молодец! Классно всё отработал», я вдруг понял, что и четыре дня без сна продержался бы.

Центрифуга Центра подготовки космонавтов (фотография Андрея Шелепина/ЦПК)

Мы сами не верим в себя, а у организма всегда есть резервы: в моем случае он вышел на какой-то особый ритм, научился отдыхать урывками, незаметно. Результат «отсидки» в сурдокамере очень сильно потом на меня повлиял: я понял, что могу гораздо больше, чем о себе думаю. Не надо себя жалеть. Если есть цель – надо к ней идти.

Какая физическая подготовка нужна космонавту?

Космонавт и спорт неразделимы. Можно сказать, что спорт – это образ жизни космонавта. Мы тренируемся постоянно на Земле и в космосе. Особенно важно заниматься физическими упражнениями на борту орбитальной станции. Мы посвящаем этому два часа каждый день, без исключений. Если не поддерживать форму, то атрофия мышц из-за невесомости наступает достаточно быстро, а наземные тренировки приучают строить свой распорядок дня так, чтобы занятия спортом воспринимались будущим космонавтом как нечто будничное, вроде чистки зубов.

Однако специалисты не рекомендуют заниматься постоянно чем-то одним. Космонавт должен быть развит гармонично. Поэтому мы бегаем, плаваем, ходим на лыжах, катаемся на велосипедах, играем в бадминтон и большой теннис. Иногда собираем команду для футбола и волейбола. Олимпийских достижений в спорте от нас не требуют, но, конечно, в отряде есть ребята со званиями кандидатов в мастера или мастеров спорта.

Что еще важно? Вообще говоря, принцип жизни космонавта – ответственность за себя самого, ведь в отряд набирают взрослых дееспособных людей. Ты можешь делать всё, что хочешь: пить, курить, нарушать режим и распорядок. Если при этом ты проходишь медкомиссию, выполняешь все требования, сдаешь экзамены, то к тебе никаких претензий не возникает. Но как только ты начинаешь где-то «провисать»: не тянуть по медицине, не тянуть по физкультуре, набрал лишний вес – с тебя снимут семь шкур. О проблеме доложат руководству, сто раз поставят на вид, врачи будут гонять тебя в хвост и в гриву, физкультурники будут гонять тебя в хвост и в гриву.

Сергей Рязанский на ежедневной пробежке (фотография из архива С. Рязанского)

У меня – спасибо папе с мамой! – конституция хорошая, спортивная, поэтому больших проблем не было. Обычно Саша Новиков, который дважды был у меня тренером экипажа, спрашивал: «Сереж, что сегодня делаешь?» Я в ответ: «Бегаю». Он: «Ладно». Сам прыгает на велосипед и едет рядом со мной, следит за темпом. Или в другой раз: «Не хочешь сегодня поплавать?». Я: «Саш, вот я сейчас побегаю, потом поплаваю» Он: «Но не меньше километра». Я: «Хорошо, не меньше километра». Так и работали всё время в диалоге. Он понимает, что у меня нет лишнего веса, что я более или менее слежу за собой, поэтому нет смысла как-то особо мои тренировки контролировать.

Сергей Рязанский на бортовой беговой дорожке МКС

Нельзя себя ломать. Нужно себя заставлять, но ломать – ни в коем случае. Необходимо найти оптимальный вариант общения с собой. И тогда всё получится.

Как проходят симуляции нештатных и экстремальных ситуаций (при посадке или в случае других происшествий)?

Как говорят наши психологи, любой человек чего-нибудь боится. Это нормально – бояться. Если человек ничего не боится, то он, скорее всего, больной человек, ему следует обратиться к психиатру. Но космонавты обязаны преодолевать страх.

Когда прыгаешь с парашютом, ты должен быть абсолютно расслаблен. Любая напряженная конечность, выставленная в набегающий поток, превращается в лопасть винта – тебя закрутит, начнется беспорядочное падение, парашют откроется абы как, ты можешь запутаться в нем и т. д. Тебе страшно, особенно при первых прыжках, но при этом ты должен быть абсолютно расслаблен – как это совместить?

Раньше я уже рассказывал, что во время прыжка мы решаем задание по специальной карточке, которая закреплена на руке. То есть ты должен выйти из вертолета в свободное падение и смотреть не под себя, а на карточку и инструктора, который падает рядом. Задания довольно простые, но требуют внимательности. Например, нарисована шахматная доска, на которой перемешаны черные и красные цифры в случайном порядке; черные надо вслух читать по возрастанию, красные – по убыванию. Черная – один, красная – двадцать восемь, черная – два, красная – двадцать семь, черная – три, красная – двадцать шесть… Или нарисованы циферблаты – они показывают разное время. Сколько суммарно на циферблатах? На каком из них больше по времени, на каком меньше? После приземления по записи психологи определят, насколько правильно ты решил задание на карточке и сколько затейливых слов употребил по поводу всей этой подготовки. По тембру голоса выявляется уровень стресса и прочее. Разумеется, специалисты позволяют потренироваться в решении аналогичных заданий заранее. Вот я их решаю раз за разом и вдруг понимаю, что мой рекорд – 24 секунды, а время свободного падения – 20 секунд. Получается, что никак не вписываюсь. Я, конечно, помню, что еще ни один парашютист не промахнулся мимо земли, но это довольно слабое утешение. Каково же было мое удивление, когда потом посмотрели результаты моих решений при прыжках: среднее время получилось 12 секунд! Таким образом, научно доказано: мой мозг в стрессовых условиях работает ровно в два раза быстрее. Страх оказывается полезен – он стимулирует организм, включает внутренние резервы, помогает справляться с проблемами быстрее и эффективнее.

Групповой парашютный прыжок космонавтов (фотография из архива С. Рязанского)

Еще нас учат контролировать это состояние. Ты должен всё время комментировать происходящее: что ты сейчас решаешь, что ты видишь вокруг, как жестикулирует инструктор, какая высота, как открылся парашют, как далеко ты находишься от запланированного места приземления и тому подобное. То же самое делается при групповых прыжках, когда парашютисты в свободном полете выстраивают фигуру. Ты комментируешь: выхожу шестым, подхожу к платформе, мое место правее, снижаюсь, скорость нормальная, вижу слева того-то, справа того-то, подошел, выдохнул, аккуратно взялся… И с какого-то момента привыкаешь, для тебя становится нормой использовать стресс для собственной мобилизации.

Очень полезны тренировки на выживание. Ведь в процессе формируется не только стрессоустойчивость, но и навыки выстраивания человеческих отношений в команде, которую не ты выбираешь, а тебе назначают. Как распределить работу с незнакомыми людьми? Как понять, на кого можно положиться? Как предотвратить развитие конфликтов? Такая подготовка очень хорошо сплачивает готовые экипажи и учит выстраивать взаимодействие в условном экипаже. Ведь ситуации разные бывают. Есть люди, которые активно работают на команду: «Ребята, у нас мало дров, пойду принесу». Есть люди, которые не хотят принимать самостоятельные решения, подходят к тебе и спрашивают: «Командир, что мне надо делать?» Есть люди, которые сидят молча у костра и греются – пока не пнешь, ничего делать не будут. Однако космонавты – взрослые, мы их не можем изменить, и только наблюдая и анализируя, как человек работает, ты понимаешь, как выстраивать с ним взаимоотношения в реальном космическом полете. Кому можно отдать фронт работ и забыть, зная, что он точно всё сделает. Кому нужно дать пошаговую инструкцию с обсуждением. У кого необходимо контролировать нажатие на любую кнопку. Фактически на тренировках выживания определяется стиль управления внутри экипажа.

Экипаж Сергея Рязанского на тренировке по зимнему выживанию (фотография Андрея Шелепина /ЦПК)

Я часто привожу такой пример. На зимнем выживании в Подмосковье мы сделали три лежанки из лапника. Одна получилась мягкая, хорошая; вторая – нормальная, но сучок вверх торчит; третья – ужасная, с комками снега, со льдом. Какую человек выберет? Тебе не надо за него решать – достаточно внимательно посмотреть: он в первую очередь думает о себе или о команде? Ты его не изменишь, но тебе это поможет выстроить с ним отношения в дальнейшем. Ты поймешь его приоритеты и не будешь обижаться, когда он снова подумает о себе – он так устроен.

Помимо парашютных прыжков и тренировок на выживание, к экстриму можно отнести бассейн гидроневесомости. В Центре подготовки космонавтов есть два способа имитации невесомости. Первый способ – система с противовесами под управлением компьютера. Берется скафандр, подвешивается на тросики, наверху ездят каретки и возят тебя в скафандре по тренажеру, а ты выполняешь разные манипуляции. Второй способ – четырехэтажный бассейн. На его дне стоит макет космической станции в натуральную величину. Сначала в переходном отсеке ты отрабатываешь процедуру подготовки к выходу в открытый космос, потом вылезаешь из отсека, начинаешь плавать, что-то делать на корпусе станции, тащишь за собой грузы, разворачиваешь аппаратуру. Хотя в бассейне почувствовать настоящую невесомость не очень-то получается, тренировка дает тебе представление о ее материальной цельности: где что находится, сколько нужно времени для преодоления расстояния, какие движения надо выполнить, чтобы добраться до нужного узла, куда направился твой напарник, остается он в пределах видимости или нет.

На первом этапе в бассейне отрабатываются так называемые типовые операции: стандартный выход, открытие люка, закрытие люка, перетаскивание груза. Потом твой напарник условно теряет сознание – получает статус НРО, то есть неработоспособного оператора. Подползаешь к нему, привязываешь к себе и быстро – нужно в норматив уложиться – тащишь в люк, закрываешь люк; спас его таким образом. Второй этап тренировки начинается, когда ты готовишься к конкретному выходу. Приходит специалист и говорит: «Мы распланировали выход вот так-то. Сначала идете налево и делаете то-то, потом – направо и делаете то-то». По результатам тренировки ты имеешь право сказать: «Ребята, смотрите, неэффективно получается. Давайте сначала идем направо, а потом налево, и пусть не первый оператор сделает эту работу, а второй, потому что то-то и то-то». Ты сам корректируешь свой предстоящий выход в космос, что бывает очень полезно.

Гидролаборатория Центра подготовки космонавтов (фотография Андрея Шелепина /ЦПК)

Правда, в настоящем космосе сразу понимаешь, в чем разница. Здесь ты оттолкнулся – и вода тебя тормозит; там ты оттолкнулся – ничто тебя не тормозит, летишь, пока не стукнешься о станцию или за что-нибудь не ухватишься. Поначалу, когда я впервые вышел в космос, даже возникла некая неловкость. Но страха не было, потому что нас действительно хорошо подготовили.

Космонавты на орбите примеряют аварийные маски

Тренируемся и на нештатные ситуации – обычно в группе. Пожар на станции, разгерметизация, загрязнение атмосферы станции. Во всех случаях сначала срабатывает датчик, отключается вентиляция, а потом каждый член экипажа начинает играть предписанную ему роль: один отвечает за обесточивание аварийного модуля, второй обеспечивает сбор огнетушителей и противогазов, третий разбирается с причиной аварии и докладывает ЦУПу: «У нас проблемы. Мы увидели то-то, мы среагировали так-то. Состояние атмосферы такое-то, авария подтверждена». Дальше – действия по инструкции. Мы сдаем экзамены по всем нештатным ситуациям и тренируемся до выработки полного автоматизма. Понятно, что невозможно предвидеть все нештатные ситуации, но общая последовательность операций по спасению станции должна быть отрепетирована.

К нештатным ситуациям относят и ручную стыковку, потому что при нормальном полете она совершается автоматически. Если что-то пойдет не так, то космонавт всегда может перехватить управление. В истории самый необычный и профессиональный случай ручной стыковки – это, конечно, стыковка «Союза T-13» под управлением Владимира Александровича Джанибекова со станцией «Салют-7», когда она стала неуправляемой. Высший пилотаж! Космонавты тренируются на его примере. Конечно, сейчас есть компьютеры, которые могут смоделировать условия гораздо более жесткие, чем были у него, в том числе по свету. Процедуры стыковки на дневной и ночной стороне сильно отличаются друг от друга. И вот ты стыкуешься по свету, и вдруг начинается переход из света в тень – необходимо сразу переключиться на новый режим. При этом ты можешь что-то не увидеть, тебе сложно рассчитать расстояние и так далее – очень много нюансов, и, понятно, всё это отрабатывается на Земле. Стыковка пилотируемого корабля к станции – ты как бы сидишь в корабле, летишь на станцию. Стыковка грузовика к станции – всё наоборот, ты сидишь на станции, а корабль летит на тебя. Очень интересная и захватывающая работа. Жаль, что мне не довелось совершить в реальности ручную стыковку. Но я наблюдал в первом полете, как мой командир Олег Котов стыковал грузовик к станции.

Наверное, эгоистично мечтать о том, чтобы автоматическая система стыковки поломалась, и мне представилась бы возможность испытать свои навыки в деле. Но всё же обидно, когда тебя так хорошо подготовили, а всё без толку. Впрочем, мне в другом повезло – у нас есть космонавты, которые ни разу за свою карьеру не выходили в открытый космос, а у меня было целых четыре выхода.

Очень важно самореализоваться на достойном профессиональном уровне. Очень важно, когда ты что-то сделал хорошо. И не только для тебя самого важно, но и для тех, кто тебя готовил.

Какую тренировку назвали бы вы самой интересной, а какую – самой тяжелой?

Сложно выделить. Всё интересно. Обычный человек приходит на работу и делает одно и то же изо дня в день. Допустим, ему давно хочется сменить вид деятельности, но он не может: контракт, обязанности, рабочий график, кредиты надо выплачивать. Космонавтам в этом смысле жаловаться не приходится: всегда что-нибудь новенькое. В один день приходишь – разбираешься с компьютерами. Второй день приходишь – у тебя медицинская подготовка. Потом прыжки с парашютами, потом погружение под воду. Тут же тебе и физкультура, и английский язык, и звездное небо. Поэтому нет эмоционального выгорания от монотонности работы. Честно скажу: когда у меня нет занятий, начинаю скучать. Потому что учеба в Звездном городке здорово мобилизует и тонизирует.

Самая тяжелая тренировка была, пожалуй, в пустыне. Участвовали два космонавта и инструктор, а он получил тогда звание капитана. Надо сказать, что капитан – одно из знаковых воинских званий для любого офицера. Естественно, он его отметил очень лихо, поэтому «входил» в пустынное выживание, то есть в температуру под пятьдесят градусов жары, с дичайшего похмелья. Однако у нас лимитированное количество воды, при этом много работы, и я понимаю, что человек сейчас реально подохнет: организм отравлен, истощен, ему надо много жидкости. Мой напарник говорит: «У нас есть график потребления, его и придерживаемся. Он сам виноват». Но я с этим не согласился и начал отдавать свою воду товарищу. Напарник, посмотрев, тоже начал отдавать свою воду. И, честно, первый день мы вдвоем практически сидели без воды, потому что инструктору было очень плохо. Конечно, на следующий день он у нас выполнял почти всю работу – впахивал как проклятый, понимая свою вину. В результате вышли мы из тренировки с запасом воды и, кроме того, умудрились набрать еще около литра с разных пустынных растений. В общем, справились…

Сколько времени проходит от зачисления в отряд до первого полета?

У всех по-разному. Юрий Гагарин, как мы помним, ждал немногим больше года. Теперь, конечно, приходится дольше потерпеть. Но тоже есть исключения: Сергей Крикалёв всего два года ждал в статусе космонавта-испытателя, но тут помогло стечение обстоятельств: его поставили в экипаж вместо Александра Калери, который выбыл по здоровью.

Сегодня минимальное время ожидания от момента зачисления – шесть лет. Общекосмическая подготовка – два года, подготовка в группе и назначение в экипаж – еще два года, непосредственная подготовка к полету – еще два года.

Очень трудно ждать своего первого полета. Так получается, что если ты попал в обойму и слетал без особых проблем, то наверняка снова получишь назначение в экипаж: тебя изучили, тебя знают, ты предсказуем, поэтому и в будущем тебе найдется задание на орбите. Молодым ребятам приходится постоянно доказывать начальству, что они не хуже, что они пригодны к первому полету. Сплошь и рядом случается, что ставят в экипаж молодого человека, а потом по каким-то причинам его «выкидывают»: изменились планы руководства, изменился план полета и так далее. У меня тоже так было: официально ставили в экипаж и официально выводили из экипажа. Ведь в набор я попал в 2003 году, а полетел только в 2013-м. Десять лет! Десять лет ты живешь тем, что доказываешь свою профессиональную пригодность. И это самое последнее и, вероятно, самое тяжелое испытание.