Текст книги "Шахта. Ворота в преисподнюю"

Сын в деле отца

Редакция местной газеты состояла из двух комнат в здании администрации поселка. Пожилой человек, сидевший за столом, оказался главным редактором.

Удостоверение Свята он держал в руке бережно, словно тающую шоколадку. Там ничего не было сказано о том, что журналист этот пишет исключительно на строительную тематику: журналист и все. Свят выложил легенду, которую обдумал по пути: сам он родом их этих мест, готовит цикл очерков о крае. Наряду с трудовыми буднями шахтерского поселка, ему, для того, чтобы оживить гербарий, расцветить ткань и так далее неплохо бы иметь под рукой эффектные факты, драматические истории, криминал, опять же, что модно в наши дни…

При слове «криминал» редактор оживился, блеснул зрачком. Шестидесятые годы? О, да, там тоже был криминал, и еще какой! Только мало что вам скажут подшивки старых газет, так как в те времена не любили писать об этом, щадили психику людей. Впрочем…

Он снял трубку и на память настучал номер.

– Вам повезло. Бывший прокурор района – мой друг. Он тоже наш земляк и на пенсии вернулся в поселок. Десять минут ходьбы… Петр Сергеич? – проговорил он уже в трубку. – Тут по твою душу…

Уже через четверть часа Свят и Настя пили чай на уютной кухне, а перед ними, сложив ладони накрест, сидел очень старый, но ясно сияющий глазами человек – пенсионер, бывший прокурор района.

– Криминал, говорите? Ретро-криминал… Это сколько угодно! Если бы в мои годы был такой интерес прессы к уголовникам, то я бы свою жизнь по-другому прожил. А то корпели втихаря, ловили всю эту мразь тайно… А могли бы, как сейчас, на голубом экране красоваться.

– В шестидесятые годы в нашем поселке действовала банда, которая убивала людей… – начал Свят, но прокурор перебил его:

– Как же! Помню, конечно. Это один из самых значительных висяков на моей памяти. До сих пор вот здесь висит, – и он стукнул себя в грудь маленьким сухим кулачком.

– Пресса об этом еще не писала…

– Так точно. Старое, забытое дело. Значит, решились взяться, молодые люди? – он посмотрел на Свята, на Настю… Особенно долго и пристально – на нее. – Значит так. В начале шестидесятых в поселке орудовала банда, похищавшая людей. Причем, исчезновения целых семей были зафиксированы не только здесь, в Первомайском, но и в окрестных городах и селах. Даже в областном центре. Пятеро задержанных отказывались давать показания. Один из членов банды скрылся. Так и не был найден.

Конечно же, это был Грановский, спокойно умерший в девяностых годах. Свят и Настя коротко переглянулись, что не ускользнуло от внимания прокурора. Он склонил голову набок и прищурился. Продолжал:

– У всех бандитов нашли огромные деньги, непонятно откуда взявшиеся, ведь похищенные были самыми простыми людьми. Было ясно, что все они чего-то боятся. При перевозке подозреваемых некто устроил им побег, но попытка была неудачной: машина попала в катастрофу и все пятеро погибли, вместе с шофером и милиционером. Есть подозрение, что это вовсе и не было никаким побегом.

– А что же это было?

– Убийство. Просто шестой член банды, может быть, сам ее главарь, избавился от своих подельщиков, заманив их в ложный побег. Правда, по некоторым признакам нам тогда казалось, что главарь – это Жуков Петр Ильич.

– Кем он был на шахте? – спросил Свят.

– Он не работал на шахте. Хотя, конечно, в те годы каждый имел какое-то, хоть косвенное отношение к шахте. Этот просто резал шахтеров на куски.

Настя вздрогнула.

– Не волнуйтесь, – рассмеялся прокурор. – Он был хирургом в больнице, потому и резал.

– А остальные?

– Никакой особой тенденции. Женщина была страховым агентом. Еще один мужчина, Пурков – тот и вправду работал на шахте мастером. Супружеская пара – просто пенсионеры.

– Карлики? – вырвалось у Насти.

Прокурор внимательно посмотрел на нее:

– А я не говорил, что они карлики.

– Разве?

– Я слежу за своей речью и еще не выжил из ума.

Настя молчала. Свят тоже не знал, что сказать. Прокурор коротко оглядел обоих.

– Просто мы были на кладбище, – наконец попыталась объяснить Настя. – Заметили, что дата смерти нескольких, совершенно разных людей, одна и та же. И в их числе была чета карликов.

– Мы подумали, что это связано с какой-то катастрофой на шахте, – вставил Свят.

– Ну, а теперь ясно, что все эти люди погибли в катастрофе, но автомобильной, – добавила Настя.

Прокурор усмехнулся:

– Когда кто-то лжет, он заведомо считает себя выше и умнее того, кому он лжет. Поэтому я и не люблю лжецов. Полагаю, что вы не те, за кого себя выдаете. Впрочем, не имеет значения. Вас направил ко мне мой друг. И вся ответственность, если можно так выразиться, теперь лежит на нем. Да, в банде состояли двое карликов. Они определенно были зачем-то нужны. В форточки лазить, что ли? Как раз для этих целей и используют то карликов, то детей. Через карликов мы и вышли на банду. Они были…

– А дядю Бобу вы знаете? – вдруг перебила его Настя.

– При чем тут дядя Боба? – удивился прокурор. – Конечно же, все знают дядю Бобу. Если он еще не умер, то содержится в психиатрической больнице…

Прокурор вдруг замолчал, оглядел своих гостей.

– Да вы, я думаю, и там уже побывали! Ну, и как дядя Боба? Мертвые с косами у него все еще стоят?

– Стоят, – вздохнула Настя.

– Вы, конечно, знаете, что он работал на съемках этого фильма?

– Да-да.

– Мне, между прочим, известна одна любопытная деталь.

– Что дядя Боба от фильма и свихнулся?

– Нет. Свихнулся он гораздо раньше. И все повторял эту присказку, про мертвых с косами, еще до того, как сюда приехали киношники.

– Но это же невозможно! – воскликнула Настя. – В больнице нам сказали…

– Этот молодой врач, заведующий? Да откуда ему знать…

– Медсестра, – уточнил Свят.

– Тем более! Штука в том, что не из фильма взял дядя Боба свою поговорку, а наоборот. Летом шестьдесят шестого, когда закончились съемки, наша, так сказать, элита пригласила всю группу на торжественный ужин. Данька и Ксанка, конечно же, ограничились лимонадом, а вот Валерка с Цыганом здорово набрались. По пьяной лавочке режиссер мне и поведал, что идеи поставить кресты в простынях на кладбище изначально в сценарии не было. Просто один из местных носильщиков, которого временно взяли на работу, все время повторял эту загадочную фразу: «А вдоль дороги – мертвые с косами стоят! И тишина…» Так и появилась добавка к сценарию.

Свят посмотрел на Настю. Ее глаза были расширены от непонятного ужаса.

– Я поняла! – сказала она. – Это есть. Эта картина на самом деле существует, и дядя Боба ее видел. Поэтому он и свихнулся.

– Но ведь дядя Боба был… – Свят хотел сказать «членом банды», но осекся: не стоило волновать пожилого прокурора новыми деталями дела, которое его коллеги так и не раскрыли.

– Он был шахтером, как все, – с грустью сказал старик. – Но однажды его задержали в другом городе. Задержали у школы. Кто-то заподозрил, что он подглядывает за детьми… Ну, вы понимаете, что я имею в виду. После этого случая за ним стали следить. Но однажды он пропал на неделю. Мы его искали, снарядили особый наряд милиции. Искали-то наверху, а нашли в шахте. Он и сам не помнил, как туда попал.

– Заблудился, отстал от смены… – предположил Свят.

– Нет. Он был в земной одежде. Пиджак и галстук – тогда мужики так и одевались. Но был в шахте. Вдребезги пьяный. Его собрались погнать с работы, но вдруг выяснилось, что он сам подал заявление и категорически не хочет спускаться под землю. Будто бы и впрямь видел там что-то ужасное. Правда, насчет реальности этой картины вы, конечно, загнули, девушка.

Настя с удивлением вскинула ресницы: ясно, что давно ее так никто не называл, но возраст прокурора, вроде бы, давал ему такое право… Она спросила:

– Это также было до съемок фильма?

– Да. Иначе, как бы дядя Боба попал на съемки, если бы не ушел с шахты? Он устроился истопником наверху. Тогда нельзя было быть бездельником: за тунеядство исправительные работы полагались. Денег в котельной платили не густо. Вот он и подрабатывал всюду, где мог: огороды копал, чинил что-то. Когда приехали киношники, он первым к ним нанялся в разнорабочие. Весь поселок его знал. Жил, работал, как все, но время от времени мутился, и его опять сажали в психушку. Я вообще удивлен, что этот человек до сих пор жив. И мертвые с косами у него по-прежнему стоят.

Прокурор хохотнул, придвинул к себе пачку папирос, вытащил одну, стал разминать. Свят давно не видел такого зрелища: пальцы, крутящие «Беломор».

– Я полагаю, это был какой-то… бизнес, – проговорил старик. – Суть его не ясна. Может быть, этих людей разбирали на запчасти…

Настя вдруг всхлипнула, и прокурор искоса глянул на нее.

– Были ли у Жукова дети? – небрежным тоном спросил Свят и, поймав напряженный взгляд прокурора, пояснил: – Если весь этот так называемый бизнес существовал столь долго, то он мог передать его по наследству. Такая версия отрабатывалась?

Прокурор опустил взгляд, сжал губы и тревожно засопел.

– Я расскажу, конечно. Да, мы думали об этом. У Жукова есть сын и дочь. Та уже давно перебралась на ПМЖ за границу. А сын был тогда еще мальчиком. Мы установили за ним наблюдение, но ничего подозрительного не обнаружили. Обыкновенный парнишка. Учился в Москве. Долго работал на шахте. При новой власти занялся бизнесом, преуспевает. Стартовые деньги, конечно, были отца – те самые загадочные деньги. Но в наши времена ведь никто не требует отчета, откуда у тебя деньги, правильно я говорю?

Святу вдруг пришла в голову одна странная, рискованная мысль. Если Человек-месяц младший сейчас в Киеве, то они могут проникнуть в его жилище… Зачем? Определенной цели нет. Но что-то такое должно быть там, какая-то деталь, которая прольет хоть малейший свет на эту историю.

– А как найти в поселке сына Жукова? Знаете вы его адрес?

– Почему бы не знать? – весело отозвался прокурор. – Наш поселочек-то маленький. Только вот намерения ваши мне не известны… Улица Подвойского, дом четыре.

– А квартира? – спросила Настя.

– Да нет у него никакой квартиры. Дом и есть дом. Только… Дайте мне слово… Впрочем, черт с ним! Если вам удастся разобраться в этом старом деле, я буду только рад. Вы ведь, вероятно, родственники погибших, я правильно догадался?

– Я сын инженера, которого убили в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, – глухо проговорил Свят. – А дом наш – сгорел.

– Я дочь шахтеров, которых убили на берегу реки два года спустя.

Прокурор с грустью посмотрел на Свята, перевел взгляд на Настю.

– Я знал ваших родителей. Вернее, по материалам дела. Об одном хочу попросить: не руководствуйтесь местью. Преступников давно нет в живых. Сын Жукова, Илья – обыкновенный человек, бизнесмен, известный далеко за пределами нашего поселка.

– Он женат, есть у него дети? – спросил Свят, как бы автоматически, чисто из любопытства.

– Насколько мне известно, нет. И, возможно, он вообще ничего не знает о деятельности своего отца.

– Возможно, – тихо вздохнула Настя и выразительно посмотрела на Свята.

– Да, конечно, – поддержал он. – Мы просто зададим ему несколько вопросов и все.

Особенно, если учесть, – мысленно добавил он, – что Жуков сейчас в реанимационном отделении киевской больницы, а дом на улице Подвойского пуст.

* * *

Это был трехэтажный коттедж с белой спутниковой антенной, как и тот, что стоит теперь на месте его сгоревшего дома, с той лишь разницей, что здесь был использован цоколь от прежнего здания. Свят, профессионально разбиравшийся в индивидуальном строительстве, хорошо понимал, из чего он сделан и сколько все это стоит: стены из клееного бруса – один из самых дорогих материалов, мягкая кровля, хоть и средней цены покрытие, зато позволявшее устроить всяческие изгибы и башенки, что создает впечатление достатка.

Свят еще издали оценил возможность проникнуть в этот дом: пожарной лестницей на крышу, а там – через мансардное окно. Когда они подошли, он понял, что проникать никуда не придется. В доме горел свет.

– Кто бы там ни был, мы должны увидеться с ним, – сказал Свят и нажал кнопку звонка.

Вышла женщина. Это было какое-то наваждение последних дней: одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтоб понять, что она принадлежит к тому же самому семейству. Высокий лоб и выдающийся подбородок. Профиль, похожий на крейсер «Аврора». Встревожена, озабочена чем-то.

Ей было явно за пятьдесят, но особая ухоженность кожи свидетельствовала о том, что она принадлежит к какой-то элите или просто живет за границей.

– Мы знакомые вашего брата, – сказал Свят.

Женщина отступила от двери, тем самым молча приглашая войти.

– Очень хорошо, – сказала она, когда они переступили порог дома. – С Ильей случилось несчастье. Мне сообщили. Я немедленно прилетела. Очень хорошо, что вы пришли. Мне просто необходима чья-то опора, поддержка.

Ее история была бы трогательной, если бы речь шла о каком-то постороннем человеке, – подумал Свят. Анна уехала из страны в семидесятые годы, выйдя замуж за человека, чья семья эмигрировала в Израиль. Брат остался в Союзе один. Сейчас она живет в Германии. Рано утром собирается в Киев, чтобы привезти брата домой.

– Он очнулся, – добавила Анна, – но чувствует себя еще неуверенно.

– Мы ввели вас в заблуждение, – вдруг сказал Свят. – Мы хоть и в самом деле знакомы с вашим братом, но не в общепринятом смысле этих слов.

– Что это значит?

– Выслушайте нас. Может быть, вы сможете дать нам ответы.

Что-то в этой женщине располагало к откровенности – может быть, ясные внимательные глаза, лгать которым казалось немыслимым… Свят рассказал историю из шестидесятых как можно более коротко и просто. Настя молчала, лишь поворачивала голову, глядя то на говорящего Свята, то на слушавшую Анну. Когда Свят закончил, та довольно долго молчала, затем заговорила, тщательно подбирая слова:

– Я подозревала что-то в этом роде. Конечно, я была далека от мысли, что мой отец убивал людей. Его арестовали не за убийства, а за похищения. Впрочем, все равно, если он доставлял похищенных тем, кто их и вправду убивал. Все это как раз и повлияло на мое решение уехать из страны. Я не любила своего первого мужа. Сейчас у меня другой человек, немец, он очень добрый. Но это не важно… Поверьте. Я вам очень сочувствую. И я не виновата перед вами ни в чем.

– Мы бы хотели знать, – проговорил Свят, не поднимая головы, – что происходило в шестидесятые годы? Чем занимался ваш отец?

– В это трудно поверить, – сказала Анна. – Вам известно, из какого рода мы происходим?

– Разве это имеет значение?

– Да, в данном случае. Наш прадед был горнозаводчиком, владельцем этой самой шахты, старого Верблюда. Так вот, во время разработки шахтеры вторглись в чужие владения. Боюсь, вы мне не поверите…

Анна замолчала.

– Чужие владения? – спросил Свят. – Это что же – территория другого горнозаводчика?

– Нет, – Анна встала. – Я привезла с собой фотографию.

Она вышла из комнаты и тут же вернулась, держа в руках небольшой альбом. Старинным его трудно было назвать, но и к нашему времени этот гроссбух так же не принадлежал: подобные жесткие, из серых картонных страниц талмуды использовались для хранения семейных фотографий где-то до конца восьмидесятых, пока их не заменили на пластиковые, с прозрачными карманами. Анна положила альбом на стол и раскрыла его. Фотографии здесь крепились при помощи специальных наклеек с прорезями, куда вставляли фото по углам. Анна перелистала несколько тяжелых страниц, где Свят успел заметить черно-белые семейные фотографии, и остановилась на одной, накрыв ее ладонями.

– Вы ведь наверняка слышали легенду о рудокопах? – спросила она.

В ответ Настя лишь зажмурилась и снова вскинула глаза, а Свят пожал плечами.

– По некоторым обстоятельствам, – сказал он, – мы оба выросли вдали от родных мест. Здешний фольклор нам не знаком.

– Это не только здешний фольклор. Он распространен по всему миру. О том, что под землей обитает многочисленное племя существ, которых называют и гномами, и рудокопами, и еще как-то… Наш прадед вошел с ними в контакт. Это история нашей семьи.

– Вы что же – серьезно думаете, что мы вам поверим? – с возмущением произнес Свят.

– Я поверю! – быстро перехватила Настя. – Я не рассказывала тебе всего до конца, – она обернулась к Святу, сверкнув глазами. – Как раз потому и молчала, что боялась: ты не поверишь. Мы говорили с тобой о лисе, которая таскала кур. Так вот. Это была не лиса. Я видела ее следы. Не бывает таких следов. И мой отец, похоже, подстрелил одно из этих существ. Он очень опасался мести со стороны его сородичей и стремился любой ценой покинуть поселок. Как я думаю, он рассказал обо всем матери, они очень хотели уехать отсюда. Но не успели.

– Уж не думаешь ли ты, что и мои родители чем-то насолили рудокопам? Да так, что рудокопы подослали к ним наемных убийц! – Свят глянул на Анну. – Которые и за мной охотились несколько месяцев. В другом уже городе. Извини, но я не верю в такую фантастику. Путешествия во времени – и то была более правдоподобная версия.

Анна молча отняла руки от альбома и двинула альбом по столу. Свят заглянул в альбом. На странице была одна-единственная фотография в центре.

Это был, по всей вероятности, двор дома, где они сейчас находились, еще старый русский дом до перестройки – массивный каменный цоколь и бревенчатый жилой этаж. На фото были изображены Жуковы – отец и брат Анны. Оба человеки-месяцы. Отец держит маленького Илью на руках. Мальчик с опаской смотрит на двух ящериц, стоящих у ног отца.

Свят почувствовал, что его рот непроизвольно раскрылся от удивления. Ящерицы стояли на двух ногах, обутых в короткие светлые сапожки. На головах – остроконечные шляпы.

– Я сама тайком сделала это фото, из окна своей спаленки. Отец подарил мне на день рожденья фотоаппарат, «Смену-8».

Головы ящериц, мутно-белого цвета, имели треугольную форму, поэтому их морды действительно напоминали лица седобородых гномов.

– Принарядились, – первой нарушила молчание Настя. – По сараям-то они босиком лазали.

– Кто это такие – инопланетяне? – спросил Свят.

– Может быть… – неопределенно ответила Анна. – А может, это подземные жители Земли. Исконные ее жители.

– Зачем рудокопам трупы людей? Зачем они убили наших родителей?

Анна развела руками. Ее лицо выражало неподдельное страдание.

– Я не знаю. Отец не посвящал меня в свои дела.

Карлики и рудокопы

Поздно вечером они сидели в номере гостиницы – спартанском, без горячей воды и душа, зато с обширной верандой, откуда открывался вид на поселок, мерцающий огнями внизу, словно догорающий костер. Звенели цикады: казалось, что это звучат сами огни в домах, тесно облепивших холм.

Ничего особенного Анна не сказала, ничего более того, что рудокопы существуют, а их семья с незапамятных времен «связана» с ними.

– Знаешь, несмотря на это красноречивое фото, не верю я в рудокопов, – сказал Свят.

У него было одно соображение, но он не хотел пока говорить об этом Насте. Взял телефон и вызвал номер прокурора.

– Это опять мы, – сказал он. – Извините за поздний звонок, но…

– Ничего! – прокурор, казалось, обрадовался, впрочем, Свят так и предполагал: после сегодняшней встречи ему было ясно, что старик чрезвычайно охоч до общения.

Свят включил телефон на громкую связь, чтобы Настя слышала разговор и могла вмешаться. Он спросил о том, что мучило его с тех пор, как он увидел фотографию в альбоме Анны.

– Так точно! – воскликнул прокурор. – По делу банды карлики попали под следствие не в первый раз. Я и при встрече начал о них рассказывать. Но вы перебили меня своим дядей Бобой. В шестидесятые годы по окрестностям ходили упорные слухи об инопланетянах. Часть слухов касалась шахты: всплыли какие-то старинные легенды о племени подземных жителей, в чье царство якобы вторглись шахтеры. Суть одна: то там, то тут люди видели каких-то странных существ. Были даже подключены ученые из комитета.

– Из какого комитета? – перебила Настя.

Свят открыл было рот, чтобы объяснить женщине, но голос прокурора опередил его:

– Государственной безопасности. КГБ. Началось на местном уровне, уже готовилась докладная в Киев, но внезапно все выяснилось весьма прозаически. Вся штука в том, что, в этом как раз были и замешены пресловутые карлики. Еще задолго до того, когда их задержали по делу банды, и супруги выдали остальных, они промышляли собственным бизнесом: таскали у жителей все, что попадется под руку. В основном, домашнюю птицу или кроликов. Переодевались в каких-то немыслимых ящериц, пугали людей.

– Откуда они взялись? – спросил Свят.

– Они были циркачами, но их списали по возрасту. Пенсии им было мало. Советской пенсии – и все равно мало! Попробовали бы они сейчас… – голос в телефонной трубке стал ворчливым.

– Их что же – поймали, судили? – спросил трубку Свят.

– Все гораздо сложнее. Кто-то из местных, к кому они повадились на двор, вышел на них охотиться с ружьем. Да и подстрелил мужичка.

– Насмерть? – перебила Настя.

– Нет. Просто ранил в руку.

– Не осенью ли шестьдесят четвертого?

– А вы откуда знаете?

Настя поколебалась, затем решительно ответила:

– Думаю, это был мой отец. Вот почему он тогда испугался и решил уехать из города. Не выходил на улицу, боялся, что опознают. Он их видел, понял, что это не какие-то загадочные существа-рудокопы, а просто люди. Думал, что убил человека.

– Ну, возможно, – продолжал прокурор. – Как они рассказали на следствии, мужчина еле выкарабкался.

– Они не обратились в больницу?

– Нет, – сказал прокурор. – В противном случае, врачи бы поставили нас в известность, ведь это было огнестрельное ранение.

– Но хирургом как раз был Жуков, Человек-месяц! – воскликнула Настя.

– Какой еще месяц? – не понял прокурор – Жуков был хирургом не месяцы, а годы, много лет, до самого ареста… Вы считаете, что он скрыл факт обращения? Гм! Эта версия не отрабатывалась… Просто мы не успели: все задержанные, в том числе и карлики, погибли.

– Значит, одна из функций карликов была в том, чтобы переодеваться в ящериц и пугать людей? Не понятен смысл.

– Я бы сказал, что вся эта история весьма загадочна, – произнес прокурор. – Все, что нам известно, выглядит так. Несколько лет в поселке действовала банда, которая похищала людей и животных. Члены банды погибли. Цели преступников так и остались невыясненными.

Закончив разговор с прокурором, Свят и Настя долго молчали, глядя на огни поселка, сейчас уже гаснущие один за другим. Казалось, и цикады стихают вместе с огнями.

– Даже как-то обидно, – сказал Свят. – За последние сутки нам пришлось освоить и отбросить несколько экзотических гипотез. И путешествия во времени, и восставшие покойники, и рудокопы…

– Насчет рудокопов я все же сомневаюсь, – сказала Настя.

– Разве не ясно? Не было никаких рудокопов, а были карлики.

– А что если наоборот? Мы думаем, что карлики имитировали рудокопов, и никаких рудокопов нет.

– Ну да, а как может быть иначе?

– А на самом деле, – продолжала Настя, – нет никаких карликов, а те двое, что лежат на кладбище – и есть рудокопы! Впрочем, ерунда…

– Да уж, конечно! – сказал Свят. – Давай-ка попытаемся все расставить на шкале времени. Моих родителей убили в тысяча девятьсот шестьдесят третьем. Мне было семь лет. Твоих – летом шестьдесят пятого. Тебе было восемь.

– Нетактично напоминать женщине о ее возрасте.

Свят вскинул на Настю недоуменный взгляд, хотел что-то сказать, но она перебила его:

– Шутка. Я понимаю, что не до кокетства сейчас. Мы должны все правильно посчитать. Итак, когда мне было семь, осенью шестьдесят четвертого, мой отец подстрелил карлика. Жена приволокла его в больницу. А хирургом там как раз трудился Человек-месяц. Вероятно, из всего персонала больницы только он видел атрибуты маскарадного костюма, понял, что это значит. Люди недалекие, невнимательные, мы часто не можем связать воедино два-три разных факта. Жена, конечно, успела переодеться по дороге, скрыть маскарадный костюм, а вот простреленного дробью карлика раздевали уже на операционном столе. Человек-месяц не мог не заметить, как он был одет. Но он не заявил в милицию об огнестрельном ранении. Он просто завербовал карликов. Взял их к себе на службу, в свою банду. Посулил деньги, во-первых, угрожал разоблачением, во-вторых.

– Зачем? Чтобы сделать фото, которое показывала Анна? – голос Свята, вероятно, прозвучал насмешливо, как ни пытался он скрыть свою реакцию на новую гипотезу Насти.

– А что если да? – сказала она. – Например, главарь банды демонстрировал загримированных карликов всем остальным, с целью показать, что рудокопы действительно существуют. Ведь на этом фото как раз и запечатлен подобный момент.

– Отец показывает рудокопов маленькому сыну… Возможно. Неужто таким трюком можно было убедить и взрослых людей?

– Почему нет? Выбрать какой-то момент, плохо освещенную комнату. Или издали. Или на мутном фото. Иным образом невозможно объяснить все эти факты. Кроме того, карлики продолжали свое дело. Они просто-напросто воровали домашнюю живность, отвлекая от главного, чем занималась банда: от похищения людей! Но карликов поймали, и таким образом вышли на всю банду. В каком это было году?

– Дата на кладбище. Осень тысяча девятьсот шестьдесят седьмого. Через год после того, как снимался фильм.

– Мертвые с косами стоят!

– И тишина…

* * *

Настя уснула быстро, Свят слушал ее равномерное посапывание, порой легкий храп, отчего проникался к ней нежностью и каким-то неуместным состраданием. Не было и речи о том, чтобы преодолеть пространство длиной в метр. Так он и лежал, отделенный двумя ламинированными тумбочками от женщины, которая была, как он теперь понял, его вторым «я». С ней произошло в жизни в точности то же самое, что и с ним, она носила в себе ту же самую тайну, и не было на свете никакой другой женщины, с которой он мог бы разделить свое особенное, свое неизбывное одиночество.

Утром она кинула в него подушкой. Открыв глаза и едва сообразив, где находится, он увидел ее смеющейся, простоволосой, пружинисто качающейся на кровати.

– Сегодня объявляется день отдыха! – заявила она. – Все, что мы можем делать – это ждать, когда сестра привезет болезного Илью домой. Впрочем… – Настя нахмурилась. – Нам все же предстоит одно серьезное дело. Которое отдыхом не назовешь. Но ничего! Я уже и так пропустила утреннюю гимнастику в поезде. А этого еще никто не отменял.

Даже не закончив последней фразы, Настя свернулась в клубочек, сделала кульбит и встала посреди комнаты на руки. Свят смотрел на нее с восторгом: он очень любил женщин, которые умели делать что-то недоступное ему самому. Настя прошлась к балконной двери на руках, метя волосами ковер. Следующие четверть часа Свят с улыбкой наблюдал, что она вытворяла со своим телом за окном, светясь в лучах утреннего солнца.

Когда они вышли, Настя повела Свята каким-то определенным маршрутом, явно имеющим конкретную цель. Он не спрашивал, куда и зачем они идут.

Дошли до автостанции, Настя побеседовала с кассиршей и взяла билеты. В киоске на площади купила большой букет гвоздик.

Автобус, громко ворча на первой передаче, взобрался на холм, проехал, между прочим, мимо бывшего сада, где вырос Свят: он отметил высокие вишни, вчера не замеченные, те самые, с которых он обрывал незрелые плоды, вставая на деревянную табуретку. Мало что в жизни было вкуснее этих розовых вишен.

Настя молчала. Свят догадывался, куда они едут, сосчитал цветы: их было двенадцать – четное число…

От конечной остановки они шли лугом и, миновав купу плакучих ив, вышли к реке.

– Это, наверное, здесь, – сказала Настя и опустилась на траву. – Круглая полянка. Мы ездили сюда два раза в год – в начале и в конце лета. Это было «их» место, понимаешь? На обратном пути они клялись друг другу, что будут приезжать сюда каждое воскресенье. Но шли недели, им все было недосуг. Наконец, уже когда и купальный сезон заканчивался, срывались и ехали. Грустно все это…

Говоря, Настя что-то делала с цветами, ловко бегая пальцами по букету, который был уже развален на ее коленях, обтянутых небесно-синей юбкой, одной из тех, что она купила в Киеве. Вчерашнюю, зеленую, Настя выбросила в мусорное ведро гостиничного номера.

Мало-помалу стал вырисовываться венок. Она пошарила в сумочке, что-то ища, не нашла, задумалась на секунду, вдруг закинула руку за спину, блеснув локтем, и выдернула, будто из воздуха, алую ленту. Завязала бантиком в месте, где сходились стебли. Ее светлые волосы, получив свободу, упали на плечи, словно нити слепого дождя.

Настя вскочила. Легко, как балерина, подбежала к песчаному обрыву и, широко размахнувшись, бросила венок в реку.

Это была узкая, но глубокая река с быстрым течением. В темной воде рождались, плыли и тут же рассасывались маленькие водовороты: очевидно, что где-то на дне были затоплены намокшие коряги. Венок плыл, порой кружась на месте среди крупных пузырьков. Свят увидел, что по щеке Насти ползет слеза. Он осторожно снял ее мизинцем, протянул женщине платок. Она промокнула глаза.

– Я сидела на обрыве, болтала ногами. Мать склонилась над костром, мешала уху в котелке. Отец сидел на краю поляны, распутывал сеть. И вдруг они выехали, вон оттуда, – Настя описала рукой дугу, – вышли из машины и сразу принялись стрелять. Эти серебристые пистолеты блестели на солнце. Я просто съехала с обрыва на попке, плюхнулась в воду, меня понесло. Сразу за поворотом реки я зацепилась платьем за корень. Поцарапалась вся. Вон там. Сейчас этого корня нет. Он был толстым. Я вся была под водой, только чуть высунула голову, чтобы дышать. Они пошли вдоль берега, но я догадалась двигаться вокруг этой коряги, так, чтобы она всегда закрывала меня. Они решили, что я утонула. Но потом, как я поняла, передумали и явились домой с проверкой.

Свят молча слушал ее, не перебивая. Он завладел ее рукой и медленно гладил длинные прохладные пальцы.

– Ну, хватит воспоминаний! – вдруг воскликнула Настя, вскакивая на ноги. – Будем делать то, что всегда делают на этом живописном месте – купаться и загорать.

Вечером они бродили по узким улочкам меж старых домов, деревянных, но с массивными кирпичными цоколями, солнце слепило из переулков, еще более узких, чем улицы. Трудно было представить, что в этом тихом поселке могло затаиться какое-то непонятное, чудовищное зло.

Глядя на свои собственные длинные тени на травянистых тротуарах, они, наконец, разговорились просто так, будто бы и не было у них этого странного общего дела, которое и свело их судьбы. Свят подумал, что очень мало знает эту женщину. Им просто не хватало времени говорить о чем-то другом, помимо одной-единственной темы: они вращали ее так и эдак, либо молчали, думая все о том же…

У них оказалось много общего. Книги, которые они любили, часто были связаны с сиротством и одиночеством: не Том Сойер, но Геклеберри Финн, например… Обоим в юности снились сны о третьей мировой войне, будто они идут куда-то среди обломков, а на горизонте вырастают ядерные грибы. Впрочем Свят понимал происхождение этих снов: в шестидесятые-семидесятые годы повсюду висели плакаты, изображающие схемы бомбоубежищ, вереницы людей, идущих куда-то, ядерные грибы в далекой дымке пространства…