Текст книги "Шахта. Ворота в преисподнюю"

Люди-ящеры

Пауза длилась долго, секунд двадцать. Все трое молчали, почему-то подняв головы. Настя подумала: с каких пор началась эта галлюцинация? Например, была клеть, спустившая их в шахту, но не было лифта, который доставил их дальше? А может быть, галлюцинацией является значительная часть ее жизни вообще?

Настя вдруг подумала, что неспроста по стенам бежит вода, и она слышит журчанье. Может быть, она сейчас сидит на берегу реки, и весь этот пазл снова опадет, и за вторым его слоем возникнет круглая полянка, а на круглой полянке ее родители хлопочут у костра, и сейчас – год от рождества Христова тысяча девятьсот шестьдесят пятый?

Голос, наконец, зазвучал снова:

– Вы под землей, в шахте. Клеть и вправду есть, но нет никакого лифта. Женщину завалило породой. Она была мертва. Мы оживили ее.

Нет, увы. Эта реальность существует. И шахта, и отвратные существа в шахте, и вся ее долгая, одинокая жизнь, и гибель родителей, и гибель страны, в которой она жила. Взорвать бы все это, перемолоть, переменить. Закрыть глаза здесь, а открыть где-нибудь там, там… Что он такое говорит? Голос, который продолжал что-то объяснять, вновь переместился на передний план и стали понятны, замещенные было потоком ее собственных мыслей слова:

– …к счастью, у нее не был поврежден головной мозг…

– Что ты сказал? – встрепенулась Настя. – Головной мозг?

Она вдруг почувствовала знакомое истечение злобы и отчаяния по ложбинке спины. Как всегда в такие моменты, она была готова на любой, даже самый рискованный поступок, как всегда, ей в голову пришла неожиданная, решительная мысль.

Она протянула Святу руку ладонью вверх:

– Дай мне пистолет.

Свят не спросил, зачем, и – как подобает настоящему ковбою – просто вытащил его из-под мышки и протянул. Настя взяла оружие, отметив, что этот значительно тяжелее серебристого, который пропал у нее после лазарета, как и все остальные вещи.

– Просто нажать и все? – спросила она.

– Сначала сними с предохранителя, – сказал Свят. – Вот этот рычажок, что слева – большим пальцем вниз.

Настя была восторге, что он ведет себя так, как в ее понимании и должен был действовать мужчина: не бояться взбалмошной девчонки с пистолетом в руках, не спрашивать, зачем ей нужен этот пистолет. Все это время Голос настороженно молчал. В тот момент, когда Настя переключила пистолет в положение смертоносного оружия, он громко вмешался:

– Не надо этого делать. Я знаю, что ты задумала.

– Ну и что? – сказала Настя. – Знай себе.

Она опустила пистолет и выстрелила в пол. Звук был очень громким, от него зашумело в ушах.

– Что вы хотите… – начал было Илья, но Настя не дала ему договорить.

– Эй, вы, там! – крикнула она, вскинув кверху глаза. – Сейчас же выпустите нас отсюда. Гоните сюда свой черволифт!

Она глянула на Свята, поймав его улыбку: ему, работнику слова, нравилось, когда она придумывала новые слова. Ничего. Сейчас и тебе будет не до веселья, – подумала Настя, стараясь не фальшивить мыслью. Сказала громко:

– Иначе я застрелю своих друзей и выстрелю в голову себе. Да-да! В голову. Всех троих! И вам, фашисты, не удастся провести с нами свой дьявольский эксперимент. А ведь вам так хочется его провести, да? Вы ведь сорок лет охотились за нами? Так ловите трупы в подарок. Без мозгов. Вы все равно нас убьете, так лучше если мы уйдем из жизни по собственной воле.

Свят и вправду уже не улыбался, смотрел на нее с недоверием. Только бы они не прочитали его мысли, не смогли через них догадаться о том, что думает она. За себя Настя не волновалась: она понимала, что существа ловят лишь самую поверхность сознания, и если постоянно крутить в голове одну и ту же мысль, то они и примут ее за истинную.

– Я протестую, – сказал Илья и сделал к ней шаг.

Настя нажала на курок, пронзив линией выстрела его стопу. Илья скорчился от боли. Это подействовало на неведомых существ лучше любых слов.

– Я не шучу! – крикнула Настя, и голос ее слился с эхом выстрела.

Краем глаза она заметила, что Свят, поняв, что пистолет снова будет стрелять, быстро заткнул пальцами уши. Все эти события происходили, словно во сне, с какой-то искривленной последовательностью.

– Хорошо-хорошо! – сказал невидимый хозяин. – Прошу, ничего не делайте. Уверен, что мы договоримся. Подождите минуту.

Это была действительно минута, долгая, как в желтой подводной лодке, то есть, в мультфильме «Битлз» с таким названием. Свят молчал и смотрел на нее. Во взгляде этого мужчины было восхищение. Она поступила нетривиально, но правильно. Илья сидел на полу и тихо скулил. Настя не жалела, что сделала ему больно. Починят, не проблема. Она мысленно включила на полную громкость песенку из мультфильма, чтобы заглушить поток сознания, чтобы не выдать себя, своей неожиданной хитрости. Пусть думают, что она на самом деле решила всех пристрелить. Пусть делают что-то, все равно – что. «Мы живем на желтой подводной лодке, все вместе…» Она вынудила их совершить поступок, пусть этот поступок приведет их к спасению. «Я в лесу поймал жука – без капкана и сачка…»

Где-то послышались шаги. Странные какие-то шаги. Хотелось подумать: нечеловеческие. Но в этих условиях все было наоборот. За дверью раздавались именно человеческие шаги. Да и дверь уже давно стояла на месте. Да и стена, в которой была прорезана дверь, выглядела совсем по-другому: грубая черная стена обыкновенной пещеры, по камню текли струи воды.

Настя оглянулась. Стол и стулья теперь были грубыми, сколоченные, словно в землянке военных времен, из некрашеных досок. Да и светильник, который бросал блики на стены, отчего они искрились под лентами воды, выглядел, словно в военном кино – коптилка из гильзы снаряда.

Илья перестал выть и с ужасом оглядывался по сторонам. Свят усмехнулся.

– Добро пожаловать в реальный мир, – сказал он.

* * *

Дверь открылась, и вошли трое. Люди.

– Не надо стрелять, сударыня, – произнес вместо приветствия самый старший.

Это был очень пожилой, полностью седой человек. Второй был примерно ровесник Святу, в руке он держал старомодный, чеховских времен саквояж, третий – совсем еще юноша, розовокожий, беловолосый, настоящий альбинос. Под мышкой – коричневая папка для бумаг. В лицах всех троих было что-то общее, что-то неожиданное и странное…

Настя перебросила пистолет из руки в руку, взяла его за ствол и протянула Святу. Тот вскинул предохранитель и засунул оружие за пазуху. Хлопнул себя по груди, сказал:

– Не стреляем пока. Итак? Судя по всему, с нами все это время действительно проводили какой-то сложный, затянувшийся эксперимент…

Смешно было угрожать людям, которые умеют управлять сознанием других людей, однако, у Насти все же получилось их перехитрить. Вот и Святу не оставалось ничего более, как надеяться на свое оружие.

– Кто вы – спецслужба, таинственные ученые? – с негодованием закончил он.

– Ни то, ни другое, – сказал седой. – Меня зовут Олег.

– А по отчеству? – спросила Настя.

– У нас не принято.

– У вас? – переспросил Свят. – Все же, значит – у вас?

Мужчина средних лет тем временем подошел к Илье, достал из своего медицинского саквояжа какой-то прибор и склонился над раненым.

– Снимите ботинок, – попросил он.

– Но мне больно! – воскликнул Илья.

– Разве? – спросил лекарь с явной хитрецой.

– Вообще-то уже нет, – промямлил Илья.

– Кто вы? – спросил Свят.

– Просто люди, – ответил Олег. – Я родился наверху, на земле, в России. Мои друзья, – он махнул сухой, сморщенной рукой в сторону двух других, – никогда в жизни не были наверху.

Только теперь Настя поняла, что такое странно-знакомое было в их лицах: все они были явно родственники и все явно смахивали на Человека-месяца. Свят также заметил это. Настю с самого начала поражала его способность мыслить с нею в унисон. Он сказал:

– Все вы – потомки горнозаводчика Жукова, спрятавшегося в шахте от революции?

– От контрреволюционного переворота, любезнейший. Октябрьского переворота под водительством шайки Троцкого.

– Ленина, – уточнил Свят.

– Неважно, – сказал Олег.

– Шахтерская, стало быть, династия, – усмехнулся Свят, все еще не веря своим глазам.

– Так вы мои… – начал было Илья, но старик перебил его:

– Да, родственники. Можно сказать, мы тут в эмиграции. Внутренней, – он скрипуче захихикал.

– Глубокой, – подал голос лекарь, как мысленно окрестила его Настя – за саквояж и чудесное исцеление Ильи, который уже снял кроссовку и с удивлением смотрел то на свою гладкую белую ногу, то на двойную пробоину в обуви.

– Как это… возможно? – недоумевал он, шевеля пальцами.

– Нам удалось овладеть высокими медицинскими технологиями, – сказал лекарь.

– Ящеры помогли? – с ехидством спросила Настя.

Свят посмотрел на нее с удивлением.

– Ты разве еще не поняла, – сказал он, – что никаких ящеров нет?

– И никогда не было! – весело воскликнул Олег.

– Кто же говорил со мной через арбуз?

– Сдался вам этот арбуз! – воскликнул Олег.

Он протянул руку, юный альбинос подал ему папку.

– Я и говорил с вами, – продолжал старик. – Мы живем здесь уже почти сто лет. Выросли новые поколения. Мы действительно обогнали вас в науке, но только в медицине и парапсихологии. Все, что вы видели и чувствовали, было лишь вашим внутренним ощущением.

– А фотография?

Олег раскрыл папку.

– Вот эта?

Он выложил на стол два листа, где угадывались знакомые силуэты сидящих за столом существ.

– Едоки картофеля, – проговорил Свят.

– Скорее, арбуза, – сказал Олег.

Все трое – Настя, Свят и Илья с удивлением уставились на фотографию. Особенно потрясенным выглядел Илья. На фото были изображены люди, мирно едящие арбуз, который лежал на столе. Каждый держал в руке по дольке. Один из них был Петр Ильич Жуков – Человек-Месяц. На другой фотографии пять человек улыбались, позируя, а Лучкова, стоя в центре группы, демонстрировала внушительный арбуз, еще не разрезанный, с серповидным бликом от дуговой фотовспышки.

Олег ткнул пальцем в фото, коснувшись двоих рослых людей, что стояли по краям.

– Этот человек уже почил, мир его праху, а этот, с легкой проседью – я. Нас угостили арбузом, что принесли сверху, и мы решили запечатлеть на фото сей знаменательный момент.

– Кто же надел на меня наручники? – спросил Илья, сцепив руки в замок. – Это был ящер, я видел его, как сейчас – вас!

– Да я и надел на вас наручники, – сказал альбинос. – Я же их и снял.

– Не было вообще никаких ящеров, – подтвердил Олег. – Их всегда имитировали карлики.

– Которых вы потом убили! Как и моего отца…

– Нет, не убили. Группу, которая нам помогала в шестидесятые годы, нам удалось спасти.

– Кто же лежит в могиле моего отца?

– Никто. И автомобильная катастрофа милицейской машины, и последующие события были инсценированы точно также, как и лифт, и вся эта реальность. Неужели вы думаете, что мы могли бы убить представителя нашего рода?

– И где же похоронен мой отец?

– Здесь.

Смерти больше нет

Они шли по широкому коридору, Настя смотрела на стены, хватала буквы надписей: все не то, не то… Это было местное кладбище, в стене покоился прах людей, умерших в подземной эмиграции. Настоящая могила карликов была не менее трогательной, чем кенотаф наверху. Муж скончался в глубокой старости в девяносто девятом году, жена лишь на год пережила его. Лучкова, Пурков, Жуков – все умерли своей смертью, здесь. Настя уже поняла, что и родителей найдет, вернее, она так думала. Так же думал и Свят. Коридор продолжался, но табличек на стене не было, до самого конца зияли пустые ниши.

Илья стоял перед настоящей могилой своего отца. Выходит, что он еще четверть века прожил под землей. Жил себе здесь, может быть, любил кого-то… Не его. Вдруг у него были еще какие-то дети – здесь? Илья хотел спросить об этом, но передумал. Он и в той жизни мало знал отца, а теперь оказалось, что не знал его вовсе. Получалось, что отец был еще жив, когда Илья, с подачи Грановского, спускался в шахту, когда эти люди притворялись хвостатым народом Лори. Возможно, один из этих фальшивых лори и был его отцом. Немыслимо.

– Уйдем отсюда, – обернулся Илья к Олегу.

– Уйдем, сейчас уйдем, – поддакнул тот.

– А как же мы? – тихо спросила Настя. – Наши-то родители – где?

– В следующей зале, – сказал Олег.

Они молча двинулись дальше. За поворотом открылась дорога мертвых. В перспективу тускло освещенного коридора уходили два ряда людей, обхвативших штыри.

– Почему вы не похоронили этих людей? – спросила Настя.

– Потому что эти люди не мертвы.

Свят вздрогнул. Теперь ему казалось, что он уже давно это знает, еще с того момента, как понял, что серебристый пистолет не убивает, а парализует жертву.

– Что это такое? – спросил Свят.

– А вы не догадываетесь? Люди и животные, все взяты семьями…

– Каждой твари – по паре! Это – ковчег.

– Совершенно верно. Наш предок устроил кунсткамеру под землей. Это и навело нас на мысль. Что такое всемирный потоп и каков был его масштаб? Какая сила уничтожила Содом и Гоморру? Чем был Тунгусский метеорит и возможно ли повторение всех этих событий? Когда в конце пятидесятых над миром нависла ядерная угроза, мы и стали собирать здесь ковчег. И люди, и животные находятся в состоянии «медленной жизни», как мы это называем. Один удар сердца примерно в час.

Свят автоматически прикинул в уме, стараясь подавить эмоции, углубившись в этот нехитрый расчет: нормальный пульс человека – шестьдесят ударов в минуту, это значит, что минута «медленной жизни» эквивалентна шестидесяти часам жизни нормальной. Триста шестьдесят пять разделить на два с половиной, это будет…

– Сто сорок шесть минут, – перебил Олег ход его мыслей, видимо, прочитав их. – Это и есть их год. Множим на сорок пять и получаем приблизительно сто десять часов. То есть, где-то пять суток их жизни за полвека нашей. За тысячелетие будет месяца три.

– Они что же – будут стоять здесь тысячу лет?

– Или более, – сказал Олег, и лицо его вдруг стало суровым. – Сколько потребуется. В этом и есть суть их миссии. Когда и если человечество погибнет, они станут родоначальниками новой цивилизации.

– А если человечество никогда не погибнет? – спросила Настя, но Олег не удостоил ее ответом, вероятно, посчитав эту мысль абсурдной. Неожиданно начал новую тему:

– Как я уже говорил тебе, когда ты лежала якобы в реанимационной палате, существует нечто, посещающее Землю. Оно похищает людей и животных. Есть несколько версий. Самые страшные две: это готовится большая война, захват планеты в целом, или…

Олег замолчал, колеблясь.

– Или? – не выдержала Настя. – Что может быть страшнее?

– Или они просто питаются здесь. Животных никто не считал с такой экзотической точки зрения. Но людей в мире ежегодно пропадает порядка пяти тысяч. Это тринадцать-четырнадцать человек в день, между прочим. Вполне достаточно, чтобы накормить экипаж какого-нибудь крупного звездолета, застрявшего на нашей орбите где-то в конце сороковых. Мы же, на данной базе, держим в состоянии, можно сказать, сна всего сто семьдесят восемь человек.

– У меня есть предложение, – сказал Свят решительно, чувствуя себя героем какого-то американского кино, где обычно говорили подобные фразы. – Вы разбудите этих людей так скоро, как это возможно технически, и доставите всех их, вместе с нами, наверх.

– В вашем волшебном лифте, – добавила Настя.

Олег покачал головой:

– Нет.

– Или только наших родителей, – сказала Настя как можно ласковее, а Свят сунул руку за пазуху.

– Даже и не думайте об этом, – сказал Олег, будто тоже из кино. – Неужели вы не понимаете, что не сможете не только выстрелить, ни и просто достать пистолет?

Свят действительно понял, что рука его будто бы не может дотянуться до кобуры, словно барахлит мышь, и курсор застыл на месте. Краем глаза он заметил, что альбинос пристально смотрит на него. Ясно, что именно он производил это воздействие.

– Нас все же наденут на штыри, – проговорила Настя.

– Какие штыри? Кто наденет? – неподдельно изумился Олег.

Свят подумал было, что их просто-напросто отпустят: ведь не собираются же им предложить пожизненное заключение в шахте? Пусть даже в самых комфортных условиях, с воображаемыми деликатесами и роскошной обстановкой в подземных покоях, но провести остаток жизни в неволе? Впрочем, – вдруг подумал он, – если рядом будет Настя и они будут жить долго и счастливо, благодаря этой самодеятельной медицине, и умрут в один день… Через секунду он понял, что Олег имел в виду другое. Присмотревшись внимательно к крайнему человеку, стоящему в этой долине глубокого сна, он заметил, что его тело вовсе не взаимодействует со «штырем», а просто прижато к его скосу в районе солнечного сплетения. То же самое, конечно, было и с животными, которых они видели раньше, только шерсть мешала заметить это, и казалось, будто их тела надеты на штыри.

– Совершенно верно! – ответил на его мысли Олег. – Штырь, как вы его называете, вводит живой организм в состояние медсна и поддерживает его.

– И выводит? – спросила Настя.

– И выводит, разумеется, – сказал Олег, насупившись.

– Тогда…

– Нет, – оборвал он.

Тут Насте показалась, что и она прочитала мысли этого человека: Илью они могут и отпустить, предварительно обработав его память, а вот ее и Свята – не отпустят и за что. Ведь у них миссия, черт побери!

Будут держать здесь до тех пор, пока они не согласятся, – подумал Свят. – А насильно почему-то не могут…

Олег посмотрел на него, улыбнулся:

– С животными все очень просто, у них нет развитого сознания. Они готовы остаться навсегда там, где их кормят. А вот от человека требуется, чтобы он сделал сознательный выбор. Разум – это весьма тонкая субстанция. С вашими родителями было чрезвычайно тяжело работать. Мы дали им кровную клятву, что приведем сюда их детей. И они ждут вас. Поймите. Они вас ждут.

– Покажите их нам, – попросила Настя.

– Это само собой, – пробурчал Олег и двинулся вглубь коридора.

Все остальные пошли за ним.

– Мы брали людей семьями еще и потому, – продолжал Олег, будто читая лекцию, – что в том будущем, когда они снова начнут жить, им самим было бы лучше, если рядом родные люди.

– А моя тетя из Курска? Сестра моей матери…

– Да тут она, родимая! – воскликнул Олег.

– Значит, ее похитили в Курске, на другой день, как я сбежал? Очень приятно встретиться с родителями, которые теперь значительно младше нас, – проговорил Свят с иронией.

– Мы вас немножко подмолодили, между прочим, – ответил на это Олег. – Ну, не до степени детей, конечно… И главное… – он нагнулся к Насте и быстро прошептал ей на ухо несколько слов.

Глаза ее округлились:

– Правда? Разве это возможно?

– Идея ковчега подразумевает потомство. Если уж и из мертвых вас воскресили…

– Так что же вы шепотом-то? – весело воскликнула Настя. – Да об этом на весь мир кричать надо! – Она повысила голос и в три громких выдоха произнесла:

– Я! Стану! Матерью!

И в тот же миг застыла, остановившись с ногой на весу. Прямо перед нею стояли ее родители – рядом, будто флаги несли на первомайской демонстрации.

Лицо мамки было спокойным и живым. Казалось, она собиралась улыбнуться, когда ее настиг искусственный сон.

Вот же она, мечта всей ее жизни! Какие-то странные, непостижимые силы в состоянии осуществить ее. Встретить живых родителей, пусть не сейчас, а через много лет, пусть через сотни и тысячи лет, но для нее ведь они пролетят как один миг, и это значит, что она встретит их уже совсем скоро. Она вспомнила свою попытку уверовать, Софийский собор, где ее крестили, толпы молодых людей с крестными знамениями в церквах…

– Я согласна… – тихо проговорила Настя.

Свят удивленно вскинул на нее глаза, она почувствовала это, хотя и не смотрела в его сторону.

– Ну, надо же! – послышался сзади возмущенный голос Ильи. – А мы? Мы разве согласны? Свят, скажите же что-нибудь!

Свят молчал.

– Я согласна, – продолжала Настя уже твердо и громко, – но только в том случае, если вы отпустите моих друзей.

Олег помолчал, посмотрел на Илью, перевел взгляд на Свята. Возразил:

– Только одного.

– Это еще почему? Я настаиваю, чтобы вы… – начала было Настя, но старик перебил ее:

– Потому что другой сам захочет остаться.

* * *

Он был прав, тонкий психолог, мудрый старец, лет эдак девяносто три-четыре ему, предводитель дворянства, отец пещерной демократии…

Свят представить себя не мог без этой женщины. Но очнуться вместе со своими родителями и посмотреть им в глаза после всей жизни… Как в каких-то старых стихах: «Разве мама любила такого?» Свят их только что видел тридцатилетних, с шестидесятыми годами в голове. С косами-стержнями у груди. Это какой-то абсурдный ужас – общаться с ними живыми. Он просто хотел найти могилу. Поклониться праху, больше ничего. Но придется и это вынести, но главное – не расставаться с Настей, и еще – уйти навсегда из этого мира, где Тефаль думает о вас, где ты лучше и ты этого достоин.

– А я хочу вернуться к своей сестре, – твердо проговорил Илья.

– Да ради Бога! – бодро воскликнул Олег. – Только есть одно небольшое обстоятельство. Мы должны сделать вам некую… э-э-э… Прививку.

– Нет! – воскликнула Настя. – Они сделают с тобой то же что и с дядей Бобой.

– А что сделали с дядей Бобой? – спросил Илья.

– Да ничего, это я так… Забудь, – проговорила Настя и отвернулась.

Какое ей дело до этого человека – Человека-месяца младшего? Пусть ему вынесут мозги.

Настя ошибалась. Она не знала, что на самом деле происходило в голове у дяди Бобы и многих других, у кого «вынесли мозги». Когда Илья оказался на полу пещеры, он и вправду ничего не помнил, что было связано в его жизни с шахтой. Он вышел на склон Верблюда, увидел крепкие боровики и стал их собирать. Под руку попался пластиковый кулек, брошенный кем-то среди прочего мусора от пикника. Странно: раз он пошел за грибами, то почему не взял корзинку? И как он оказался в этой пещере, той самой, куда они часто залезали в детстве, играя в казаков-разбойников? Допустим, залез, потерял сознание, что с ним порой случалось, там и оставил корзинку… Ну, купит новую, не стоит уже возвращаться. Он удивит сестру хорошим грибным трофеем.

Пришел домой. Анна встретила его странным, напряженным взглядом:

– Что случилось? Все обошлось? А где Настя и друг ее?

– Какая Настя? Какой друг?

Илья прошел на кухню, налил в блюдо воды, осторожно вывалил туда грибы из пакета.

– Смотри! Ни одного червивого. Голова шумит что-то, будто с похмелья…

Сестра наблюдала за ним, стоя в дверях кухни. Она поняла, что они сделали с Ильей. Может быть, это и к лучшему. Во всяком случае, это значило, что брат больше не работает на них, и кошмар, стоящей над нею всю жизнь, закончился. Никто не вылезет из шахты Цольферайн и не схватит ее…

– А вдоль дороги – мертвые с косами стоят, – сказал Илья, разбирая грибы. – Помнишь это кино? Вспомнилось почему-то. Старая, добрая, очень смешная комедия.

Анна будет молчать. Ни слова не скажет ему о прошлом. Она опустила глаза, разглядывая деревянный пол. Красивый, очень дорогой, как объяснил брат, особый пол из какого-то африканского дерева. Под полом – подвал, потом – земля, много земли. Что сейчас происходит там? Что происходило там всегда? Лучше вообще не думать об этом.

Там, внизу, шли последние приготовления к «путешествию». Все было ясно, логично, но Насте не давала покоя одна деталь: в новое объяснение реальности никак не вписывался след ящерицы, который она обнаружила в сарае. Она так и стоял перед ее глазами: трехпалая лапа, вдавившая в глину куриное перо.

Они сидели вдвоем в камере, ждали, когда за ними придут. Она спросила Свята:

– А что если все окружающее – опять ложь, и с нами собираются сделать что-то другое?

– Ты можешь это проверить?

– Нет.

За дверью послышались шаги, теперь уж в последний раз. Она растерянно смотрела то на дверь, то на Свята. Казалось, что она должна сейчас сказать что-то очень важное. Самое-самое важное…

– Я люблю тебя! – сказал Свят.

– Я тебя тоже люблю! – сказала Настя.

Они вскочили на ноги и обнялись. Их губы едва встретились, но в тот же миг заскрипела дверь, и они отпрянули друг от друга. Это даже не было поцелуем. Только короткое горячее соприкосновение.

* * *

Они шли по коридору, взявшись за руки. Никогда прежде во всей своей жизни Свят не чувствовал такого трепета от прикосновения женской руки. Вдруг эта рука выскользнула. Настя остановилась. Здесь были ее родители.

– До встречи, мамка! До встречи, отец!

Она лизнула палец и поочередно тронула их застекленные руки. Свят подумал о ее губах, которыми он когда-нибудь будет безраздельно владеть. И уже очень скоро – ведь как это все будут чувствовать они сами? Через несколько минут они погрузятся в сон, который, может быть, продлится тысячелетия. Но для них самих пробуждение состоится также – через несколько минут. И тогда он снова обнимет ее, и губы их встретятся, и теперь – надолго, навсегда.

Уже готовый к отбытию в неведомые дали времени, уже стоя рядом с матерю, отцом и тетей Шурой, уже взяв в руки предназначенный для него штырь, Свят вдруг почувствовал явный запах лакрицы, увидел, что в коридоре почему-то погас свет, и в тот момент, когда оба они замерли, погрузившись в вечное оцепенение, когда их разум перестал галлюцинировать окружающую реальность, все, находящиеся в зале люди превратились в то, чем они и были на самом деле – в серых, долговязых, гладкокожих ящериц и, если бы кто-то имел возможность наблюдать эту сцену со стороны, то мог бы подумать, что эти существа улыбаются, переглядываются, прекрасно видя друг друга в темноте.