Текст книги "След кроманьонца"

– Ты скупил на золото все ружья в поселке?!

– Я не очень хорошо понимаю слово «скупил». Наверное, это твои люди скупали ружья друг у друга. И приносили нам. Мы менялись. Мои люди приходили ночью к Говорящему Броду. Я не обманул Черного Буйвола: он получил весь Смертельный Гром. Дети Рыжей Волчицы могут воевать без него – у нас сильные воины.

– Золото… слеза дьявола… Он проник и сюда… Чистые души… Но как?! Как такое могло прийти тебе в голову?! Неужели сам сатана…

– Послушай, Добрый Человек, когда ты говоришь так, я перестаю тебя понимать. Сколько же богов у тебя? Один или два? Добрый и злой, хороший и плохой? Ты служишь хорошему богу, а я – плохому?

– Один!!! Бог – один!

– Да, я тоже так думаю. Он не плохой и не хороший, он – непостижимый. Ты сам так сказал когда-то. Не говори больше о втором боге, я не понимаю этого.

– Но зачем?! Чем мы вам помешали? Это были такие же люди, как и вы!

– Ну, сами они так не считали. Рыжим Волкам всегда не хватает женщин. У Одетых Людей их почему-то слишком много, но они ни разу не отдали нам ни одной женщины. Даже за желтый металл! Три зимы назад Длинная Стрела договорился с одним из Одетых. Он обещал привести девочку, у которой нет родителей, но не смог выполнить обещания – девочка убила себя сама. Длинная Стрела очень удивился.

– Я… я… не знаю… Я говорил им… грех гордыни… но…

– Ты хочешь знать, почему умерли твои люди? Когда я был ребенком, когда играл вот тут, под твоими окнами, я все ждал, что ты наконец прогонишь этих людей. Велишь им сломать свои дома и уйти. Но ты почему-то все не делал этого. Наоборот, Одетых Людей становилось все больше. Мы не раз сами просили их уйти или начать жить по-человечески, но они только смеялись над нами.

– Что ты несешь?! Это – безумие!

– Почему безумие? Я думаю, что когда разные люди независимо друг от друга говорят одно и то же – они говорят правду! Наш старый шаман, и наш молодой шаман, и старейшины Черных Буйволов говорят, что этот мир создали духи света и тьмы, огня и воды, земли и неба. Ты говоришь, что мир создал один Бог. Пусть – так. Но все согласны, что лес, реку, траву и животных сделали не Одетые Люди, не Рыжие Волки и не Черные Буйволы. Разве это – не так?

– Я не понимаю, к чему ты… Столько ни в чем не повинных…

– Это – твой дом. Ты построил его для себя. Я могу сломать его, потому что сильнее тебя. Чтобы сложить эти стены, ты убил много деревьев, потому что сильнее их. Но ведь их создал не ты, а тот, кто гораздо сильнее и тебя, и меня. Как ты думаешь, почему ни Рыжие Волки, ни Черные Буйволы почти никогда не рубят деревьев? У нас ведь достаточно топоров!

– К чему ты клонишь? Мы все в Его воле, но лучше бы ты оставался обычным дикарем!

– Слово «дикарь» я тоже плохо понимаю. Может быть, мы потом поговорим с тобой об этом. Так ты считаешь, что можно портить, ломать то, что создано даже не людьми, а богами?! Или Богом? Ты говорил, что нельзя убивать людей, потому что они Божьи созданья. А резать землю большими ножами? А заставлять хлебную траву расти там, где она не росла раньше? А есть мясо животных, не добытых на охоте, а выращенных в неволе?

– Люди должны работать! Добывать хлеб насущный!

– Это Бог сказал, что должны? Неужели Он разрешил людям ради еды портить то, что Он создал? Скорее всего, это придумали Одетые, чтобы оправдать себя. Еда сама бегает, растет, размножается – возьми и ешь, если ты ловок и силен, накорми своих детей и женщин. Разве нужно для этого ломать дом того, кто гораздо сильнее, могущественнее тебя?! Одетым Людям пока еще не пришло в голову пытаться растопить весь снег зимой, или поймать ветер, или остановить Солнце, чтобы оно не уходило на ночь. Зато они пытаются сделать так, чтобы на месте леса росла хлебная трава – разве это не безумие?!

И боги гневаются! Может быть, пока не очень сильно. Ты ведь знаешь, что животных стало гораздо меньше. В наших людей вселяются злые духи, и они умирают молодыми. Раньше такие духи не посещали нас: шаман бессилен перед ними. Согласись: нельзя наступать на ногу более сильному! Впрочем, ты говоришь, что и слабому тоже нельзя.

Старик молчал, обдумывая ответ, и Женька решил, что подходящий момент настал:

– Могу я увидеть, что там внутри?

Вождь пожал плечами:

– В этом нет тайны, Бледный Воин.

И Женька потянулся к мешочку, лежащему на столе.

* * *

Там, куда они пять дней назад съехали по снежнику, ничего не было: ни снежника, ни самого распадка, а туман висел совсем низко. До его границы они добрались почти без проблем, но потом начались неприятности: чем дальше, тем труднее становилось продвигаться вперед – кругом или скалы, или такие осыпи, что на них и ступить-то страшно.

– Что-то мне все это перестает нравиться! – сообщил Женька своей спутнице.

– Надо же! – притворно удивилась Эллана. – А я-то думала, что ты просто обожаешь лазить по всяким камням!

– Камни камням рознь. Здесь, похоже, «непропуск».

– В каком смысле? У тебя запор, что ли? Не переживай: я знаю верное средство!

– При чем тут это?! Тьфу!

– Вот: опять ругаешься! Голодный, значит!

– Да не ругаюсь я. Просто, понимаешь… Как же тебе объяснить?

– Как, как – словами!

– Хорошо: мне кажется, что если мы будем куда-то карабкаться в муках и с риском для жизни, то можем оказаться в НЕпараллельной реальности. Или в не очень параллельной.

– И сразу все понятно: тут – пар, там – непар. А что это такое?

– Ну, скажем, попадем в мир, где нет атмосферы.

– А тебе без нее, значит, никак? Тебе меня, значит, уже недостаточно?

– Ч-черт! При чем тут?! Атмосфера – это… Впрочем, ладно: давай по-другому. Представь себе мир, в котором нет ни мужчин, ни женщин, а люди размножаются почкованием, как растения.

– Не-е-т, в такой не хочу!

– Тогда давай спускаться обратно и искать другую дорогу.

– Но там эти разрисованные дикари. К ним я тоже не хочу!

– Не бойся: даже если мы попадем в то же самое место, это будет уже другое время.

* * *

На прогретом солнцем склоне почти не было снега, и Атакующий Ястреб решил снять снегоступы. Он чуть не завалился на бок, когда развязывал ремешки. Очень хотелось оставить их здесь, бросить, но Ястреб превозмог себя и аккуратно привязал их к пустому мешку, что носил за спиной. Потом поправил ремень ружья и поднялся на ноги. Его покачивало, радостный весенний мир вокруг так и норовил сорваться и поплыть в сторону. Пришлось откинуть капюшон и некоторое время стоять, подставив голову прохладному ветру.

Уже несколько дней голод почти не терзал его внутренности. Это было бы большим облегчением, если бы не начали так быстро уходить силы. За свою жизнь Атакующий Ястреб много раз подходил к этой грани и знал, что будет дальше. У него остается только два или три дня, два-три восхода, а потом он не сможет ходить, не сможет поднять ружье. Он встречает вторую весну как старший мужчина: кроме него, еду сейчас не добудет никто. Скоро, очень скоро прилетят птицы, но доживут ли его люди до праздника Первых Гусей?

Сейчас олень щипал прошлогоднюю траву на склоне среди пятен дотаивающего снега. Ястреб шел за ним с самого утра. Он смог выследить его, подкараулить, он долго лежал на снегу, не шевелясь и почти не дыша. Но патрон дал осечку. Пока он вставлял новый, олень, вспугнутый щелчком бойка, отошел далеко. Ястреб все-таки выстрелил. Он не промахнулся: на снегу остались капельки крови. И Ястреб пошел за ним. Нет, олень не убегал: он отходил и начинал пастись снова. И так без конца. Зверь как будто чувствовал безопасное расстояние и не подпускал ближе. Капельки крови на снегу то исчезали, то появлялись вновь – наверное, рана была совсем не тяжелой. Дважды Ястреб делал круг и пытался подойти незаметно. Он подолгу лежал в снегу, не решаясь высунуться: ему казалось, что олень будет совсем близко и придется сразу стрелять. Но каждый раз оказывалось, что олень отошел совсем в другую сторону. Второй раз он не выдержал и все-таки выстрелил, но было слишком далеко. Осталось четыре патрона и два из них – с осечками…

Они долго, бесконечно долго кружили в прозрачном весеннем лесу. Под ногами то чавкала вода, то снег огромными комьями налипал на снегоступы. Ястреб то снимал их, то снова надевал, подолгу воюя с ремешками непослушными пальцами. В конце концов олень вышел сюда – на склон. Здесь почти нет снега и много прошлогодней травы, даже, кажется, начала пробиваться новая.

Опять накатила тошнота, охотник глубоко вдохнул воздух и задержал дыхание. Нет, он больше не сможет ходить по лесу. Он должен сделать это здесь или…

Муть перед глазами все никак не отступала. Хотелось упасть, лечь на прогретую землю и не двигаться. Но он знал, что этого ему нельзя, ни в коем случае нельзя! Он – Атакующий Ястреб, и он должен… Четыре, всего четыре патрона… И два из них с осечками.

Здесь открытое место. Вон там, выше – развалы больших камней. Там можно удобно лечь, положить ствол на камень. Но как это далеко! Нужно вернуться назад, спуститься в распадок и подняться по руслу вверх – туда, где кончаются кусты. А потом, прячась среди камней, пройти по склону и спуститься, подобраться на расстояние выстрела. Одно неловкое движение, один неудачный шаг – и добыча уйдет.

Олени не любят, когда к ним подбираются сверху – они уходят сразу и далеко. Сейчас Ястреб слаб, он не сможет незаметно двигаться между камней. У него нет выбора, совсем нет… Нужно – прямо так. Нельзя ползти, нельзя идти на четвереньках – это их пугает сильнее. Нужно стоять и не шевелиться, передвигаться только тогда, когда он смотрит в другую сторону. В конце концов олень поймет и опять отойдет в сторону, но, может быть, он успеет – у него совсем нет выбора…

Ястреб тихо открыл затвор, вынул патрон – этот свежий, предпоследний, картечь. Вложил патрон на место, закрыл затвор и стал ждать, когда можно будет сделать первый шаг.

Солнце почти скрылось за голыми верхушками деревьев, когда охотник понял, что тянуть больше нельзя: олень беспокоится и потихоньку отходит. Он дождался, когда животное опять опустило голову, вскинул ружье и, как только поймал глазами прицел, сразу выстрелил. Тут же выбросил пустую гильзу, вложил новый патрон и снова выстрелил. Олень упал грудью на землю и стал медленно заваливаться на бок. Еще не понимая, не веря в удачу, Ястреб выбросил гильзу, вложил патрон – руки тряслись… Выстрела не было – осечка, и снова – осечка. Он уронил ружье на землю и попытался ухватить непослушными пальцами рукоятку ножа.

А потом он лежал на животе, обнимал покрытую серой шерстью теплую шею и пил, пил…

Очнулся он от резкой боли в боку. Когда боль плеснула снова, Ястреб открыл глаза и посмотрел вверх. Над ним стояли двое – без шапок, в одинаковых куртках, матерчатых штанах и высоких сапогах на меху. Наверное, вот этим сапогом его и ударили в бок.

– Оставь его, Хожд, – ей уже ничем не поможешь!

– Сволочь, ублюдок! Стельную олениху! Да я бы их всех! Твари – ни стыда, ни совести! Ублюдки! Мог бы рогача выбрать, нет, завалил эту, с брюхом!

– Ему не взять рогача! Ты посмотри на него: он уже, наверное, месяц питается собственным дерьмом. Что-то рожа знакомая… Ястреб, что ли? Атакующий? Вроде как он…

– Да плевать мне на всех этих Орлов, Ястребов и Могучих Медведей!!! На всех вместе и сразу!

В боку снова возникла резкая боль, дыхание перехватило.

– Перестань, говорю! Он же с голоду подыхает! Вот загнется прямо здесь: хлопот не оберешься!

– Да какие с ним хлопоты – загнулся, и ладно!

– Ага, а у него в шалаше, между прочим, осенью было две бабы и детенышей штук пять. Тебе мало прошлогодней истории со стоянкой у Круглого озера?

– Мало! Лучше я опять все лето буду писать рапорты, почему они передохли с голоду, лежа на мешках с бобами, чем смотреть, как они мочат в лесу все подряд! Вот увидишь, без них в этом году на Круглое опять вернутся гуси! Спорим?

– Вернутся. Наверное, вернутся. Но ты же знаешь правила. Их не мы придумали: эти – часть ландшафта, звено, так сказать.

– Да, они – звено! Звено между человеком и обезьяной! И долго это будет продолжаться? Им давали оружие и патроны – они истребили всю живность в округе! Им стали завозить еду и запретили оружие – они бьют банками с мясом линялых гусей, а зимой дохнут с голоду! Ну, зачем, зачем они нужны?!

– Да успокойся ты, Хожд! В конце концов, начальству виднее.

– Начальству, начальству! Мне своей работы, своего труда жалко! Какого-нибудь деревенского мальчишку-браконьера вылавливают всем скопом, сажают в кутузку, штрафуют, а этим все можно! Ты еще скажи мне, что племя этого, как его, Рыжего Волка жило тут всегда, что это их земля?!

– Ну, жило… И земля…

– А ты знаешь, что если фермер портит и поганит свою землю, ее у него отбирают? Отбирают бесплатно! Ты знаешь…

Атакующий Ястреб лежал неподвижно. Он не возражал против побоев: лишь бы оставили мясо.

Эллана шипела ему в ухо, как змея:

– Пусти, я сейчас накостыляю им. Пусти!

Женька намотал на кулак ее роскошные волосы и держал. Ему тоже хотелось кому-нибудь врезать, но он не понимал, кого надо бить. Поэтому он просто лежал и ждал, когда эти двое уйдут.

Часть вторая

Глава 1. Вернусь к обеду

– Тут валютные и рублевые вклады – оформлены на предъявителя. Ну, и влипли же мы! – сказал Николай и бросил на стол тонкую пачку сберегательных книжек. – Мне столько за всю жизнь не заработать, хоть руки по локоть сотри!

– Это, как я понимаю, не гонорар, а расходные средства, – усмехнулся Вар-ка. – Можно отправляться в авиакассу за билетами до Города. А еще – коробочка…

– Да погоди ты! Ч-черт, голова кругом идет! Что, вот так прямо?! Сейчас весна, в Намрани большая вода – до нашей сопки не сплавиться! И вообще…

– Успокойся, Коля! И перестань говорить глупости: при чем тут вода? Арендуем вертолет – и все дела.

– Издеваешься, да? У тебя что, «адреналиновый голод»?! Ну, ладно – Женька, ему без драк и смертоубийств жить скучно, а ты-то куда? А… я?! Вы забыли, как мы оттуда выбирались в прошлый раз? Вам все мало?! У меня, между прочим, заказ на ремонт квартиры – пальчики оближешь!

Женька (бывший Зик-ка) откровенно веселился:

– О заказе, Коля, тебе придется забыть – убытки из моей доли. Завтра с утра начинаем тренироваться: бег по пересеченной местности, бой без оружия, метание в цель любых предметов, фехтование на дубинах и тому подобное – ты сильно размяк за последние годы! А на нормальное питание и диету можешь переходить уже сегодня.

– Какое еще питание?!

– Трехразовое, конечно! В смысле – не чаще трех раз в неделю. Разумеется, никаких хлебобулочных изделий, сахара, а мясо…

– Да пошел ты!!.

– Ну, Коля, иначе тебя, с непривычки, «пронесет» после первого же куска сырого мяса. Не станешь же ты на тропе войны разводить костер, чтобы полакомиться лягушкой или земляным червяком?

– Тебе смешно?! Да я…

– Перестань его дразнить, Женя! – вступился Вар-ка. – Это мне надо прийти «в форму», а Николаю необязательно. Мы же, так сказать, симметричные персонажи из параллельных реальностей – одному из нас лучше находиться в безопасности. Ты, Коля, наверное, можешь вообще никуда не ездить: так будет надежнее.

– Что-о-о?! Не дождетесь!!!

* * *

Маршрут Николай выбрал самый легкий и безопасный: по пологому гребню с вершины до истоков ручья – одного из составляющих левого притока Намрани. Здесь почему-то почти никогда не бывает тумана, и весь участок, который предстоит пройти, просматривается сверху. Что с ним может случиться? Он спустится, покурит у ручья и вернется обратно. Не может же быть, чтобы чертовщина происходила везде и повсюду – просто из общей логики! Правда, он обещал ребятам, что будет сидеть в лагере и никуда не полезет, но на этом склоне явно нет зоны перехода, значит, в иную реальность он не попадет и обязательств своих не нарушит.

Короче говоря, аргументов набралось достаточно, но это был спор с самим собой, так как отговаривать его было некому. Собственно, ситуация знакомая: в начале сезона всегда не сидится на месте и тянет в туманную даль. Зато после двух-трех месяцев беготни какое счастье – проснуться утром в сухом теплом спальнике и знать, что сегодня никуда идти не нужно! Но сейчас – не конец сезона. Он торчит здесь один уже три дня: Вар-ка и Женька ушли вниз, в другие миры. А он чем должен заниматься? Выковыривать из базальта агаты и рассматривать их? Нечего там рассматривать: кварц, он и в Африке – кварц!

Оружие Николай решил не брать, только нож, пару зажигалок, куртку… Сапоги или ботинки? Конечно, ботинки – ни болот, ни ручьев на пути не будет. Это же совсем близко, и он, может быть, вернется уже к обеду.

Когда по распадку наползло облако, Николай даже не испугался, а скорее удивился. Марево межпространственного перехода обычно никакое – не холодное и не теплое, а тут вдруг резко похолодало, даже снежинки в воздухе появились! Неужели он просто попал в снеговой заряд? Такое в горах бывает даже летом: сидишь на какой-нибудь вершинке, солнышко светит, травка внизу зеленеет, и на небе вдали плавает единственная тучка. А через какой-нибудь час эта тучка без промаха наезжает на твою вершинку и начинает ее полоскать дождем вперемешку со снегом.

«Да, такое, конечно, случается, но сейчас я совсем не на вершине, и снежинки летают не большие и мокрые, а наоборот – мелкие и злобно колючие! Ветер – бр-р-р! И температура резко упала – градусов, наверное, пять (или десять?!) ниже нуля, – констатировал Николай. – Надо одеваться, срочно!»

Пока доставал куртку (хорошо, что с капюшоном!), пока затягивал шнурки и застегивал молнию, налетел новый снеговой заряд. А когда он миновал, в воздухе не стало светлее, хотя видимость оказалась приличной. Вот только… видеть было нечего!

Николай закрутился на месте, заметался почти в панике: «Да что же такое?! Ведь нет, ничего нет!!»

Вокруг только пустота, только ветер, только колючий мелкий снег.

Ветер задувал костер, засыпал его снегом, и мясо не столько жарилось, сколько обгорало снаружи. «Тьфу, гадость!» – хозяин бросил недоеденный кусок и поплотнее запахнул шубу из шкуры длинношерстного барана.

– Эхам, кто там болтается в степи? Твои пастухи спят в седлах? Рабы расползаются, как тараканы, и всем наплевать! Мало тебе, что половина их уже передохла, так ты хочешь растерять остальных?

Эхам молча поднялся в седло и поехал загонять отбившегося раба. Так-то лучше!

– Сворачивайтесь, идем дальше!

Хозяин не первый раз вел караван к людям Зеленой Богини. Такие караваны водил его отец, и отец отца, и его отец… Он прекрасно знал, что жрецы редко и неохотно покупают рабов. Их интересует всегда одно и то же: дрова, сухая трава и скот, главное – скот и дрова! Однако он решил рискнуть: на границе Великой Степи ему предложили партию почти даром. Что ж, если жрецы не дадут за них хотя бы два самых маленьких слитка, он просто выгонит рабов в степь – пусть подыхают. Никто, конечно, не собирается их кормить – не забивать же быков ради них! Они и так тормозят караван: на исходе пятый день в степи, а путь еще не окончен! А тут еще демоны – Стражи Степи – за что-то разгневались: так и хлещут своими хвостами, заметают древний путь.

Караваны в царство Зеленой Богини шли всегда – сотни, может быть, тысячи лет – зимой и весной с юга и юго-запада, летом и осенью, с запада и севера. Только с востока караваны не приходили, потому что там пустыня, населенная дикарями. Из века в век они доставляли Богине одно и то же: крупный скот и дрова, иногда немного сухой травы или зерна. Хозяин много раз бывал на границе ее царства и знал, что там ничего нет.

То есть почти ничего: низкая возвышенность в голой степи, на которой не растет ни деревца, ни кустика. Там не видно ни домов, ни шатров, только кое-где прямо из-под земли поднимается дым. Караван остановится в трех полетах стрелы от начала пологого склона, караванщики поставят шатры и будут ждать. Может быть, через день, может быть, через пять к ним придет жрец, а его рабы принесут тяжелые мешки. И начнется торг…

А потом караван пойдет обратно, верблюды и лошади будут почти пусты – только маленькие мешки из коровьих шкур с тяжелыми каплями застывшей крови Зеленой Богини.

Хозяин знал, что за зиму сюда приходит не меньше десяти-пятнадцати караванов, они пригоняют тысячи голов скота, и все они бесследно исчезают в царстве Богини. Исчезнут и эти, плохо только, если два каравана придут одновременно. Тогда придется долго ждать, а за быков и коров дадут совсем мало слитков.

На фоне общего замерзания и лютой досады на самого себя утрата свободы произошла для Николая почти безболезненно. Из очередного клубка снежной крупы и ветра вынырнул закутанный во что-то всадник на низкорослой лошади. Без особого энтузиазма и злобы на международном языке пинков и тычков всадник объяснил, чего он хочет от Николая, а тому даже в голову не пришло свалить его с лошади, скрутить, отнять палку. Вот так и начинается рабство – почти добровольно…

Двадцать или тридцать обмотанных лохмотьями людей сидели прямо на промерзшей земле. Николая толкнули к ним. Через некоторое время их подняли и погнали вперед сквозь пургу. Где-то рядом топотало большое стадо, мычали коровы. Люди, которые шли рядом с Николаем, интереса к нему не проявляли. Кажется, они были сильно истощены и шли из последних сил. Высокий мужчина с голыми до колен ногами серого цвета, шедший впереди, споткнулся, упал на колени, с трудом встал, но вскоре опять споткнулся. Николай машинально подхватил его, стал поддерживать на ходу, но быстро понял, что это бесполезно, и человек остался лежать на присыпанной снегом земле, а он схлопотал тычок древком копья в спину.

«Что ж, наверное, пора перестраивать мышление: ни цепей, ни решеток, но бежать совершенно некуда! Единственное, что радует, – это ботинки и куртка. Кажется, в ближайший час-два не обморожусь и не умру от переохлаждения».

Помещение было широким и низким. Потолок поддерживали тонкие бревна с поперечинами наверху, дымно горели факелы. Здесь было почти так же холодно, как на улице, только без ветра. Маленький бледный человечек в кожаном балахоне что-то сердито прочирикал, но его не поняли. Тогда он перешел на язык жестов. Те, кто еще мог двигаться, стали раздеваться. Кожаный человечек отобрал троих и почти сразу повел их по каким-то извилистым полутемным коридорам. Николай шел вторым и все старался не удариться головой, не наступить на шнурки, которые не успел завязать.

Они оказались в какой-то комнате или большой нише, вырубленной в камне. Прежде, чем унесли факел, он успел разглядеть на полу скомканные бурые шкуры с короткой густой шерстью. Через некоторое время вновь возник свет: трое кожаных человечков принесли низкое глиняное корытце с водой и бросили на шкуры три больших куска мяса. В темноте на ощупь оно оказалось даже слегка теплым, и, главное, его было много.

Николай проснулся, когда к ним опять пришли. Те же, а может быть, другие человечки стали оживленно лопотать между собой. Им явно не понравилось, что один из гостей (или пленников?) уже мертв, а его кусок мяса не съеден. В конце концов они решили проблему: одного из живых заставили взвалить мертвеца на спину и куда-то ушли с ним. Николай остался один. Он нашарил оставшийся кусок и стал его есть.

В темноте нет времени. Судя по потребностям организма, которые он справлял тут же, сделав несколько шагов вдоль стены, Николай провел в одиночестве не менее суток. Впрочем, один раз к нему приходили: бросили еще кусок мяса и добавили воды в корыто.

Когда вновь забрезжил свет, послышались голоса и шаги. Николай подобрался: «Как там положено в книжках: напасть, отобрать оружие (которого у них нет), вырваться на свободу или умереть? Мд-а-а… Ни дверей, ни охраны, руки-ноги не связаны – иди, куда хочешь, и нападать ни на кого не надо. Почему так? Вероятно, хозяева не очень-то дорожат своим пленником или знают, что убежать отсюда нельзя».

На сей раз Николая вели очень долго, и он смог уяснить два обстоятельства. Во-первых, эта система тоннелей расположена не глубоко, так как местами над головой не каменный свод, а просто крыша – деревянные балки, накрытые шкурами каких-то животных и подпертые снизу тонкими бревнами. Поверхность земли где-то рядом, но к ней не ведут ни ходы, ни лестницы. А во-вторых, все это очень старое. Нет, не в том смысле, что изношенное, гнилое и ветхое. Наоборот, многие опоры из свежих бревен, признаков обвалов, запущенности и ветхости не ощущается.

Это трудно объяснить, трудно подобрать сравнение. Если только так: в чем разница между штольней, пробитой два года назад, и пещерой, бывшей в употреблении сотни лет? Вот-вот: идешь, а под ногами канава-тропа, которую никто не вырубал, а просто протоптали; на повороте поднимаешь руку, чтобы придержаться за стену, а в песчанике этакая зализанная выемка, как раз там, куда должна лечь рука пешехода, – ну, может быть, чуть-чуть ниже, но именно там. И таких деталей масса! Сколько же времени должно пройти, сколько раз человек должен наступить в одно и то же место, чтобы вот здесь – на подъеме – образовалась лунка, куда каждый ставит ногу?!

Великий подземный поход закончился после почти вертикального спуска метров на 8 – 10, и Николай оказался в довольно бойком месте. Несколько тоннелей сходились здесь под разными углами, образуя подобие зала размером примерно 5 на 6 метров. Три факела, воткнутые в щели на стенах, худо-бедно освещали окружающее пространство. Вокруг сновали низкорослые, мускулистые люди, одетые в некое подобие кожаных юбок или двусторонних фартуков; на ногах у них что-то похожее на кожаные сапоги, примотанные к голени ремнями. Вряд ли здесь намного больше десяти градусов тепла, но коротышки, кажется, не мерзнут. Они двигаются справа налево и несут за спиной кожаные мешки-короба с камнями; те же, наверное, люди выходят из другого тоннеля слева уже с пустыми коробами и уходят куда-то в правую сторону. Некоторые из нагруженных поднимаются по наклонному ходу вверх, вставляя ноги в специальные лунки-ступени.

Впрочем, Николаю не дали долго созерцать этот кусочек жизни человеческого муравейника. Два коротышки стали что-то лопотать, подпихивать его и показывать руками вперед и вниз – в неровной, покрытой копотью стене песчаника зияла дыра диаметром чуть больше метра. Он понял: хотят, чтобы лез туда, и готовы посветить ему факелом. Николай послушно сел на корточки, потом встал на четвереньки и пополз вперед. Нора сужалась и метра через три почти сошла на нет. Здесь что-то лежало – мягкое, обмотанное тряпками. Снаружи кожаные коротышки делали знаки – давай, мол, тащи сюда. Николай пошарил руками, и догадка подтвердилась – это чьи-то ноги, точнее, ступни. Особого выбора не было, и он, ухватив обе ноги сразу, стал пятиться. Было тяжело и неудобно, но в конце концов он оказался у выхода, вылез сам и выволок под свет факелов мертвеца. Ну конечно: смуглая кожа, впалые щеки, острый нос – один из троих избранных. Теперь, значит, он, Николай, остался один – последний.

Они объясняли терпеливо и долго, даже устроили целую пантомиму. Один из коротышек слазил в нору и достал набор рабочих инструментов: короткую толстую палку, к концу которой примотан ремнями овальный камень килограмма два весом, и два грубых костяных клина, сантиметров по тридцать каждый. Вновь и вновь они показывали, как надо брать клин, вставлять в трещину, тюкать по нему камнем, расшатывать и вынимать кусок породы, отбрасывать его назад. Не понять было нельзя, и Николай попытался объяснить знаками, что отказывается этим заниматься. Ответом была новая пантомима: «Если не хочешь работать, то будешь лежать, как он, – показывают на труп, – а если выкопаешь нору, тебе будет хорошо (даже очень хорошо!)».

Николай горько вздохнул, подобрал с пола длинный плоский обломок песчаника, воткнул в щель и повесил на него куртку – не украдут, наверное.

Коротышка охотно отдал факел, и Николай полез в нору. Подобное тянется к подобному: он, такой опытный специалист-геолог, автор нескольких научных статей, на старости лет оказался в роли какого-то первобытного шахтера-проходчика! И все его знания тут ни к чему. Допустим, он понимает, что вокруг мощная осадочная толща, сложенная преимущественно плотными песчаниками; ее слои смяты в складки и рассечены разломами; кое-где видны зоны вторичной минерализации – трещиноватые участки бурого, желтого и зеленого цвета. Чем это может ему помочь?

Подсвечивая себе факелом, Николай осмотрел потолок и стены: песчаник, песчаник, песчаник. Нет тут никакой минерализации – просто песчаник. Похоже, его покойный предшественник смог удлинить эту нору метра на полтора, но при этом резко сузил свободное пространство – заклинил сам себя. Так проходку вести нельзя – это азбука. Николай воткнул клин в щель на потолке и легко отвалил довольно большой обломок, потом еще один. Сел на корточки и стал перебрасывать камни к выходу – процесс пошел.

Через некоторое время он весь вымок от пота и начал задыхаться – факел доедал остатки кислорода в замкнутом пространстве. Он вылез, чтобы отдышаться, и обнаружил, что камней на входе не прибавилось – наверное, их уже успели убрать. Вместо людей в балахонах теперь у стены сидели два полуголых коротышки, похожих на тех, кто таскал мимо кожаные мешки с камнями: мускулистые тела, бритые головы, какие-то сморщенные лица с мелкими чертами.

Воздух снаружи оставлял желать лучшего, но все-таки он был гораздо чище, чем в норе. Николай дышал и пытался построить модель: «Те, кто в кожаных балахонах, наверное, начальники, а голые, скоре всего, простые рабочие. У одного за спиной короб, а другой держит на коленях что-то вроде костяного совка или лопатки – тот, значит, оттаскивает, а этот нагребает. Не так уж много породы я выдаю на-гора, чтобы меня обслуживали двое. Или у них четкое разделение труда: тот, кто таскает, нагребать не может?»

Коротышки не выглядели ни заморенными, ни усталыми. Они вполне благожелательно улыбались. Николай стал показывать знаками, что желает справить немалую нужду.

– Да, пожалуйста! – развели они руками. – Где хочешь!

Николай отошел на пару шагов, а когда он вернулся, застегивая штаны, коротышки встали и загрузили в заплечный короб продукты его жизнедеятельности вместе с мелкой щебенкой. Носильщик ушел.

– Пить, я хочу пить! – показал Николай.

– Сейчас будет, работай, – ответил специалист по погрузке.

Орудовать кувалдой в тесноте было трудно, и Николай разбирал породу главным образом при помощи клина, стараясь угадывать ориентировку слоев и трещин. Он почти не боялся обвала – главная опасность заключалась в другом. Два-три часа такой работы способны превратить в лохмотья даже двойные брезентовые рукавицы, а у него голые пальцы, давно отвыкшие от грубой работы.