Текст книги "маленькие и неприметные"

– Лариса? А я уж думала: с Тверской к нам гостья пожаловала.

***

– Николай Юрьевич, вы опять не выполнили работу в установленный срок. Чем вы это можете объяснить?

Голос позвонившего показался Николаю Рожкову знакомым – он напрягся, стараясь как можно быстрее мысленно пробежаться по образному ряду своих знакомых. И кому и что он обещал? И какую такую работу он не выполнил? Звонивший обращался на «вы», однако не поздоровался и не представился.

– С кем, прошу прощения, я говорю? – недовольно спросил Николай. – Вы, между прочим, не представились.

– Восемь дней назад мы с вами встречались на вашем родном бульваре. Срок был продлён на неделю, которая истекла. Так в чём дело?

– Вы можете сколько угодно продлять эти ваши какие-то там сроки. Но я вам заявляю, что не знаю вас! И знать не желаю! – отрезал Николай. – И оставьте меня в покое!

– Вы отказываетесь от выполнения работы? – рассердился звонивший. – Почему вы об этом не заявили раньше? Почему вы ещё неделю тому назад не отказались? Вы говорите: не знаете нас. Но мы-то знаем вас. И детей ваших знаем. И ученика восьмого класса Юру знаем, и детсадовку Машу. Знакомы и с женой вашей, которая работает в мебельном магазине на Кутузовском. Рожкова Екатерина Егоровна. И не лучше ли вам одуматься?

– При чём тут дети мои и жена? – опешил Николай.

– Это надо объяснять? После травмы вы, очевидно, окончательно подвинулись?

– О какой травме вы говорите?

– Вы и про травму уже забыли?

– Я помню про все свои травмы! – крикнул Николай Рожков и бросил трубку. Он был взбешён и взволнован.

«Да ведь мне угрожают!» – подумал он с тревогой. Угрожают ему и его семье. А всё из-за тех ста рублей, на которые он позарился в тот день. Да нужны ему были эти гроши!

Раздался звонок.

– Я слушаю, – сказал Николай.

– Так вы отказываетесь? – Это был всё тот же голос.

– Я не знаю, что вам ещё надо от меня!

– Деньги. В двойном размере. Завтра.

– Да хоть сегодня! Куда их отправить?

– Давайте встретимся, – последовало предложение.

– Отлично. Когда и где?

– Через час устроит? На том же месте.

– Договорились, – ответил Николай.

Гена решил подстраховаться и способ выбрал предельно простой. Он решил пойти на контакт с Николаем Рожковым не в условленном месте, а дождаться того в подъезде и там же получить деньги, для чего за пятнадцать минут до выхода Николая пришёл к его дому, оставив машину возле Арбата.

Гена поднялся на площадку четвёртого этажа и стал дожидаться, когда Николай Рожков выйдет из своей квартиры, находящейся на третьем этаже. Ждать пришлось недолго: Николай появился за пять минут до оговорённого срока. Убедившись, что Рожков один, Гена быстро спустился на третий этаж и вошёл вслед за Николаем в лифт. Рожков нажал на кнопку с цифрой один и лишь после этого поднял глаза на вошедшего. На лице его отразилось удивление.

– Вы? – спросил он.

– Где деньги? – раздражённо произнёс Гена.

– Но мы договорились, что встретимся…

– Я прекрасно помню, о чём мы договаривались, и не надо мне напоминать, – оборвал его Гена. – Где деньги?

– Деньги у меня вот… – Рожков полез в задний карман брюк. – Но я только не пойму, зачем эти трюки. А угрозы?

«Такие деньги – в заднем кармане брюк?» – раздражённо подумал Гена и рявкнул:

– Давайте!

Рожков протянул ему конверт. Гена взял конверт и вышел из кабины лифта, дверь которого только что отворилась. Конверт показался подозрительно невесомым, и он торопливо сунул в него пальцы правой руки. И вынул деньги в сумме… двухсот рублей. Всего лишь две сотенные купюры! Гена, поражённый, обернулся к Рожкову.

– Что такое?! Я не понял! – вскричал он, потрясая сторублёвками.

– Мало, что ли? – усмехнулся Николай. – Ну давай пару рваных накину. – И он всё с той же усмешкой похлопал себя по карману.

Остолбеневший Гена не ответил, и Рожков нажал кнопку лифта.

– Стой! – завопил Гена, срываясь с места.

Створки лифта сомкнулись у его носа, кабина лифта поехала вверх. И Гена побежал по лестнице, на ходу стремясь совладать с замками кейса, а потом, когда это удалось, суматошно шаря в поисках ножа.

– Не уйдёшь, сволочь! Достану!

И Гена настиг Николая у двери его квартиры. Заслышав позади чьи-то поспешные шаги, Николай хотел обернуться, но не успел – лезвие охотничьего ножа с хрустом вонзилось под правую лопатку. Рожков вскрикнул и, цепляясь руками за дверь, опустился на колени. Изумлением и болью перекошенное лицо он обернул назад и увидел безумные глаза убийцы.

– Издеваться?! – прорычал Гена и снова ударил ножом свою жертву. – Где мои деньги?

– В стенке… Не убивай! – прохрипел раненый.

– В стенке? Давай ключи! – приказал Гена и тут увидел связку ключей повыше дверной ручки.

Гена поспешно открыл дверь и стал затаскивать постанывающего Николая Рожкова вовнутрь квартиры. Справившись с безвольным телом раненого, Гена выбросил на площадку коридорный половичок, чтобы прикрыть кровавые лужицы, и захлопнул дверь.

– Где? – встряхнул он Рожкова.

– Бельё… Постельное… Врач… – хрипел, делая безуспешные попытки приподняться с пола, умирающий.

Гена нашёл постельное бельё и – деньги. Триста долларов. Три светло-зелёных бумажки. Перерыл остальные отделения, но других денег не обнаружил. Он прибежал обратно в коридор, где застал уже не Николая Юрьевича Рожкова, а его агонизирующее тело. Задавать вопросы было некому. Гена хотел пнуть умирающего, но удержался, ибо брюки и туфли его и так были испачканы кровью. Как и правая рука: кисть и рукав с внутренней стороны предплечья. Гена замыл кровь на руке и брюках, а пиджак снял и сунул в кейс. Туда же запихнул и нож.

Он ещё несколько минут метался по квартире, но наконец осознал, что денег он больше не найдёт. Он забрал золотое кольцо с трельяжа и обнаруженную на кухне мелочь порядка ста рублей и, предварительно посмотрев в глазок, покинул квартиру. В подъезде, сбегая по лестнице с третьего этажа на первый, он никого не встретил, однако у входа в подъезд оказались две женщины и маленькая девочка, которые, на счастье, были заняты разговором да и вообще были ещё не в том возрасте, когда появляется повышенный интерес к тому, кто, когда и куда пришёл-ушёл.

Уже в машине Гена сообразил, что не стёр отпечатки пальцев, и принялся мучительно и сумбурно рыться в памяти, стараясь припомнить, где именно могли остаться отпечатки его рук. Была мысль возвратиться, однако, наткнувшись на пугающее непослушание ставших ватными ног, от этой затеи он отказался. Авось, пронесёт. Он не судим, и нигде нет его отпечатков. А идти сейчас обратно… Нет-нет! Наоборот, надо поскорее убираться подальше от этих мест. Ради каких-то трёхсот долларов и (Гена пересчитал рубли) восьмидесяти пяти деревянных он облапал чёрт знает сколько полированных поверхностей в квартире убитого лично им человека. Идиот! Надо же быть таким идиотом! Затаскивать труп в квартиру и шарить по шкафам! А если бы кто-то пришёл? Или кто-нибудь увидел бы кровь у двери? Тупица и идиотище! Сейчас вся надежда только на то, что и менты окажутся не меньшими тупарями.

А кто теперь будет исполнять заказ? И за чей счёт? Не может же он после случившегося звонить и заявлять: я, мол, человечка, которого мне подсунули, заколол ножичком – пришлите-ка мне другого. И какого чёрта он вообще сунулся к этому козлу? Пускай бы организаторы и несли ответственность. К ним надо было с претензиями обращаться. А теперь, пожалуй, поздно. Если сунуться сейчас, то вместо денег можно получить нечто иное.

Гена, человек вялопьющий, сегодня резко изменил своим правилам. Прямо с порога он прошёл к бару, наполнил двухсотграммовый бокал водкой и влил её в себя, после чего потряс головой с выпученными глазами и занюхал рукавом рубашки. Подумал несколько секунд и отломил от плитки шоколода треть, чтобы закусить выпитые две сотни граммов зловонного зелья.

В эту минуту в гостиной появился Олег.

– У нас тут новости, – сообщил он.

– Подожди, я сейчас, – отмахнулся Гена и побежал по лестнице на второй этаж. Надо было срочно переодеться, а то мало ли что. Если на одежде его всё ещё имеются следы крови, то видеть их Олегу совсем не обязательно.

Спустя несколько минут Гена сошёл вниз, где его ожидал Олег, развалившись в кресле и дымя сигаретой.

– А вот Слава, между прочим, курит на улице, – воздев кверху указательный палец, заметил Гена.

– Извини, Гена, но я несколько взволнован. Тут, понимаешь ли…

– Что ещё тут приключилось? – нахмурился Гена, останавливаясь напротив Олега.

– Да этот жук-то, кстати, не так прост. Да ты садись, Гена, а то я сижу тут, как барин, а ты передо мной…

– И что этот жук натворил? – поторопил Гена.

– Да он, жучара такая, Джека задушил и пытался решётки выломать.

Гена был поражён услышанным. На лице Олега также отражалось чувство удивления, словно он не верил в полной мере собственным словам.

– Задушил? Джека? Да ты понимаешь, что ты говоришь?

– Вот именно. Я сам был в состоянии столбняка минут пять, как увидел.

– И где он?

– Джек?

– Да нет, этот зверь.

– Всё там же. Только я, – Олег довольно усмехнулся, – подверг его профилактической обработке и пристегнул наручниками к трубе.

– Как, каким образом ему удалось справиться с Джеком? – таращил глаза Гена, присаживаясь на диван.

– Да я сразу-то не спросил, а потом ему разглагольствовать уже было несподручно, – ответил Олег и весело рассмеялся. Заржал, точнее.

– Жить будет?

– Нас переживёт. Не дождёмся, как говорят в Одессе. Режим был щадящий. Режим профилактического воздействия, я имею в виду.

Гена покачал головой:

– Жена вернётся – убьёт меня за пса. Надо будет что-то придумать. Никаких там новых инфекций у собак не появилось? Какой-нибудь СПИД, к примеру, а?

– Я чумку знаю и энтерит, – пожал плечами Олег.

Гена поморщился:

– Это всё ерунда. Ставили ему прививки, как и положено. Хорошо, это потом решим. А сейчас пойдём-ка глянем на гладиатора. На тореадора. Только я сначала горлышко смочу. Ты, кстати, не желаешь?

– Да я, вроде как, на работе, – смущённо улыбнулся Олег.

– Мы по чуть-чуть, для проформы.

Гена и Олег выпили и спустились в подвал. Подлесный сидел ссутулившись, лицом в угол, на вошедших не обернулся.

– Что ж ты, зверь, делаешь? – с укором спросил Гена. Его уже заметно развезло, и говорил он чрезмерно растягивая слова. – Ты угробил мою лучшую собаку. Собака – лучший друг моей жены. Если сюда сейчас запустить мою жену, она порвёт на куски тебя на мелкие. Моя жена… Олег, ты ведь знаешь, как моя жена привязана к Джеку?

– Знаю. Его даже кастрировать пришлось, – со смешком ответил Олег.

Гена вытаращил глаза:

– Что?! Что ты сказал? Ты на что намекаешь, сучёныш?

– Гена, да я… – растерялся Олег.

Гена отвесил Олегу звонкую оплеуху, затем вторую.

– Ты… Ты… – Гена сжал кулаки.

Олег попятился, бормоча:

– Гена, ты меня неправильно понял. Я вовсе не то хотел сказать.

– Я тебя как раз понял. Сейчас ты всё поймёшь тоже, сучёныш.

– Гена!

Гена принялся избивать Олега, который не очень решительно уворачивался и ставил не слишком жёсткие блоки и при этом делал попытки объяснить, что он не хотел сказать ничего оскорбительного. Однако Гена свирепел, кажется, всё больше, приходя в ярость и от того, в частности, что далеко не все его удары достигали цели. Пропустив энное количество ощутимых ударов, и Олег стал наливаться злобой. Но Гена уже выдохся почти совершенно, он нанёс несколько не вполне удачных ударов ногами и опустился на бордюр бассейна.

– Пошёл вон! – приказал Олегу.

Олег ушёл очень быстро, и скоро воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками с шумом выдыхаемого Геной воздуха. Выдохи были короткими и резкими.

Подлесный, только что через плечо наблюдавший за мордобойным инцидентом, теперь опять сидел спиной к Гене.

– Ты видал таких хамов? – успокоившись, полюбопытствовал Гена.

– А я не понял: он хамил или, наоборот, ты кое-что болезненно воспринимаешь, – нагло ответил Дмитрий.

– Что я болезненно воспринимаю? – вскинулся Гена. – Ты на что намекаешь?

– Да на то же, что и этот ублюдок.

– А если я с тобой сделаю то, что и с ним? Или того похлеще? Да ты понимаешь хоть, что жизнёшка твоя и без того висит на волоске, болезный? Ты уже сколько раз смертушку-то выслужил, знаешь? Выслуга уже полная, кстати!

– Да пошёл ты вместе со своей выслугой, бабой своей и псом кастрированным! – с презрением ответил Дмитрий. – Ты зачем собаку кастрировал?

– Твоё какое дело? Ты скажи, зачем угробил пса. И как тебе это удалось, не понимаю? Да Джек же не меньше центнера весит, так твою разэдак.

– Кастрация боевой собаки недопустима! – назидательно сказал Дмитрий и бросил на Гену двухсекундный взгляд, выражающий презрение.

– Почему? Почему недопустима кастрация? – спросил Гена не без заинтересованности в голосе.

– Так пишут в книжках те, кто понимает. Ты сам-то, часом, не импотент?

– При чём тут я?

– Да оба вы вялые какие-то в драке. Что ты, что твой кастрат. – Дмитрий сплюнул в сторону.

– Ты не харкайся тут! – прикрикнул Гена. – А то будешь рожей сейчас стенки вытирать.

– Не дождёшься. Я лучше очередную порцию олегятины получу, но унижаться не буду.

Гена некоторое время молча рассматривал по-прежнему сидевшего к нему спиной Подлесного, перебегая взглядом с коротко стриженого светлого затылка на сутулящуюся спину и обратно, затем откашлялся и задумчиво произнёс:

– Ты и в самом деле не так прост.

– Когда вы меня отпустите? – Дмитрий сменил позу, чтобы была возможность смотреть прямо в лицо собеседнику.

– Возможно, никогда, – вздохнул Гена.

– На каком основании?

– Да не желаю я с тобой разговаривать на эту тему! – махнул рукой Гена. – Вот если бы ты, убив Джека, ещё и решётку выломал… Если бы ты по правде сбежал, а потом…

Дмитрий перебил его:

– А потом бы заявился сюда вместе с прокурором, то разговор был бы иной. Так?

– С прокурором? Не знаю. – Гена помолчал. – Я тебя на секунду в другом совсем ракурсе представил.

– Это в каком?

– В другом, собачачий киллер.

– В каком другом? – попробовал настаивать Дмитрий, но ответа не получил.

После нескольких минут молчания они расстались, так же молча. Гена просто поднялся на ноги и удалился.

«Дверь осталась открытой», – отметил про себя Дмитрий, однако скоро послышались чьи-то шаги, и ключ дважды с шумом провернулся в замке.

19

В двенадцатом часу появился Гена, с опухшим лицом и пасмурным взглядом. Он был в том же халате бледно-розового цвета, что и накануне, в тех же тапочках с кисточками. Следом за ним вошёл Олег, неся плетёное кресло.

– Поставь вон туда, – вяло махнул рукой Гена и направился вдоль ямы бассейна к левому дальнему углу, где сидел (жил, правильнее сказать) Дмитрий Подлесный.

– Как поставить? – спросил Олег, замерев с креслом наизготовку.

– Я сам, – дёрнул щекой Гена и вдруг обратился к Дмитрию: – Выпить не желаешь?

Дмитрий сделал удивлённое лицо:

– Я? Ты мне предлагаешь? Да вроде как не с похмелья я.

– По-твоему, пьют только с похмелья? Кстати, тебя кормили?

– Когда?

– Сегодня.

– Что-то я не припомню, чтобы меня вообще здесь хоть раз кормили, – раздражённо ответил Дмитрий и с ненавистью посмотрел на Олега.

– Да? – удивился Гена и тоже посмотрел на Олега. – Олег, клиент не доволен.

Олег пожал плечами.

– Ладно, Олежек, неси водочки и закуски. Искупать надо свою вину перед нашим гостем.

– Мне два дня на рёбрах ваших туловищ танцевать надо, чтобы ваша вина хоть на треть искупилась, – заявил Дмитрий.

– Вот этого, извини, обещать не могу. А водочки мы с тобой выпьем, а то… – Гена подождал, пока дверь за Олегом закроется. – А то, понимаешь, выпить не с кем. С этими, скажешь? Извини, не во всякой компании мой организм её принимает. В медицине есть такой термин – «отторжение». Вот как раз это. Отторжение благословенного напитка происходит. Помимо воли и непроизвольно.

– А со мной отторжения этого не произойдёт? – насмешливо поинтересовался Дмитрий. – А то случится у тебя отторжение, и обрыгаешь меня с высоты своего положения. Вытряхнешь на меня всю свою гниль.

– Слушай, Дима, у тебя предвзятое ко мне отношение. Ты вот хамишь мне, а зачем? Зачем, для чего, спрашивается? Давай искать консенсус, искать и находить его. А? Неплохой ты парень, Дима. Ведь я же вижу, что ты парень хоть куда. Мировой ты парень, Дмитрий, скажу тебе прямо!

Дмитрий уже понял, что Гена перехватил с утра, в результате чего был теперь преисполнен благодушия, умиротворённости, стал необидчив и непробиваем. Может быть, и действительно не надо лезть на рожон, а послушать Гену, представшего в новом качестве – в роли хлебосольного хозяина. Сейчас будет водка и закуска – так чего же кобениться-то? Попивать да закусывать. Да слушать. Может, и поддакнуть где, если потребуется. А гонор он уже показал. Один только пёс чего весит – центнер целый, если в килограммах брать. При воспоминании о Джеке Подлесного передёрнуло. Поцарапанный и покусанный псом, избитый Олегом, он до сих пор чувствовал себя премерзко.

А Гена сидел в кресле и продолжал прежнюю мелодию дружбы и единения, которую смогло прервать лишь появление Олега с большим подносом.

– Водка, колбаска, ветчинка, сырок, – довольно потирал руки Гена, радостным голосом перечисляя доставленное Олегом. – И огурчики тут, и лучок. Превосходно, прекрасно, изумительно! Олежек, голубчик, налей-ка нам да и ступай. Тебя, извини, не приглашаем – на службе ты… Да, и наручники эти… Прочь эти наручники, в конце-то концов! Сними, голубчик, наручники с нашего гостя. Не надо нам наручников.

Олег спрыгнул вниз и освободил Подлесного, который торопливо помассировал правую руку, а затем ухватил Олега, повернувшегося, чтобы уйти, левой рукой за плечо, развернул к себе и что было силы ударил кулаком правой руки в глаз. Тот отлетел к стенке. Дмитрий сделал быстрый шаг левой ногой, а потом с размаху заехал носком правой Олегу в область живота. Всё это было неожиданно даже для Дмитрия.

– Э-э-э! – закричал, вскакивая на ноги, Гена. – А ну прекратите! Ребята! А ну сейчас же!

Разогнувшись, Олег, тяжело дыша, уставился на Подлесного яростным взглядом, однако с места не двинулся. Он, очевидно, отдавал себе отчёт в том, что требование Гены о прекращении драки относится прежде всего именно к нему, а не к Дмитрию. Хотя и начал драку отнюдь не он.

По всему выходило, что продолжения не будет, ибо пострадавший от ответных действий сумел удержаться. Однако на Дмитрия что-то нашло, он, вдохновлённый, по всей видимости, началом драки, этими удачными ударами рукой и ногой, снова бросился к Олегу, чтобы серией ударов превратить в кровавое месиво ненавистную толстогубую и наглую рожу. Наглую обычно, но не сейчас. Дмитрий уже, кажется, видел перед собою бордовое лицо-маску, глазированную светлым крошевом костей и зубов, когда вдруг наткнулся на летящий навстречу с огромной скоростью кулак врага. Дмитрий упал на спину, и Олег подступил к нему, разъярённо хрипя.

– А ну прекратите! Я кому говорю! – завопил Гена.

«Только не мне!» – мысленно ответил Дмитрий и попытался ударить Олега ногой в пах. Олег чуть отступил назад и, согнувшись, ухватил Дмитрия за ударную ногу сначала левой, а затем и правой рукой. И принялся выворачивать захваченную ногу. Однако Дмитрий не растерялся, он послушно перевернулся на живот и, отжавшись руками от пола, нанёс удар левой ногою. Противник выпустил ногу Дмитрия и схватился левой рукой за разбитые губы, в то время как его правая, сжавшись в кулак, тряслась от напряжения. Олег мычал и страшно вращал глазными яблоками. Гену он уже не слышал. Теперь Гена был сам по себе, а Подлесный и Олег сами по себе. И они схватились вновь, сойдясь на этот раз в ближнем бою, и спустя несколько секунд уже катались на полу.

Прекратил побоище Гена, спустившийся вниз и вцепившийся обеими руками в правую руку Олега, занесённую для удара по лицу подмятого им Дмитрия. В партере Подлесный был явно слабее.

***

Гена что-то ещё говорил, подняв рюмку, а Дмитрий уже не слышал его и не видел, даже не помнил, что Гена собирается с ним чокнуться. Он в два глотка осушил свою рюмку и стал закусывать, стараясь делать это с неспешной сосредоточенностью, избегая конвульсивно-хватательных движений.

Слух вернулся к нему.

– Нельзя враждовать вечно, – вещал Гена, в руке которого всё ещё покачивалась наполненная рюмка. – Нельзя находиться в вечной конфронтации со всем миром. Я, например… Возьмём, к примеру, меня. Я вчера поскандалил с Олегом. Да ты сам видел. И что? Да я вчера же с ним и помирился. Мне это обошлось… Но не будем об этом. Не всё же измеряется в деньгах, в конце-то концов. Я могу быть вспыльчивым, я иногда вспыхиваю прямо как спичка. Это как извержение вулкана. Но я отходчивый. Я не помню зла. И прощаю, как правило. А ты злой. Ты, дорогой мой Дима, очень злой человек. Вот ты невзлюбил моего Олежку…

Дмитрий резко вскинул голову и посмотрел на собеседника с выражением крайнего недоумения, как на ненормального посмотрел. Затем проглотил непрожёванную треть бутерброда с ветчиной и сыром, то есть всё то, что находилось в данный момент у него во рту, и сказал:

– Да ты знаешь, сколько!.. Да он же мне…

– Да-да! – перебил торопливо Гена, придерживая Дмитрия за руку. – Я не совсем то хотел сказать. С Олежкой, конечно, не тот случай. У тебя, конечно, есть все основания ненавидеть его. Но… Но, с другой стороны, это… Давай взглянем на это с другой стороны, дорогой Дима.

– С другой? – с усмешкой переспросил Дмитрий. – Хорошо, наливай.

Они выпили по второй.

– Если взглянуть на всё это с другой стороны, – продолжил свою мысль Гена, – то всё это окажется – наша жизнь. Да, именно. Интересы сходятся, интересы, взаимные, расходятся. Сегодня он твой враг, а завтра – друг. Ну, или партнёр, правильнее сказать. Или взять меня…

Дмитрий остановил его:

– Прежде чем о тебе калякать, Гена, давай снова выпьем.

– Нет, ты себе наливай, а я пока воздержусь. Наливай и пей. Наливай и пей. – И Гена слегка отодвинулся от столика. – Тем более что я и жрать с утра не могу – развезёт.

– А меня споить собрался?

– Помириться хочу. Понимаешь? Нельзя же вечно быть в контрах?

– А дверь закрыта и Олег на стрёме, – заметил Дмитрий.

– Но ты меня тоже понять должен, – сделал умоляющее лицо Гена и сам наполнил рюмку Подлесного.

– Себе плесни, – распорядился Дмитрий.

– Хорошо. Но не полную. Развезёт меня. Я ведь сегодня уже принимал.

Сотрапезники выпили и закурили. Сделав несколько затяжек, Дмитрий понял, что теперь ему почти совсем не хочется возражать, спорить, ругаться, ему вообще не хочется разговаривать. Впервые за столько дней он сидел развалясь в кресле – кресло, правда, жестковато – и был почти сыт и пьян, из ноздрей его валил дым, а во рту было горько. Похоже, Гена решил сменить тактику – о дружбе и партнёрстве что-то говорит. Ладно, послушаем. Может, хуже и не будет. По крайней мере, сейчас совсем не хочется думать о неприятном. Если тебя всё равно уже насилуют, то расслабься и получи удовольствие.

– Дима, ты меня слышишь?

– Да-да, продолжай. – Дмитрий сделал над собою усилие, чтобы сосредоточить внимание на собеседнике.

– Вот я и говорю: у всех неприятности бывают, на всех хватает этого добра. Есть, конечно, счастливчики, но и тех, возможно, если копнуть… Да ты сам понимаешь – что тебе объяснять. Думаешь, у меня нет неприятностей? Да не неприятности – беды прямо сыплются на голову. Вот вчера, например. Ты ведь слышал этот грязный намёк его, ну, относительно жены моей и Джека покойного?

– Да, я слышал, – подтвердил Дмитрий не без удовольствия внутреннего, которое, правда, постарался не показать новоявленному бедолаге.

Гена продолжил:

– И мне и раньше приходилось слышать подобные намёки, дорогой Дмитрий. А знаешь, как это неприятно? Ведь слышать подобные намёки… Да что тут объяснять! Какой-то мальчик на побегушках осмеливается такое – в глаза! Что же ждать от остальных-то? И я уже спрашивал её. Но она отрицает. Враньё, говорит, подлое. И взгляд у неё честный. Но, знаешь, Дима, что я тебе скажу?

– Что?

– Слишком честный у неё взгляд. Слишком. Вот это и подозрительно. Я ведь ловил её и раньше. На лжи-то. И взгляд тоже был честный и прямой. Прямой и честный.

– Ты хочешь сказать, что у тебя имеются подозрения, но нет доказательств? – спросил Дмитрий.

– Да.

– Хочешь совет?

– Давай.

– Посади её в яму, не давай водки и курева. Жратвы – минимум. А чтоб жизнь ей мёдом не казалась, пускай её Олег пытает и метелит, как меня.

Гена скептически улыбнулся:

– И будет толк?

Дмитрий пожал плечами.

– Вот именно, – ткнул пальцем Гена. – Сидел ты – и что? А ровным счётом ничего. Я до сих пор не могу сказать с уверенностью, что узнал что хотел.

– Гена, дружбан, давай допьём и расстанемся, – предложил Дмитрий, закуривая новую сигарету. – Расстанемся с тобой друзьями. Ты говоришь, что я злой. Но я не совсем злой. Да я почти что добрый. И я готов тебя простить. А то ведешь себя как чечен какой-нибудь. Но те хоть выкуп требуют, прикрываясь благородными корыстными мотивами. А ты? Да и никто не даст за меня гроша ломаного. Сирота, грубо говоря, я.

– Дима, расскажи мне о себе, – тепло предложил Гена. – Мы же с тобой ни разу и не поговорили по душам. Кто ты, что ты?

– Да ты ведь всё знаешь обо мне.

– А что я знаю? Анкетные данные твои знаю. Я знаю лишь твои анкетные данные.

– Откровенность за откровенность? – прищурился Дмитрий.

– Да, откровенность за откровенность. Вот я тебе про жену сказал, а думаешь легко это? Тяжело это, поверь мне. Тем более что я кавказский человек. Наполовину.

– Нет, это не откровенность. Ничего ты мне про жену не сказал.

– Как?

– Кроме того, что уже было известно.

– А что тебя ещё интересует? – с оттенком настороженности произнёс Гена.

– Мне хочется знать, почему ты не веришь, что я случайно оказался на том бульваре. Шёл, увидел, заинтриговало меня это. Что тут такого неправдоподобного?

– Да есть, знаешь, тут одно обстоятельство… – замялся Гена, теребя усы.

– Вот видишь, опять ты темнишь, – со вздохом сказал Дмитрий. – А от меня требуешь откровенности. Хотя я уже не знаю, что я тебе ещё могу сказать. Сказать тебе, занимался ли я онанизмом и в каком возрасте начал половую жизнь? И какие извращения меня интересуют?

– Жена у тебя есть?

– Нет, разведён. Давно. Уже двенадцать лет.

– Дети есть?

– Сын. Но где он, я не знаю. Мы не поддерживаем отношений.

– А женщина у тебя имеется? – продолжал расспрашивать Гена.

– Сейчас практически нет. Расстались.

– По чьей, как говорится, инициативе?

– Да однозначно и не ответишь, – почесал в затылке Дмитрий. Действительно, фактически Бояркина бросила его, а по версии Маринки, которая, пожалуй, и считается официальной, – он ушёл от Бояркиной. – Вроде как по моей, – сказал вслух Дмитрий. – Да, я снял квартиру – я у неё раньше жил – и ушёл.

– Расстались-то друзьями, как говорится, или врагами?

– Расстались, как говорится, друзьями.

– Как говорится или друзьями? – решил уточнить Гена.

Дмитрий неопределённо пожал плечами, не зная ещё, как следует ему отвечать на подобные вопросы.

– Ты из-за другой женщины ушёл, Дима?

– Да нет, в общем-то.

– Значит, у неё другой мужчина появился! – уверенно заявил, взмахнув руками, Гена. – Если влюблённые расстаются, значит, тут замешан кто-то третий. Или она, или он. Слушай, Дима, ты должен это выяснить. Ты же мужчина.

– Отлично, давай по последней, и я пошёл, – взялся за графинчик Дмитрий.

– Куда пошёл? – не понял Гена.

– Выяснять, не завела ли она кого, – улыбнулся Дмитрий, наливая водки себе и собутыльнику.

– Дима, дорогой, я сам могу это для тебя сделать. Хочешь, я для тебя это сделаю?

– Да лучше я сам. Ты и так вон уже сколько времени на меня потратил.

– Да ну, ерунда, – выпятил губы Гена, не заметив, кажется, иронии в словах Подлесного.

– И денег такая работа стоит, – продолжал отказываться Дмитрий.

– Какие деньги? Дима! Перестань ты. Вот увидишь, мы с тобой ещё подружимся, кунаками станем, сябрами не разлей вода. Ты погости у меня ещё немного, а? Куда тебе, дорогой, спешить?

– Ладно, согласен, тащи наручники, – засмеялся Дмитрий.

– Наручники? Да о чём ты говоришь, Дима? Да я тебе матрац дам, бельё постельное, туалетные принадлежности. Ты помоешься по-человечески, побреешься…

– Обойдусь без бритья, – перебил его Подлесный.

– Но от белья постельного ты не отказываешься?

– Не отказываюсь.

– Кормить буду по-человечески, клянусь. Курева тебе – сколько хочешь. Вот, «Парламент» кури. Ещё притащу. А захочешь выпить – пожалуйста. Погости, Дима, не обижай.

– Если я всё-таки откажусь, Гена?

– Как можно отказываться, дорогой Дима? Я просто не понимаю. Да ты какой-то… Я просто не знаю.

– Давай как-нибудь в другой раз, – продолжал дразнить Дмитрий.

Гена сделал озабоченно-обиженное лицо и нахмурился.

– Хорошо, я остаюсь, – усмехнулся «гость».

– Вот и отличненько! – обрадовался «хозяин». – Просто прекрасно! Я распоряжусь – всё тебе будет. Водки тебе будет хоть запейся. Если чего надо – не стесняйся. Чем богаты, тем, как говорится, и рады.

***

Гена пригласил к себе в кабинет Олега и предложил устраиваться поудобнее. Олег понял, что предстоит какая-то новая работа, потому как полчаса назад приехал вызванный Геной досрочно Слава и уже приступил к надзору за пленником. То есть Гена освободил Олега от выполнения прежних обязанностей, а затем ещё и в кабинет к себе пригласил, устраиваться поудобнее предлагает.

– Есть работка, – подтвердил его догадку Гена, занявший кресло за столом, и строго и серьёзно посмотрел на Олега. Но взгляд его был настолько нетрезв, что Олег имел все основания сомневаться, что тот видит своего собеседника. – Ты-то как сам? Ты в форме?

– Я в форме и прекрасно себя чувствую, – стараясь скрыть раздражение, ответил Олег, которому неприятно было любое напоминание о недавних событиях, отшумевших на дне бассейна.

– А под глазом синяк. Да и губа… Не беспокоит? – продолжал демонстрировать чудеса деликатности Гена.

– Нет, не беспокоит. Ты сказал, что какая-то работёнка предстоит, – напомнил Олег, чтобы поскорее закрыть тему синяков и ссадин.

– Да-да, я хочу тебе поручить одну очень ответственную работу. Надо, понимаешь, выяснить, имеется ли у одной бабёнки воздыхатель, хахаль, короче говоря. Одинокая баба, а у неё… – Гена неожиданно для себя утратил нить мысли и недоумённо вскинул брови и вытаращил глаза. – О чём я тебе сейчас говорил?

– Про одинокую бабу и толпу её воздыхателей, – напомнил Олег, не преминув слегка поиздеваться над окосевшим шефом.

– Толпа? Насчёт толпы не знаю. Но хотя бы один, понимаешь, хотя бы один да должен быть. А если его не окажется, ну, допустим, вообще никого, то, ты знаешь, мы должны его придумать. То есть даже если ей не нужен, то нужен мне. Не он сам, конечно, а чтобы был… у неё. Или якобы был. Но об этом потом. В общем, я тебе даю координаты, а ты идёшь и приносишь мне…