Текст книги "маленькие и неприметные"

Погружённый в грустные размышления, он не заметил, как очутился возле знакомого дома, почти у самого подъезда, где жили Шура и Анюта. Татьяна, как ему было известно, также проживала в этом доме. Дмитрий отошёл к дому напротив и присел на лавочку. Он будет сидеть час или два, но дождётся появления Анюты или Тани. Он затруднялся отдать кому-либо из них предпочтение. Как и ту, так и другую он знал недостаточно хорошо, поэтому решил положиться на удачу. То есть, кто из этих женщин появится первой, с той он и поговорит на тему, которая в данный момент его более всего занимает.

Первой объявилась Анна. Когда Дмитрий наконец увидел её, то даже выматериться от души у него сил уже не оставалось – так истомился. Анна шла медленно, плавно покачивала сумочкой и вид имела задумчиво-полусонный.

– А, Дима! Приветик! – с деланным оживлением воскликнула Анюта. Голос её, как и всегда, был радостным и фальшивым одновременно.

– Привет, Анюта! – Дмитрий с трудом удержался, чтобы не выразить своего неудовольствия по поводу столь долгого отсутствия её в поле его зрения. – Хотел узнать у тебя, как дела молодые.

– Как дела молодые? – повторила за ним женщина и сделала смущённое лицо. – А ты откуда знаешь? Тебе Шура что-то говорила?

– Кое-что она мне говорила, но что конкретно ты имеешь в виду?

– То же, что и ты. Или ты не о моих личных делах говорил? – удивилась Анюта.

– Да о них, о них самых, – решил соврать Дмитрий, сообразив, что разговор на эту тему будет приятен Анне. – Ну и как оно?

– Как бы не сглазить, но пока тьфу-тьфу. Да, у нас прекрасные отношения. Ох, если бы не разница в возрасте, я была бы счастлива на сто два процента. А так… Я ведь не Алла Пугачёва. Я простая русская баба, татарка по национальности. Не номенклатура и не новая русская.

– Но и он не Киркоров, – заметил Дмитрий.

– Да нет, конечно, он не Киркоров, и всё-таки… – Анна погрустнела. – Если он меня оставит, то я просто не переживу этого.

Подлесный счёл необходимым успокоить её.

– Я с тобой не согласен, – решительно заявил он. – Надо, милочка, надо пережить драму достойно, если таковая произойдёт, и – к новым достижениям. У тебя, Анюта, кстати, прекрасные шансы. Говорят, в сорок пять – баба ягодка опять, а тебе, наверное, ещё…

– Да есть уже, есть, – перебила Анна. – Но я с тобой полностью согласна. И если что, тьфу-тьфу, то, пожалуй, если потребуется, ещё тряхну стариной, я им ещё дам, как говорится… Ты действительно считаешь, что я ещё вполне?

– Да конечно. У любого при одном взгляде на такую женщину что-нибудь шевельнётся в душе.

– А в штанах? Это, между прочим, тоже очень важно.

– И в штанах, соответственно, – подтвердил Дмитрий.

– Врёшь ты всё. Знаю, что врёшь, а всё равно приятно слушать.

– На сколько он тебя младше?

– Ой, страшно сказать! На четырнадцать лет младше!

– Ну вот! Какие тебе ещё доказательства нужны?

– А ты знаешь, – понизив голос, сообщила Анюта, – он ведь меня ещё и ночью будил.

– Да?

– Да. Утра не мог дождаться – ночью залез. Только вот, знаешь, при свете не любит. При ярком, я имею в виду. Наверно, я всё-таки старой кажусь.

Анна стала грустной.

– Это ни о чём не говорит, – уверенно заявил Дмитрий. – Я, например, тоже предпочитаю в полном мраке. В темноте все ощущения приобретают, как бы это сказать, ну, в общем, какое-то новое звучание.

– Большую остроту?

– Да, наверное. Что-то в этом роде.

– Может, ты и прав, – пожала плечами Анна.

– Естественно, прав. Почему, по-твоему, многие женщины закрывают глаза?

– Глаза? Действительно, я тоже закрываю. Закрываешь глаза, и начинает казаться… – Анна закрыла глаза, лицо её приняло одухотворённое выражение. – Начинает казаться, что он весь куда-то проникает в тебя. И так как-то далеко, что… – Анюта очнулась и растерянно распахнула глаза. – Я сейчас чуть не впала в какой-то транс. Ну, Димка, у тебя явные способности баб убалтывать! Если меня Юрка бросит, то я возьмусь за тебя и проверю, врал ты мне тут или правду говорил.

Дмитрий хотел сказать, что ждать, пока Юрка её бросит, вовсе не обязательно, однако решил воздержаться, дабы не искушать, ибо чревато – так, по крайней мере, ему в эту минуту представлялось, – и он лишь улыбнулся поощрительно и стал думать, как бы таким образом их разговор лирической направленности повернуть в деловое русло, чтобы не разочаровать любвеобильную женщину.

– Ой да ладно, не будем об этом, – коснувшись пальцами руки Дмитрия и кокетливо улыбаясь, вздохнула Анюта, – а то подумаешь, что совсем какая-то такая, что ой-ё-ёй и ого-го.

– Да ничего такого я не подумаю. Все мы люди, все мы человеки. И ничто человеческое нам, как в таких случаях говорят, не чуждо.

– Тут ты прав.

– Всем нам хочется счастья, удовольствий, но не всегда получается. К тому же, всё имеет свою цену, на всё деньги требуются. Кстати, Анюта, тебе Шура не отстегнула деньжат за услугу по оказанию помощи в присвоении чужих денег? – спросил Дмитрий, решив, что для этого наступил вполне подходящий момент.

Вопрос его застал женщину врасплох. Она слегка растерялась:

– Какое присвоение чужих денег?

– То самое, не помнишь? Я говорю о деньгах, которые у меня Шура свистнула.

– Я ничего не знаю и знать не желаю, – заявила Анюта, сделав при этом несколько рубящих движений ребром ладони. – Сами разбирайтесь.

– Твоя помощь, дорогая Анюта, была бы очень даже, я бы сказал, кстати.

– Моё дело сторона.

Дмитрий вздохнул:

– Жаль, а ведь я бы вознаградил тебя. Да и, мне кажется, моральное удовлетворение ты испытала бы, так как, я в этом уверен, ты не можешь не догадываться, что деньги те не её, а мои на самом-то деле.

– Не знаю! Я ничего не знаю! – стояла на своём Анюта. Но стояла, как показалось ему, уже не столь твёрдо, как полминуты тому назад.

– Жаль, Анюта, очень даже прискорбно. А я, между прочим, очень даже не жадный. Особенно если дело приходится иметь с красивыми женщинами.

– Поверим на слово, – пожала плечами Анюта.

– А Шура не при тебе звонила мне в тот раз? – решил предпринять обходной манёвр Дмитрий.

– Когда?

– Когда спрашивала у меня, в какой банк лучше деньги спрятать.

– При мне.

– И что решили?

– А почему я должна тебе говорить?

– Но Шура сама ведь спрашивала меня, куда лучше положить деньги. Спрашивала, какой банк надёжней. Я ей Сбербанк советовал.

– Да, я знаю, что ты Сбербанк советовал, – кивнула Анюта, пристально глядя на Дмитрия.

– И Шура воспользовалась моим советом?

Наступила пауза, которая сама по себе уже многое сказала Дмитрию.

– Понятно, – заключил он. – Ни в какой банк деньги она не положила. В чулок спрятала. Жаль, что я не знаю, где этот чулок хранится.

Анюта некоторое время испытующе смотрела на Дмитрия, затем спросила:

– А если бы знал, то что?

– Совершил бы преступление – вернул деньги их законному владельцу, то есть себе самому, – с улыбкой ответствовал Дмитрий.

– Но тебе нужна помощь?

– Вот именно. И мне кажется, что ты могла бы мне помочь в столь благородном деле.

– Да уж… Кража у тебя – благородное дело. За которое срок дают, и немалый.

– Ты думаешь, можно без грабежа обойтись? – обрадованно сказал Дмитрий.

– А вот это меня вовсе не касается. Да, я знаю, кому на хранение переданы деньги – дома она побоялась их оставлять, – но каким образом ты будешь их… изымать… В общем, меня это не касается.

– И где же они находятся?

– Я могу узнать адрес.

– Когда?

– Сколько?

– Пятнадцать процентов, – расщедрился Дмитрий. Так, по крайней мере, ему самому казалось.

У Анюты же были иные представления на этот счёт. И гримаса недовольства исказила её лицо:

– Мало.

– Пятнадцать – мало? – сделал удивлённое лицо Дмитрий. – Ладно, пусть будет двадцать.

– Половину бы в таких-то случаях надо требовать, – вздохнула женщина.

– Половину?! – ужаснулся Дмитрий.

– Да, наверное. Не умею я только. Нет во мне этого, торгашеской жилки. Хоть и работаю киоскёршей.

***

В одиннадцатом часу позвонила Бояркина.

– Как прошла встреча? – спросила сухим деловым тоном.

– Марина, ты знаешь, ты меня извини, но так, понимаешь, получилось…

– В чём дело? – голос Бояркиной стал угрожающим. – Чего ты там мямлишь? Ты встретился или нет с человеком? Ты внятно можешь ответить? Выплюнь что там у тебя во рту и говори!

– Ну-у, как тебе сказать?.. Не получилось…

– Что значит, не получилось? Ты понимаешь, что ты говоришь?

– Я, ты знаешь, попал в аварию, – соврал Дмитрий.

– На метро?

– Я на машине. Я у одного знакомого взял.

Бояркина молчала очень долго, почти минуту. Дмитрий даже забеспокоился и уже начал дуть в трубку и «алёкать».

– Да здесь я, – зловеще отозвалась Марина. – Справку – мне. Сегодня же! – с чеканными, отрывистыми интонациями добавила она.

– Какую справку?

– Какую? А я знаю? С печатью! Из ГАИ! Мне нужен документ, что ты попал в аварию.

– Но зачем тебе справка? – произнёс Дмитрий голосом крайне удивлённого человека.

– Справку! Ты слышал?

– Но у меня нет никакой справки.

– Ты попал в аварию, но у тебя нет никакого документа? Ты хочешь сказать, что никаких протоколов теперь не составляется?

– Но мы не вызывали гаишников. Мы разобрались сами.

– Так… А из-за чего задержка?

– Мы ездили в автосервис оценку делать, – продолжал лгать Дмитрий.

– Ты рехнулся? Это позднее нельзя было сделать?

– Не получилось. Этот тип настаивал, – с грустью ответил Дмитрий.

– Ну погоди! Я разберусь с тобой! – пригрозила Бояркина.

Утром Марина снова позвонила. Она была в ярости, она шипела, как змея, а не говорила человеческим голосом.

– Что это за шутки? Ты зачем из меня дурочку делаешь?

– Марина, что случилось? Ты о чём? – испугался Дмитрий.

– Почему ты сказал, что встреча не состоялась? Что за шутки такие?

– Ну так… – пришёл в замешательство Дмитрий.

– Что ты финтишь? А, придурок? Ты зачем мне плёл про аварию?

– Мне же надо было как-то… – промямлил Дмитрий и замолчал. Что-то подсказывало ему, что говорить сейчас следует как можно меньше.

– Я тебя спрашиваю, зачем тебе это надо было? Что это за шутки такие дурацкие? Ты почему, я тебя спрашиваю, сказал, что встреча не состоялась? – продолжала шипеть в трубку Бояркина. – А с Иван Иванычем в каком тоне ты говорил, придурок? Ты что, совсем уже?

По её словам выходит, что встреча считается состоявшейся. Но почему? Если это так, то получается – Николай вполне справился с ролью наёмного убийцы. Но кто его просил? И как это произошло?

Когда Подлесный частично выкарабкался из состояния полуоцепенения, то обнаружил, что Бояркина уже положила трубку, воткнув ему в ухо мелкую цепочку противных гудков.

Подлесный надеялся, что у него состоится ещё одна встреча с Иваном Ивановичем. Теперь он знал: это не так. Всё, что он имеет на данный момент времени, он будет иметь и спустя неделю или две, если, конечно, самостоятельно не предпримет каких-либо эффективных розыскных действий.

И не надо лежать перед телевизором и пялиться бессмысленно на бледно-голубой экран. Движения мышц и пульсация крови – это для начала. Дмитрий сполз на пол, перевернулся животом вниз и принялся отжиматься. Потом поднялся на ноги и приступил к приседаниям, одновременно с этим прислушиваясь к своим мыслям, не к тем, что были на поверхности, а к другим, неразличимым, которых, возможно, ещё и не было в его голове и её окрестностях. Через пятнадцать минут, измученный не столько физически, сколько душевно, Дмитрий снова прилёг на кровать.

15

Дмитрию уже начинало казаться, что зря он это затеял – разыскать владельца боксёра, чтобы выяснить, как протекал их разговор, разговор между человеком, пришедшим на встречу с киллером, и человеком, который таковым не является. Результат ему известен, а детали… Так ли уж и важны эти самые детали? И вот из-за такого, казалось бы, пустяка он почти два часа ёрзает на скамейке, протирая собственные штаны о жёсткие доски, и беспрестанно зыркает по сторонам. А если боксёр с его хозяином живут не в ближайших нечётных домах бульвара, а где-нибудь там, в глубине переулков? Если да, то нет никаких гарантий того, что они снова придут сюда именно сегодня, когда их тут нетерпеливо ожидает Подлесный. Кроме того, собаку могут выгуливать и другие члены семьи, а узнает ли боксёра Дмитрий в отсутствие хозяина Николая – вопрос.

Однако наконец из арки второго от переулка дома выбежал рыжий боксёр, а потом появился и его хозяин – тот самый мужчина, которого и попросил вчера Подлесный о небольшой услуге. Сейчас Дмитрий подождёт, пока Николай приблизится, да и поговорит с ним. Но в эту минуту произошло нечто неожиданное и непонятное – какой-то мужчина средних лет в чёрных джинсах и белой футболке, шедший следом за Николаем, – откуда мужчина взялся, Дмитрий не заметил, – кивком головы указал на идущего впереди. Что это значило и кому адресовался этот кивок, было совершенно неясно. Впрочем, почти тотчас же Дмитрий увидел и того, кому, несомненно, был адресован кивок, – парня крепкого сложения, выбравшегося из тёмно-серого «Фольксвагена». В течение следующей минуты Дмитрий, оставшийся неподвижным, наблюдал, как парень-качок шёл за Николаем, а мужчина в чёрных джинсах смотрел им в спины, чтобы, в итоге, отправиться в том же направлении.

За Николаем следят, за ним установлена слежка. И Дмитрий ничуть не сомневался, что именно так и обстоит дело в действительности. Этот кивок мужчины, обусловивший появление парня-крепыша, отправившегося следом за собакой и её хозяином, многозначному толкованию не поддавался. За ним следят. Но кто и почему? Что это значит? Ясно лишь одно: приближаться к человеку, пребывающему в подобном положении, может быть опасно.

Однако и уйти, не получив ответа на мучительно пульсировавшие в голове вопросы, Дмитрий не был способен. И он сначала укрылся за «Московским комсомольцем», а затем осторожно пошёл за мужчиной в джинсах и белой футболке, стараясь держаться как можно дальше от него. Николай, вероятно, скоро вернётся. Прогуляется с собакой и возвратится домой. И, может быть, вообще не надо идти вслед за этими тремя, не считая собаки, рискуя привлечь к себе внимание, а просто-напросто присесть на скамейку и дождаться их здесь. Но Дмитрий неожиданно понял, что на месте ему не усидеть, он, без сомнения, не сможет сохранять покойную неподвижность.

Спустя тридцать минут четверо, не считая собаки, возвратились к памятнику Гоголю. Николай закурил и присел на скамейку, а парень-качок и присоединившийся к нему вскоре мужчина в белой футболке и чёрных джинсах стали о чём-то совещаться. С расстояния порядка сотни метров Подлесный наблюдал за ходом военного совета. Ему хотелось надеяться, что эти двое не из правоохранительных органов. Дмитрий уже прикинул, что если за Николаем следит милиция, то, следовательно, Иван Иванович на крючке у них, ибо на Николая вышли, несомненно, через него. То есть Иван Иванович вывел представителей правоохранительных органов на киллера, которым, по их мнению, как, впрочем, и по мнению Ивана Ивановича, является Николай.

И пускай бы они сколько угодно долго считали Николая киллером, Николая, но не его, Дмитрия Подлесного. Однако возможны и другие варианты. Например, слежку мог организовать Иван Иванович или те, кто действует с ним в одной связке. Установив, кто это делает, можно было бы каким-то образом судить и о целях данного мероприятия.

Покурив, Николай взял пса на поводок и направился к себе домой. Он спустился вниз и перешёл на тротуар. И двигался теперь в сторону Дмитрия. Насколько можно было судить по его виду, слежки за собою он до сих пор не обнаружил.

А вот с теми двумя, что следили за Николаем, дело обстояло иначе. И завернув в арку, Подлесный нос к носу столкнулся с парнем-качком. Столкновение это было столь неожиданным, что Дмитрий просто опешил: отшатнувшись и выпучив глаза, он замер в позе суслика вместо того, чтобы преспокойно обойти внезапно возникшее препятствие и проследовать дальше. С удовлетворением отметив его замешательство, качок снисходительно и зловеще одновременно улыбнулся, затем схватил Дмитрия за шиворот и поволок в направлении двора.

– В чём дело? Что такое? Да что вы такое позволяете? – затрепыхался Подлесный, предпринимая попытки вырваться. Или, скорее, демонстрируя желание обрести свободу.

Качок, не отвечая, затащил Дмитрия в ближайший из подъездов и ударил в область солнечного сплетения, после чего лениво бросил:

– Рассказывай!

– Что… рас… рассказывать? – с трудом, после довольно продолжительной паузы, выговорил Дмитрий.

– Он не понял вопроса, – прозвучал тенорок от входной двери, и Дмитрий увидел чёрно-белого мужчину.

– А нам и повторить не трудно, – рассмеялся качок и вновь ударил Подлесного.

На этот раз удар оказался особенно сильным и точным: Дмитрия переломило пополам, и свет померк в глазах его. Дмитрий рухнул на колени, обхватив себя руками и зажмурился. Мысли оказать сопротивление насилию поблизости не было.

Вскоре снова последовали вопросы и как логическое их развитие более или менее точные удары в сверхчувствительное скопление нервных узлов пониже груди. Основные паспортные данные Подлесный назвал едва ли не с охотой, но когда парень взял его одной рукой за шею пониже затылка, а вторую руку, вооружённую холодным в прямом смысле этого слова оружием с острым кончиком, поднёс к горлу, Дмитрий понял, что любое неосторожно сказанное слово может стоить ему жизни.

– Я тебя последний раз спрашиваю: ты почему таскался за нами? – прорычал парень-качок, начинающий выходить из себя.

– Из любопытства.

– Ну-ну! Что за любопытство?

– Я увидел, что вы за ним следите. Мне стало интересно. И я пошёл за вами.

– Зачем ты пошёл за нами?

– Я же говорю: мне стало любопытно. Я никогда не видел, как проводится слежка. Так вы не из милиции?

– Не твоё дело! За нами почему следил? Чего тебе надо? – добивался правды мучитель.

Но Дмитрию уж понравилось это неожиданно пришедшее ему в голову объяснение, и он решил настаивать на нём, сколько это будет возможно.

– Я говорю правду. Я сначала не понял, а потом вижу: настоящая слежка. И мне стало любопытно. Как в кино. И я решил понаблюдать. Я думал, что вы из милиции или ФСБ.

Последовал ещё один удар, после чего Дмитрий не без труда расслышал вопрос, обращённый к мужчине в чёрных джинсах:

– Славик, как тебе его версия? Ты веришь?

– Хм, проверки требует. Уж больно это на туфту какую-то смахивает, – ответил Славик.

– Может, его мордой об стену?

– Тащи его в машину – с собой заберём. Давай, Олежка!

– Отпустите, прошу вас! – взмолился Дмитрий. – Я ни при чём! Я просто из любопытства!

– Цыц! Глохни! – приказал Славик. – Выясним, откуда у тебя любопытство такое растёт. Такое большое и лохматое, что ты столько времени за нами таскался.

***

Полотенце было грубо содрано с его головы, последовал чувствительный толчок в спину, и здоровяк Олежка, довольно хохотнув, сообщил:

– А вот и твои апартаменты, глазастый. Будешь тут жить, пока не станешь честным и откровенным. А то, видишь ли, юлишь чего-то, темнишь, темнила вшивый.

Подлесный увидел, что он находится в комнате, площадью метров тридцать, а то и сорок, большую часть которой занимает не заполненная водою яма бассейна.

– А ведь ты угадал, – снова засмеялся Олежка, проследив за растерянным взглядом Дмитрия. – Да, ты, глазастый, угадал. Ты будешь жить именно там, на самом дне, как у классика Горького. Так что радуйся.

– Но что я такого сделал? Почему вы так поступаете со мной? Ведь это же противозаконно, в самом-то деле! Никто не может быть лишён свободы без приговора… – заторопился Дмитрий, которому всё ещё хотелось надеяться на благополучный исход событий последнего часа.

– Тебе приговор нужен? – перебил его Олежка. – Если нужен, то будет и приговор. Потом. А сначала, приятель, будет следствие. Будут вопросы – это с нашей стороны, будут и ответы – это с твоей стороны. Давай, приятель, прыгай вниз, пока я тебе не подсобил.

Лестницы не было. Дмитрий осторожно присел, а затем спрыгнул вниз с двухметровой высоты. Приземлился удачно.

– Но ты не думай, что будешь сидеть там до скончания века. Времени у тебя мало, торопить тебя будем. Знаешь, как?

– Как? – спросил Дмитрий, понимая, что это очень важно для него.

– Способов много, – улыбнулся Олежка и, встав на бордюр, присел на корточки; на пленника глядел ласково. – Уговаривать тебя будем. Поищем на твоём теле особо чувствительные места да и начнём активно так уговаривать стать честным и откровенным. Возможно, сначала ты будешь выпучивать глаза, расширять ноздри, сильно потеть, дрожать и бледнеть, стонать и кричать невразумительное, но потом станешь говорить всю правду. Как на духу. Так вот, глазастый ты мой.

– Я же не отказываюсь говорить правду! Я правду и говорю!

– Да нет, не понимаешь ты хорошего обращения. Придётся, видно, на болевые точки воздействовать. – Олежка, прищурившись, посмотрел куда-то влево и вверх. Лицо его приобрело мечтательное выражение. – А можно и без болевых. Можно, допустим, надеть тебе на голову мешок воздухонепроницаемый и… – Олежка замолчал и вновь посмотрел на Дмитрия. – А то просто налить водички в бассейн, привязав предварительно тебя вон к той трубе за ноги. Представляешь? Ты стоишь, а водичка прибывает и прибывает. Сначала она по колено тебе, потом по яйца, по горлышко… Тебе хочется вверх, а не получается – труба держит за ноги. А водичка прибывает, заливается в глотку. Ты её выплёвываешь, а она снова… Как? Перспективка, а? Скажи! Поддакни-ка!

А что тут скажешь? По морде этого Олежки видно, что с него станется. Да он бы и без всякой на то необходимости с удовольствием мучил бы кого угодно. Маленькие, глубоко посаженные глазки горят, рожа светится, и даже ладони потирает в предвкушении, урод качкообразный.

– Это же пытки, – заметил Дмитрий. – А под пытками и наклепать на себя можно. Да если так, что потребуют, то и скажешь. Да я и без всего этого согласен. Говорите, чего надо, – я скажу: да, я он и есть. За кого вы меня принимаете?

– Ты давай сам, сам. Давай свою версию.

– Я уже сказал свою версию-правду.

– Не-ет, пока ещё нет.

– А вот и да. Но я не знаю, чего вам требуется. Говорите, а я признаю. Если уж подыхать, так без мучений. Я уже понял, что вляпался. И я согласен сдохнуть! Но – без мучений. Я не хочу мучиться! Я подтвержу всё, что потребуете! – Дмитрий заводился всё больше, и в голосе его стали проскакивать истерические нотки. – Или вам доставляет удовольствие мучить невинного человека? Я вам говорю, что всё случайно получилось. Любопытство меня разобрало. Но я согласен за это ответить. Я готов жизнью за свою глупость заплатить! Пристрелите меня, если вы такие крутые! Но я не виноват, и на вашей совести будет…

– Я понял, – перебил Олежка. – На нашей совести будет жизнь невинного человека, овечки в твоём, приятель, облике. Так, глазастый?

– Да.

– Так ты – овечка?.. А может, ты коза драная? Или козёл? А может, петух?

– Я не козёл и не петух.

– Но мы тебя запросто сделаем петухом? Хочешь?

– Почему я должен этого хотеть?

– Создаётся впечатление, – развёл руками Олежка. – Ты же не хочешь правду говорить.

– Я уже сказал, что на всё согласен. Могу признать себя хоть агентом ЦРУ.

– Ладно, – качок поднялся на ноги и потянулся, – сиди пока и думай. Поговорим чуть позже. А чтоб не скучал, я тебе сейчас приятеля предоставлю. Но будь с ним осторожней. И не вздумай кусать его, а то он так тебя зажуёт, что бесполезно будет штопать. Останется только огрызки в гроб побросать да зарыть.

Бандит ушёл, а спустя две минуты вернулся в сопровождении огромной собаки в чёрной лохматой шкуре. Собака сразу же заскочила передними лапами на бордюр и уставилась на отпрянувшего назад Подлесного.

– А ну-ка, приятель, положи руки на парапетик, – приказал качок, поведя мощными плечами.

Дмитрий, предварительно сместившись на несколько шагов вправо, повиновался. Собака как бы вопросительно взглянула на хозяина, который, расплывшись в улыбке, дёрнул подбородком в направлении Дмитрия и бросил:

– Возьми, Джек!

Джек с неожиданной для его комплекции резвостью прыгнул к Дмитрию, едва успевшему отдёрнуть руки и спрятать их за спину.

– Хорошо, Джек. Чини службу, а я пошёл. – Олежка направился к выходу, но вернулся, чтобы успокоить узника. – Не будешь делать резких движений – будешь жить. И шевели пока подкоркой, всеми извилинами и таламусами. И мозжечками, конечно. Это – в обязательном порядке.

Для бандита этот Олежка очень даже прилично образован. И таламусы знает, и мозжечки. Да и собака умная, такую не обманешь. Хотя это ничего бы не дало – дверь качок запер на ключ, а на окнах, маленьких, сантиметров примерно тридцать на пятьдесят, имеются решётки.

Дмитрий медленно, не отрывая взгляда от Джека, сместился к центру ямы и стал осматривать помещение. Кроме входной двери и двух окошек имелась другая дверь, расположенная левее первой. Трепыхнулась было надежда, да тут же и умерла – ерунда всё это, вторая дверь, вероятно, ведёт в сауну. Да наверняка это так, а не иначе. Он ещё некоторое время пошарил взором по стенам розового цвета, по зеркальному потолку с встроенными в него светильниками и бессильно опустился на кафельный пол. Было сухо, и Дмитрий лёг на спину. И встретился глазами с растерянным взглядом собственного отражения. С растерянным и испуганным взглядом своих глаз. А какие-то суки видят в этих зеркалах не отражение собственного испуга и ужаса, а свои довольные рожи и распаренные задницы подружек, кувыркающихся с ними в зелёных водах бассейна.

Джек уже дремал, положив голову на передние лапы, однако Дмитрий знал, что стоит ему пошевелиться, и как минимум один глаз псиный приоткроется. А пробовать сделать выход силой, чтобы выскочить наверх, и пытаться нечего – стремительно налетит на него скотина всей мощью чуть не стокилограммового тела и обрушит обратно, отхватив при этом, вполне возможно, кусок мяса размером с пасть этой самой твари.

Да, Подлесный не любил собак. Не любил и боялся. Загадочные и непредсказуемые скоты. То лижутся и хвостом виляют, а то вдруг бросятся ни с того ни с сего на человека и искусают. Даже хозяина могут загрызть – сколько уж случаев было. И вообще, собака, пожалуй, существо социальное. А это значит, что ему присущи коварство, подлость, хитрость, злопамятность, жестокость, мстительность. Собака – животное злобное и трусливое одновременно. А многим людям нравятся собаки. Как же! Такие они любящие и послушные, такие угодливые и преданные! Тьфу!

Натерпелся Подлесный от этого народа. Как никто, возможно, другой. Не менее трёх раз ему приходилось укладываться на больничные кушетки и приспускать штаны, чтобы, сжав зубы, принять укол от бешенства. Хотя кусали его собаки не три раза, а пять или шесть. А нападений было и не счесть. Рвали брюки, сбивали с ног, просто облаивали, злобно и трусливо подступая всё ближе и ближе, но не решаясь сделать последний прыжок.

Впрочем, достаточно о Джеке и ему подобных. Надо подумать об Олежке и олежкоподобных. Точнее, о том, как с ними себя вести, что говорить и как. Им правда нужна, откровенность. Пытками угрожают. И угрозы, судя по всему, не пустые. Серьёзно он влип, по самые уши влез.

Дмитрий поднялся на ноги и принялся расхаживать по кафельному полу бассейна цвета морской волны. Джек поднял голову и наблюдал за ним, неохотно ворочая шеей. Крысита бы сейчас несколько граммов да кусочек мясца! – подумал Дмитрий, косясь на ненавистного лохматого вертухая. Хотелось позлить Джека, было вполне определённое желание снять туфлю и хлестать ею по зловонной роже, так, чтобы слюна разлеталась в стороны. И чтобы не только слюни и сопли, но и чтобы зубы летели вместе с кровавыми брызгами. Как вмазал бы!

А что мешает? Ничто не мешает, кроме опасения, что пёс бросится вниз, в яму, прямо на него, на Дмитрия Подлесного. И укусит его столько раз, сколько захочет. А потом останется внизу, вместе с ним, так как вряд ли сумеет выбраться обратно. И сиди потом, искусанный, рядом с этой тварью и скотиной. И сиди потом перепачканный собственной кровью и соплями собачьими. А вонища-то! Псиной несёт за три метра со страшной силой.

Впрочем, хватит уже о псине. Сейчас о другом поразмыслить бы надо. Сколько у него времени? Час? Два? А может быть, всего одна минута?

Однако в голове – горячий, шальной сумбур и бардак, в голове – тысячи огненных язычков мечущихся неразборчивых мыслей. А спине – холодно.

Послышались чьи-то голоса. Дмитрий замер. Разговаривают совсем близко, где-то неподалёку от окон. Дмитрий отбежал влево, к стенке ямы (собака зарычала – он не обратил внимания) и бросил взгляд сначала на одно, а затем на другое окошко. Макушка чьей-то головы. Тёмные волосы. А Олежка-то почти блондин. И у Славика волосы не чёрные, а рыжеватые. Значит, появился кто-то третий.

Третий – ну и что? Ну и что с того, что появился третий? Может, сейчас и четвёртый появится. И пятый. Однако откуда это дикое, сумасшедшее, прямо, беспокойство? Дмитрий подпрыгнул на месте, желая увидеть лицо обладателя темноволосой макушки, но положительного результата не достиг. Вот только Джека взволновал – пёс вскочил на лапы и угрожающе зарычал. Да плевал я на тебя, скотина! – мысленно отмахнулся Дмитрий, после чего, кратковременно примерившись, ухватился обеими руками за край ямы, подтянулся и проделал выход силой. Теперь ему оставалось лишь оглянуться назад. И Дмитрий быстро посмотрел через правое плечо. Чёрные усы, залысины. Разглядеть более детально мешает грязноватое стекло и решётка. И времени нет, потому что Джек со свирепым рычанием бежит по периметру ямы.

Дмитрий едва успел спрыгнуть вниз, его даже тухлым запахом собачьего нутра подтолкнуло слегка.

– Успокойся, тварь, успокойся! – посоветовал он Джеку. – Здесь я. Никуда я не делся. Сижу, как на кол посаженный.

Дмитрий заполошно бегал по дну бассейна, чем страшно нервировал и без того выбитого из колеи равновесия пса. Только что Дмитрий, без всякого сомнения, видел Ивана Ивановича. Сейчас Иван Иванович войдёт сюда и увидит Дмитрия. Конечно, он может и не узнать его. Ведь принял же он Николая в прошлый раз за Дмитрия. Однако – вдруг?.. А ну как покажется ему лицо Подлесного некогда виденным уже, и он предпримет определённые усилия да и опознает его?

Дмитрий постарался припомнить, в какой одежде он ходил на свидание с Иваном Ивановичем. Вспомнил и схватился за голову. Он в тот раз был в этих же самых брюках, что и сейчас, в этих же туфлях. Только рубашка была другая. Точнее, не рубашка, а серая футболка. Ч-чёрт! Что же делать?! А теперь он скажет: да, это я и был. В первый раз. А во второй? – спросят его. Во второй? А во второй – дядя с улицы. Случайный прохожий с собакой породы боксёр. Как?! Почему?! Да у них глаза на лоб вылезут. Сначала у них – глаза, а потом у него – кишки или мозги.