Текст книги "Русское самовластие. Власть и её границы. 1462–1917 гг."

Опричнина

Мы можем только предполагать, почему Иван IV резко оборвал политику «консолидации элиты» и развязал невиданный доселе в русской истории террор против собственных подданных. Действительно ли царь (как он настаивал в письме к Курбскому) был столь сильно потрясён нежеланием многих бояр во время его тяжёлой болезни 1553 г. присягать менее чем годовалому царевичу Дмитрию? Иные из «отказников» в частных беседах говорили, что лучше служить государеву двоюродному брату Владимиру Старицкому, чем родне царицы – Захарьиным. Их логика вполне понятна: при малолетнем царе Захарьины, несомненно, стали бы фактическими господами положения, что сулило второе издание печальной памяти «боярского правления». В данных конкретных обстоятельствах князь Владимир Андреевич был, конечно, более предпочтительным кандидатом на престол. Как бы то ни было, присяга царевичу всё же состоялась, а царь выздоровел. Возможно, что в душе он и затаил обиду, но политику продолжил прежнюю, более того, «учёл критику»: Захарьины и их присные были оттеснены с руководящих должностей. Князь Старицкий позднее поклялся служить любому из сыновей Ивана, потенциально могущему занять трон.

Другим яблоком раздора между самодержцем и аристократией (опять-таки по версии Ивана в послании Курбскому) стало дело князя Семёна Ростовского, пытавшегося в 1554 г. бежать в Литву. Бояре проявили коллективную солидарность, и в результате их заступничества и печалования митрополита никто из родственников князя не пострадал, да и сам он отделался довольно легко: лишившись боярского сана и недолго пробыв в заключении, продолжил службу в провинции (во время опричнины он всё же погиб). Но и после этого случая правительственный курс не претерпел изменений – видимо, Иван продолжал находиться под влиянием Адашева и Сильвестра. Он отстранил их от себя только в начале 1560 г. Причиной опалы большинство историков считают внешнеполитические разногласия – советники полагали, что необходимо прекратить Ливонскую войну (в которую грозились вступить Литва и Швеция) и сосредоточиться на борьбе с Крымом, царь же, напротив, рвался продолжать экспансию на западе, надеясь замириться с Гиреями. В августе 1560 г. умирает царица Анастасия, по мнению некоторых современников, имевшая благотворное влияние на мужа; именно вследствие её кончины государь, как утверждал один из летописцев, «нрав начал имети яр и многих сокруши». В следующем году Иван женится на кабардинской княжне Марии Темрюковне, ей молва позднее припишет идею опричнины. Так это или нет, но с 1561 г. начинается резкое усиление репрессий (пока ещё бескровных) против знати. Аресты, заключения в тюрьмы, взятие крестоцеловальных записей, насильственные пострижения в монахи… Наконец, в январе 1563 г. совершатся первая казнь – князя Ивана Шаховского-Ярославского (Курбский пишет, что царь убил его лично палицей). В марте был казнён стародубский воевода Иван Шишкин вместе с женой и двумя дочерьми. Затем последовали и другие жестокие расправы.

Опальных бояр обвиняли в «изменных делах», но насколько это соответствовало действительности, мы не знаем: их карали без суда и следствия. Странно, что русскую элиту вдруг охватила эпидемия измены, – такого прежде не случалось. Резонно предположить, что «измена» заключалась главным образом в желании бежать за пределы государства, в котором твоя свобода и жизнь постоянно находятся под дамокловым мечом непредсказуемого монаршего гнева. Побегов (прежде всего в Литву, но иногда и в Крым) было действительно очень много, причём бежали не только и не столько бояре: «Просматривая список известных нам беглецов, мы видим, что подавляющее большинство их принадлежало вовсе не к высшим чинам Государева двора, а к рядовым дворянам и к младшим, иногда совсем захудалым членам боярских родов… Перед учреждением опричнины побеги стали столь заурядным явлением, что летописец, рассказав об отбитом в октябре 1564 г. нападении Литвы на Полоцк, прибавляет: “В государеве вотчине в городе Полотцке всякие осадные люди, дал бог, здорово; а только один изменник государьской убежал с сторожи к литовским людям новоторжец сын боярской Осмой Михайлов сын Непейцын”»[169]169
  Веселовский С.Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963. С. 121–122.


[Закрыть].

Попытка митрополита Афанасия и группы бояр летом 1564 г. уговорить царя прекратить террор остановила последний лишь ненадолго. В феврале 1565 г. был издан указ о введении опричнины. Самодержец, сначала демонстративно покинувший столицу и заявивший об отказе от престола, затем милостиво согласился на народные мольбы вернуться, поставив, однако, условием, «что ему своих изменников, которые измены ему государю делали и в чём ему государю были непослушны, на тех опалы свои класти, а иных казнити и животы их и статки имати; а учинити ему на своем государьстве себе опришнину, а двор ему себе и на весь свои обиход учинити особной, а бояр и окольничих и дворецкого и казначеев и дьяков и всяких приказных людей, да и дворян и детей боярских, и стольников, и стряпчих, и жильцов учинити себе особно». Итак, Иван IV получил полную свободу в проведении репрессий и разделил своё государство надвое – на земщину, где сохранились старые порядки, и на опричнину, где он завёл себе особый двор и особое войско. Как сформулировал автор знаменитого «Временника» начала XVII в. дьяк Иван Тимофеев, царь «всю землю державы своея, яко секирою, наполы некако разсече». Опричникам были запрещены любые связи с земскими, при этом последние были фактически бесправны перед ними.

Опричнина – одна из загадок русской истории: «Учреждение это всегда казалось очень странным как тем, кто страдал от него, так и тем, кто его исследовал»[170]170
  Ключевский В. О. Боярская Дума Древней Руси. М., 1902. С. 331.


[Закрыть]. Историки спорили и продолжают спорить о смысле этого удивительного феномена. Широко распространено мнение, идущее от С.Ф. Платонова, что главная цель опричнины состояла в подрыве крупного вотчинного землевладения бояр-«княжат» (бывших удельных князей). Действительно, из опричных земель активно выселялись представители многих знатных княжеских родов. Они теряли свои родовые вотчины, получая взамен земли в других местах. На их места испомещались специально отобранные опричники, сперва числом тысяча, позднее их количество возросло в пять-шесть раз. По словам летописца, царь «поместья им подавал в тех городех с одново, которые городы поймал в опришнину, а вотчинников и помещиков, которым не быти в опришнине, велел ис тех городов вывести и подавати земли велел в то место в ыных городех, понеже опришнину повелел учинити себе особью». Данные, приводимые А.П. Павловым, убедительно свидетельствуют, «что свои родовые вотчины в конце XVI в. удерживали преимущественно лишь те князья, которые служили в опричнине и пользовались расположением царя Ивана. Лишь незначительные остатки прежних вотчин сохранили “княжата” Северо-Восточной Руси, непосредственно испытавшие на себе действие опричных порядков. Серьёзный удар был нанесён по удельному землевладению князей Рюриковичей (Воротынских и Одоевских). Пострадало землевладение одной из крупнейших и влиятельных княжеских корпораций – корпорации князей Оболенских… В конце XVI в. характер крупного боярского землевладения определяла уже не родовая, а жалованная вотчина»[171]171
  Павлов А.П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове (1584–1605). СПб., 1992. С. 160, 200.


[Закрыть].

И всё же исчерпывающего объяснения опричнины эта версия не даёт. Зачем для того, «чтобы зацепить… несколько княжат»[172]172
  Веселовский С.Б. Указ. соч. С. 159.


[Закрыть], нужно было выселять тысячи рядовых помещиков и вотчинников, ведь в ряде уездов прежних землевладельцев «сводили» практически сплошь (например, на Белоозере дворянство исчезло полностью, уезд перешёл к черносошному и дворцовому землевладению более чем на 40 лет[173]173
  См.: Новосельский А.А. Служилое общество и землевладение на Белоозере после Смуты // Он же. Исследования по истории эпохи феодализма. М., 1994. С. 140–141.


[Закрыть])? Тем более зачем для этого понадобилось рассекать русскую землю «яко секирою»? Опричные переселения весьма напоминают традиционную московскую практику выводов, которая вполне эффективно работала без загадочных для современников и потомков учреждений. Такая важнейшая акция опричного войска, как разгром Новгорода в 1570 г., явно не имеет отношения к борьбе с родовыми вотчинами, в Новгородском уезде «в это время частных вотчин не было совсем, а все новгородские помещики были ближайшими потомками тех служилых людей из разных московских городов, которые были испомещены в Новгороде в конце XV и в начале XVI в.»[174]174
  Веселовский С.Б. Указ. соч. С. 172.


[Закрыть].

А.А. Зимин доказывал, что «основной смысл опричных преобразований сводился к завершающему удару, который был нанесён последним оплотам удельной раздробленности»[175]175
  Зимин А.А. Указ. соч. С. 285.


[Закрыть], прежде всего Старицкому уделу и Новгороду. Эта концепция плохо сопрягается с известными нам фактами. Для уничтожения Старицкого княжества такой невероятный переворот в политической жизни страны был излишним, удел этот уже один раз ликвидировали в 1537 г., не создавая при этом какой-то особый царский двор с особым войском. В 1563 г. Иван IV приказал заменить всё ближайшее окружение Владимира Андреевича своими доверенными людьми, так что старицкий князь находился под полным контролем венценосного кузена. В 1566 г. по царскому указанию Старица без всяких проблем была обменена на ряд раздробленных владений (Дмитров, Боровск, Звенигород и др.). Нет никаких данных для того, чтобы считать тогдашний Новгород «оплотом удельной раздробленности». Даже в малолетство Ивана в боярской среде не возникало и призрака реставрации давно похороненной «удельной раздробленности».

Сравнительно недавно Д.М. Володихин выдвинул идею, что опричнина представляла собой «военно-административную реформу», вызванную «’’спазмом” неудач на Ливонском театре военных действий», – «набор чрезвычайных мер, предназначенных для того, чтобы упростить систему управления, сделать его полностью и безоговорочно подконтрольным государю, а также обеспечить успешное продолжение войны. В частности, важной целью было создание крепкого “офицерского корпуса”, независимого от самовластной и амбициозной верхушки служилой аристократии»[176]176
  Володихин Д.М. Иван IV Грозный. М., 2010. С. 163.


[Закрыть]. Определяющим считает военный фактор в создании опричнины и К.Ю. Ерусалимский, но по иным причинам: «Опричнина… была… секретной мобилизационной политикой, выражением и формой нетерпимости по отношению к внешнему врагу, к его подозреваемым сообщникам внутри Российского государства и реакцией российской власти на первые крупные поражения»[177]177
  Ерусалимский К.Ю. Московско-литовская война 1562–1566 гг. и введение опричнины: проблемы демографии и земельной политики // Российская история. 2017. № 1. С. 31.


[Закрыть]. Не подлежит сомнению, что неудачи в войне с Литвой повлияли на возникновение опричнины, но всё же ни в одном источнике не содержится упоминания о военном назначении реформы, так что и это объяснение остаётся только одной из версий.

Думаю, что пока историкам не удалось найти единственно верное и непротиворечивое истолкование опричнины. Очевидна лишь её общая направленность на усиление личной власти Ивана IV. Мне представляется, что опричнина – это его реакция на те новые формы отношений между аристократией и монархом, которые начали складываться в ходе «реформ Избранной рады», подстёгнутая, конечно, военными поражениями. Политика «консолидации элиты» вела к развитию у бояр навыков корпоративной солидарности, которые сказались, например, в деле Семёна Ростовского. Можно предположить также, что статья 98 Судебника о необходимости одобрения Думой новых законов не была мёртвой буквой, и бояре, обсуждая их, всё более демонстрировали свою политическую самостоятельность. Стали складываться формальные и неформальные институты, сковывавшие произвол самодержавия. До поры до времени Иван с этим мирился, уступая влиянию своих доверенных советников, но его мировоззрение и его натура, видимо, плохо сочетались с практиками диалога и компромисса. Вступив в пору зрелости (опала Сильвестра и Адашева случилась накануне его тридцатилетия), Грозный сбрасывает с себя чуждый, навязанный ему образ поведения и становится самим собой.

Можно предположить, что, разрубая Россию опричниной «яко секирою», царь прежде всего хотел расколоть русскую знать, опасаясь, что она станет серьёзной политической силой, с которой ему придётся считаться. Как выразился Иван Тимофеев, самодержец «крамолу междусобную возлюби, и во едином граде едины люди на другие поусти [натравил]». Англичанин Джильс Флетчер, посетивший Россию в конце XVI в., охарактеризовал методы Ивана IV схожим образом: «…он посеял между ними [боярами] личное соперничество за первенство в чинах и званиях и с этой целью подстрекал дворян менее знатных по роду стать выше или наравне с происходящими из домов более знатных. Злобу их и взаимные распри он обращал в свою пользу, принимая клевету и доносы о кознях и заговорах, будто бы замышляемых против него и против государства. Ослабив таким образом самых сильных и истребив одних с помощью других, он наконец начал действовать открыто и остальных принудил уступить ему права свои».

Интересно, однако, что именно в опричный период, в июне-июле 1566 г., в Москве состоялось собрание представителей разных «чинов» (бояр, духовенства, служилых людей, купцов, государевых чиновников – дьяков), которое многие исследователи считают первым Земским собором. Целью собрания было обсуждение вопроса о продолжении войны с Литвой. Но вряд ли можно признать это консультативное совещание заседанием полноценного сословно-представительного учреждения: выборов делегатов не проводилось; было представлено исключительно столичное дворянство и купечество; решение собора не выразилось в виде общего постановления – «приговора». По афористической формулировке Ключевского, «собор 1566 г. был в точном смысле совещанием правительства со своими собственными агентами… это было ответственное представительство по административному положению, а не полномочное представительство по общественному доверию… часть в составе собора… имевшая по крайней мере некоторое подобие представительства, состояла из военных губернаторов и военных предводителей уездного дворянства, которыми были столичные дворяне, и из финансовых приказчиков правительства, которыми были люди высшего столичного купечества»[178]178
  Ключевский В. О. Состав представительства на земских соборах Древней Руси // Он же. Соч. в 9 т. Т. 8. М., 1990. С. 317–318, 319.


[Закрыть].

Работа совещания свелась к подаче мнений от каждой группы «чинов» по отдельности, все они одобрили продолжение войны: «Едва ли сами мнения не были внушены известным желанием правительства; об этом свидетельствует их однообразие»[179]179
  Чичерин Б.Н. О народном представительстве. СПб., 2016. С. 348.


[Закрыть]. По убедительному мнению немецкого историка Х.-Й. Торке, «[н]а соборе речь шла только о как бы под присягой принятом обязательстве – согласии с правительственной политикой, а на это имелось три причины: общеизвестная недоверчивость Ивана IV, потребность у правительства в информации об экономических возможностях населения для продолжения войны и, может быть, стремление царя показать польской дворянской монархии, что Москва тоже опирается на согласие населения (хотя и мнимое)»[180]180
  ТоркеХ.-Й. Так называемые земские соборы в России // Вопросы истории. 1991. № 11. С. 6.


[Закрыть]. Что касается последнего пункта: в столице в ту пору как раз находилось польское посольство, кроме того, именно с 1566 г. «одним из кандидатов на польский престол считался сын Ивана Грозного, царевич Иван Иванович»[181]181
  Филюшкин А.И. Первое противостояние России и Европы: Ливонская война Ивана Грозного. М., 2018. С. 178.


[Закрыть] – так что желание Кремля нарисовать для поляков более приемлемую для них картину московского управления вполне понятно.

«Вольны подвластных своих жаловати и казнити»

Первый русский царь стал первым московским Рюриковичем, письменно изложившим свою политическую идеологию. В послании Курбскому, написанном в июле 1564 г., она выражена предельно чётко и ясно. Источник царской власти – Божья воля и «благословение» прародителей, она, таким образом, получена не от подданных, и с ними монарх ею делиться не обязан. Ответственен государь только перед Богом и своей совестью. Подданные – рабы государя, «Божиим изволением деду нашему, великому государю Бог их поручил в работу», и подобает «царю содержа™ царство и владети, рабом же рабская содержати повеления». Выступать против монарха – всё равно что бросать вызов самому Господу: «Противляйся власти, Богу противится, аще убо кто Богу противится – сей отступник именуется, еже убо горчайшее согрешение». По существу, покорность самодержцу объявляется религиозным догматом: «…грешно сопротивляться царской каре, грешно “ненавидеть наказание”… царский гнев, равно как гнев Божий, – некое отличие, неприятие которого является делом безумным и кощунственным»[182]182
  Панченко А.М., Успенский Б.А. Иван Грозный и Петр Великий: концепции первого монарха // Из истории русской культуры. Т. II. Кн. 1. Киевская и Московская Русь. М., 2002. С. 477.


[Закрыть]. Без самодержавной власти государство невозможно: «…аще не под единою властию будут, аще и крепки, аще и храбри, аще и разумни, но обаче женскому безумию подобны будут».

С нескрываемым презрением относится Грозный к европейским монархам, власть которых так или иначе ограничивается их подданными: «А о безбожных языцех, что и глаголат! Неже те все царствии своими не владеют: как им повелят работные их, так и владеют». Власть же московских государей ничем не ограничена: «Российское самодержавство изначала сами владеют своими государствы, а не бояре и вельможи… Доселе русские владетели не истязуемы были ни от кого [ни перед кем не отчитывались], но вольны были подвластных своих жаловати и казнити, а не судилися с ними ни перед кем».

«А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же есмя», – говорит Грозный в другом месте послания. По мнению В.О. Ключевского, именно в этом «простом заключении» заключается «вся философия самодержавия у царя Ивана»[183]183
  Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. 2 // Он же. Соч. в 9 т. Т. 1. М., 1988. С. 158.


[Закрыть], которая стала новостью в русской литературе: «…Древняя Русь не знала такого взгляда, не соединяла с идеей самодержавия внутренних и политических отношений, считая самодержцем только властителя, независимого от внешней силы. Царь Иван обратил первый внимание на эту внутреннюю сторону верховной власти и глубоко проникся своим новым взглядом… Все его политические идеи сводятся к одному этому идеалу, к образу самодержавного царя, не управляемого ни “попами”, ни “рабами”»[184]184
  Там же. С. 157–158.


[Закрыть].

В.Е. Вальденберг, ссылаясь на С.Ф. Платонова, полагает, что Грозный отстаивал не право на личный произвол, а принцип единовластия. Тем не менее и он признаёт, что этот принцип у Ивана основан на полном политическом бесправии подданных: «По учению Ивана Грозного, действительно, никого нет в государстве, кроме рабов, потому что рабы означает на его языке людей, имеющих только обязанность повиновения и не имеющих никаких прав участия в верховной власти»[185]185
  Вальденберг В.Е. Древнерусские учения о пределах царской власти: Очерки русской политической литературы от Владимира Святого до конца XVII века. М., 2006. С. 281.


[Закрыть].

Позднее Иван IV в весьма развязной, издевательской, если не сказать откровенно хамской, манере высказывал свои политические воззрения в посланиях к европейским венценосцам, презрительно подчёркивая монархическую неполноценность последних – ведь они не самодержцы, у них подданные участвуют в управлении государством! Сигизмунду II Польскому он писал: «Еси посаженной государь, а не вотчинной, как тебя захотели паны твои, так тебе в жалованье государство и дали». Другому польскому королю, Стефану Баторию, Грозный напомнил, что, в отличие от него, он «царь и великий князь всеа Русии… по Божию изволенью, а не по многомятежному человечества хотению». Поскольку при заключении перемирия между Россией и Швецией его прочность со шведской стороны гарантировал не только король, но и, от имени сословий, архиепископ Упсалы, Иван саркастически заметил Юхану III, что шведский король «кабы староста у волости». Ну и знаменитая отповедь Елизавете I Английской: «…мы чаяли того, что ты на своем государстве государыня и сама владеешь… ажно у тебя мимо тебя люди владеют, не токмо люди, но и мужики торговые [т. е. купцы, заседающие в палате общин парламента]… А ты пребываешь в своем девическом чину, как есть пошлая девица». При этом дома русский самодержец публично подчёркивал свои иноземные («варяжские») корни: «…сам я немецкого происхождения и саксонской крови».

Тот новый взгляд на самодержавие, который Ключевский находит у Грозного, собственно, уже присущ государственной практике его отца и деда. Просто они, в отличие от искушённого «во словесной премудрости» потомка, не имели склонности к литературным занятиям или досуга для них. Письмо Курбского царю с обвинениями, что он «сильных во Израиле истребил», спровоцировало публицистическую активность монарха, но сами представления Ивана Васильевича о сути его власти, скорее всего, сложились гораздо раньше, что опять-таки хорошо видно по его поступкам до кризиса 1547 г.

Возможно, имели место и литературные влияния – по крайней мере, можно сказать, что новый взгляд Грозного всё же имел предшественников-современников. Так, к середине XVI в. относят сочинения апологета неограниченной монархии и ненавистника боярского правления Ивана Пересветова. Царь, по его мнению, должен всё решать сам, ему надо быть «самоупрямливу и мудру без воспрашиванья… Царева бо есть мудрость еже мыслити о воинстве и о управе своим рассмотрением… Ащели начнёт о воинстве и о управе с вельможи своими думати… то будет пред ними во всей мысли своей покорен». Идеалом государственного устройства у Пересветова представлена Османская империя: «Чтобы к той вере християнской да правда турецкая, ино бы с ними ангели беседовали». Он рекомендуют жёсткие меры борьбы для установления «правды» в государстве: «…не мощно царю царства без грозы держати». Тем не менее Грозный в своей политической философии всё равно остаётся новатором, таких отточенных формулировок у Пересветова нет. Кроме того, между ними имеется и принципиальное различие: Пересветов призывал самодержавие, в противовес боярству, сделать своей опорой средние и низшие слои служилых людей, а «у Ивана Грозного нельзя подметить никаких демократических стремлений, никаких намёков на народный характер царской власти. Она не опирается у него ни на какие-нибудь отдельные общественные группы, ни на всё общество в его целом. Имея свое основание за пределами народной жизни, царская власть как бы не нуждается ни в какой общественной поддержке»[186]186
  Вальденберг В.Е. Указ. соч. С. 288.


[Закрыть].

Как тонко заметил А.К. Толстой, Иван «действительно хотел равенства, но того равенства, которое является между колосьями поля, потоптанного конницею или побитого градом. Он хотел стоять над порабощённой землёю один, аки дуб во чистом поле».

Многое о мировоззрении Грозного говорит организация опричной верхушки по образцу монашеского ордена во главе с «игуменом»-монархом. «По-видимому, в устройстве общежитийного монастыря, в котором никто из монахов не имел своего имущества, где все жили по единым правилам, определявшим весь распорядок жизни днём и ночью, подчиняясь воле единого главы – настоятеля, царь усматривал нечто вроде идеальной модели организации общества. Следуя ей, монахи становились послушными, дисциплинированными исполнителями воли вышестоящего. В перенесении многих черт этой модели в распорядок жизни своего окружения царь видел наиболее верный путь к тому, как превратить собственных приближённых в покорных дисциплинированных исполнителей своей воли»[187]187
  Флоря Б.Н. Указ. соч. С. 190.


[Закрыть].

Но как ни важны политические идеи Ивана IV, гораздо важнее для понимания причин и методов опричнины особенности темперамента и психологии первого русского царя. Его очевидная склонность к актёрству, несомненно, сказалась на театрализованном антураже «странного учреждения» – все эти чёрные одежды, мётлы, пёсьи головы и т. д. О царской повышенной возбудимости, гневливости, подозрительности, склонности к скорой, жестокой и изощрённой расправе свидетельствуют многие источники, прежде всего – собственные тексты «мучителя в жизни и в своих писаниях»[188]188
  Лихачев Д. С. Стиль произведений Грозного и стиль произведений Курбского. (Царь и «государев изменник») // Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1993. С. 188.


[Закрыть]. Их внимательное чтение вызывает у разных исследователей сходные выводы. «Иван… был самый раздражённый москвич того времени. В сочинениях, написанных под диктовку страсти и раздражения, он больше заражает, чем убеждает… это не вдохновение, а горячка головы, нервическая прыть»[189]189
  Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. 2. С. 178.


[Закрыть]. «В живом воображении царя Ивана всё отражалось в уродливо-преувеличенном виде»[190]190
  Веселовский С.Б. Указ. соч. С. 106.


[Закрыть]. «…В начале 60-х гг. XVI в. царь Иван превратился в человека, впадавшего в глубокий гнев и раздражение при столкновении с каким-либо противодействием своим планам и испытывавшего глубокую потребность в “уничтожении” оппонента с помощью средств духовного воздействия, в особенности, если он по каким-то причинам оказывался за пределами воздействия физического…

Всякое… противодействие, проявляющееся в словах или поступках, он воспринимает как измену, а изменники заслуживают самых суровых наказаний»[191]191
  Флоря Б.Н. Указ. соч. С. 161, 168.


[Закрыть].

Но Грозный, к несчастью, имел возможность обнаруживать эти свойства не только на бумаге, но и в непосредственных отношениях со своими подданными, обильно уничтожая их при малейшем подозрении в «измене», и даже с собственным сыном, убитым им в приступе гнева (европейская история, кажется, не знает ни одного принца, погибшего в прямом смысле слова от руки собственного отца). Иные поступки Ивана Васильевича вообще находятся за гранью понимания – например, временное провозглашение царём князя Симеона Бекбулатовича или просьба к королеве Елизавете (той самой «пошлой девице») об убежище в Англии.

В позапрошлом столетии некоторые отечественные медики уверенно диагностировали у создателя опричнины психическое заболевание[192]192
  См.: Чистович Я.А. Душевная болезнь царя Ивана IV Васильевича Грозного // Он же. История первых медицинских школ в России. СПб., 1883; Ковалевский П.И. Иоанн Грозный и его душевное состояние. Харьков, 1894.


[Закрыть]. Разумеется, этот ретроспективный диагноз невозможно подтвердить историей болезни, но он весьма правдоподобен – все признаки паранойи налицо. Историки стесняются пользоваться этой версией, считая её «ненаучной», для общественного сознания она кажется обидной (как же так, двадцать с лишним лет Россией правил сумасшедший!), но безумцы на троне – явление не такое уж и редкое в европейской истории. Проблема Московского государства состояла не столько в низком уровне медицины, сколько в отсутствии механизмов отстранения душевнобольного монарха от рычагов реальной власти. Я вовсе не хочу сводить все особенности политики Ивана IV после 1560 г. к его психическому состоянию; понятно, что тут сказалось отмеченное выше противоречие между деспотической природой самодержавия и политикой «консолидации элиты», но то, какими методами это противоречие решал Грозный, обусловлено, конечно, его патологией.

В жертву своему больному властолюбию самодержец принёс лучших полководцев (Горбатый, Воротынский), лучших управленцев (Адашев, Висковатый), лучших церковных иерархов (митрополит Филипп), тысячи русских людей, целый разгромленный город Новгород, где в 1570 г. было уничтожено более 90 % жилых дворов. «Изменников» нередко предавали чрезвычайно мучительной смерти: заживо сжигали, варили в кипятке, рубили «в пирожные мяса» (т. е. разрубали на мелкие части), травили собаками и медведями и т. д. Гибли жёны и малолетние дети опальных вельмож. Террора такого размаха ещё никогда не было на Руси – казни, совершённые при Иване III и Василии III, на этом фоне выглядят точечными и рационально мотивированными. «Но государю же приходилось бороться против многочисленных заговоров», – возразят многочисленные ныне поклонники первого русского царя. А были ли эти заговоры на самом деле?

Чрезвычайно осторожный и деликатный в своих выводах Б.Н. Флоря пишет: «В нашем распоряжении до сих пор нет серьёзных доказательств, что царь в своей политике сталкивался с непримиримой, готовой на крайние меры оппозицией, и продолжают сохраняться серьёзные сомнения в существовании целого ряда заговоров, которые Иван IV подавлял с такой жестокостью»[193]193
  Флоря Б.Н. Указ. соч. С. 397.


[Закрыть]. Приводимый им материал скорее свидетельствует о том, что заговоры – плод болезненной подозрительности Грозного. Никто из современных специалистов по XVI в. не признает реальность «новгородской измены». В.А. Колобков решительно отрицает существование т. н. «земского заговора» 1567 г.[194]194
  Колобков В.А. Митрополит Филипп и становление московского самодержавия: опричнина Ивана Грозного. СПб., 2017. С. 200–262.


[Закрыть] А ведь именно эти два дела повлекли за собой наибольшее количество жертв.

И в любом случае не были заговорщиками дворовые люди опальных бояр, безжалостно истреблявшиеся опричниками по государеву приказу. Только в вотчинах И.П. Фёдорова, якобы вождя «земского заговора», в 1568 г. было убито более двухсот его слуг, о чём бесстрастно сообщает царский Синодик. Вот данные по одной из вотчин: «В Бежицком Верху отделано Ивановых [т. е. И.П. Фёдорова] людей 65 человек да двенадцать человек скончавшихся ручным усеченьем». Не говорю уже о совершенно безвинных крестьянах, убиваемых «кромешниками» уже по собственной инициативе во время банального грабежа. В переписи 1571 г. запустевших черносошных дворов Новгородчины зафиксировано немало таких примеров: «В деревни в Кюлакши лук [крестьянский участок, обложенный налогами] пуст Игнатка Лутьянова, – Игнатко запустил 78-го [т. е. двор стал пустым в 7078/1570 г.] от опритчины, – опритчина живот [имущество] пограбели, а скотину засекли, а сам умер, дети безвестно збежали; хоромешек избенцо да клетишко… В той ж деревне лук пуст Мелентека Игнатова, – Мелентеко запустил 78-го от опричины, – опричиныи живот пограбели, скотину засекли, сам безвесно збежал… В деревни в Пироли лук пуст Ивашка пришлого, – Ивашка опричные замучили, а скотину его присекли, а животы пограбили, а дети его збежали от царского тягла; запустил 78-го. В той ж деревни лук пуст Матфика Пахомова, – Матфика опричные убели, а скотину присекли, живот пограбели, а дети его збежали безвесно; запустил 78-го» и т. д.

Так что подавляющее число жертв опричнины вовсе не бояре: «…на одного боярина или дворянина приходилось три-четыре рядовых служилых землевладельца, а на одного представителя класса привилегированных служилых землевладельцев приходился десяток лиц из низших слоёв населения»[195]195
  Веселовский С.Б. Указ. соч. С. 478.


[Закрыть]. Считается, что в годы опричнины было убито около 4 тысяч человек. Эта цифра соответствует количеству убиенных, внесённых в Синодик Ивана Грозного. Но там указаны только смерти, задокументированые самими опричниками для отчётности перед царём. При уровне делопроизводства и статистики русского XVI века точность таких подсчётов относительно тех простых, безвестных людей из низов, о коих в Синодике говорится «Ты, Господи, сам веси имена их» (особенно при массовых погромах Твери и Новгорода), весьма сомнительна. Так что правильно говорить: было убито не менее 4 тысяч, а сколько на самом деле – мы никогда не узнаем, это действительно только одному Богу известно…

Князь С.И. Шаховской в начале XVII в. описал опричную политику как сознательное натравливание опричных на земских для мучения и истребления последних: царь «прозва свою часть опришники, а другую часть… именова земщина, и заповеда своей части оную часть насиловати и смерти предавати и домы их грабити, и воевод, данных ему от бога, без вины убивати повеле, не усрамися же и святительского чина, овых убивая, овых заточению предавая, и грады краснейшие Новоград и Псков разрушати, даже и до сущих младенцев повеле. И тако многа лета во дни живота своего провождая уже и наконец старости пришед, нрава же своего никакоже не перемени». Разумеется, несмотря на свою душевную патологию, Грозный подобной цели не ставил. Но указанное впечатление опричнина легко могла создать, ибо «кромешники», не подотчётные никому, кроме царя, чувствовавшие полнейшую безнаказанность (самодержец долгое время с порога отвергал жалобы на своих «особных» людей), вели себя в России, как в завоёванной стране.