Текст книги "П.А. Столыпин: реформатор на фоне аграрной реформы. Том 1. Путь к политическому олимпу"

А.П. Столыпина также оставила воспоминания об этих поездках: «На лето родители переезжали в имение неподалеку от Ковно. Там я появилась на свет в 1897 г. Мама обожала нас и никогда не покидала. Она не захотела нас оставить, моих двух сестер и меня, даже в год коронации императора Николая II. Как сильно было искушение поехать в Москву и вновь увидеть древнюю столицу царей, где она провела все свое детство, в сиянии несравненного празднества; ради нас она отказала себе в том, чтобы наблюдать захватывающее зрелище вступления на трон молодого правителя; в том, чтобы слышать радостный звон бесчисленных колоколов великого города. Она осталась рядом с нами, обитавшими в тишине и спокойствии, под мирным небом, среди счастливых людей. Отца мы привыкли видеть очень занятым, но не подозревали, какая тяжелая ноша уже тогда лежала на его плечах. Мы были рады, когда каждый год, летом, к нам в дом съезжались окрестные помещики, в основном поляки; а ведь эти визиты, развлекавшие нас, имели и огромную важность, ускользавшую от нашего понимания. Мой отец задумал сблизиться с ними, создать общий круг, чтобы осуществить экономический союз в провинции, соединив ее столь различные элементы – русских, поляков, литовцев, евреев. Прекрасными летними вечерами, возвращаясь с короткой прогулки по парку, мы любили тайком рассматривать через окна освещенной керосиновыми лампами гостиной множество гостей, игравших в карты и оживленно беседовавших, а среди них виднелся мой отец, еще такой молодой и стройный, переходивший от одной группы гостей к другой; когда было тепло и окна бывали открыты, мы слышали его сильный и проникновенный голос, но говорил он о вещах, в которых мы ничего не могли понять. Но они, гости, его понимали. Эти польские помещики, за чьими выразительными и восторженными взглядами мы восхищенно следили, слушали его с воодушевлением. Несмотря на свою вековую неприязнь к России, они на всю жизнь полюбили этого твердого и неутомимого человека, друга их сердец и их полей, потому что, как и они, он слышал голос земли. Какое потрясающее различие между этим глубоким умом и теми посредственностями, которых обычно присылали из Петербурга в провинцию!»165165
  Столыпина А.П. Человек последнего царя. Столыпин. Воспоминания… С. 14–15.


[Закрыть]

О представлении будущего главы правительства относительно задач мирового суда красноречиво свидетельствует следующий отрывок из выступления П.А. Столыпина на праздновании юбилея Ковенского съезда мировых судей: «В России умеют и привыкли говорить только члены судебного ведомства. Мы, люди служивые и помещики, умеем только писать и пахать. Поэтому попробую с грехом пополам выразить свою мысль сравнением из сельскохозяйственной жизни. Когда мы обрабатываем землю, то в процессе обработки участвуют три элемента: пассивный – сама почва и орудия обработки, плуг, активно же – пахарь – лицо, одухотворяющее работу своей мыслью, направляющее ее своей волей. Успех работы зависит от него, и он ведет хозяйство по пути сельскохозяйственной культуры. Нечто подобное мы видим и в деле народного правосудия. Народ, общество, судебные учреждения, закон представляют из себя элемент пассивный, пахарем же является судья, двигающий общество вперед по пути культуры нравственной. Разница тут в одном: земля в случае дурной ее обработки мстит неурожаем, но молчит, не ропщет, общество же без ропота неправосудия не переносит. В течение службы моей представителем части здешнего общества в течение трети того периода, окончание которого мы сегодня празднуем, я ропота на правосудие не слышал!»

Однажды П.А. Столыпин тяжело заболел и мог умереть. М.П. фон Бок рассказывала об этом так: «Когда мой отец был уездным предводителем, он осенью уезжал на призыв новобранцев по своему уезду. Папа говорил, что это самая неприятная из его обязанностей. Жить приходилось в "местечках". После работы не было ни где посидеть, ни где заняться, так что это было единственным временем, когда мой отец играл в винт. Ефима он брал на эти шесть недель с собой, а дома его на это время заменял другой повар. Ефим очень любил эти поездки, вносившие приятное разнообразие в его службу… В один из этих годов, когда мой отец не так давно еще уехал и мы не скоро ждали его назад, мы все мирно сидели вечером в библиотеке и слушали какую-то интересную книгу, которую нам вслух читала наша гувернантка. Вдруг раздается лай Османа, нашего верного сторожа, и к крыльцу подъезжает экипаж. Казимир выбегает открыть двери, и каково же наше удивление, когда мы, высыпавшие гурьбой в переднюю, видим, что вернулся папа. Но какой он странный. Воротник шинели поднят, как в лютый мороз, а его лицо такое же красное, как околыш дворянской фуражки, надеваемой специально для таких деловых поездок. Папа говорит с трудом, и мы с ужасом слышим, что у него сильный жар, что он болен. Начались тяжелые, томительные недели… Тут же ночью приехал наш кейданский доктор, давнишний друг нашего дома, Иван Иванович Евтуховский. Выслушав папу, он не сказал свое всегдашнее, так утешительно звучащее: "Ничего-с, ничего-с опасности нет-с", а определенно заявил, что это воспаление легких. Помню, как я, притаившись за дверью, слушала, как он ставил папе банки. Иван Иванович ужасно волновался и обжигал папу немилосердно, папа громко стонал, а Иван Иванович нервно повторял: "Я терплю-с, я терплю-с". Это восклицание со стороны доктора было так комично, что, несмотря на волнение, я не могла не рассмеяться. Болезнь была очень тяжела. Очевидно, папа не обратил внимания на начинающуюся простуду и продолжал сидеть на сквозняках во время осмотра новобранцев. Дело обстояло даже настолько серьезно, что на подмогу Ивану Ивановичу приехал из Москвы домашний доктор дедушки Аркадия Дмитриевича Эрбштейн. Он знал папу с детства и искренно его любил, а я смотрела на него, как на своего рода дядюшку, и любила слушать его рассказы о детстве папы. Дедушка всегда его поддразнивал:

– Avouez, docteur, que vous êtes Juif – votre nom de famille le prouve (Сознайтесь, доктор, что вы еврей.).

– Non, – отвечал Эрбштейн, – je ne le suis pas, mais… je soupçonne mon gran’pére (Нет, я не еврей, но… я подозреваю моего деда.).

Эрбштейн, выслушавший моего отца, согласился с Иваном Ивановичем в серьезности положения и остался у нас на несколько дней. Иван Иванович также часто ночевал у нас в Колноберже. Камердинер папы Илья (Казимир был в это время буфетчиком) спал в уборной мамы на матрасе перед дверью в спальню. Мы на цыпочках, еле дыша, проходили через столовую, лежащую по другую сторону спальни, и все с трепетом и молитвами ждали девятого дня. Наконец, наступил этот памятный для меня день. Я знала, что эти сутки должны быть решающими, и с неописуемым волнением ждала утром мою мать. Она вошла в гостиную усталая, бледная, но сияющая улыбкой счастья и сказала: "Кризис прошел, опасность миновала" и разрыдалась. Явился наш верный Оттон Германович и, услышав радостную весть, тоже расплакался, а Илья весь день ходил именинником, будто он вылечил папу, и всем рассказывал, что он сам слышал, – как Петр Аркадьевич несколько раз в бреду звал его, Илью, и что-то о нем говорил. Вот, мол, как Петр Аркадьевич обо мне заботится!»166166
  Бок М.П. Воспоминания о моем отце П.А. Столыпине… С. 68.


[Закрыть]

20 октября 1894 г. умер Александр III, и на престол взошел последний царь из династии Романовых – Николай II. По воспоминаниям одного из деятелей правого движения, действительного статского советника И.И. Колышко, «у Александра III были два резко выраженные фобства: юдофобство и немцефобство… Кто внушил ему первое – неизвестно… сломить упрямство Александра III было невозможно. Русское революционное движение он приписывал еврейству. И, хотя погромов не одобрял, но смотрел на них сквозь пальцы. После крушения у станции Борок, чудесно спасшийся, он схватил обломок подгнившей шпалы и, сунув ее под нос оторопевшего тогдашнего министра путей сообщения Посьета, проворчал:

– Вот вам ваши жидовские дороги!..

(Сеть южных дорог тогда принадлежала евреям братьям Поляковым). Юдофобство Александра III… было тем страннее, что он вверил свою жизнь еврею доктору Захарьину и чутко прислушивался к голосу Каткова, связанного дружбой с Поляковыми. При нем не мог иметь места Союз русского народа, как и все, выросшее из юдофобства и черносотенства. Остается предположить, что эта черта, наложившая тень на все его царствование, явилась следствием сгущенного, в противовес царствованию Александра II, национализма»167167
  Колышко И.И. Великий распад. Воспоминания. СПб.: Нестор-История, 2009. С. 26–37.


[Закрыть].

Далее И.И. Колышко продолжал: «Этот сверхнационализм, как единственная самобытная опора царствования, лежал в основе и его германофобства. В пору Франко-прусской войны Александр III, тогда еще юный наследник, не называл пруссаков иначе, как «свиньями», предсказывал близкий реванш французов и стал в антагонизм с тогдашним русским правительством и особенно с военным министром Милютиным, опасаясь воинской поддержки немцам. Став царем, он не замедлил изменить внешний вид онемеченных русских войск, удалил от дворца немецких выходцев и повел антинемецкую политику. Отдавая дань уважения своему дяде Вильгельму I, Александр III не выносил Вильгельма II и не мог простить Берлинского трактата Бисмарку. Чтобы не встречаться с железным канцлером, он ездил в Данию морем, а когда вынужден был проезжать через Берлин, на все ухаживания Бисмарка отвечал суровой холодностью. В Эймсе, куда Вильгельм I послал своего внука поухаживать за русским царем, царь наговорил юному Вильгельму дерзостей»168168
  Колышко И.И. Великий распад. Воспоминания… С. 26–37.


[Закрыть].

По мнению С.Ю. Витте, Александр III был хорошим хозяином, но «не из-за чувства корысти, а из-за чувства долга. Я не только в царской семье, но и у сановников никогда не встречал того чувства уважения к государственному рублю, к государственной копейке, которым обладал Император Александр III. Он каждую копейку русского народа, русского государства берег, как самый лучший хозяин не мог бы ее беречь… Он терпеть не мог излишней роскоши, терпеть не мог излишнего бросания денег; жил с замечательной скромностью». Тем не менее «Александр III был совершенно обыденного ума, пожалуй, можно сказать, ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования; по наружности – походил на большого русского мужика из центральных губерний, к нему больше всего подошел бы костюм: полушубок, поддевка и лапти – и тем не менее, он своею наружностью, в которой отражался его громадный характер, прекрасное сердце, благодушие, справедливость и, вместе с тем, твердость – несомненно импонировал и, как я говорил выше, если бы не знали, что он император, и он бы вошел в комнату в каком угодно костюме – несомненно все бы обратили на него внимание»169169
  Витте С.Ю. Воспоминания. М., 2001. Т. 1. С. 56.


[Закрыть].

Личный друг царя С.Д. Шереметьев утверждал, что «в Александре III не могло быть ничего мелкого, а потому и взгляды его были широки и человечны. Он уважал чужое мнение, но имел и свое личное, определенное. Он не боялся простора и света, потому что не боялся правды, потому что сам был воплощением этой правды!.. Он был силы необыкновенной, мог сплюснуть серебряную мелкую монету в трубку и перекинуть мяч из Аничковского сада через крышу дворца. Однажды кто-то проезжал на конке мимо Аничковского дворца и видел, как он выворачивал в саду снежные глыбы. "Ишь силища-то какая!" – с уважением сказал сидевший тут же мужичок. Он редко сердился. Я даже никогда не видел его во гневе, не многие видели его вышедшим из себя, но слышал я, что, когда это бывало, становилось жутко. Он имел тогда привычку ударять кулаком об стол, и удар был серьезный. Вообще же он отличался необыкновенною ровностью характера. Озабоченность выражалась у него тем, что он тер переносицу пальцем. Когда же бывал он в духе, у него было необыкновенно светлое и доброе выражение, и было что-то особенное в сочетании выражения этих добрых и проницательных глаз с неуловимым изгибом кончиков рта и улыбкою его, в которой сквозил оттенок юмора. У него была замечательная способность подражать. Иногда в лицах передавал он целый рассказ и очень метко. Смех его громкий и звонкий, как вообще его голос, отчетливый, ясный, он редко говорил тихим голосом»170170
  Шереметьев С.Д. Мемуары. М.: ИНДРИК, 2004. Т. 1. С. 135.


[Закрыть].

Согласно В.П. Мешерскому, «царь Александр III был великим русским государем. Он был велик не громкими и славными делами, он был велик духом своего царствования, духом своего служения России, проникавшим постепенно не только во все пути и тропинки духовной жизни государства как целебное, успокаивающее врачевание, но шедшее дальше, за пределы России, как волшебный двигатель и миролюбия, и умиротворения, и сила этого духа была так велика, что уже после первых годов царствования Александра вся Европа с Бисмарком, знавшим толк в вопросе о величии во главе, сознавала, что Россия растет государственной мощью, отражая в себе рост своего монарха. Историограф его призван невольно сопоставлять это действие царя, названного своим народом миротворцем, на Европу и это признание Европой роста и возвышения России от роста ее монарха – с другим царем, Александром, с Александром I, тоже названным Россией и Европой Великим, и сопоставлять, говорю я, для того, чтобы наглядно изобразить различие между сими двумя великими Александрами. Александр III, в продолжение своего царствования не вынув меча из ножен, добыл свое величие, тоже свершая победоносное шествие через Европу, но это шествие и эти победы совершал волшебно его дух, и об этом шествии и об этой победе свидетельствует громко летопись всего света, вещающая, что благодаря влиянию русского монарха Александра III, не извлекшего меча из ножен, и в Европе мечи не вынимались из ножен, и во славу мира ни капли солдатской крови не было пролито»171171
  Мещерский В.П. За Великую Россию. Против либерализма. М.: Институт русской цивилизации, 2010. С. 35–36.


[Закрыть].

Николай II был совершенно не похож на своего отца. По воспоминаниям великого князя Александра Михайловича: «Будущий император Николай II рос в напряженной атмосфере вечных разговоров о заговорах и неудавшихся покушениях на жизнь его деда императора Александра II. Пятнадцати лет он присутствовал при его мученической кончине, что оставило неизгладимый след в его душе. Николай II был мальчиком общительным и веселым. Детство его протекало в скромном Гатчинском дворце в семейной обстановке, среди природы, которую он очень любил. Его воспитатели были сухой, замкнутый генерал, швейцарец-гувернер и молодой англичанин, более всего любивший жизнь на лоне природы. Ни один из них не имел представления об обязанностях, которые ожидали будущего императора Всероссийского. Они учили его тому, что знали сами, но этого оказалось недостаточным. Накануне окончания образования, перед выходом в лейб-гусарский полк, будущий император Николай II мог ввести в заблуждение любого оксфордского профессора, который принял бы его по знанию английского языка за настоящего англичанина, Точно также знал Николай Александрович французский и немецкий языки. Остальные его познания сводились к разрозненным сведениям по разным отраслям, но без всякой возможности их применять в практической жизни. Воспитатель-генерал внушил, что чудодейственная сила таинства миропомазания во время священного коронования способна была даровать будущему российскому самодержцу все необходимые познания»172172
  Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний // Иллюстрированная Россия. Париж, 1933. С. 109–115.


[Закрыть].

«Смерть отца, – продолжал Александр Михайлович, – застала его командиром батальона лейб-гвардии Преображенского полка в чине полковника, и всю свою жизнь он остался в этом сравнительно скромном чине. Это напоминало ему его беззаботную молодость, и он никогда не выражал желания произвести себя в чин генерала. Он считал недопустимым пользоваться прерогативами своей власти для повышения себя в чинах. Его скромность создала ему большую популярность в среде офицеров-однополчан. Он любил принимать участие в их вечерах, но разговоры офицерских собраний не могли расширить его умственного кругозора. Общество здоровых, молодых людей, постоянной темой разговоров которых были лошади, балерины и примадонны французского театра, могло быть очень приятно для полковника Романова, но будущий российский монарх в этой атмосфере мог приобрести весьма мало полезного. В семейной обстановке он помогал отцу строить дома из снега, рубить лес и сажать деревья, так как доктора предписали Александру III побольше движения. Разговоры велись или на тему о проказах его младшего брата Михаила, или же о моих успехах в ухаживании за его сестрой Ксенией. Все темы о политике были исключены. Поэтому не было случая увеличить запас знаний. В царской семье существовало молчаливое соглашение насчет того, что царственные заботы царя не должны были нарушать мирного течения его домашнего быта. Самодержец нуждался в покое. Монарх, который сумел обуздать темперамент Вильгельма II, не мог удержаться от смеха, слушая бойкие ответы своих младших детей»173173
  Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний // Иллюстрированная Россия. Париж., 1933. С. 109–115.


[Закрыть].

По утверждению заместителя министра внутренних дел в будущем правительстве С.Ю. Витте князя С.Д. Урусова, за два года до смерти Александр III заболел «инфлюэнцией», после чего его здоровье быстро «пошло под гору». Это очень долго скрывали, и новость долго не проникала за стены царского дворца. Александр III сильно изменился, похудел, стал злым и мстительным, «реакционная система усиливалась и наконец достигла той степени, какая характеризует маньяка». У приближенных царя даже возникла дерзкая мысль удалить Александра III на такое расстояние от Санкт-Петербурга, чтобы устранить его физическое участие в управлении государством. Местом его пребывания сначала выбрали Беловежье, потом – Спалу, а затем – Ливадию. Существовал также проект перевезти его на остров Корфу. Однако больной царь воспротивился этому. Между тем состояние его здоровья ухудшалось, и он согласился уехать в Ливадию. Смертельно больной Александр III продолжал работать, «засыпая над бумагами». Заграничные газеты уже вовсю писали о его будущей смерти и о том, как она повлияет на судьбу Европы. Последним делом Александра III было редактирование будущего Манифеста о восшествии на престол Николая II, где главной темой проходило требование преданности русского народа престолу174174
  Князь У… Император Николай II. Жизнь и деяния венценосного царя. Лондон, 1910. С. 36–40.


[Закрыть].

О смерти Александра III российские подданные узнали из иностранных газет, одновременно с этими сообщениями в Исакиевском соборе Санкт-Петербурга служились молебны о «выздоровлении» уже умершего царя. Наконец, о его смерти было объявлено, и народ начал приносить присягу новому царю Николаю II. Однако произошел скандал. Марь Николая II, императрица Мария Федоровна, отказалась ему присягать. Министры и придворные «совершено растерялись от такой неожиданности». Дело принимало тревожный характер. Запахло дворцовым переворотом, на который рассчитывал великий князь Владимир Александрович (третий сын императора Александра II). Волнение достигло наивысшего предела, никто не решался обратиться к Марии Федоровне с требованием принести присягу. Наконец, в отчаянии придворные обратились к одесскому генерал-губернатору А.И. Мусину-Пушкину, известному своей храбростью. Тот в сопрождении придворных вошел к императрице, «громко провозгласил императором Николая II, ободренные придворные поддержали его, и императрице ничего не оставалась, как преклониться перед совершившимся фактом… ее партия, с Воронцовым-Дашковым во главе, оказалась совершенно бессильной»175175
  Князь У… Император Николай II. Жизнь и деяния венценосного царя… С. 46–47.


[Закрыть].

Чем же был вызван столь отчаянный шаг Марии Федоровны? По мнению князя С.Д. Урусова, мать наследника опасалась, что «освободившийся от родительской опеки молодой царь» попадет «под влияние либералов» (Александр III отметил в 1892 г., когда наследнику было уже 24 года: «Он совсем мальчик, у него совсем детские суждения»). Следует отметить, что эти опасения были не напрасными. Либералы действительно ожидали от Николая II «чего-нибудь лучшего», чем «режима насилия, окриков и ударов». «Надежды зашевелились» сразу же после приезда нового царя из Ливадии в Санкт-Петербург. Новый император выразил недовольство полицией, «оттирающей» от него народ, не захотел ездить среди «шпалер солдат и шпионов», милостливо призвал поляков, которых не хотели к нему пускать. Во время поездки в Лондон он сказал депутации евреев, что «не любит религиозных и национальных гонений»176176
  Там же. С. 48–49.


[Закрыть].

По свидетельству И.И. Колышко, «вступив на престол еще более "неожиданно", чем его отец, Николай II знал Россию лишь по урокам Победоносцева (гражданское право) и Витте (политическая экономия) и по своему короткому путешествию на Восток… Царствование Николая II, как и его прадеда, началось с либеральных веяний… Чуть ли не с первых дней этого царствования в Царское Село стали ездить два ничего общего между собой не имевших человека: земский статистик Клопов и редактор "Петербургских ведомостей" князь Э. Ухтомский… Князь Ухтомский был одним из лиц, сопровождавших царя, тогда еще наследника, в его путешествии на Дальний Восток. Путешествие это, как известно, закончилось покушением японского фанатика, после чего наследник был спешно вызван обратно и уже ни в какие путешествия не выпускался… А с воцарением Николая II… стал во главе тогдашних либеральных кружков. Было время, когда гранки набора "Петербургских ведомостей" отсылались на просмотр в Царское Село. Царь стал как бы редактором газеты. А в состав своей редакции Ухтомский пригласил известнейших тогдашних столпов радикализма (во главе с Ашешовым). Была таким образом налажена оригинальная связь между самодержавием и революцией. Под двуглавым орлом печатались статьи, которых не решались печатать левые газеты. А ближайшие к Александру III лица, во главе с князем Мещерским, очутились в опале… Конец этим затеям положил Победоносцев при содействии графов Шереметева и Воронцова и императрицы Марии Федоровны. Из Царского Села был изгнан Клопов, а из редакции "Петербургских ведомостей" – революционеры. Ухтомский мгновенно перекрасился в правого… Витте написал свою нашумевшую книгу против земств. Царь произнес перед делегацией от земств свою речь о "бессмысленных мечтаниях". На смену либеральствовавшему Горемыкину был выдвинут Шереметевым обер-реакционер, близкий родственник князя Мещерского, Сипягин. А этот последний наладил примирение царя с издателем "Гражданина". Словом, был восстановлен во всей чистоте культ Александра III. Мечты царя о славе эмансипатора России разбились. Но их поспешили заменить другими»177177
  Колышко И.И. Великий распад. Воспоминания… С. 40–43.


[Закрыть].

Постепенно «связь князя Мещерского с Царским Селом стала настолько тесной, что стороны перешли на "ты". Влияние императрицы-матери и дворцовой "камарильи" стушевалось. Закадычный друг князя Мещерского, адмирал Нилов, став флаг-капитаном его величества, разъезжал между Петербургом и Царским Селом, обменивая настуканные на машинке послания князя Мещерского (у Мещерского был такой почерк, что царь однажды взмолился: "Пожалей меня, разобрать твои каракули я не в силах") – на послания царские, каллиграфически написанные и запечатанные печатью с двуглавым орлом. В одном из таких пакетов в начале 1900-х гг. появилось письмо с заглавной дважды подчеркнутой фразой: "Я уверовал в себя!". «Союз» самодержца с подданным был типичен личными чертами "союзников". Мещерский брюзжал и капризничал, а царь истеризировал: "Не могу же я во всем тебя слушаться", – писал он "союзнику". Мещерский ослаблял нажим. Только лишь в отношении к Витте Мещерский не сдавался. Трижды царь за спиной своего "союзника" подписывал отставку Витте, но, застигнутый "союзником" (которого Витте предупреждал), рвал отставку и подписывал сочиненный Мещерским благодарственный рескрипт. Эта самоотверженная настойчивость Витте не спасла, а "союзу" Мещерского с царем нанесла почти смертельную рану»178178
  Колышко И.И. Великий распад. Воспоминания… С. 41–42.


[Закрыть].

Таким образом, Николай II был совершенно не готов к роли правителя огромного раздираемого социальными и национальными противоречиями государства. Определенное время недостаток инициативы и необходимых деловых качеств царя первоначально не играл решающей роли в жизни государства, так как компенсировался способностями лиц, выдвинутых боготворимым им отцом. Он не спешил менять сановников, приближенных и облеченных особым доверием Александра III, несмотря на огромное влияние на Николая II, которым обладали великие князья – родные и двоюродные дяди царя. При этом у самодержца были собственные идеи. Как отмечает М. Ферро, «царь был мирным человеком по своей натуре, по крайней мере, в отношениях с дворами и европейскими державами. Он верил в свою «миссию» в Азии, желал мира другим, и интересы, которыми он руководствовался, совпадали, таким образом, с его идеалами. «Великий замысел» Николая II заключался в проведении разоружения и заключении всеобщего мира. У министров царя, воспитанных Александром III Миротворцем, в частности у С.Ю. Витте, были все основания поощрять его в этом деле. В то же время, как писал в своем дневнике военный министр А.Н. Куропаткин о мечтаниях Николая II в ту пору – «захватить Маньчжурию, Корею и Тибет, а затем Персию, Босфор и Дарданеллы … государь хитрит с нами, но он быстро крепнет опытом и разумом и, по моему мнению, несмотря на врожденную недоверчивость в характере, скоро сбросит с себя подпорки и будет прямо и твердо ставить нам свое мнение и свою волю». Воля царя была направлена на осуществление его мечтаний: прежде чем вступить победителем в Константинополь – «второй Рим», который он называл Царьградом, стать адмиралом Тихого океана. Экспансия в Китае или где-либо в Азии считалась не войной, а «крестовым походом» – походом за цивилизацию.

В мае 1896 г. П.А. Столыпин участвовал в коронации Николая II. По древней традиции русские цари короновались в Москве. К этому времени отец П.А. Столыпина вот уже четыре года как ушел с военной службы и занимал должность заведующего дворцовой частью, то есть был комендантом Кремля. На его плечи легла значительная часть забот об устройстве коронации, устройство помостов для гостей, ковров на Красном крыльце, украшений и иллюминации. 14 мая 1896 г. в Успенском соборе состоялась коронация. Митрополит Санкт-Петербургский Палладий, первенствующий член Святейшего Синода, поднес императору бархатную подушечку с короной. В соответствии с чином священного коронования Николай II сам возложил на свою голову Большую императорскую корону, а потом Малую корону на голову императрицы Александры Федоровны. После этого царь произнес коронационную молитву, а митрополит Палладий прочел от лица народа молитву за царя. На картине придворного художника Лаурица Туксена запечатлен момент, когда митрополит, стоя на коленях и глядя на царя в горностаевой мантии со скипетром и державой в руках, произносит слова: «Покажи его врагам победительна, злодеям страшна, добрым милостива и благонадежна… Подчиненное ему правительство управляя на путь истины и правды». Справа от царя стоит золотая стена придворных. Среди них должен быть П.А. Столыпин в новом мундире с золотым ключом – знаком камергера, ибо он был пожалован этим придворным чином в связи с коронацией императора.

Коронация Николая II запомнилась не цепью торжеств и парадных обедов. Через четыре дня в обиход раз и навсегда вошло страшное слово «Ходынка». На Ходынском поле царь должен был встретиться со своим народом. По этому случаю в деревянных ларьках были заготовлены для бесплатной раздачи тысячи кульков с подарками: кружка с царскими вензелями, фунтовая сайка, полфунта колбасы, вяземский пряник с гербом и орехи. Подарков заготовили десятки тысяч, а на поле собралось около полумиллиона. Народное гулянье было организовано из рук вон небрежно, никто не распорядился закопать ямы на краю поля или остановить толпы людей, с ночи прибывающих за подарками. Главным распорядителем коронационных торжеств был Московский генерал-губернатор. Этот пост занимал дядя царя великий князь Сергей Александрович, который, как говорили, сделал из генерал-губернаторства отдельное княжество или даже пашалык, не подчинявшийся никаким законам. Полиции, занятой охраной высоких особ, некогда было думать о простом народе. Когда в толпе разнесся слух, что буфетчики раздают подарки своим и их на всех не хватит, толпа бросилась к ларькам. Полицейское заграждение смели, началась давка, в которой, только по официальным данным, погибло свыше 1 300 человек179179
  Степанов С. Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия». М.: Эксмо, 2012. С. 120.


[Закрыть].

Проживая в Ковно, П.А. Столыпин лишь на короткое время приезжал в Москву и останавливался в огромных кремлевских апартаментах, которые занимал его отец. Несмотря на возраст, генерал вел полноценную жизнь. Одна из комнат была отведена под музыкальный салон. Там он музицировал на своей скрипке работы Страдивари. В этом же салоне была поставлена опера «Норма», которую с большим успехом приняла изысканная публика, приглашенная генералом. Очевидно, любовь к домашнему театру была у Столыпиных наследственной, и генерал следовал стопам своего деда, владельца крепостных артистов. А.Д. Столыпин лепил скульптуры и даже участвовал в художественных выставках. В его апартаментах собирались художники и поэты, устраивались философские и богословские диспуты. Пережив жену на десять лет, генерал по-прежнему отдавал дань сердечным увлечениям. Правда, его последний роман, как говорили, был самым странным. Он увлекся дамой еврейского происхождения. Как часто бывает с людьми богатырского здоровья, он заболел и умер в один день. Телеграмма о болезни отца и телеграмма о его кончине были доставлены в Колноберже одновременно. По словам дочери, П.А. Столыпин очень горевал о смерти отца. Она впервые увидела его лицо, мокрое от слез. Генералу от артиллерии А.Д. Столыпину устроили пышные похороны. Чеканным шагом прошли части Гренадерского корпуса, которым он командовал до своей отставки. Московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, которого после коронации прозвали «князь Ходынский», сказал по-французски: «Сегодня мы хороним последнего вельможу».

По данным дочери П.А. Столыпина – Александры, знакомство ее отца и Николая II произошло, когда П.А. Столыпин был еще Ковенским уездным предводителем дворянства: «Несомненно, слухи о том движении, которое создал в уезде мой отец, дошли и до императора, потому что отца часто вызвали в Петербург, откуда он возвращался с сияющим лицом и полный раздумий. Мама тогда очень оживлялась, и мы слышали разговоры о том, что молодой царь, подобно своему августейшему деду стремившийся к разрешению аграрного вопроса, намеревался приблизить к себе моего отца, так как подбирал для будущих реформ молодых и энергичных соратников»180180
  Столыпина А.П. Человек последнего царя. Столыпин. Воспоминания… С. 15–16.


[Закрыть].

Судя по всему, П.А. Столыпин смог завоевать уважение и у помещиков, проживающих в его уезде. 22 июня 1899 г. он пишет жене из Ковно, что по секрету узнал: к именинам местные помещики поднесут ему бокал с аллегорическими фигурами великолепной работы. «Мне приятно, что они стараются сделать мне удовольствие и что мне удалось внушить им добрые чувства. Достанет ли умения и впредь не быть статистом и делать что-нибудь хорошее? Ведь до сих пор я служил себе просто, исполнял свои обязанности и не мудрил, а теперь надо большое уменье и уменье быть общительным, сохраняя авторитет и престиж». Много лет спустя, будучи премьер-министром России, П.А. Столыпин однажды в публичной речи прямо обратился к своему периоду жизни на западе Российской империи: «Именно в тех губерниях, о которых я теперь говорю, я научился ценить и уважать высокую культуру польского населения и с гордостью могу сказать, что оставил там немало друзей»181181
  Жиргулис Р. Петр Столыпин и Кедайняйский край… С. 148.


[Закрыть].